Двойная жизнь

Ниагарский водопад, воспетый множеством литературных источников и индейскими легендами, неутомимо исполнял свое танцевальное представление на глазах сотен туристов. Многие проехали полсвета только затем, чтобы послушать его оглушительный рокот и взглянуть на радугу, которая яркой аркой венчает его бурные воды. Был очень теплый солнечный день, редкие белые облака бороздили ясное голубое небо. С точки зрения доктора Грегори Хауса этот комплекс из двух водопадов не представляет из себя ничего удивительного. Река Ниагара, безмятежно текущая в пределах своего русла, на границе США и Канады встречает естественную помеху, неостроумно называемую Козьим островом. Остров делит реку надвое, вода в строгом согласии с законами физики, срывается с обрыва, чтобы продолжить свое дальнейшее спокойное путешествие к устью реки. Было бы намного интереснее и круче, если бы ровным сплошным потоком водопад устремлялся бы в небо, чтобы смешать свою белую пену с белизной высоких облаков. Хаус и Кадди стояли возле металлического ограждения смотровой площадки, откуда открывался превосходный вид на обе составляющие Ниагарского водопада — водопад Фаты и водопад Подковы. Обрыв, увлекающий речные воды в пропасть, начинался в двух шагах от ограждения. Водопад отсюда казался сотканным из тончайших прозрачных нитей, в которые солнце вплетало мелкие песчинки, вобравшие в себя все цвета радуги. Облако тумана, созданное из водной пыли разбитых о скалы капель, поднималось от поверхности реки к вершине стремнины. Разговаривать близи водопада было невозможно, рокот воды заглушал все посторонние звуки. Хаус, стоя позади Кадди и крепко обнимая ее за талию, смотрел на водное великолепие поверх головы Лизы. Но, поскольку он не находил это зрелище увлекательным, уже через пару минут его взгляд полностью сосредоточился на Кадди, очарованной водопадом. Взглянуть бы на эту живописную картину ее глазами, подумалось ему. Чем приворожили эти неугомонные воды ее ясный светлый взор? Кадди, сосредоточенно глядя на подковообразный водопад, видела в нем дикую, неукротимую, вечную Силу. Мужское начало этой силы не вызывало ни малейшего сомнения. Гордым, дерзким, самоуверенным представал сероглазому взору овеянный преданиями водопад. Вблизи него захватывало дух, забывались повседневные мелочи, начинался легкий приступ головокружения. Совсем как вблизи Грега Хауса, прижимающего ее к себе на глазах у целой толпы незнакомых людей. Вдоволь насмотревшись на уникальный пейзаж с высоты смотровой площадки, Хаус и Кадди прошли к башне лифта и спустились на берег реки. Прогулочный катер «Дева тумана» собирал всех желающих побывать у подножия безобидного водопада Фаты и коварной дуги Подковы. Все туристы послушно укутываются в огромные синие плащи, выданные вместе с билетом на корабль. Держась за руки, Хаус и Кадди проходят на нос пассажирского судна. Путешествие в гости к лютому индейскому божеству начинается с плавного проплывания корабля вдоль кромки водопада Фаты. 325-метровая стена воды, низвергающаяся с высоты 55 метров, при взгляде на нее снизу вверх завораживала точно так же, как и при слежении за нею сверху вниз. Индейское же божество, если только еще не умерло от голода, скрывается, безусловно, в клубах тумана, заточенного внутри подковообразной дуги второго водопада. Гид напомнил всем легенду о древнем обитателе водопада, когда корабль бесстрашно приближался к левой части водяной подковы. Несколько минут спустя всем пассажирам становится ясно, что якобы непромокаемые плащи в самом сердце водной стихии от воды не защищают. Бурный поток со всей своей первобытной яростью обрушивается на головы вопящих от страха людей. На тех редких смельчаков, кто не вопит, вода падает столь же стремительно и неистово. Закрыв глаза и задержав дыхание, Хаус и Кадди соединили губы в глубоком поцелуе. Вкус пламени мгновенно смешался с ледяной свежестью водного потока. Отвергая заботу инстинкта самосохранения, твердящего о возможности захлебнуться, Грег и Лиза неторопливо наслаждаются неповторимыми ощущениями. Потихоньку корабль выбирается из зоны бушующей стихии и направляется к берегу. Часть туристов восхищенно аплодирует Хаусу и Кадди и их умению целоваться в совершенно непригодных для этого условиях. Насквозь промокшие, все туристы благополучно перемещаются на берег. Вернувшись в гостиницу, Грег и Лиза направились в свой номер, хотя изумительные запахи из ресторана безжалостно дразнили их голодные желудки. Но голод иного рода непреодолимо тянул в постель. Захлопнув за собою дверь, они отделили себя от остального мира. И оказались в центре своей личной вселенной, вращающейся вокруг их ненасытных губ, порывистых рук, неугомонных сердец, неровного дыхания. Вокруг единого тела, вместившего в себя две безупречные половинки.

