…Тогда в тебе рождается испуг, Все падает, все рушится вокруг. И говоришь ты сердцу: — Пропадёшь! А сердце отвечает: — Ну и что ж! Ю.В. Друнина
Уилсон сидел в машине возле дома Хауса и ждал возвращения друга. Вчерашнее беспокойство Кадди переселилось в него и свило в нем уютнейшее гнездышко. Увидев стремительно приближающийся мотоцикл Хауса в конце улицы, Джеймс подумал о необходимости повременить и не покидать машину тотчас же, как Грег окажется возле дверей своего дома. Нужно понаблюдать за ним хотя бы минуту, решил Уилсон. Хаус не заметил машины Уилсона, он был всецело во власти отличного настроения. Едва он снял шлем, Джеймс на пару мгновений заподозрил свои глаза в беспощадном обмане. Хаус выглядел настолько счастливым, что-либо это не Хаус, либо, что вероятнее, Уилсон стареет, и у него серьезные проблемы со зрением. Открыв дверь автомобиля, Джеймс услышал, что Грег напевает какую-то популярную романтическую песенку. Слух, по-видимому, тоже подводит, ведь Хаус презирает массовую поп-культуру. Продолжая напевать, Хаус открыл дверь квартиры ключом и прошел внутрь. Уилсон последовал за ним. — Хаус! — окликнул он друга. — Привет! — на миг оглянувшись, отозвался Грег. — Ты почему все еще не на работе? Думаешь, если мамочка собирается на конференцию, она не заметит, что ее любимый отличник прогулял школу? — Я только хотел убедиться, что с тобой все в порядке. — Убедился? — Ты не хочешь рассказать, почему ты сияешь и поёшь? — не отставал Джеймс. — Я, должно быть, перегрелся на солнце. — Утреннее солнце не очень-то греет, — напомнил Уилсон. — А я и не заметил, что все еще утро, — усаживаясь на диван и вытягивая ноги вдоль его спинки, сказал Хаус. — Как же тянется время! — Свидание было впечатляющим? Хаус пару мгновений внимательно смотрел на Уилсона и колебался, нужно ли сказать правду. О том, с кем он был и, главное, КАК все было. Он не понимал своих сомнений, не понимал одолевающего желания скрыть их с Кадди тайну от всех любопытных глаз, даже если это чуткие и одобряющие глаза его лучшего друга. Но тайна соединяет его и Кадди, любой посвященный в тайну окажется стоящим между ними, обрывающим тонкие незримые нити их связи. А эти нити и без того до предела натянуты, и он, возможно, напрасно тешит себя надеждой, что есть еще шанс всё повторить. — Да, ночь была потрясающей, — сообщил Хаус Уилсону. — Секс с этой женщиной превзошел мои самые изощренные фантазии. — И ты собираешься с ней встречаться? — Нет, это невозможно. Она не из тех, с кем можно встречаться. — Но, Хаус, — горячо возразил Уилсон, — если ты с ней счастлив, то, кем бы она ни была… — Уилсон, забудь, — потребовал Хаус. — Есть женщины, с которыми можно стать счастливым только раз, продолжение непременно испортит первое впечатление. Уилсон не решился продолжить спор. Помолчав немного, он осторожно спросил: — Тебе не кажется, что Кадди странно ведет себя в последнее время? — Я вообще не помню ни одного дня, чтобы она не вела себя странно. Вот когда она заявится на работу и скажет «Я выхожу замуж за Уилсона!», это будет уже совсем странное поведение. Возможно, тогда ей даже потребуется моя профессиональная помощь. — С тобой ни о чем невозможно серьезно поговорить, — вздохнув, сделал вывод Джеймс. — Да, я несерьезен, — согласился Хаус. — Хочешь серьезных разговоров, иди к своим пациентам. Плачь вместе с ними, вытирай им слезы. — Хаус, — угрожающе проговорил Уилсон, — когда-нибудь я… я… увижу тебя грустным и пройду мимо! И Джеймс направился к выходу из квартиры. — Для этого тебе надо заново родиться! — насмешливо крикнул ему вдогонку Хаус. — И желательно женщиной! Уилсон окончательно ушел, а Хаус, словно в