Двойная жизнь

Отель «Семь звезд» был одним из лучших в городе. Он ослеплял великолепием огней, производил неизгладимое впечатление умелым сочетанием современной роскоши и классической архитектуры. Выбравшись из машины, Кадди стремительно направилась к дверям отеля. Будь ей девятнадцать лет, как в год ее знакомства с Хаусом, весь путь до номера 312 она преодолела бы бегом. Но сейчас страх выглядеть глупо в глазах служащих и постояльцев отеля странным образом оказался сильнее страха за судьбу и свободу Хауса. И она просто шла, так быстро, как могла. Не утруждая себя соблюдением приличий, Кадди вошла в номер без стука. Машинально закрыла за собой дверь и оказалась в слабоосвещенном помещении. Хаус стоял у окна и при ее появлении сделал два шага ей навстречу. Ему с трудом верилось, что всё удалось, она поверила придуманной им истории. Поверила и пришла его спасать. Он почти расстался с надеждой на успех, когда Уилсон пригласил его поужинать. Хаус решил, что Кадди полностью поняла его план. И все же она здесь, ее одежда в некотором беспорядке, но туфли на высоких каблуках, как всегда, безупречно удлиняют ноги. Макияжа нет, но от этого она по-особому соблазнительна и прекрасна. Похоже, звонок Уилсона застал ее в постели. Хаус зачарованно глядел на нее, чувствуя себя неосторожным путником, решившим поближе рассмотреть такие притягательные огни в глубине коварного омута. — Хаус, ты здесь один? — справившись с новой бурей самых противоречивых чувств и мыслей, спросила Кадди. — А кого ты ожидала увидеть? — насмешливо ответил Хаус. — Тебе нужны футбольная команда и я в тренерской форме? Или совсем без меня? — Ты… — Кадди задохнулась от возмущения. — Ты все это подстроил! — А ты отлично знала это еще днем. Но все же пришла убедиться, что я никого не убью. — Хаус, не смешно! Это самая дурацкая из всех твоих шуток! — Нет, — Хаус приблизился к ней настолько, что Кадди почувствовала его теплое дыхание на своей щеке. — Это ослепительно блестящая идея. — У тебя впереди целая ночь, чтобы осознать беспросветность совершенной глупости, — по-прежнему не глядя в его глаза, Кадди предприняла попытку уйти. Хаус удержал ее, мягко заключив в объятия. Все вокруг перестало существовать. Безумный мир, бурлящий по соседству, исчез, и они, полностью сосредоточенные друг на друге, словно оказались на необитаемой Земле одни в самом начале времен. Когда их губы соприкоснулись, оба могли поклясться, что знают теперь, каково на вкус неистовое пламя. Углубив поцелуй, позволив языкам вспомнить и заново узнать друг друга, они долго не могли утолить самую первую, острую жажду обладания. Не отрываясь друг от друга, они вместе упали на кровать. Хаус отшвырнул в угол пиджак Кадди, обе его руки проникли под блузку и начали гладить желанное тело, не пропуская ни одного участка разгоряченной, шелковистой кожи. Но, как только длинные пальцы Хауса добрались до резинки трусиков, Кадди удалось собрать остатки самообладания. Резким волевым усилием она оторвалась от его обжигающих губ и отодвинулась на несколько дюймов. Ее ладони, только что увлеченно ласкавшие его грудь, сжались в кулаки и уперлись в центр грудной клетки, рассчитывая таким образом удержать Хауса на расстоянии. — Хаус, я не хочу, — категоричным тоном заявила Кадди. — А твое тело умоляет: «мамочка, разреши ему овладеть мной», — обворожительно улыбнувшись, ответил Хаус. — Я… — дрожа, словно от холода, Кадди снова попыталась вернуть себе собственное здравомыслие. — Я не могу быть твоей шлюхой по вызову. — Ты — не шлюха, — ласково сказал Хаус, — ты — моя самая смелая и яркая сексуальная фантазия. Кадди невольно улыбнулась, глаза восхищенно просияли. Совсем другие слова ей хотелось бы услышать от Хауса в подобную минуту, но, поскольку Хаус в любых обстоятельствах остается самим собой, сказанное им равносильно признанию в любви. Требовать большего — все равно что просить Луну в подарок. И Кадди, продолжая