*****

В два часа ночи Франческо Феретти, не изменяя давней привычке, вышел из своего кабинета и прошел в библиотеку. Несколькими часами ранее часы «Полдень» были подвергнуты некоторым изменениям. Позади них Дино и Франческо установили два прожектора, часы подключили к маломощной сигнализации, проведенной в библиотеку. Хозяин и молодой служащий несколько раз проверили срабатывание сигнализации и включение прожекторов при любом прикосновении к стеклу «Полдня». Уходя, Феретти погасил свет и запер дверь на два оборота ключа, оставив Хауса за своим письменным столом в полной темноте и в замкнутом пространстве. Оставалось ждать решительных действий злоумышленника. Феретти, Кадди и Дино ждать, безусловно, было веселее, чем Хаусу, так как в библиотеке горит свет и потрескивает огонь в камине. А Феретти и Кадди способны вести непринужденную светскую беседу. В половине третьего Хаус услышал преступную возню с дверным замком. Через минуту замок пополнил бесконечные ряды своих взломанных собратьев. В коридоре было темно, и Хаус смог различить лишь темную фигуру, мягко прикрывшую за собой дверь и сделавшую три тихих шага к напольным часам. Раздался звон разбитого стекла, белый свет прожекторов всей ослепительной мощью упал на лицо преступника. Человек инстинктивно отвернулся от света и оказался лицом к лицу с Хаусом, покинувшим мягкое кресло. — Зачем? — спросил Хаус, вглядываясь в растерянное лицо злоумышленника. Но растерянность Луиджи Трезини длилась не более нескольких секунд. Правой рукой в черной кожаной перчатке он сжимал свою трость за нижнюю ее часть. Хаус с трудом увернулся от направленного в его голову удара. Луиджи ловко ушел в сторону от кулака Грега, сбил противника с ног и повалился на пол вместе с ним. В этот момент дверь кабинета распахнулась, вбежали Феретти, Кадди и Дино. Франческо и Дино тотчас же оттащили Трезини от Хауса. Кадди помогла Хаусу подняться, взволнованно рассматривая его лицо. Хаус выглядел довольным, глаза светились мальчишеским озорством. — Ты кто такой? — раздраженно спросил Трезини, пытаясь вырваться из рук Феретти и Раниери. — Частный сыщик? — Летчик-испытатель, — ответил Хаус. — Ни за что не поверил бы, что ты наймешь ищейку, Франческо, — усмехнулся Луиджи. — Стекла всех пяти часов стоят намного дешевле, чем услуги сыщика. — Он не сыщик, Луиджи, — сказал Феретти, выпуская предплечье своего помощника из крепкой хватки руки. Дино тоже убрал руку с другого предплечья Трезини. Луиджи перевернул трость в правильное положение, поставил ее на пол, перенес на нее тяжесть своего тела. Этот человек, одного роста с Хаусом, симпатичный брюнет около сорока лет, постепенно начал успокаиваться. Окружающие видели, как привлекательные черты лица затягиваются дымкой равнодушия. — Что у вас в рукоятке трости? — поинтересовался Хаус. — Сталь? — Трезини кивнул. — Тяжело ведь ходить с подобной ношей. — Две недели назад он сменил трость, — потрясенно выговорил Феретти. — Разумеется, бить стекла тяжелой тростью проще, чем кулаком, — объяснил Хаус. — Так что, Трезини, сядем и побеседуем? Расскажете, зачем вам это понадобилось? Не говоря ни слова, Луиджи подошел к часам, концом трости убрал осколки стекла, грозящие обрушением в любой момент. Затем присел на корточки и сунул руку в углубление, образованное четырьмя стенками корпуса часов. Медленно, словно растягивая удовольствие, провел рукой по гладкой полировке нижней части корпуса. Послышался тихий щелчок, равнодушие на лице Трезини ненадолго сменилось торжеством. Нижняя часть корпуса часов «Полдень» скрывала тайник, откуда Луиджи вытащил белый конверт без марки и адреса. — Странно, — пробормотал он, передавая конверт Хаусу и вновь запуская руку в тайник. Но теперь тайник оказался пуст. — Любите читать чужие письма? — насмешливо спросил Грег, рассматривая конверт. — Письмо явно очень старое, судя по желтизне. Хотя, конечно, эпистолярная мудрость прошлого дороже любых сокровищ. Около минуты Трезини с подозрением смотрел на Грега, одновременно