праздничную суматоху, погрузился в воспоминания о прошедшей ночи. Воспоминания, вопреки его воле, смешивались с фантазиями, и вот уже унылые стены его квартиры исчезли, а перед ним до самого горизонта раскинулось море. Волны цвета его глаз бережно ласкают обнаженную спину Кадди, темно-зеленый купальник сексуально подчеркивает форму ее груди. А она, по пояс в воде, улыбается самой соблазнительной улыбкой и протягивает к нему руки. Хаус, в синих плавках яркой гавайской расцветки, не решается шагнуть дальше прибрежной полосы прибоя. Она продолжает манить, движение губ складывается в слова «иди ко мне», но, едва он делает шаг к ней, она на шаг отступает вглубь моря. Еще шаг вперед, она еще дальше, но глаза сияют еще соблазнительнее и обещают намного больше, чем он способен нафантазировать. — Кадди, — прошептал Хаус, слегка растягивая гласные и наслаждаясь приятным звучанием имени. Ему нужно покорить ее, навсегда присвоить, стать ей дороже самой жизни, не говоря уже о тех благопристойных глупостях, которыми она увлеченно забивает свою голову. Полное присвоение им Кадди могло состояться намного раньше и не произошло только в силу недоразумения.*****
Утомленные глаза Кадди медленно закрылись сами собой. Она лежала в спальне своего дома на кровати и не находила в себе сил снять халат и забраться под одеяло. Бурный день наконец-то завершился, тяжелый многочасовой перелет остался позади, она жива, здорова и может позволить себе такую притягательную роскошь, как длительный сон. Хаус, обаятельнейший из мерзавцев, сегодня почти заставил ее поверить, что она умирает. Так рано и так нелепо. В воздушном пространстве между небом и землей. Непослушные губы всецело покорились преображающей улыбке, едва Кадди подумала о Хаусе. Дрема отступила, и ей вспомнились нежные прикосновения Хауса при медицинском осмотре всего несколько часов назад. «Думать о нем — это последнее, чем я должна заниматься» — промелькнуло в голове Лизы. Но, едва она отогнала первые, робкие воспоминания о Греге, как нахлынули новые, еще более пленительные и всепоглощающие. Воспоминания о проведенной с ним ночи. Кадди почувствовала себя командующим осажденной крепостью, только что вздернувшим вражеских лазутчиков на стенах неприступной цитадели. Но мстить за погибших собратьев явилась не горстка отчаянных храбрецов, а прекрасно вооруженная армия, передвигающая немыслимое количество тяжелых артиллерийских орудий. От полного погружения в малоприятную метафору Кадди отвлек телефонный звонок. Она протянула руку к прикроватной тумбочке, сняла трубку. — Нам нужно поговорить, — сказал Хаус. — Завтра в моем кабинете в восемь утра, — строго ответила Кадди. — Опоздаешь хотя бы на минуту, разговор не состоится. — Это очень срочный разговор. Я сейчас приеду к тебе. — Хаус, я устала. Поговорим завтра. — Завтра будет слишком поздно. — Я знаю, что мне не понравится ответ, но почему? — Мы так и не обсудили условия моего молчания, — в каждом слове Хауса Кадди слышалась уничтожающая издевка. — И если не обсудим сегодня, завтра интересную сплетню будут мусолить даже покойники в больничном морге. «О, пропади оно все, провались в преисподнюю», — выругалась про себя Кадди. Вот что бывает, если потерять голову. Секс с Хаусом был потрясающим, но расплата, которою угрожает этот безумец, слишком велика. — Обещаю, мы только поговорим, — сказал Хаус, слегка растерявшись из-за ее молчания. — Поклянись, — тотчас потребовала Кадди, — поклянись тем, что для тебя свято. Если такое есть. — Сколько же в тебе предубеждений против меня! — пожаловался Грег. – Нет, я не буду клясться. Моего обещания вполне достаточно. Тем более, сейчас ты в моей власти, а не