Иллюзия

      Я шла, а за мной — ночь. Она шагала тихо, едва слышно. Следы её — холод земли, глаза её — редкие звёзды на небе, дыхание — холодный северный ветер, руки — редкие листья, а лицо — тёмные провалы окон. Она шагала медленно и горделиво, как королева, неотступно следовала за мной. Я вела за собой холод поздней весны и промозглую тьму. Или это она гнала меня перед собой, как пастух свою овцу?       Ночь многолика и изменчива. Она говорит вывесками казино и борделей, граффити на стенах и неприличными надписями, она кричит устами пьяных людей, она смотрит через свет занавешенных окон. Она накрывает своим плащом из чёрных туч девочку, тайком выпрыгивающую из окна на руки своему парню, который старше её как минимум лет на пять; подростков, дебоширящих в заброшенном здании; торчков, воровато озирающихся, покупая себе героин у дилера; сутенёра, колотящего проститутку, которая плохо выполнила заказ; мрачных людей, вывозящих товарища в багажнике за пределы города, чтобы запугать его. Она ласкова к мечтателям и беспощадна к тем, кто слишком уязвим для неё.       Может, в других городах она живописна. Зелень на фоне звёздного неба, запах листьев и пыли, шумные праздники и ночные забегаловки. Время мечтателей, творцов и влюблённых — в кого угодно, хоть в партнёра, хоть в друга, хоть в жизнь. Но здесь ночи другие. Ночь срывает маски с Уродов, скидывает их мантии, обнажая струпья и язвы. И Серый Город наводняют разномастные отщепенцы. Такой ночь лучше в глаза не смотреть, иначе она напустит на тебя своих адептов. Потому что она так же уродлива, как и те, чьи истинные лики она открывает обывателям, решившим высунуть нос из своей каморки.       Холодный ветер дует в мою спину, завывая и нашёптывая мне сказки. Но эти сказки нормальные родители детям бы не стали читать на ночь. Весна здесь очень поздно наступает, а лето обычно холодное, даже не искупаться толком. Но того очарования севера нет. Нет той морозной тишины и уютных домишек. И, конечно же, нет тьмы полярных ночей и плясок северного сияния. Только мрак, которому, как иногда кажется, нет конца. Клуб, в который ходит брат. Тоже весьма неприметный вход и неприметная улица. Узкая, грязная, с кучей пьяниц. Какая-то школьница села в машину к лысеющему дядьке. Здоровенный, явно больше двух метров ростом, охранник злобно зыркнул на меня из-под соболиных бровей.       Посреди наркошей валялся Стэн. Он был закутан в какую-то грязную тряпочку, повидавшую виды. На него навалилась какая-то лохматая девочка с проплешинами. Из вены брата торчал шприц, наполненный кровью. Я осторожно подошла к нему.       — По делам? — спросила я, не узнавая собственный голос.       Брат что-то промычал в ответ. Я изо всех сил пнула его.       — Хоть бы загнулся, — процедила я, сплюнув.       И ушла. Кто-то что-то кричал мне вслед, но я не вслушивалась. Хотелось собрать Тесси и Стэна, связать их вместе и как следует отпинать. Каблуками втоптать их в землю. Переломать все кости, чтобы они корчились в лужах кровавой блевоты. Разве такое возможно? Я как будто персонаж какой-то долбанутой чернухи. Почему, почему я? Почему пока они шляются по клубам, я блюю кровью и жру гостями таблетки? Почему пока этот мудак балдеет от прихода, я ломаю кости и впадаю в кому? Почему пока эта шлюха таскает пакеты своих тупорылых подружек, меня пытается убить моя собственная галлюцинация? Почему, сука, я не могу впасть в кататонию, как моя мамаша? Пусть они моют мою жопу и кормят меня с ложечки! Пусть побесятся, выродки!       Я сама не замечаю, как кричу это в ночную пустоту. А ночь… Ночь молчит. Но она вниманительно случает меня. Даже ветер притих.       — Брось их, — советует Тео.       — Мне? — расхохоталась я. — Инвалиду, который даже с опорой еле ходит? Которая сидит на таблетках и вынуждена есть какую-то бурду вместо нормальной пищи? У которой нет ссаных денег и которая слишком уродлива и брезглива, чтобы даже пойти в проститутки?! Куда мне идти, Теодор? Куда, мудила ты блондинистый, идти?!       — Куда глаза глядят.       Я захохотала ещё больше. Лихорадочно вдыхала простуженным горлом прохладный воздух и держалась за живот, чувствуя торчащие бедренные кости.       — Самми, если ты задержишься здесь хоть на секунду, то в тебе нет ни капли самоуважения. Беги от этих уродов как можно дальше. Пусть братишка загнётся от передоза или ломки, а сестра заразилась сифоном и оказалась брошенной подругами, на которых она тебя променяла. Пусть они одни мучаются с мамой.       — Куда?! — просипела я. — На какие деньги, Флейтист недоделанный?!       — А Расти тебе на что? Он ещё тут где-то. Давай, решайся, милая! Ещё немного — и ты станешь такой же Крысой, как и все вокруг. Прокажённые сомкнут свои объятия и заразят струпьями. Беги, детка, беги!       