Иллюзия

      Кровь брызжет на белые стены. Ярко-красное на белом.       Я вспоминаю вино, разлитое на бежевом полу. Я вспоминаю разорванное красное платье. Я вспоминаю седые пряди в волосах. Я вспоминаю кровь на своих бледных дрожащих руках, следы от ударов на бледных ногах.       Боль захлёстывает меня с головой. Мне кажется, что я тону в море из крови. Только мелодия меня теперь не спасёт, потому что она обратилась в безумный смех.       — Ты такой же, как они, — булькаю я.       Тео хохочет ещё громче. Его глаза налились кровью, волосы выпали. Теперь он не Король, а всего-навсего канализационная Крыса с голым хвостом и сморщенными лапками. И эта Крыса скалится на меня своими гнилыми зубами, истекает слюной.       — Пойдём в Крысиный Город, — пищит она, надвигаясь.       Крыса большая, больше меня. Она всё растёт, становясь размером с комнату, с дом, с город. Она заслоняет небо и рушит всё на своём пути.       — Я и есть Серый Город. Его голос и сердцебиение. Никуда ты не убежишь. Я не отпущу тебя.       Она заключает меня в свои объятия. Я слабею, голова кружится, меня подташнивает. Сознание постепенно уходит от меня и я остаюсь наедине со своими кошмарами.       Всё мелькает и перемешивается, как в калейдоскопе. Нож и сестра. Булькание и отец. Кататония и мать. Наркотики и брат. Синяки и я. Сестра, брат, брат, сестра, отец, мать. Булькание в ноге брата, наркотическая кататония сестры, нож в моём горле.       Казалось, это было бесконечно. И тетрадь со сказками, обугливающиеся листы которой съедает пламя. Тот же флейтист с белыми, как снег, волосами.       Белые волосы сменились белым светом. Я лежу в реанимации. Надо мной склонился Телепузик.       — Ну что? — ликующе спрашивает он.       — Вы были правы, — процедила я.       Я лежала рядом с окном. За стеклом под дождём стоял Тео. Его волосы промокли и превратились в сосульки, губы побледнели и полуоткрылись, обнажая резцы. Глаза, окаймлённые мокрыми ресницами, пристально смотрели. Вода стекала по его до безумия красивому лицу.       — Если бы я знала, о чём была та сказка, — удручённо сказала я.       — Вспомните, — пообещал Телепузик, — впереди куча терапий и таблетки.       Но ни терапия, ни таблетки не помогли. Как я ни силилась, не могла вспомнить дальше этих белых волос и флейты в тонких ручонках. Сестра с братом перелопатили все антрессоли, перепугали всех родственников и соседей и узнали, что какая-то родственница была больна шизофренией и покончила с собой.       — Наследственность, — пожал плечами Усатый. — Вы были знакомы?       — Она приезжала к нам пару раз, — сказал Стэн. — Рисунки у неё были очень странными.       — Рисунки? — заинтересовался Усатый, — У вас они сохранились?       Ничего не отвечая, он достал рваный листок и развернул его. Мы все склонились над ним.       Повсюду были уроды. Со струпьями на пожелтевшей и сморщенной коже, с тёмными провалами глаз и красными огоньками, с проплешинами и гноящимися лысинами, гнилыми зубами, выпадающими когтями и торчащими костями. Они топали, свистели, хлопали, кричали, потрясая костяными посохами. И вёл Войско Уродов Флейтист. В отличии от них, он был чист и совершенен, лишён всякого цвета, кроме глаз, которые сверкали свежестью летнего неба. Мелодия его вела Уродов из города, и кулак его, поднятый к небу, был символом надежды для пропащих и защитника для отвергнутых.       — Это он! — воскликнула я.       Я заворожённо смотрела на Флейтиста. Да, это он, идёт, обдуваемый ветрами. Нет, это он их покорил и оседлал, борей ему приносит холод с ледников, а зефир — аромат сирени и моря. И мелодия его, словно эти ветры, носится туда-сюда, обволакивая убогие скрюченные тельца.       Он вёл Уродов в Крысиный Город. И в прокажённые лица их дул борей и светили лучи, и деревья приветствовали своим торжественным шепотом, цветы росли под ногами и бабочки летали вокруг. Он оглянулся, улыбнувшись, и настолько красив был и кроток, что последний негодяй и урод почувствовал себя жалким червяком перед ним, и он же почувствовал себя самым нужным и прекрасным. Они приближались к Крысиному Городу вместе с его цветами и рисунками на стенах, вместе с солнечными мостовыми и уютными переулками, и спины их выпрямлялись, раны заживали, сердца смягчались и волосы вырастали. Они смотрели на возвышающиеся дома и пёстрые крыши чистыми и благородными лицами и приветствовали выбегающих навстречу им жителей — таких же красивых и чистых, как сам город. А когда вышли навстречу морю и, заглянув в воду, увидели своё отражение, то поняли, что сами такие же.       