наоборот. — Хорошо, приезжай, — согласилась Кадди и повесила трубку. В сознании воцарился абсолютный беспорядок. Пытаясь вернуть себе трезвомыслие, Кадди подошла к шкафу с одеждой, открыла его и стала думать, в каком наряде она будет наименее привлекательной для Хауса. Что бы он ни обещал, какие бы усилия она не прикладывала для удерживания его на расстоянии, лучше все же его не провоцировать. Возможно, старый спортивный костюм наиболее подходящая одежда. «Лиз, ты совсем не соображаешь, — упрекнула она себя чуть позже, рассматривая свое отражение в зеркале. — Ты устала, перенервничала и больше всего хочешь спать. Нужно было пригрозить ему увольнением в случае неспособности держать язык за зубами. Но ты черт знает о чем думаешь, поэтому он сейчас придет, будет издеваться, насмешничать, вытягивать из тебя последние силы. Придумай что-нибудь, чтобы выпроводить его побыстрее». Но все замирало внутри в последние минуты ожидания, от живота волнующее тепло распространялось по всему телу, одурманивая рассудок, усыпляя силу воли. Скоро она увидит Грега, он побудет рядом какое-то время, будет смотреть на нее, и всё прочее утратит значение хотя бы на пару мгновений. Хаус принес в ее дом свежесть вечерней прохлады и легкую сырость робко моросящего дождя. Кадди пропустила его в прихожую и он, опираясь на трость и прихрамывая, подошел к порогу гостиной. Здесь он остановился, прислонился к левой части дверного косяка, заполнил собой половину прохода. Она напрасно надеялась показаться ему непривлекательной в спортивном костюме. Он явно был доволен, что видит ее в иной, не повседневной одежде. Бесенята в его голубых глазах исполняли ритуальный танец, когда Хаус спросил: — Собралась на вечернюю пробежку? А говорила, что устала. — Я на самом деле очень устала, Хаус, — отмела его подозрения в обмане Кадди. — Поэтому давай покороче обсудим твои условия и… Говоря эти слова, Кадди попыталась пройти мимо Хауса в гостиную. Поскольку он стоял на пороге и дальше идти не собирался, на короткое мгновение она оказалась стоящей вплотную к нему. Хаус незамедлительно воспользовался ситуацией, со всей возможной силой прижал Кадди к себе, начал целовать ее упрямые губы, на которых всевозможные упреки замерли лишь от его неожиданного натиска. И снова, забыв обо всем, она распахнулась ему навстречу, соединила обе руки позади его шеи, с наслаждением сама углубила поцелуй и вместе с ним умело растягивала удовольствие. О беспощадное небо! За что ей вся эта мешанина нестерпимых мук и невероятного блаженства? Почему именно Хаус? Почему только он столь потрясающе целуется, словно учился на курсах «как доставить максимальное удовольствие Лизе Кадди» и завершил их с отличием. Более неподходящего для Лизы человека нет во всей вселенной, но она целуется с ним, не может от него оторваться, испытывает непреодолимое желание отдаться ему прямо здесь, на пороге гостиной. Очевидное безумство последнего желания пробудило рассудок Кадди и, оборвав поцелуй, она с мягким укором напомнила Хаусу: — Ты же обещал! — Я обещал, что мы поговорим, — неохотно выпуская ее из объятий и проходя в гостиную, сказал Хаус. — Но я не обещал приспособиться к твоему неразборчивому диалекту. Я собирался разговаривать с тобой на языке твоего тела, простом и ясном. Ну и, — он широко улыбнулся, — именно этим мы сейчас занимались. Кадди укоризненно покачала головой и, видя, что Грег уже вытянул ноги в ее любимом кресле, села на диван напротив него. — Сколько бы ты ни увлекался казуистикой, — заявила Кадди, — нам все же необходимо поговорить. И все решить раз и навсегда. — Видишь ли, — ухмыльнулся Грег, — слова не могут предложить верного и