что-то вычисляя про себя. Сделав некий вывод, он снова невесело усмехнулся и, прихрамывая на правую ногу, подошел к стулу возле стола Феретти. — Вы когда-нибудь слышали о Витторио Пьетри, Франческо? — спросил Трезини хозяина. — Нет, — ответил Феретти, присаживаясь на диван и жестом предлагая садиться остальным. Хаус сел в кресло руководителя за столом, Кадди — на второй стул рядом с рабочим местом владельца гостиницы. Дино сел на диван, на его лице ясно читалось сожаление о не выученном английском. — Так я и думал, — удовлетворенно кивнул Трезини. — Прошлое вообще мало занимает вас, если только оно не воплощено в каких-нибудь антикварных предметах. — Тянуться к живому настоящему — естественная потребность человека, — заметил Хаус, вытаскивая из кармана пиджака пузырек с викодином и проводя дозаправку организма болеутоляющим. — Говорите дело, Трезини, раз уж начали. — Дело почти полностью скрыто в прошлом. Весной тысяча девятьсот пятого года молодой мечтатель Витторио ограбил небольшую ювелирную лавку в центре итальянского городка Римини. Он полагал, что это самый легкий и короткий путь к богатству и неприступному сердцу красавицы Изабеллы, дочери мелкого банковского служащего. Сам Витторио был в то время учеником известного часового мастера, выдающимся, следует заметить, учеником. У своего учителя он был на очень хорошем счету. Будущее хотя и не сулило ему золотых гор до неба, было в то же время вполне определенным. Часы обеспечили бы ему скромный, но верный достаток. Но ничто скромное не было достойным Изабеллы, и Витторио добыл для нее приличную партию бриллиантов в ювелирной лавке. В пересчете на сегодняшние деньги их стоимость составила бы около миллиона долларов. А тогда бедняку Витторио эти бриллианты казались сказочным богатством. — Как глупо, — прокомментировал Хаус. — Почему всегда бриллианты, а не деньги? Камни еще попробуй продай, проще уж банк ограбить. — Банк не проще, там охрана лучше. По крайней мере, так было в то время в Римини. Кроме того, бриллианты привлекали Витторио еще и тем, что ему казалось весьма поэтичным составить свое богатство на проданных драгоценных камнях. Он хотел бриллиантовой оправы для Изабеллы, пусть и не в буквальном смысле. Воспользоваться благополучно присвоенными камнями он собирался не раньше чем через год-полтора. Уляжется волнение в городе, сойдет на нет ретивость полицейских. Камни нужно было спрятать, и ночью, которая последовала за ночью ограбления, он разобрал корпус часов, принадлежавших его учителю. Сделал тайник, спрятал бриллианты. Значительно проще было устроить тайник в новых часах, но Витторио опасался, что новые часы продадут раньше, чем он успеет попросить их себе в подарок на день рождения. Мастер говорил ему, что готов подарить любые часы. Но день рождения наступал только через полгода, и Витторио воспользовался старыми часами, в то время им было года два. На следующий день его арестовали. Пройти по следам новичка несложная задача для полицейского комиссара. Через два месяца Витторио уже ехал в тюрьму, где ему предстояло провести ближайшие двенадцать лет. Отсидев свой срок, он вернулся в Римини, навестил своего учителя, все еще пребывавшего в неверии относительно его вины. На суде Витторио так и не признался в том, где спрятал бриллианты и теперь рассчитывал забрать их. Мастер рассказал, что часы продал вскоре после того, как посадили Витторио. Вообще те часы, как я уже говорил, не предназначались для продажи, мастер считал их своей большой удачей, едва ли не самым лучшим произведением часового искусства за всю его жизнь. Но летом того же пятого года один молодой итальянец, собиравшийся навсегда покинуть Италию, убедил его продать эти часы. То был очень приветливый, любезный человек, пообещавший пригласить мастера в гости посмотреть, как прижилось его творение на новом месте. Франческо Феретти, так звали этого итальянца, сдержал обещание, приглашение прислал, но мастер счел себя слишком старым для путешествия в Америку. Так