Тео стоял под окном, махая мне рукой. Я открыла форточку и улыбнулась, подставив себя порывам февральского ветра. На его плечи была накинута окровавленная куртка. Избитый, обессиленный и униженный, он бежал ко мне, чтобы согреть, утешить и забрать боль.
Я нормальная. Я не больная.
Палата была на третьем этаже. Внизу голый асфальт, очищенный от снега, и редкие машины. Он звал меня к себе, навстречу свободе. Может, пути, ведущие к Городу, Где Всё Хорошо, лежат в незримых плоскостях? Может, поезд, везущий туда, мчится в космическую пустоту?
Я нормальная. Я не больная.
Я встаю на подоконник и прыгаю навстречу холоду зимы. Шлёпаюсь об асфальт, растекаясь кровавой лужой. Тело сплющено в лепёшку, раздробленные кости проткнули органы и кожу. Я скрючена и перекручена. Он нависает надо мной и перерезает себе горло осколком зеркала. Дарит мне свой первый и последний поцелуй. А дальше — агония.
Я просыпаюсь в холодном поту. Это всё из-за Стэна. Из-за врачей. Из-за того, что Тео любит пропадать время от времени, а когда появляется, то ничего не объясняет. Да и я не вспоминаю. Мне достаточно того, что он вернулся.
Но Тео — и тульпа? Бред. Он человек из плоти и крови. Пусть и странный, но реальный. Они ничего не понимают. Он единственный, кто не отвернулся от меня. Этот «чудила», этот «какой-то там Тео» не отрёкся от меня, когда отреклись все. Я — сирая и убогая Крыса, а он — Крысолов, ведущий стаи таких же, как я, в Город, Где Всё Хорошо.
Я кричала это Стэну в лицо. Точнее, мне хотелось так думать. На самом деле я хрипела. Мне хотелось вцепиться ему в горло. Хотелось выдернуть все волосы сучке-медсестре, которая опять колола меня. Набить морды всем этим идиотам, которые держат меня здесь и не пускают к Тео. И качают головами, перешёптываясь. Да ещё и психиатра пригласили. Зовут Чарли, волосы чёрные и сальные, носки всегда разные, под пиджаком — футболка с телепузиками. Всегда что-то строчит в своём блокноте, на меня почти не смотрит.
— В таких семьях это нормально.
Я не псих!
— Она была одинока и придумала себе друга. Красивого и доброго. И чтобы он был похож на неё. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь понял её.
Да, он понимает меня, в отличие от вас всех. И что, разве это делает его ненастоящим? Вы считаете, что не один человек не станет дружить со мной? Вы на это намекаете?!
— Отбросим врачебную этику. Скажу прямо: это вы виноваты. Вы все. Вы не услышали её, когда она звала на помощь. Вы бросили её догнивать в этой бездне.
Да, а вот этот ход твоих мыслей мне нравится. Продолжай, Телепузик.
— Да и наследственность сказывается. Мать была в клинической депрессии, говорите?
Самое смешное, что когда он только пришёл, я ему доверилась. Доверилась этим ласковым глазам. Он понимал меня. Возможно. Но только в первый сеанс.
— Потеря отца тоже всё усугубила. И редкие контакты с окружающими людьми.
Сестра встревоженно смотрела то на меня, то на врачей. Может, впервые в своей жизни она увидела во мне человека. А может, я зря надеюсь.
— Город, Где всё хорошо — это метафора. Может, она просто хочет сбежать от всех проблем. Туда, куда её примут. Туда, где призраки прошлого исчезнут. Пусть в глубине души и понимает, что давящие стены — это внутри неё. Как и сам город.
Это был Город, который я видела во снах. Жёлтые стены и цветы, запах раскалённого асфальта, плющ, бельё на верёвках, тесные дворы и переулки. Скрип мачт, крики чаек, музыканты на крышах, тёплые ночи, небо, усеянное звёздами, и ласковое море. Люди там носят яркие одежды и почти всё время проводят на улице, в одиночестве или с кем-то. Там нет чужих или своих, и все там думают, что мир — это их дом, а человечество — их семья. Их волосы выгорели, а кожа обветрилась.
Но разве он поймёт это?
— А может, всё гораздо хуже. Город, Где Всё Хорошо — смерть. Теодор — её подсознательное желание покончить с собой. И правда, только так избавишься от груза прошлого.