улыбаться, всем телом прижалась к Хаусу. С жадностью приникла губами к его губам, разжала кулаки. Ее руки незамедлительно воспользовались предоставленной свободой и, одарив живот Хауса лишь крохами поспешных ласк, скользнули к внутренней стороне бедер и напряженному, изнывающему от желания члену. Оставалось только полностью раздеться, ухитрившись при этом ни на мгновение не прервать предельно глубокого поцелуя, не утратить неповторимых вкусовых ощущений. Вкус пламени уже не был неистово-обжигающим, как в первые минуты. Теперь он стремился открыть им обоим полную, непредсказуемую гамму вкуса. Но Хаус и Кадди менее всего сейчас способны были подробно анализировать ощущения. Они всецело отдавались друг другу, и внимание к деталям казалось им таким же кощунством как пренебрежение религиозного фанатика реликвиями своей веры. Кадди лежала на спине и широко распахнутыми глазами вглядывалась в глаза Хауса. Полумрак утаивал многое, но, вопреки этому, она видела, что повседневный голубой иней в глазах Грега полностью растаял и теплая, сияющая синева стала дополнительным ярким свидетельством того, что Хаус полностью охвачен страстью. Грег закрыл глаза и плавно, неспешно, растягивая удовольствие от первого проникновения, вошел в нее. Его руки продолжали исследовать прекрасное упругое тело Лизы, губы оставляли на коже петляющие тропинки из поцелуев. Он стремился заполнить собой каждый изгиб, пропитать каждую клеточку ее тела животворным пламенем своих поцелуев. В унисон его движениям и ласкам Лиза преследовала ту же цель — ни один участок его тела не должен оказаться обойденным вниманием. По сути, на самом пике страсти они затеяли состязание — кто сможет доставить другому больше удовольствия. Хаус чувствовал, что финал этого раунда уже близок и будет завершен в ничью. Чтобы отдалить разрядку, Грег прикоснулся губами к губам Лизы. Несколько мгновений они блаженствовали в эпицентре полного единения. Два отдельных лепестка пламени окончательно сблизились, превратившись в полноценный согревающий костер. В следующее мгновение их накрыло девятым валом экстаза. Потом они лежали рядом, с трудом выравнивая дыхание и неохотно спускаясь с вершины блаженства. Хаус накрыл ладонь Кадди своей, пальцы тотчас же переплелись, подчиняясь скорее инстинкту, нежели воле обладателей. Оба не решались начать разговор, оба боялись слов, способных разрушить очарование их новорожденной близости. — Грег, — посмотрев в его сторону, заговорила Кадди, — во сколько тебе обошлась эта актриса, сыгравшая пациентку психиатрии? — Между прочим, — ответил Хаус, — она настоящая ясновидящая. Не представляешь, чего мне стоило уговорить ее стать ненадолго актрисой. И деньги не были главным камнем преткновения. — Она не хотела лгать, выдавать твои вымыслы за свои предвидения? — Именно. Она заявила, что ее дар бесценен, и она предпочтет умереть с голоду, чем позволит себе воспользоваться им не по назначению. Дела ее, кстати, идут очень неважно. — Хаус, скажи прямо, сколько же стоит то, что не имеет цены? Грег внимательно поглядел на Лизу и, отводя от нее взгляд усилием воли, ответил: — Я не скажу этого даже под пыткой. — Но почему? — изумленно спросила Кадди. — Потому, что ты сейчас пытаешься понять, во сколько мне обошлась эта ночь с тобой. А я не хочу, чтобы ты считала себя вопросом цены. — Нужно было подумать об этом прежде, чем тратить деньги. При этих словах Кадди Хаус почувствовал, что пальцы их рук резко разъединяются, а соблазнительное тело покидает ровное горизонтальное положение. Минута промедления — и Лиза отправилась бы домой. Он не собирался ее отпускать, поэтому схватил обеими руками, сдавил в объятиях, поцелуем стер отрицание с горячих трепещущих губ. Она снова оказалась полностью в его власти, и они заново начали восхождение на высоту седьмого неба. На пике наслаждения Хаус отчетливо увидел себя и Кадди летящими из глубин поднебесья к земле, распластанной