Двойная жизнь

…И я просвет увидел в глубине… И вдруг, качнувшись в воздухе упругом, Из мрака звезды просияли мне. Данте Алигьери

На следующий день, ближе к полудню Кадди вызвала в свой кабинет штатного юриста больницы, и, рассказав ему о вчерашней мальчишеской проделке Хауса, попросила приложить максимум усилий к отведению беды от светлой с импозантной проседью головы выдающегося врача. Уильям Герберт работал в ПП второй год, и впервые с момента знакомства со своим женственным и обаятельным шефом он увидел Кадди мечтательно сияющей и словно бы не имеющей представления о хронической усталости, постоянной раздражительности и непреходящей озадаченности сверхсложными проблемами. О докторе Грегори Хаусе Герберт, как и многие, был наслышан еще до того, как начал работать в ПП. — С этим Доусоном, — объясняла Кадди, — вам необходимо встретиться сегодня же, раньше, чем он обратится в суд. Убедите его решить дело миром. Если потребует денег, соглашайтесь на любую сумму в пределах разумного. — Насколько я понял из вашего рассказа, — заметил Герберт, — Доусон не из тех людей, для кого существуют какие-нибудь разумные границы. Кроме того, на мой взгляд, нужно дождаться его обращения в суд. — Вы хотите скандала вокруг доктора Хауса? — с насмешливым прищуром спросила Кадди, и Герберт поразился ее способности увидеть его насквозь. Ему и в самом деле рисовался шумный судебный процесс, освещаемый всеми ведущими Принстонскими газетами. Хотелось славы, пусть и кратковременной, но связывающей два имени — его и Хауса — в прочный неразделимый узел. — Я полагаю необходимым проучить его, — прикрылся благими намерениями Герберт, изобразив на своем молодом 35-летнем лице заботу и сопереживание о будущем Хауса. — Я не думаю, что три года в тюрьме чему-нибудь его научат, — резко возразила Кадди, не утрачивая своего мягкого свечения и не показывая вида, что сама мысль о трех годах заключения для Хауса до смерти перепугала ее на мгновение. Она понимала совершенную абсурдность этого страха, ибо для Грега в данной ситуации нет ни одного шанса лишиться свободы, но все же она не могла сдержать внутренней дрожи от мелькнувшей в уме вероятности. — Кроме того, я плачу вам зарплату за то, чтобы вы решали некоторые скользкие вопросы. Вы же предлагаете еще больше усугубить проблему. — Я и не говорю о том, чтобы посадить его на три года, — пояснил свою предыдущую мысль Уильям. — Я говорю о судебном процессе, из которого мы с ним вышли бы победителями. — Правда полностью на стороне Доусона! — напомнила Кадди. — Доктор Кадди, вы же умный человек, и вы же понимаете, что правда никого в наше время не заботит, — не сдавал своих позиций адвокат. — Сильный был и будет прав во все времена. — И эта правота сильного обойдется гораздо дороже, чем любые досудебные запросы Доусона. Так что, если вы все поняли и вам не о чем меня спросить, идите работать, Герберт. Юрист с трудом подавил тяжелый вздох, забрал визитную карточку Доусона и пошел к выходу из кабинета. В дверях он столкнулся с той самой живой осью, вокруг которой вращался весь его разговор с руководителем. Доктор Хаус, в представлениях Герберта вечно угрюмый и чем-нибудь недовольный, в эту минуту был мало похож на себя самого от внутреннего свечения, явно происходящем из того же источника, что и радостное сияние Кадди. «Да они же любовники!» — воскликнул про себя Герберт, расходясь с Хаусом на пороге начальственного кабинета. Он не любил сплетен и не верил им, но сейчас не таящаяся правда произвела на него ослепляющий эффект. И, на все лады обзывая себя за недальновидный спор со своим шефом, юрист пошел к себе назначать встречу с обманутым владельцем похоронного бюро. — Какие у тебя планы на обеденный перерыв? — спросил Хаус, вплотную подходя к столу Кадди и увлеченно любуясь ее солнечной улыбкой. — Собираюсь обедать, — легким прикосновением дотрагиваясь до левой руки Грега, ответила Лиза. — А у тебя есть более интересное предложение? — Мы могли бы вместо обеда заняться любовью, — кивнул Грег. — И ты полагаешь, что я распоряжусь сервировать для нас с тобой любую из смотровых? Грег вытащил из нагрудного кармана голубой рубашки сложенный вчетверо белый конверт и отдал его Лизе. — Там ключ от номера в мотеле, — пояснил Хаус. — И ключи от Лексуса, который неплохо было бы проверить на отсутствие лишних запчастей в багажнике, — Грег весело усмехнулся этим словам. — Он мог что угодно нагулять на отдыхе, не пропуская мимо себя ни одной клевой