окончательного решения. Мы можем договориться о чем угодно, но твое тело по-прежнему будет изводить тебя требованием «хочу Хауса!». А игнорирование этих потребностей равносильно самоуничтожению. — Ты ошибаешься, я не хочу тебя, — попыталась возразить Лиза. — Ты можешь обманывать себя, но мне слишком хорошо известно другое. — Если я перестала контролировать себя той ночью, это еще не значит… — Кадди, давай не будем отрицать очевидное. Мы оба сходим с ума от желания и если продолжим загонять его глубоко внутрь, оно способно создать нам множество таких проблем, в сравнении с которыми моя угроза разболтать обо всем — просто детская забава. — Хаус, неужели ты не понимаешь, насколько все сложно? Я — твой начальник, и я должна оставаться в границах разумного. Любой ценой. — Покажи мне твою должностную инструкцию, — потребовал Хаус. — Я хочу своими глазами увидеть, что в ней написано «категорически запрещается спать с Грегом Хаусом». — Конечно, конкретно про тебя там ничего не сказано, — улыбнулась Кадди. — Но вполне ясно и определенно говорится о недопустимости интимных отношений с подчиненными. — Я прошу у тебя совсем другую инструкцию. Такую, у которой значительно больше прав распоряжаться твоей личной жизнью. И хотя обычно я такой инструкцией пренебрегаю, в отношении тебя она могла бы сработать. — Я тебя не понимаю, — призналась Кадди. — Речь идет о должностной инструкции из небесной канцелярии с печатью Его Всемогущества Господа Бога, — пояснил Хаус и тотчас весело рассмеялся ее недоумению и растерянности. — Хаус, если ты хотел меня разозлить, — устало произнесла Кадди, — то тебе почти удалось. — Я всего лишь пытаюсь быть приятным собеседником, — ответил Хаус. — Это ты настаивала на разговоре, далеком от диалога на языке нашего полного взаимопонимания. — Уже поздно, — поднимаясь с дивана, заметила Лиза. — Тебе пора домой. Сегодня мы уже наверняка ни о чем не договоримся. — Отчего же, — не согласился Грег, придерживая больную ногу рукой и вставая с кресла. Он подошел к ней очень близко, и смеющиеся чертенята в глубине его глаз закружили ее в изумительном огневом хороводе. Кадди почувствовала, что пол резко уходит из-под ног, сильные руки Хауса подхватывают ее и укладывают на что-то мягкое. Дальнейшее еще долгое время она помнила крайне смутно и лишь с помощью житейской логики ухитрялась восстановить некоторые обрывки воспоминаний. Расстегивая спортивную куртку Лизы, освобождая ее горячее тело из футболки, брюк и чрезвычайно сексуального красного нижнего белья, Грег понимал, что Кадди абсолютно не в себе. Он не вправе воспользоваться ее состоянием, но уйти также не вправе, потому что сам в значительной мере способствовал почти полному отключению ее сознания. Она сейчас более всего напоминала сомнамбулу, и, после минутного колебания, Хаус решил расширить границы своего опыта новоприобретенным знанием. Он быстро разделся и лег на нее, прижимая одновременно и к дивану, и к себе. Это действие Грега стало сигналом ее телу и бушующему в нем желанию к ответным действиям. Через мгновение он почувствовал себя щепкой, уносимой бурным потоком полноводной реки. Одновременно она была подарочной игрушкой в его руках и, доводя его до исступления поцелуями самых чувствительных участков тела, она трепетала под его руками, тянулась навстречу каждому поцелую. Она сама помогла ему войти внутрь себя в тот момент, когда он не желал уже ничего другого. Скрестив ноги у него за спиной, она направляла его движения, регулировала ритм и глубину проникновений. Вся сердцевина процесса контролировалась ее инстинктами, и это был идеальный контроль для них обоих. Закрыв глаза и призвав на помощь все свое