где-то далеко внизу. Земля стремительно приближалась, но у них не было страха разбиться насмерть о ее неумолимую твердь. Они легко приземлились на ноги, не испытав ощущения прерванного полета. Плавно и естественно они перешли в другую форму жизни — наземную. Видение мгновенно промелькнуло перед открытыми глазами Хауса. Кадди в этот миг смотрела в его глаза, и Грега переполнила уверенность, что его видение было их общим. Разговаривать хотелось еще меньше, чем прежде. Слова опять всё испортят, она наверняка уйдет, поскольку он уже не найдет в себе сил удержать ее. А ему так хотелось бы заснуть рядом с ней, тоже спящей, тоже умиротворенной. Губы Кадди ласково соприкоснулись с губами Хауса. Впервые за эту ночь она обратила внимание на его многодневную щетину, которая одновременно колола и ласкала ей лицо. Не выпуская друг друга из объятий, не прерывая упоительного поцелуя, Грег и Лиза перекатились на постели таким образом, что Хаус оказался на спине. Устраиваясь сверху поудобнее, Кадди очень неосторожно задела ногой больное бедро Хауса. Грег оборвал поцелуй и не смог сдержать стона из-за сильной боли. — Грег, прости, — вглядываясь в его искаженное мукой лицо, попросила Кадди. — Тебе очень больно? — Бывает и хуже, — признался Хаус, — не отвлекайся. Побудь моим естественным наркотиком. Ему не пришлось повторять дважды, она снова принялась покрывать поцелуями его крепкое, сильное тело, вкладывая в каждое прикосновение всю страсть, на которую была способна. Ее единственным желанием стало раствориться в нем, забрать его боль себе хотя бы на время, но лучше бы навсегда. Хаус почувствовал, как боль отступает на самый дальний план, сменяясь неистовым, неутолимым желанием провести вечность в объятиях этой необыкновенной женщины, слегка прикусившей сейчас его сосок. Тело, в котором мгновение назад пульсировала острая боль, теперь испытывало столь же острую жажду обладания, исступленную, всепоглощающую. И нет сил терпеть, как и нет смысла дольше длить подобное мучение: желанная женщина рядом и хочет того же, что и он. Чувствуя, что он на грани полной утраты самообладания, Грег последним усилием насадил лоно Лизы на свой твердый член с предельной осторожностью и аккуратностью. Он боялся причинить ей даже малейшее неудобство. Ему не хотелось, чтобы наутро она пожалела о том, что была с ним, столько позволила ему, полностью утратила контроль над собой. Они оба были распалены настолько, что на длительное упоение близостью уже не оставалось сил. К их мимолетной досаде, все закончилось слишком быстро: глубоко внутри себя Лиза почувствовала бурное извержение Грега, а вслед за этим — сильные волны удовольствия, охватившие все ее тело. — Грег, — сорвался с ее губ еле слышный стон. Она легла рядом с ним, полностью обессиленная. Глаза закрылись сами собой, напрашиваясь на снисхождение Морфея. Несколько минут Хаус внимательно смотрел на нее, мечтательно улыбаясь и отдаваясь исключительно эстетическим чувствам, возникшим из-за созерцания ее красоты. Роскошное тело, которое он только что сжимал в своих объятиях и на котором оставил несколько неосторожных засосов и синяков, изумляло своим великолепием и совершенством. — Да, само совершенство, — шепотом подвел итог своим наблюдениям Хаус. Осознав, что произнес вслух едва ли не самую потаенную мысль, Грег настороженно присмотрелся к закрытым векам Кадди. Его опасения оказались напрасными: она действительно спала и не могла слышать его слов. Он подумал, что ему тоже следует поспать. Грег придвинулся поближе к ней, хотя расстояние между ними и без того было минимальным. Закрыл глаза и тотчас почувствовал, что боль возвращается. Эффект от обильного выброса в кровь гормонов удовольствия прошел и он с тоской подумал о необходимости принять викодин. Вот отчего ему нельзя ни этой женщины, ни какой-либо другой. Он слишком зависим от таблеток, боль ведет беспощадную войну за полное им обладание, и никакие