А Флейтист смеялся, гладя их шерсть, заглядывая в их сверкающие глаза и прижимался к их поджарым бокам, а они обступали его, благодарно воркуя и защищая от холодного морского ветра.       — Красивая сказка, — сказал Усатый.       — А я люблю крыс, — вставил Стэн. — Они красивые.       — Если только домашние, — ответила Тесси.       — Ты хотела, чтобы он поверил в тебя? — повернулся ко мне Усатый.       — Всю жизнь я кричала, чтобы меня услышали, чтобы меня хотя бы услышали, но услышали меня только сейчас, в кабинете у психиатра, — процедила я, глядя сестре в глаза.       — Психотерапевта, — поправил меня Усатый.       — Ты никогда не говорила, — возразила опекунша. — Ты все невзгоды переносила молча. Ты даже на похоронах отца не плакала.       — Зато сейчас могу. Хотите? — сухо поинтересовалась я.       — Не все могут спокойно заявлять о своих чувствах, — спокойно, но твёрдо сказал Усатый. — Тем более, если её этому не учили. Ваша ошибка в том, что вы не поинтересовались. Вы были слишком заняты своими проблемами, а всю домашнюю работу свалили на Саманту.       — Есть такое, — согласился Стэн.       — Кто ж знал? — пожала плечами Тесса.       — Тесси, — одёрнула её опекунша.       — Если она всего лишь хотела быть услышанной, то почему она пыталась покончить с собой? — вмешался до сих пор молчавший Эшли.       — Думаю, это было скорее неосознанно. Она хотела избавиться от проблем. Чтобы не было боли и давящего прошлого. Если мир её отвергает — она отвергает мир.       Я слушала всё это и ничего не чувствовала. Нейролептиками меня накачали под завязку.       — Я хотела свернуться калачиком у него ног, только и всего, — буркнула я наконец.       — Может, вам найти себе реального друга? Который не будет подталкивать вас к самоубийству? — дёрнул усами психотерапевт.       — Может, я смогу это контролировать? Моя тульпа, че хочу, то и делаю, — огрызнулась я.       — «Тео» нельзя заставить не пытаться вас убить, потому что только за тем он и был создан, — вздохнул Усатый. — Впрочем, у меня есть идея.       Он порылся в шкафу. Родственнички с любопытством за ним наблюдали, а я — со слегка заинтересованным пофигизмом. Наконец он вытащил буклет.       — Цветущий город, — с гордостью ответил он. — Был там один раз. И этого хватило, чтобы захотеть туда ещё. Прямо сейчас бы сорвался с места и помчался брать билеты. Мы уставились на фотографии. Тесса по слогам, как будто разучилась, прочитала название. Опекунша поинтересовалась насчёт цен.       — Подходит по описанию, не так ли?       Я была поражена. Как будто кто-то сфотографировал мои мечты. Те же залитый солнечным светом переулки. Тот же пляж и сверкающая гладь воды. Те же уличные кафе, утопающие в цветах. Тот же плющ на балконах.       — Это он, — прошептала я.       — Далековато, — удручённо сказал Эшли. — И нескоро ты туда попадёшь, Самми. Тебе восстанавливаться ещё надо.       Точно. Позвоночник. Прошло два месяца, перелом почти зажил, но ходить я смогу нескоро. Ещё предстоит долгая реабилитация и изнурительная физиотерапия.       — Но оно того стоит, — сказала опекунша.       И я вспомнила, как её зовут. Роза. Розмари.       — Стоит, — согласился Усатый, — Вот вам и мотивация, мисс. И не нужен никакой Тео, чтобы попасть в Город, Где Всё Хорошо.       Снег почти растаял, кое-где набухали почки. Мои ноги были укрыты пушистым одеялом с бегемотиками, которое мне одолжил Растаман. Вокруг играли дети, в основном такие же колясочники, как я. Интересно, они теперь навсегда такими останутся или рано или поздно станут ходить? Хотелось бы верить, что второе.       — Птицы с юга вернулись, — сказал Стэн.       От него уже почти не пахло алкоголем. Но сам он был бледен и иногда шатался.       — Почему она покончила с собой? — спросила я.       — Кто? Шизофреничка та? — отозвался брат. — Не знаю. Говорят, что из-за кошмаров. То ли горло перерезала, то ли с балкона выбросилась.       Вдали занимался рассвет. Утро ещё только начиналось, но больница давно проснулась. Тут ты просыпаешься рано, даже если привык спать до обеда.       — Красиво, — сказала я.       Руки Стэна покоились на моих плечах. Моё внимание привлекли следы от уколов на них.       — Ты на трупак похож, — цокнула я.       — Я кровь сдаю. Бабки нужны, — сказал Стэн.       Это только с виду его удалось вернуть. На самом деле он пропал, причем давно.       — Не пьёшь, не куришь, не жрёшь кислоту, зато ширяешься, — неодобрительно проворчала я.       — Так легче, — сказал Стэн. — Да, я слабак. Пусть. Я уже не остановлюсь и не одумаюсь.       Кто бы говорил, Самми. Кто бы говорил.