в руках Витторио оказался адрес, где он мог бы продолжить поиски своих сокровищ. Но денег в то время ему едва хватало на хлеб, и о поездке на границу Штатов и Канады нечего было и думать. Он навел справки об Изабелле, она бесследно исчезла. — Интересно, — задумчиво произнес Хаус. — Но почему вы явились за ними только теперь? И если часы были всего одни, почему сейчас их пять штук одинаковых? — Почему их пять, нужно бы спросить дедушку нашего хозяина, — ответил Трезини и обратился к владельцу гостиницы: — Ваш дед не оставил мемуаров, Франческо? — Отец говорил, что все свои дневники дед сжег перед смертью, — сообщил Феретти. — А что касается того, почему пять одинаковых часов, то, очевидно же, что красоты должно быть много. И дедушка мог заказать копии тех часов, что привез из Италии. — Копии превосходные, — похвалил Трезини, — неотличимые от оригинала. И это главная причина, почему я беседую с вами вместо того, чтобы спокойно спать, убедившись, что бриллиантов давно нет. Да, я сразу исходил из предположения, что бриллиантов может не быть, поэтому действовал, как мне казалось, с величайшей осторожностью. Даже нашел, на кого свалить вину в случае, если хозяин примет слишком близко к сердцу порчу своего имущества. — По-вашему, тайник был обнаружен еще в Италии? — спросил Хаус. — Маловероятно. Витторио, мой дед, прочитал всю библиотечную подшивку местной газеты Римини за те месяцы, когда часы еще находились в Италии. Если бы бриллианты нашлись и вернулись к своему хозяину ювелиру, обязательно было бы сообщение об этом. Полицейские несколько раз обыскали и комнату Витторио, и мастерскую его учителя, и магазин часов. Но так ничего и не нашли. Мастер и через двенадцать лет продолжал жить так же скромно, как и всегда. Если бриллианты и были обнаружены, то только в Америке. Возможно, окружающие нас стены гостиницы и есть то, во что превратились сокровища. — Полная чепуха! — воскликнул Феретти. — Мой дед был состоятельным человеком, он с детства мечтал поселиться вблизи Ниагарского водопада. И он не нуждался в краденых драгоценностях, чтобы осуществить эту мечту. Даже слушать не желаю! — Раз нет других зацепок, можно прочесть письмо, — предложил Хаус и протянул конверт Луиджи. — Читайте, Трезини. Луиджи вытащил из конверта пожелтевший лист, развернул. Молча пробежав глазами несколько строк, грустно улыбнулся. — Написано на итальянском, очень поэтично, — сказал Трезини. — Если буду переводить, очарование разрушится. — Переводите, — бросив быстрый взгляд на Кадди, потребовал Хаус. — Важна суть, а не поэзия. — Дорогая Изабелла! — начал читать Луиджи. — Какой странный и удивительный день близится к своему завершению! Я вижу в окно нежные краски зимнего заката и пытаюсь сберечь их в своей памяти вместе с множеством необыкновенных мгновений уходящего дня. Еще вчера мы не знали друг друга; чем обернется завтра никому из нас пока не ведомо. Сегодня утром вы впорхнули в мою гостиницу легкая, как колибри, яркая, как путеводная звезда, изящная, как балерина, прекрасная, как сама жизнь. Я умилился вашему робкому признанию, что вы еще не решили, сколько времени проведете в этом заснеженном краю. Да, летом здесь хочется остаться на всю жизнь, а зимой тянет туда, где солнце беспощадно опаляет кожу. В Италию, откуда мы оба родом. Я выдал вам ключи от номера, вы заинтересованно расспрашивали меня о местных развлечениях и чудесах природы, на которые необходимо обязательно взглянуть. Я никогда не был склонен к мимолетным увлечениям, но в жизни каждого бывает минута, когда решается судьба. Для меня такая минута была озарена сиянием вашей улыбки, когда вы согласились пойти со мной взглянуть на замерзший водопад. Скованный снегом и льдом, он не утратил своего вечного величия. Вы очарованно глядели на него и словно не чувствовали холода, проникающего под вашу немного потертую шубку. Я решился согреть вас объятием. И, еще вчера незнакомые, мы, как по волшебству, стали почти неразрывны. Я мог бы без конца описывать вам