Что ты несёшь, ну что ты несёшь?!
— Думаю, ей нужна помощь. Вы не помогли ей в своё время, теперь этим займётся больница. Ничего обещать не смогу, но мы постараемся.
Нет. Какая к Дракону психушка?! Мне не нужна помощь! Я нормальная!!!
Но они не слушают. Запись в медицинской карте. Прошение о переводе. Вытянувшиеся лица родственников. Приготовления.
— Я нормальная, — говорю я Эшли.
— Я знаю, — говорит он.
Но он не согласен со мной. Это он сказал Стэну, что я схожу с ума. Он учится на психиатра.
— Довольна? — нервно бросаю я сестре, пытаясь выдавить хищный оскал.
Выходит неубедительно.
— Нет, — коротко отвечает Тесса.
И всё.
Одно слово, Тесса. Одно слово, и я готова всё тебе простить. Я готова вытерпеть любое говно из-за одного слова. Но его произношу я, а не она:
— Прости.
— Ничего.
Она встаёт и уходит. Я пытаюсь зареветь, но у меня ничего не выходит. Пытаюсь закричать, но голос отнимается. Пытаюсь почувствовать боль, но приходит только головная.
— Моя жизнь и раньше летела под откос. Но сейчас этот откос абсолютно вертикален, — смеюсь я в лицо Стэну.
Он непонимающе смотрит на меня. От него несёт алкоголем.
— Прости.
Это выглядит, как пластырь на гангрене. Но лучше, чем ничего. Пусть и не он должен был это сказать.
— Иногда я завидую матери, — признаюсь я опекунше.
— Но это не выход.
А что тогда выход? Что мне делать? Я не выдерживаю. Ещё чуть-чуть, и я сломаюсь.
Но я не ломаюсь. Как игла из сказки Андерсена. Но в отличии от неё, я не сломалась и под колёсами. Только внешне. Внутри ещё остались силы. А смысл?
Смысл? Смысл в том, дорогая Саманта, чтобы дождаться выздоровления. Чтобы найти Тео и вместе с ним сбежать, порвав все связи и спалив все мосты. Как в фильмах, сбежать в город, где нас никто не знает. В Город, Где Всё Хорошо. Там дельфины. А может, даже киты. Хотя вряд ли. Но мне достаточно и дельфинов.
***
В машине нет окон. Я в полудрёме, меня перевозят в психиатрическую лечебницу. Кладут в реанимацию. Там никого, кроме меня. Окно высоко и с решёткой. Видна заснеженная ветка. За мной круглосуточно наблюдают.
Я печальный человек, вот кто я есть,
Миром я раздавлен, мои ноги на земле.
Да, я очень одинок, делал всё, что мог
Изумлённый миром, и я понял в чём итог.
Нежные звуки песни льются в окно вместе с лунным светом и обволакивают меня. Словно кошки, ложатся на мои раны, только раны эти в душе. Хотя, это даже не раны, а язвы. Или гангрены. А там и до некроза недалеко. Да уж, когда брат медик, и не таких слов нахватаешься. Я смеюсь.
Уж не Тео ли это играет? Жаль, что я не смогу встать, чтобы посмотреть.
Это переносит меня в детство. Тогда, когда я с нетерпением ждала вечера и первая бежала к двери, впереди матери и остальных детей. Тогда, когда мы болтали с ним о созвездиях и море. А я хотела стать океанологом. Жаль, что я похоронила эту мечту вместе с прежней жизнью.
Тео был похож на моего отца. Тот, к кому идут и сивые, и убогие. Крысиный Король, который стоит горой за каждого своего крысёныша. Тёплый, родной и домашний.
Слёзы текут по моим щекам. Я не плакала после похорон. Я не плакала, когда нашла его тело. Я не плакала, когда видела, как мать переносит эту потерю. Я не плакала, когда приходила домой. Тогда, в те вечера, когда я сидела у двери и караулила отца. Но заветного поворота ключа в двери не следовало. Не было и этой улыбки из-под усов, и образовывающихся морщинок вокруг глаз. И тогда я чувствовала такое одиночество, что ни тогда, ни сейчас не могу подобрать подходящие слова, чтобы описать его. Я чувствовала себя
одной во всём мире.