самообладание, Хаус попытался продлить всеобъемлющее удовольствие. Ему казалось, что каждая дополнительная минута обладания ею продлевает его жизнь на несколько часов. И эта притягательная иллюзия доставляла почти столько же блаженства, сколько сам процесс обладания Лизой. — Грег, еще! — услышал он в тот момент, когда, не в силах дольше оттягивать разрядку, наполнил ее лоно своей горячей спермой. В следующее мгновение Кадди пришла в себя, моментально переполняясь незнакомыми прежде ощущениями совершенно особенного блаженства. Прислушиваясь к бурному ликованию своего тела, она поняла, что верхняя граница седьмого неба достигнута без ее сознательного участия. Хаус лежит на боку вплотную к ней и внимательно смотрит в ее глаза. Она видела, что он взволнован и, кажется, чувствует себя виноватым. Но обжигающих ладоней с ее бедер не убирает, лишь настороженно наблюдает за ней, ожидая ее реакции. — Хаус, — с обворожительной легкой дрожью в голосе заявила Кадди, — это уже чересчур. Даже для тебя. — Обсудим это утром, — предложил Хаус. — Черт возьми, — рассердилась Кадди, — а то, что ты сделал, ты не мог отложить до утра? И наш бесполезный разговор, он тоже не мог подождать до завтра? Если бы ты только знал, как я устала, какой день я пережила… — Я знаю, — мягко и примирительно сказал Грег. — День был очень трудным. И я тоже смертельно устал. Но в аэропорту, сразу после приземления ты смотрела на меня такими глазами, что я… — он взволнованно запнулся. — Я был уверен, что ты очень хочешь меня именно сегодня, завтра будет уже поздно. И я не мог упустить столь неповторимый шанс. — Почему ты не сказал всего этого сразу, как только пришел? — ласково улыбнувшись, спросила Лиза. — Ты хотела совсем другого разговора. — Потому что ты угрожал мне по телефону, обещал рассказать всем обо всём. — Если бы ты чуть лучше понимала меня, ты знала бы, что я блефовал. Кадди положила левую руку на правую руку Хауса, по-прежнему лежащую на ее бедре. Пальцы их рук переплелись и несколько мгновений они оба были сосредоточены на трогательной нежности этих ощущений. Потом заснули, не покидая довольно тесного дивана, не выпуская друг друга из крепких объятий. Они проснулись от телефонного звонка. Кадди мгновенно сбросила с себя сон и принялась тормошить Хауса, спавшего на краю дивана и не дававшего ей возможности свободно переместиться с дивана на пол, чтобы подойти к телефону. — Еще рано, — с трудом разобрала она его сонное бормотание. Она перевела взгляд с Грега на настенные часы, возвещавшие начало десятого. «О боже, — подумала Кадди, — я проспала на работу, потому что переспала с Хаусом!». Эта мысль ужасала и вместе с тем радовала. Телефон продолжал надрываться, и Хаус окончательно проснулся, сел на диване и поморщился от боли в ноге. Кадди стремительно бросилась к телефону. — Эй, — прозвучал ей вслед недовольный голос Грега, — сначала дай мне дозу, а потом беги спасать всех остальных несчастных, от которых нет покоя нигде и никогда. Его куртка лежала на кресле в трех шагах от него, но он чувствовал, что самостоятельно добраться до нее не сможет. Кадди задержала на нем встревоженный взгляд, подала ему куртку и наконец ответила на телефонный звонок. Конечно, звонили из больницы, и новости, разумеется, не входили в список приятных. Проверку госпиталя на соответствие требованиям пожарной безопасности перенесли со следующей недели на сегодня на первую половину дня. Кадди мысленно простонала, вспомнив, сколько ей нужно успеть прежде, чем она сможет отправиться на работу доказывать бюрократам из пожарной инспекции полное соблюдение всех их норм и правил. — Завтрака не будет, извини, — сказала она Хаусу. — Если