тачки. Кадди вытряхнула на стол перед собою содержимое конверта и увидела обещанные Хаусом ключи. Плоский пластмассовый брелок ключа от номера был снабжен надписью «Мотель «Полнолуние» 201». Кадди невольно улыбнулась еще шире, чем прежде, подумав о том, что весь мир ходит перед Хаусом на голове, и даже полнолуние ему в угоду наступает днем независимо от истинной фазы Луны. Но ключи от Лексуса улыбку пригасили, поскольку вызвали ряд справедливых вопросов. — И ты не мог мне сразу сказать, что вернешь Лексус только тогда, когда я снова стану спать с тобой? — Мы не спали вместе, Лиззи, — заметил Хаус, обаятельно улыбнувшись. — И это простое совпадение, что Лексус утомился от санаторно-курортного лечения именно сейчас. А насчет шантажа — настолько классная идея, что мне хочется оштрафовать ее за опоздание. — Надеюсь, он цел, — сказала Кадди, подбрасывая на ладони ключи от своей любимой машины. – И, Хаус, не мог бы ты уйти из моего кабинета? — Почему? — удивился Хаус абсолютному противоречию ее влюбленного взгляда и произнесенной вслух просьбы. — Потому что я тоже всегда хочу тебя поцеловать. — Тогда я поехал в мотель ждать тебя, — ответил Хаус, глядя на нее пристальным раздевающим взглядом. — Хаус, обед будет только через полтора часа. — Как инвалиду мне полагается удлиненный перерыв. И, выстукивая тростью какую-то только что придуманную мелодию, Хаус прошел через весь кабинет и скрылся за дверью. Лексус, измененный почти до неузнаваемости, преграждал прокатному Ленд Роверу выезд с парковки. Со смешанными чувствами удивления, восхищения и умиления Кадди оглядела свою машину, которую еще совсем недавно она полагала изученной до самых незанимательных для женщины мелочей. Широко улыбаясь, сияющими глазами она рассматривала украшающую Лексус аэрографию, в центре сюжета которой находились львица и ее маленький детеныш. Мать спала, а львенок, положив ей переднюю лапу на морду, словно бы охранял ее сон. Вокруг них расстилалась саванна, явно живущая своей, не учтенной художником жизнью. http://www.pichome.ru/image/uuq [Для просмотра картинки просьба скопировать ссылку в отдельную вкладку браузера и перейти по ней.] По дороге в мотель, разогнав Лексус до предельно возможной для него скорости, Кадди думала о Хаусе и о том, как сильно он способен любить ее, если даже в период разлуки подготовил подобный сюрприз, очень трогательный и покоряющий. Сердце обжигало ее изнутри и грозило вскипятить ей кровь в случае дальнейшего неуемного восхищения любимым. Ехать было недалеко, но дорога показалась ей бесконечно длинной, похожей на весь их с Хаусом петляющий и тернистый путь друг к другу. Она открыла дверь номера своим ключом, толкнула дверную створку и тотчас же оказалась схваченной за руки и втянутой внутрь помещения. Не теряя ни единой дольки драгоценных мгновений, Хаус коснулся ее губ своими жадными и теплыми губами, и губы их сами собой раскрылись навстречу друг другу, полностью отдаваясь ощущениям обоюдной нежной и покоряющей уверенности. — Грег, львы… — попыталась сказать Кадди в минуту вдыхания воздуха в легкие, жалобно умоляющих хотя бы о двух-трех глотках жизненно необходимого элемента. Но Хаус вновь накрыл ее губы своими, и фраза так и осталась незавершенной. — Поговорим потом, — выразил пожелание Грег, ненадолго обрывая очередной поцелуй. — Тогда почему ты не разделся заранее? — ласково улыбаясь, спросила Лиза и стала расстегивать его рубашку. — Это же все равно что наесться перед обедом, Лиззи, — улыбнулся в ответ Хаус. — И не суметь оценить особо изысканной приправы к самому любимому блюду. Не переставая улыбаться и обмениваться поцелуями, они раздели друг друга, и, оставляя на полу холмик из одежды, Хаус потянул Кадди за собой на кровать. Он сразу же придавил ее весом своего тела, крайне осторожно и ненавязчиво укротил ее попытку выбраться из-под него и самой устроиться сверху. «Я буду тебе всецело покорным, — подумал Хаус, глядя в ее блестящие серые глаза, — но когда-нибудь потом, когда смогу быть уверенным, что только я владею тобой». Но в эту минуту он горел страстным желанием показать ей всю силу своего мужского превосходства, и она согласилась с этим, закрепляя согласие крепким обхватом его пояса обеими ногами и упоительным поцелуем в губы. Надвигалась буря, передовые отряды которой уже всколыхнули бескрайнее поле подсолнухов до самой середины, обнаружив в солнечных зарослях вдвое выше человеческого роста беззаботных и бесстрашных влюбленных. Подсолнухи