Иллюзия

      Горсть белёсых таблеток лежала в моём рукаве. Лампа была погашена, и только Тео освещал тесную палату своей зажигалкой. Ночь накрыла нас своим плащом, закрыв от взорких взглядов санитаров.       — Они думают, что я тульпа?       В его глазах плясали огоньки зажигалки, кожа приобрела оранжеватый оттенок. Его улыбка была похожа на улыбку Джоконды. Или даже на змеиную. Хитрую, коварную, льстящую и в то же время манящую и обезоруживающую. Наверное, так улыбался Змей-Искуситель, когда предлагал Еве яблоко.       — Они считают, что ты ненастоящий. Что я выдумала тебя, когда была одинока.       Интересно, почему я вспомнила ту тетрадь со сказкой? О чём она была, я едва припоминаю. Но она была красивая, это точно. Зимняя.       — Кто знает? — задумчиво сказал он скорее себе, чем мне. — Может, я ненастоящий. Наваждение, которое растает с первыми лучами весеннего солнца.       — А может, это я ненастоящая? — подхватила я. — Где гарантия, что вся эта злость, все эти срывы и переживания, даже эта родинка на заднице — существуют на самом деле, а не в твоём воображении? Может, это я — твоя тульпа?       — Нет. Я бы тебе другую жизнь придумал, — совершенно серьёзно ответил Тео.       — А может, этот город — ненастоящий? Может, он родился под дыханием Борея? А стены его — вьюга, лёд и серая тоска? А люди — рыбы, выползшие из промёрзшего насквозь пруда и одевшиеся в человеческую кожу?       И вместе с Тео мы начали думать, кто из жителей какая рыба. Чарльз — белуга, такой же бледный и противный. Дракон — дремлющий и ленивый сом. Тесса — щука. Стэн — осётр. Эшли — налим. В конечном счёте мы сами запутались, по какому признаку кого классифицировать и какие рыбы морские, а какие речные.       — Мне нужна моя детская энциклопедия про морских и речных обитателей, — задумался Тео.       — Тоже океанологом хотел стать? — хихикнула я.       — Нет. Я хотел стать китом и дрейфовать среди звёзд. Китом больше планеты, больше галактик. Чёрная дыра была бы моей пастью, а бесконечно взрывающиеся звёзды — моими глазами. Тьма моей шкуры была бы глубже мировой бездны, а сам я — древнее первых скоплений. И разум мой был бы как древний океан — спокойный, тёмный и дремлющий.       Я изумлённо посмотрела на Тео. В этом свете от пламени зажигалки он внезапно мне напомнил Дракона. Интересно, что он сейчас делает?       — Я так хочу уйти, — заскулила я, — Но мне нельзя ни пошевелиться, ни встать. И кости болят.       Он достал флейту и стал играть. И мелодия нежно прошлась по моему телу, как морские волны. Боль куда-то ушла, отхаркнулась, как мокрота. Я была словно новорождённая, я была вывернута наизнанку, и моё нежное, словно тело полинявшего краба, нутро было открыто враждебному миру. А мир скорчился с безобразной лыбой, с гнилыми зубами-домами и сощуренными глазами-фонарями. Он приближался ко мне, хохоча и обдавая своим зловонным дыханием.       — Пусть наша мелодия ведёт нас. Ноты заплясали вокруг меня. Словно бабочки или пикси. А он протянул мне руку, весь такой белый и сияющий, с этими серебряными глазами и почти прозрачной кожей. И я поняла, что он был далеко не снежный мальчик со странным малиновым шарфом. В ореоле из лунного сияния и снежинками в волосах он был Крысиным Королём, который вёл за собой полчища сирых и убогих. Его мелодия разгоняла тьму и кошмары, а свет выводил из мрачных подземелий. И мир с его полчищами дурных сновидений и тысячью рук, занесённых для ударов, отступил, недовольно скалясь и рыча моторами и шумом клубов.       И я, словно очнувшись от оцепенения, протянула ему руку, и вместе мы побежали по дороге, усеянной лепестками. И на плечи мои лег плащ из звёздного света, служивший защитой от северных ветров и когтей жителей Серого Города, которые следовали за нами по пятам.       Бежать! Бежать как можно быстрее, чтобы земной шар закрутился под нами, словно мяч, чтобы ноги покрылись кровавыми мозолями, оставляя следы на лепестках, и чтобы снежинки таяли, не долетая до наших разгорячённых тел. Тео бежал рядом со мной и трясся от смеха, не переставая играть мелодию, которая всё ускорялась, и я смеялась, держась за бок. И на секунду мне показалось, что где-то впереди замаячили огни Города, Где всё Хорошо.       — Ситуация критична. Нужно выписать препараты ей потяжелее.       Нет, нет, нет, нет, нет!       Я кричу, кусаюсь, царапаюсь, лягаюсь. Они вводят в меня крысиный яд. Они думают, что это отвадит моего короля. Глупые. В отличие от вашей одержимости, он настоящий. В отличии от ценностей, которые нашёптывают вам стены Серого Города, он настоящий. Можно дотронуться до этих ослепительно-белых волос, можно ухватиться за эту тонкую ручонку, и можно услышать эту мелодию, которую он играет только для меня. Со мной что-то не так? Это с вами что-то не так.       — Ей нужна любовь, я думаю. Друзья. Настоящие друзья.       — Это уже нарушения в мозгу. Без медикаментов тут не обойтись.       — Нужно выяснить, в чём причина создания «Теодора». И работать уже над этим.       