чувства не выдерживают этого бешеного натиска. Но эта женщина, столь потрясающая и покоряюще страстная, на два часа заставила его забыть обо всем. И на четверть часа освободила от наиболее острой фазы боли. Словно блуждая в тумане, Хаус пытался найти на полу свой пиджак, в кармане которого лежит настоятельно требуемая доза. Усиление боли помогло ему вспомнить, что пиджак он оставил на спинке кресла, когда снял его, подходя к окну. Окно выходило на проезжую часть, именно такой вид из окна был главным требованием Хауса при заказе гостиничного номера. В окно он видел встревоженную Лизу, покидающую свой Лексус LS-460 и чуть ли не бегом спешащую в отель, то есть прямо к нему, Грегу. Он снова обворожительно улыбнулся. Боль на мгновение опять отступила, признавая свою незначительность в сравнении с дьявольски приятным воспоминанием. Хаус достал викодин из кармана пиджака, проглотил сразу две таблетки и, выключив свет, вернулся в постель. Он укутал одеялом и Кадди, и себя, лег на левый бок и пристроил правую ладонь ей на грудь. Если бы не сверхчеловеческая усталость и мгновенно совладавший с ним сон, этого движения было бы достаточно для новой серии сексуальных подвигов. Кадди проспала не более трех часов, проснувшись на исходе ночи. Она тотчас почувствовала сильную руку Хауса, которая даже во сне властно удерживала ее грудь. Этот откровенный жест, выдающий в Хаусе яростного собственника, слегка позабавил ее. Лиза осторожно освободилась от хватки Грега и, выбравшись из постели, включила торшер, находящийся рядом с креслом. Неяркого света было немного, но вполне достаточно, чтобы Кадди смогла отыскать свою одежду и уйти в ванную привести себя в порядок. Пора возвращаться домой, решила она. Глупостей уже совершено предостаточно, и дополнить их список сумасбродным утренним сексом абсолютно недопустимо. Но, одевшись и вернувшись в комнату, Кадди неожиданно залюбовалась Хаусом. Он спал на животе, еле слышно посапывая. Выглядел он удивительно счастливым, словно проживал во сне отдельную жизнь, не имеющую ничего общего с его истинной повседневностью. Ей невольно захотелось стать частью этого сна. Возможно, хотя бы в этих призрачных грезах у них есть шанс на общее будущее. Кадди глубоко вздохнула и забралась с ногами в уютное кресло возле окна. Пару минут она наблюдала за постепенным рассеиванием ночной тьмы, потом снова стала смотреть на Хауса. Она не может уйти прежде, чем он проснется и они обо всем поговорят. После того, что произошло между ними, после этого бурного всплеска совершенно невозможных и невероятных чувств, Хаус не заслуживает, чтобы она просто бросила его одного в гостиничном номере. А позже избегала бы любых разговоров об этой ночи. Кадди гнала от себя отрезвляющие мысли о том, что перед ней на постели все тот же Хаус, такой же, каким был всегда. Глупо думать, что секс, каким бы головокружительным он ни был, способен что-то изменить в характере Хауса и его отношении к жизни и людям. Он тот же, что и вчера, и позавчера и год назад. Он способен в любую минуту растрепать всему Нью-Джерси о том, что спал с ней и она себя совершенно не контролировала. Сердце болезненно сжималось в тисках пробудившегося здравомыслия. Было больно и страшно, и Кадди попыталась сосредоточиться на приятном. Хаус сильно изменился с той ночи, когда они впервые оказались в одной постели. И дело вовсе не в том, что неумолимое время никого не обходит вниманием, ничего не оставляет неизменным. Двадцать лет прошло, и последние восемь из них, безусловно, были для Хауса самыми тяжелыми. Но уходящая ночь подарила Кадди неожиданное открытие: не все перемены в Хаусе всегда только к худшему. Он стал значительно опытнее, внимательнее, неизмеримо сексуальнее. Его поцелуи, объятия, прикосновения и проникновения не имеют ничего общего с тем, какими она узнала их когда-то давно. Долгосрочная память ревниво оберегала все подробности, и впервые с той поры