только ты его приготовишь, пока я принимаю душ. — Мы можем принять душ вместе, — предложил Хаус, чувствуя, как под воздействием викодина ослабевает боль в ноге. — Это исключено, — заявила Кадди, — мне срочно нужно на работу. — Ты забыла, я тоже работаю, — возмутился Грег. — А если кто-нибудь умрет, пока меня там нет? Подобный аргумент всегда оказывал на Кадди магическое действие, и она укорила себя за невнимательность к Хаусу. Она предоставляет ему возможность спасать жизни, и в большинстве случаев он в полной мере выполняет это свое обязательство. Каждый из них по-своему важен для больницы. Кадди улыбнулась своим мыслям, собрала с пола их с Хаусом одежду и пошла наверх. Она включила воду в ванной и на минуту задержала руку под слегка обжигающими струями воды, пытаясь угадать, какую температуру Хаус находит наиболее комфортной. В следующую минуту Кадди почувствовала, как одной рукой Грег обхватил ее чуть ниже груди, а другой отвел от шеи несколько густых прядей волос и поцеловал оголившийся участок кожи. Они вместе встали под душ и, наслаждаясь сбегающими по телу ручейками воды, Кадди в изумлении оглядела себя. — Хаус, только посмотри, что ты натворил, — упрекнула она Грега. — Я еще никогда не видела столько синяков и засосов. — Лучше посмотри на меня, — парировал он. — Думаешь, я кому-нибудь позволял целовать себя столь страстно? Они оба засмеялись. Глядя в сияющие глаза Лизы, Грег снова почувствовал себя во власти непреодолимого соблазна, у которого пленительная форма и упоительное наполнение. Едва касаясь, он дотронулся языком до ее губ, и губы приоткрылись, отвечая на поцелуй и приглашая внутрь. Кончик ее языка сначала лишь дразнил его язык, игриво уворачиваясь от ласки, потом всецело и всерьез отдался своему покорителю, и интимная игра перешла на самый глубокий уровень. — Грег, только не сейчас, — обрывая поцелуй, но не разжимая объятий, попросила Кадди. — Я уже должна быть в больнице. — Значит, пришло время для быстрого секса, — ответил Хаус, склоняясь к ее левой груди и обхватывая губами затвердевший сосок. Это был самый верный и почти мгновенный способ привести себя в боевое состояние. Если все тело Кадди было просто совершенством, то грудь — совершенством в степени бесконечность, и все мужское естество Хауса способно было подняться на дыбы от самого невинного прикосновения к этой выдающейся части Лизы. Грег прижался спиной к стене, Лиза прильнула к нему, обнимая за плечи и закидывая правую ногу на его здоровое бедро. Она вернулась к прерванному поцелую, одновременно помогая ему войти в нее и проникнуть как можно глубже. Монотонный шум льющейся сбоку воды был для них в этот момент величественным музыкальным сопровождением. Вода и спешка пробуждали в них двоих первобытные инстинкты, которые тянули за собой к первоисточнику сексуального наслаждения. Сон и явь, реальность и грезы здесь были смешаны воедино, и бурная обоюдная разрядка далеко не сразу вернула их к пониманию повседневной обыденности. Они продолжали целоваться, забыв о времени и целом мире, невежливо живущего иными интересами.*****
Три четверти часа спустя Кадди еще раз заглянула в спальню. Она уже была полностью одетой, причесанной и соблазнительно накрашенной. В правой руке она держала кожаный портфель с документами. Хаус сидел на кровати в одних брюках и массировал больное бедро. Увидев Лизу, он тотчас убрал руку с бедра, не желая вызвать в ней жалость. Если бы он знал способ полностью скрыть от Кадди тот факт, что он — калека, он незамедлительно воспользовался бы этим способом. Его выворачивало наизнанку от одной только мысли, что эта женщина способна подумать о нем как о тягостной обузе, может