Он заглянул мне в лицо, безумно улыбаясь.       — В Город, Где Всё Хорошо, — хором произнесли мы.       И на душе у нас потеплело.       — Да ты задолбала. А когда вернёшься, ты запросишься обратно, что ли?       Расти раздражённо на меня смотрел. Мы сидели в ночной забегаловке, за столиком у окна. Кроме нас, посетителей не было. Он с аппетитом пожирал сэндвич, я же довольствовалась пюре.       — Я же сказала, что ненадолго сюда загляну, — пожала я плечами.       Меня всю колотило. Хотелось свалить прямо сейчас, чтобы больше не видеть всех этих стен. Но брат слишком долго жевал, смакуя каждый кусок. Аж завидно становилось.       — Я не могу здесь находиться больше ни секунды, — прошипела я, нагибаясь к «гурману» через стол.       — А чего так? Я очень давно здесь не был. Даже ностальгия какая-то появилась, когда я увидел свой старый двор.       Он не понимает. Слишком рано вырвался. Не успел взглянуть в глаза Серому Городу.       — И скучал по Тесси и Стэну, — добавил он.       Как будто специально издевается.       — Я их видел в последний раз такими мелкими. Тесси постоянно писалась во время тихого часа, а Стэн сосал палец.       Он усмехнулся, а я даже не улыбнулась.       — Стэн сторчался, а Тэсси взаимодействует со мной, только когда бьёт или помыкает, — мрачно ответила я, приступая к воде, в то время как Расти не съел даже половину треклятого сэндвича!       — Н-да, мелкими они были гораздо лучше, — покачал головой брат.       — Ну конечно, — закатила я глаза. — Это же семья! Какими бы они не были, они моя семья! Пусть им насрать на эту самую семью, для меня они всё равно должны оставаться важными! Меня избрали главой семьи без моего согласия, но оставили без его привилегий.       — Я этого не говорил, истеричка, — поморщился Расти. — Я не спорю, что они реально как мудаки поступили с тобой. Только если у Стэна хоть иногда просыпается совесть, но он слишком слабохарактерный, чтобы вылезти из болота, в которое он сам себя затянул, то Тесси реально сука. Быть может, она тоже бежит, по-своему. Гораздо легче свалить все проблемы на сестру и время от времени срываться на ней, чем признать, что всё зависит от вас. Не брось они тебя тогда, то этот тонущий корабль был бы спасён.       — Или нет. Или ничего от нас не зависит, потому что мы в жопе и никогда из неё не вылезем. Поэтому лучше сейчас мне свалить от них, пока они не утянули меня за собой.       — Верное решение, — одобрил Тео.       — Да, зажить дружной семьёй у вас теперь не получится, — согласился Расти. — Слишком много дерьма произошло между вами. Некоторые обиды не прощаются.       Он кисло усмехнулся.       — Эшли говорит, что в глубине души Тесси вещает подыхающая совесть. Но голос её слишком тих, так что его без проблем можно заглушить клубной музыкой и смехом подружек. Она ему как-то сказала, что ты была покорной, как кукла, и не била в ответ, даже когда она разбивала тебе нос.       — Да. Я слишком поздно сорвалась с цепи. И надо было ещё раз пырнуть её ножом, только не в ногу, а в плечо. Чтобы добавилось парочку шрамов и она не могла носить свои любимые топы.       Повисло тяжелое молчание. Расти, не глядя на меня, пожирал сэндвич и запивал газировкой. Темп он ускорил, что уже хорошо. Работники в стороне негромко переговаривались на испанском. Играла приглушенная музыка, гремела посуда. Во фритюре булькало масло. Прозвенел колокольчик, в помещение зашёл одинокий посетитель.       — Но я не брошу тебя, — вдруг сказал Расти.       — Чего? — опешила я.       — Что слышала. Мы вместе поедем в Город, Где Всё Хорошо.       — Что ж, видимо, моя работа закончена, — рассмеялся Тео.       Он обнял меня, а я его. Почувствовала снова аромат мёда, молока и хвои. Его белые волосы защекотали меня. Свитер был мягким, а кожа тёплой. Я прижималась к нему, чувствуя его сердцебиение.       — Спасибо, — сказала я.       Одинокая слеза скатилась по моей щеке.       Он исчезал в моих руках. Я не открывала глаза, но чувствовала это. Хотелось подольше задержать это тепло и аромат Рождества, но ему пора было идти. А мне — двигаться дальше, навстречу Городу, Где Всё Хорошо.       Он исчез, развеянный мелодией флейты и тёплым ветром, растаял, словно снег, ведь он и был моим снежным мальчиком. Мальчиком, который нёс весну на своих худеньких плечах. Частью меня, которая взяла на себя бремя высушить мои слёзы и забрать боль. Мной, которая заменила собой всех, кто открестился от меня. Другом, родившимся из забытых сказок. И вместе мы ждали того, кто согласится пойти с нами в Город, Где Всё Хорошо. Кто вырвет из лап Крыс и Уродов.       Вспомнив о Расти, я открыла глаза. Тео уже не было. Какое-то время я ещё чувствовала его тепло и аромат, но вскоре и они исчезли.