они оказались востребованными. С удивлением Кадди обнаружила, что воспоминания о прежних поцелуях Хауса начисто стерты. Новые, недавно пережитые ощущения заняли их место. Двумя пальцами она дотронулась до своих губ, отважно прошедших сквозь огонь и жаждущих возвращения в самое сердце желанной стихии. Кадди слегка встряхнула головой, отгоняя наваждение. Хорошо, что Хаус спит и не может видеть, как она мечтает о нем, словно влюбленная школьница. Очередная отрезвляющая мысль положила конец упоению Кадди от прошедшей ночи. Ей вспомнились ее наивные, дерзкие и нелепые надежды и мечты, всецело захватившие ее после той, первой близости с Хаусом. Все было по-другому, они были молоды и недостаточно искушены в технике секса, но в ту ночь она мечтала о продолжении точно так же, как и сейчас. Хаус исчез после той ночи, не приходил к ней и даже не звонил. Меньше всего ей хотелось пережить еще раз все то, что тщательно похоронено в прошлом. Теперь у нее есть преимущество, она стала старше и умнее. Она найдет в себе силы справиться со своими желаниями. Она поговорит с ним, и все это никогда не повторится. Хаус открыл глаза в восьмом часу утра. В гостиничном номере вовсю хозяйничало солнце. Увидев Кадди в кресле полностью одетой и застегнутой на все пуговицы, Хаус с трудом удержал вздох разочарования. Ночью он был уверен, что полностью покорил ее, сблизился с нею настолько, что у нее не хватит духу снова сказать ему «нет». Но он жестоко ошибся. От прекрасных серых глаз Кадди веет арктическим холодом, весь ее облик достиг полного сходства с идеально укрепленной неприступной крепостью. — Нам надо поговорить, — сказала Кадди Хаусу, чувствуя, как усталость затягивает ее в свои липкие сети. — Нет, нам надо еще раз заняться сексом, — ответил Хаус и, освободив правую руку из-под одеяла, легонько похлопал ладонью рядом с собой. – Иди, не прикидывайся недотрогой. — Хаус, продолжения не будет. — Поэтому я не хочу разговаривать. Мы говорим на разных диалектах и не понимаем друг друга. — Ты помнишь, что сегодня в полдень мы летим на конференцию? — Да! — с воодушевлением подтвердил Хаус. — Мы вдвоем летим прохлаждаться, развлекаться, целыми днями сексом заниматься. Кадди утомленно подняла глаза к потолку. Этот озабоченный подросток с каждой минутой становится все невыносимее. — Мы летим работать, Хаус! Если, конечно, в твоем лексиконе есть такое слово, и ты понимаешь его значение. — Бесконечная работа грозит ранней смертью, а я пока не готов к загробной жизни, — Хаус явно наслаждался диалогом. — И еще, если ты обронишь хоть полслова даже Уилсону о том, что случилось… — Не провоцируй меня, женщина. Если у нас будет общий номер на все время конференции, а ты станешь соавтором моих сексуальных фантазий, то… — Для нас забронированы разные номера, Хаус. И тебе лучше поскорее смириться с тем, что между нами ничего не может быть. — А ты знаешь, что, по статистике, на земле каждые пять минут от невыносимой жестокости женщины умирает один мужчина? — К тебе это не имеет никакого отношения, у тебя иммунитет против любой жестокости. — У меня нет такого иммунитета, — неожиданно серьезно сказал Хаус. — Но я мог бы его приобрести, если бы ты, моя синяя птица, не стремилась бы на волю столь отчаянно. Кадди невольно ослепительно улыбнулась, ей понравилось сравнение. — До встречи в аэропорту, Хаус, — она собиралась уйти, но, окинув прощальным взглядом богатое убранство номера, добавила: — Я всё хотела спросить… — Я отлично выспался, — не дожидаясь вопроса, ответил Хаус. — Спасибо, что охраняла мой сон. — Это ведь номер для новобрачных? — Да, но не считай это намеком на предложение руки и сердца. — Скорее всего, других номеров не было, — предположила Кадди и ушла, плотно закрыв за собой дверь. Хаус, напряженно прислушиваясь к замирающему в коридоре постукиванию ее каблуков, подумал: «Если всё это не повторится, жизнь действительно попросту огромная навозная куча».