Вдохни в меня жизнь

      Их дни смешались в одно целое. В одно тусклое, серое нечто.       На похороны никто не опоздал. Все пришли в указанное место в точное время. Церемония началась. Чанёль стоял впереди всех, Мисок — за его плечом, Чунмён стоял позади всех, наблюдая за происходящим. Священник сказал свою речь. Минсок произнёс свои прощальные слова, Чанёль тоже. Лишь отец умершего не нашёл в себе сил для этого. Он не мог найти в себе сил даже для того, чтобы подойти и посмотреть на сына в последний раз, не то, чтобы подарить прощальный поцелуй. Гроб опустили в землю, закопали. Чанёль и Минсок стояли ближе всего к могиле, и лишь Минсок решился нарушить гробовое молчание:       — Знаешь, кто стоит сзади? — задал вопрос Минсок, на что Чанёль ничего не ответил, дав понять последнему, что ему сейчас не до этого.       Но на самом деле он догадывался, кто этот человек. Догадывался и не понимал, какого чёрта он здесь забыл. Почему появился только сейчас, на похоронах собственного сына? Как у него хватило наглости?..       Минсок ушёл первым, не находя в себе сил больше находиться рядом с могилой друга. Всё происходящее было слишком тяжёлым для него.       — Что ты забыл в этом месте? — задал вопрос Чанёль, посмотрев на Чунмёна. — Тебе не кажется, что ты не имеешь права здесь быть? — ему было плевать на уважение. Он не мог уважать такого гнилого человека. Не мог уважать того, кто сломал жизнь его любимому человеку. — Тебе пора выметаться отсюда, ты так не считаешь? — он сузил глаза, бросив ненавистный взгляд в глаза мужчине.       — Я всё понимаю, — сказал Чунмён, смотря также в глаза парню, не отводя взгляда, — можешь делать со мной всё, что хочешь. Я уже ничего не чувствую. Ни боли, ничего, — и он не врал. Он действительно… ничего не чувствовал.       Удар под дых не удивил Чунмёна, он покорно согнулся пополам, издавая тихий стон, падая на колени. А Чанёль не мог остановиться, чувствуя необходимость мстить за любимого. Мстить тому, кто сломал их жизнь. Мстить тому, кто убил столь дорогого ему человека.       Мужчина покорно так и остался стоять на коленях, понимая, что всё это заслужил. Он заслужил это. Заслужил…       Пак стоял у могилы, смотря на имя, выгравированное на гранитной плите. Имя, которое не сможет забыть никогда. Не сможет забыть, даже если захочет. Устало поднеся сигарету к губам, он вновь закурил, втягивая носом сизый дым и думая. Думая о том, что теперь ему снова некому дать сигареты. Как в день их первой встречи…       И понимание того, что ему больше некому задать вопрос: «Нужно?», некому. У него и сейчас была пара сигарет в пачке, одну из них он сам выкуривал сейчас, а вторую… Он всегда хранил одну на тот случай, если Бэкхён снова захочет прикурить.       В его голове плотно сидела мысль. Мысль о несправедливости этой жизни, о том, что порой она становится слишком жестокой. Почему она забирает лучших людей, лучшие души, оставляя на этой прогнившей земле такие же прогнившие, только душой подобия людей, которых этим словом даже просто назвать сложно?       Почему?       Пока он пытался найти ответ на этот вопрос, на его лицо упало что-то холодное. Подняв голову, Чанёль понял. Неожиданно пошедший первый снег удивил его. Ледяные дети зимы таяли на его щеках, они тихо сыпались на землю, заставляя осень уходить и уступать ей место.       — Это была бы наша первая зима… — тихо сказал парень, смотря в небо, печально улыбаясь уголками губ.       В груди его сердце билось тихо-тихо, и очень, очень медленно, будто собиралось совсем остановиться. Остановиться, как и сердце того, кого ему хотелось защищать. Как и сердце того, кто ушёл слишком рано, тем самым забрав десяток лет жизни у самого Чанёля…       — Жаль, что тебя нет рядом… — и дым вышел из его глотки, прорезая свежий воздух. Эти слова были произнесены одними губами, без единого звука.       Этот человек ушёл тихо, едва слышно. Каждый шаг отдавался болью в сердце, каждый собственный вздох — резью по лёгким, в которые парню снова захотелось пустить дым. Дым — общее, то, что их связывало. Дым от сигарет, боль в глазах и желание быть ближе. И Чанёль снова убивал себя, как это делал и тот, кого он любил.       Полной грудью вдыхая густой дым, сокращая собственную жизнь, он выдыхал свою одинокую душу до самого конца, заранее выбивая для себя место на небе через года…       Спасибо, что скрасил мой мир…