незамедлительно поклонились буре, пригнув свои гордые, желтые с черными сердцевинками головы. Но влюбленные были пока несгибаемы, хотя им и слышался взволнованный шепот необъятного поля, предрекающий им скорое коленопреклонение перед грозной и могучей стихией. Подсолнухи, конечно, были правы, но Грег и Лиза знали по опыту, что никакая свирепая буря не сможет принудить их выпустить друг друга из объятий. Новый, на этот черед, разрушительный порыв ветра бросил их плашмя на землю, так и не сумев разорвать сцепление их рук. Буря ломала стебли подсолнухов, выдирала с корнем целые скопления близко растущих цветов, переворачивала вверх дном и землю, и воздух. Но Грегу и Лизе она словно была крыльями, увлекающими их в бесконечную вышину поднебесья. Все резко притихло для них, когда они достигли своего предела наслаждения. Выравнивая дыхание и учащенный стук своих сердец, они возобновили переглядывание глаза в глаза, словно стремясь наверстать то недолгое время, что они закрывали их для усиления чувственного удовольствия. — Самая моя, — приглушенным голосом сказал Грег, соединяя пальцы их правых рук в тесное переплетение. — Это ты мой самый, — улыбнулась Лиза, поднося соединение их рук к своим губам и целуя костяшки его пальцев. Свободную руку Хаус положил ей на левую грудь, большим пальцем бережно провел по напряженному, в мелких складочках соску, не спешащему переходить в спокойное шелковисто-гладкое состояние. Сердце Лизы, едва-едва умерившее бурную пульсацию, пропустило удар от проникновенной нежности этого касания. — Так что ты говорила об африканских охотниках на любителей сафари? — с видом впервые открывающего мир мальчишки полюбопытствовал Хаус. — Львы необыкновенны, Грег, — поделилась самою сутью своих впечатлений Кадди. — И ты не считаешь, что Лексус изуродован? — продолжал допытываться Хаус. — Он только сегодня и предстал моим глазам во всей своей красе, — ответила Кадди. — И львица с львенком — это намек на меня и Рейчел? — Это ваш семейный портрет, почти фотографически точный, — широко улыбнулся Хаус, обхватил губами приоткрытые губы Кадди, и диалог ненадолго оборвался глубоким ненасытным поцелуем. — Сначала я хотел самостоятельно написать на корпусе Лексуса, — продолжил разговор Хаус, завершив поцелуй серией едва ощутимых прикосновений губ к губам, — «осторожно, на дороге мама с детенышем». Но потом вспомнил, что в нашей стране далеко не все умеют и любят читать. И наглядная картинка скорее донесет до широких слоев населения мою мысль о том, что нужно быть внимательнее, когда на шоссе выезжают мать и ребенок. — Спасибо за такую заботу о нас, Грег, — сказала Лиза, снова целуя его в губы и в жарком пламени этой ласки испытывая сильнейшее головокружение. — Мне нравится скрытый смысл твоего подарка, я никогда и не подумала бы о подобном. — Думать о таком должен твой защитник, — заметил Хаус. — А у нас с тобой повелось, что ты все время защищаешь меня. — Нет, Грег, нет, — возразила Кадди, — я не щит для тебя в минуту опасности. Скорее уж я твой страховочный трос, как у альпиниста, покоряющего горы. Ты такой же неутомимый искатель острых ощущений, как любой из альпинистов, и, как этот трос, я не даю тебе сорваться в пропасть и разбиться, разбив вместе с собою мое сердце и способность испытывать чувства. Хаус пылко поцеловал ее и обнял так, что у нее перехватило дыхание. В следующую секунду он выпустил ее из своих сильных рук и, сбросив на пол подушку, переместился в положение полусидя. Он выровнял спину по гладкому изголовью кровати, доходящему до его лопаток, и с улыбкой поманил Лизу к себе. Кадди тоже улыбнулась, вспомнив свое недавнее намерение побыть сверху. Но она не понимала, отчего ее до глубины души взволновало желание Хауса дать ей то, чего она хотела. — Тебе не будет тяжело? — спросила Кадди, не решаясь занять предложенную им позицию из опасений растревожить застарелую рану в его ноге, больше не обезболиваемую викодином. — У меня ничего не болит со вчерашнего вечера, — ответил Хаус. — И только не спрашивай, почему. Это так и нужно этим пользоваться, - но, видя ее недоверчивую улыбку, он все же счел необходимым пояснить: — Должно быть, я настолько под кайфом из-за тебя, что даже болевые ощущения обернулись любовью к тебе. После этих его слов Лиза уже без опасений устроилась на его бедрах, обняла ногами за поясницу и с жадностью поцеловала горячие губы. Она обхватила обеими ладонями его голову, ни на миг не отрываясь от его губ. Чуть позже ее руки