Мир стал враждебным местом. Все чудеса исчезли. Звёзды погасли, цветы завяли, краски поблекли. И наступила вечная зима.
Я не хочу потерять и Тео. Он тот, кто понимает меня. Он мой Крысиный Король, и я буду биться за него насмерть. Он мой Крысолов, и я пойду за ним куда угодно.
Кто-то играл мне каждую ночь. Песни были разными, названия некоторых не знала, некоторые узнавала прпактически сразу. Восстанавливалась я долго и противно. Постельный режим быстро наскучил.
Но однажды…
Чья-то холодная рука коснулась моего горячего лба. Мне даже не надо было открывать глаза, чтобы узнать, чья она.
— Тео! — радостно воскликнула я. — Как ты пробрался сюда? И разве ты не был ранен? Где ты вообще был?!
— Это не важно. Важно то, что вся ночь в нашем распоряжении. Пока рассвет не разрушит оковы сна медсестёр.
Он достал флейту и начал играть. Я закрыла глаза. Мелодия скользила по мне, словно ветер.
— Это ты играешь каждую ночь?
Он медленно помотал головой.
Крылья мелодии уносят нас. Мы огибаем земной пояс. Мы летим среди звёзд, и те лукаво подмигивабт нам. Мы мчимся рядом с метеоритом. Мы плывём сквозь толщу океанов вместе с китами. Мы обгоняем ветры прерий вместе с гепардами. Мы бредём сквозь пустыни под кособокой луной вместе с верблюдами.
И мы же катимся в тьму космической бездны, жадно развёзшей свою бескрайнюю пасть.
— Когда вы познакомились?
— Год или два назад.
— Раньше прецедентов никаких не было? Галлюцинаций? Бредовых идей?
Пфф, откуда я знаю, что бред, а что нет? Ты же у нас психиатр. Ты решаешь, кто нормальный.
— В детстве я кое-что видела.
Он с любопытством вытянулся. Смешной донельзя.
— Это был бешеный карлик, живущий в моём шкафу. Он воровал мои платья и носил их. Такой гном в розовом платье и с волосами ногами. Разве не нелепо.
— Нелепо, да. Будьте серьёзней, — насупился Телепузик.
А я итак серьёзней некуда. Они думают, что я ненормальная. По-моему, это они ненормальные, раз считают, что Тео не существует.
— Безусловно, вы заслуживаете любви, как и любой другой человек.
Да, чёрт возьми! Именно это я и пытаюсь вам сказать! Именно это Тео и твердит постоянно!
— Самая уродливая и грязная крыса заслуживает своего Короля, который согреет её и приютит, — нараспев произносит психотерапевт.
Ему я доверяю больше. У него усы смешные. Похожие на крылья ласточки.
— Вас никто не любил, поэтому вы решили придумать того, кто вас полюбит. Реальность от вас отреклась, поэтому вы обратились к иллюзиям. Никто не ненавидит человека сильнее, чем он сам. Никто не любит человека сильнее, чем он сам. Ты сам — лучший друг себя.
Мои глаза закрыты. Мир где-то далеко. Есть только голос Усатого.
— Подсознание — ваша крёстная фея, и вы пришли к ней израненная, обессиленная и истекающая кровью. Пришли, и сказали — дайте мне друга. И пусть его волосы будут белее чистейшей невинности.
Сказка. Сказка, которую я когда-то прочитала. Кто автор, я не знала. Она была написана в тетрадке в клеточку. И её сопровождали иллюстрации.
— Пусть его руки будут тёплыми, словно руки отца. Пусть его голос будет нежным, словно голос матери. Пусть он заменит тех, кто давно ушёл. Пусть он не бросит меня, как бросили все остальные.
Я её прочитала до того, как всё началось. А потом забыла. Где сейчас эта тетрадка, я не знаю. Может, сгнила уже на помойке.
— Пусть его мелодия будет разгонять тьму. И пусть он будет так же несчастен, как я.
Нет, это ничего не решает. Да, он заменил мне семью, и что? Да, он чудила, и что? Да, у него ослепительно-белые волосы, а играет он просто шикарно, и что с того? Разве меня не может кто-то полюбить? Не хотите ли вы сказать, что полюбит меня только тульпа? Какие же вы жестокие. И ты, Усатый, особенно жесток. Потому что даёшь надежду. Твой голос завлекает и гипнотизирует. Как глаза удава.