начать жалеть его, тогда как ему жалость невыносима в любом виде. — Хаус, — мягко улыбнувшись ему, сказала Кадди, — еда в холодильнике. Поешь то, что сочтешь съедобным. Будешь уходить, не забудь закрыть дверь на ключ. Увидимся на работе. Она сделала шаг в сторону лестницы, но, вспомнив самое важное, вернулась и добавила: — И нам все-таки нужно серьезно поговорить. Вечером, о`кей? Хаус кивнул, не говоря ни слова, и она ушла, оставив после себя легкое облако изысканного запаха дорогих духов. Правая рука Грега вернулась к ублажению больного бедра. Он закрыл глаза и полностью сосредоточился на ощущениях внутри себя. Оказалось, что боль заперта внутри бедра, а все остальное тело, захлебываясь от восторга, исполняет гимн торжествующему счастью. Хаус просидел неподвижно не более пяти минут, потом поднялся на ноги, стал собираться на работу. Полностью одевшись и намереваясь уйти из дома Кадди, он неожиданно для себя самого остановился на пороге гостиной и оглянулся, окидывая прощальным взором поле ночного сражения. Тотчас же промелькнуло почти забытое воспоминание, и он сунул руку в нагрудный карман рубашки, извлекая на свет пасмурного дня небольшую бледно-розовую ракушку. Всего тремя днями ранее эта ракушка нежилась в полосе прибоя Южно-Китайского моря и подставляла ребристый бок палящему солнцу в те мгновения, когда волны отползали от берега. Последний день конференции в Сингапуре был особенно утомителен своим скучным однообразием, и при первой же возможности Хаус сбежал на берег моря. Кадди все дни конференции была холодна с ним, как никогда. Но вблизи моря, такого же бескрайнего и спокойного, как в его фантазиях, настоящее теряло значение, прошлое и будущее обретали несокрушимую силу. Тогда и попала ему под ноги ракушка, и он забрал ее как напоминание о мгновении, когда он искренне верил в их с Кадди будущее. В его квартире ракушка невеликих размеров затеряется, но если подарить ее Кадди, возможно, его находка с другого континента проживет немного дольше. Хаус подошел к письменному столу, присел на стул рядом с ним. На ярко-желтой квадратной бумаге для записей написал синим маркером: «Я думал о тебе, когда нашел ее». Ракушку приклеил узким скотчем к нижней части бумаги ребристым боком вверх. Затем вернулся в спальню и, прижав клеящий край бумаги к поверхности тумбочки, оставил сюрприз на самом видном месте возле телефона.*****
К вечеру сомнения Хауса одержали победу в борьбе за главный приз и полностью захватили его сознание. Ему не следует больше встречаться с Кадди, она слишком опасна, слишком много несдерживаемых инстинктов и неконтролируемых желаний вызывает. И гремучая смесь этих осколков чего-то значительно большего толкает на глупости, с головой затягивает в пучину страсти. Каждому — свое, думал Грег. Есть люди, словно рожденные для исследования самых сокровенных глубин сексуального влечения. Хаус же от рождения наделен трезвым, расчетливым, идеально холодным умом, и отказ от здравомыслия в угоду инстинктам равносилен отказу от себя самого. На исходе четвертого часа гонки на мотоцикле на предельной его скорости у Хауса закружилась голова, и он притормозил у обочины тротуара. Сняв шлем и глотнув свежего воздуха, Грег посмотрел вперед и вздрогнул. За прошедшие часы он многократно принимал решение не приближаться более к дому Кадди и столько же раз отменял его. Он ехал, почти не разбирая дороги, но, как у древних римлян все пути вели в их великий город, так у Хауса путь завершился примерно в семидесяти метрах от дома Кадди. Он пригнулся к рулю, стукнулся лбом об него, пытаясь отогнать глупую мысль, что его остановка именно здесь — не случайность и не совпадение.