скользнули к его плечам, оставляя на них белые штрихи осторожных царапин. Грег обеими руками обнял ее спину чуть выше пояса и притянул к себе вплотную, достигая почти полного изгнания воздушного слоя из исчезающего пространства между их раскаленными телами. Бойцовый аквалангист, полностью готовый к подводному погружению, устремился к гребенчатой поверхности волн. И вот он уже в объятиях моря, открывающего перед ним все богатство и многообразие своего неповторимого мира. Море крепко обхватывает его, ласкает и дразнит, увлекая к новым и новым неожиданным открытиям. Чувствуя внутри себя его неукротимую, покоряющую силу и твердость, приподнимая и опуская бедра с точным расчетом вызвать в нем наибольший восторг, Кадди по-прежнему не могла отстраниться от его губ и целовала с тем же неослабевающим пылом, что и накануне, в час после долгой разлуки. Хаус отвечал ей исступленным поцелуем уходящего на фронт добровольца, целующего свою невесту, с которой не надеется уже когда-нибудь обвенчаться и провести первую брачную ночь. Немного позже, отыскав в себе слабые тайные желания к разъединению губ, они наградили крохами поцелуев и другие части разгоряченных страстью тел. Хаус прихватывающим движением губ поцеловал грудь Лизы, слегка прикусил взбудораженный всем происходящим сосок. В следующую минуту вся его живительная влага хлынула в горячее сжимающее его лоно, увлекая их обоих на второй, более широкий круг оргазма. Вконец обессиленные, Грег и Лиза вытянулись рядом друг с другом, повернув головы вбок. Ни одному из них не удавалось отвести от своей половинки влюбленного взгляда, тем более созерцание друг друга ощущалось единственным, на что они были способны в эту минуту. — Я полностью опустошен тобою, — признался Хаус. — А я до краев тобой переполнена, — ответила Кадди, сияя самой восхитительной улыбкой. Продолжая вглядываться в глаза, серые и голубые, внимательно присматриваясь к всплескам и непродолжительным спадам обоюдного праздничного ликования, они молча лежали на боку в режиме несуществующего времени. Немного позже внутри Кадди поднял голову бдительный руководитель и она взяла с тумбочки первые подвернувшиеся под руку часы. Это оказались часы Грега, сурово извещавшие, что ее с Хаусом обеденный перерыв завершился десять минут назад. Кадди тотчас же вскочила с постели, подобрала с пола ворох одежды и положила его на кровать. Так было проще отделить свою одежду от одежды Грега. — Мы должны вернуться на работу, — напомнила Кадди Хаусу, напустившему на себя поддельный непонимающий вид. — Распоряжайтесь вашим подчиненным, босс, — предложил Хаус, снова укладывая Лизу поверх себя и страстно целуя в губы. — Готов исполнить любой ваш каприз, — он подмигнул ей с безудержным мальчишеским озорством, — чтобы вы вообразили, что вы уже на работе. — У меня не настолько богатое воображение, Грег, — высвобождаясь из его объятий и начиная одеваться, с сожалением заметила Кадди. Закинув правую руку за голову и устроив затылок на ее сгибе, Хаус стал жадным взором ловить каждое движение Кадди, превращающее ее из его пылкой любовницы в строгого и подчас безжалостного начальника. Но все же преображение это, родственное магическому, по-прежнему оставалось для него скрытым плотным пологом тайны. Кадди застегивала светло-синий пиджак, когда Хаус тоже соизволил подняться и лениво натянуть на себя серые боксеры. Внезапный игривый порыв велел ей присесть рядом с ним на постели, обнять и заново закружить голову глубоким продолжительным поцелуем. Одновременно с этим Лиза уверенно положила левую ладонь поверх бугорка под тканью трусов и дразнящею хваткою сжала яички. — Женщина! — прикрикнул Хаус, резко обрывая поцелуй. — Ты уж определись, куда ты хочешь вернуться — на работу или в постель! — Я хочу быть с тобой, и не только в постели, — ответила Кадди, возобновляя поцелуй и неспешным, ласковым движением убирая руку от его самого чувствительно органа. — Но сейчас мне нужно на работу. И тебе, кстати, тоже. Еще несколько неторопливых поверхностных поцелуев, мимолетное соприкосновение лбов, и Кадди ушла из номера. Хаус проводил ее торжествующей полуулыбкой, продолжая улыбаться и тогда, когда за нею закрылась дверь. Еще через минуту он, прихрамывая, подошел к окну и стал ждать ее выхода из мотеля. Но она не вышла, а словно бы выпорхнула, будто колибри из высокогорной пещеры на зов первого луча солнца. Легкою, плавной походкой прошла к Лексусу, торопливо села за руль и быстро скрылась из вида.