Выжечь всё. Всё, что есть и всё, что было. Вытравить крысиным ядом, выбить этими глупыми разговорами. Промыть мозги и сделать меня одной из них. Серым Человеком.       Они заперли меня. Наблюдали, как за подопытной мышью. Запихивали в меня еду после того, как несколько недель я отказывалась есть бурду, которой они меня пичкали. А в еде были таблетки, которые мне тоже приходилось глотать.       И не было больше ни весёлых побегов, ни ласкающей мелодии, ни путешествий в разные уголки земного шара, ни охоты за чудесами. Только серая тоска. Я не злилась, не плакала, и даже еду я поглощала исправно, хоть и без какого-либо намёка на удовольствие. Я просто целый день лежала и смотрела на муху. Если раньше мне было стыдно испражняться в горшок, подносимый санитаром, то сейчас я преспокойно это делала. Если раньше я противилась одной мысли о том, что мне придётся лежать ещё месяца два, то сейчас я не хотела вставать. Дневной свет раздражал, от музыки хотелось зажать уши.       Довольны?       — А что вы понимаете под Городом, Где Всё Хорошо?       — Я уже говорила миллион раз. Он цветущий, солнечный и живой. Да, это подходящее слово. Люди там страшно ленивые, общительные и весёлые. Там все друг друга знают, и всё там безумно красивой в своей простоте. И бельё, вывешенное на верёвках. И смуглые бабушки, сидящие на верандах. И балконы, увитые плющем. И ракушки на пляже. И, конечно же, море.       Я говорила это без привычного раздражения. Поймёт он меня, не поймёт — фиг с ним. В конечном счёте, этот город и описать в полной мере нельзя, как нельзя описать красоту заката или радость беззаботной любви. Даже я не до конца понимаю, что это за город. Такие вещи нужно видеть, отбросив слова. Созерцать бессловесным нутром, ибо только так можно осознать многогранность прекрасного.       — Вы его где-то видели?       — Во снах. Я гуляла по его пыльным улочкам, сидела в кафе на верандах, но когда подходила к морю, оно печально шептало мне: «ты не наша». И я просыпалась в своём Сером Городе.       — Вам не нравится город? Вы считаете, он давит на вас?       — Бесполезно вам говорить, вы это не поймёте. Нельзя объяснить мухе, что она копается в дерьме. Для неё это весёлый пир.       — На вас действуют угнетающе эти мрачные пейзажи? Вам не нравится эта нищета и преступность? Во время зимы вы заворачиваетесь в свой кокон, чтобы не видеть это торжество смерти вокруг?       Я недоверчиво посмотрела на психиатра. У него были залихватские усы с подкрученными концами. Хитрый лис. Прикидывается милым пёсиком, который понимает, о чём я.       — А ещё эти люди. Все. Даже Дракон с Чарльзом. Они, конечно, немного другие, и не смотрят на меня свысока, но, наверное, это оттого, что они такие, как я. Расскажи я им, что есть мир за пределами этих серых стен и царства зимы, они мне не поверят и покрутят пальцем у виска.       — Дракон и Чарльз — это ваши друзья?       Я немного подумала. Друзья?       — Нет. Чарльз любит бухло, Дракон — нимфеток.       Но в глубине души мне захотелось назвать их своими друзьями. Даже таких. Хотя, чего это «даже»? В моём положении глупо разбрасываться людьми и рассортировывать их по критериями «придурочный» и «классный». Я ничем не лучше.       — Может, попробуете завести друзей здесь?       Дружить с психами? Да ладно, Самми, до этого ты дружила с воображаемыми людьми и Тео, который тоже не совсем похож на нормального человека, так что не возникай.       — Тут есть много подростков, похожих на тебя. Со сложной ситуацией в семье, переживших насилие, которым сложно сходиться с людьми. Попробуйте, посетите групповую терапию. Поделитесь тем, что у вас на душе. Вас выслушают и поддержат, потому что пережили то же самое.       Сидеть в коляске, окруженная детишками, похожими на бездомных собачек, и со слезами в глазах рассказывать свою печальную историю, слушать банальные слова поддержки, говорить то же самое, тем самым почёсывая больное эго друг дружке? Нет уж, увольте.       — Не интересует.       Потом я вспомнила ночную игру на гитаре, которая утешила меня в первый день здесь.       — Поблизости нет игроков на гитаре?       А потом сама же устыдилась. Глупый вопрос. Глупая я.       — Их несколько. Рядом с вами есть парнишка, который любит играть ночью. Уж мы его ругаем, ругаем, а он продолжает. Вы не на него намекаете?       Я окинула взором Гусара. Смешной дядька. Но видно, что он искренне хотел помочь, даже безнадёжным. Я устыдилась своих мыслей о том, что он хитрый лис. И мне захотелось дёрнуть за его ус. Похлопать по лысине. Нарисовать что-нибудь в его блокноте. Ох и любят же они постоянно строчить что-то в своих блокнотах. Ты говоришь, а они строчат. Как-то даже неловко, что ли. Может, тоже рисуют там?       И снова я витаю в облаках. А Гусар выжидающе смотрит на меня. Терпеливый мужик. А тот игрок на гитаре… Может, мне почудилось, но возможно, он играл для меня? Хотя нет, глупость.       — Ладно, давайте эту вашу групповую терапию. Всё равно делать нечего.