этот день, чтоб вы могли взглянуть на него моими глазами. Но я не вправе отнимать вашего времени, если вы ко мне неблагосклонны. Если же, напротив, в вас есть ко мне хоть капля сердечного участия, у меня еще будет время говорить с вами об этом дне и о многом другом. Теперь же отрину сантименты. Я не подал вида, что в чем-нибудь заподозрил вас, когда застал вас за попыткой взломать замок в двери моего кабинета. Вы притворились, что стучите в дверь, полагая меня находящимся внутри, я притворился, что поверил. С послеобеденной поры вы слишком живо интересовались моими итальянскими напольными часами, не сводили с них взгляда. Поначалу я полагал, что вы смотрите на часы, лишь бы не смотреть на меня и не выдавать своих чувств, но, почти поймав вас за руку, я понял, что часы скрывают что-то очень важное для вас. Я обыскал их снизу доверху. Ничего. Обыскал еще раз, снова безрезультатно. Разбил стекло, прикрывающее маятник и гири. Обшарил ровную поверхность корпуса под маятником. Тайник открылся от случайного надавливания. Черный бархатный мешочек с бриллиантами таился внутри. Насколько я мог судить своим непрофессиональным взором, качество камней отменное. Вы можете забрать их, Изабелла, раз уж приехали из Италии почти на край света из-за них. Но не думали ли вы, что намного порядочнее было бы вернуть их владельцу? Вероятно, вы уже обнаружили кольцо в этом конверте. Оно золотое, с камнем из бирюзы. Я не решился купить вам кольцо с бриллиантом, чтобы не показаться банальным. Существует мнение, что бирюза приносит счастье в любви. А больше всего я хотел бы, чтобы вы нашли это счастье рядом со мной. Возьмите то, что вам нужнее, Изабелла. Но, если вы выберете бриллианты, постарайтесь исчезнуть из гостиницы до рассвета. Проявите снисхождение к любящему вас сердцу. Ваш Франческо, 18 января 1906 года. Хаус вытряхнул из конверта кольцо, в полной тишине оно громко стукнулось блестящей золотой поверхностью о полировку стола. Следующая минута прошла в молчании. — Странно, зачем он оставил это письмо в тайнике? — спросил Феретти. — А что ему было с ним делать? — пожал плечами Хаус. — Хранить под подушкой? Орошать по ночам слезами? Скорее всего, утром он даже не заглянул в тайник, поскольку Изабелла исчезла и он знал ответ. Застеклил часы заново, через какое-то время выбросил все это из головы, женился на другой. — Да, — подтвердил Феретти. — Мою бабушку звали Джулией, она была американкой. — Наверное, Изабелла даже не читала письмо, — предположила Кадди. — Хищники предпочитают травоядных только в виде обеда, — напомнил Хаус. — Интересно другое, — заметил Трезини. — Без сомнения, эта женщина — та Изабелла, что свела с ума моего дедушку. Но как она могла узнать, где спрятаны камни? Витторио нигде не упоминает, что рассказывал ей об этом, что вообще виделся с ней. — Значит, виделся и рассказывал, — уверенно заявил Хаус. — Могу предположить, она пожаловала к нему в тюрьму. И он был так счастлив повидать хоть одно человеческое лицо, да еще безмерно любимое, что выложил все то, чего не хотел выкладывать даже судьям во имя сокращения тюремного срока. Но не стал упоминать об этом в мемуарах, ведь любимая не могла его ограбить! Зачем оставлять циничным потомкам повод дурно думать о ней? А Франческо вообще сжег свои дневники. По-видимому, стыдился этой истории. И, возможно, не только этой. — Мой дед был честным и благородным человеком, — заступился за покойного предка Феретти. — Был или не был, на том свете в этом давно разобрались, — сказал Хаус. — Но вам, Трезини, действительно есть чему поучиться у вашей несостоявшейся бабули. Как ловко она провернула свою аферу за один день! И получила желаемое! А вы тут целую военную кампанию развернули, на работу устроились, в доверие втерлись. — Вы ошибаетесь, если думаете, что я здесь только из-за бриллиантов, — возразил Трезини. — Мой отец всю жизнь проработал на обувной фабрике в пригороде Милана. Я, в свою очередь, тоже провел на этой фабрике бóльшую часть жизни, сделал карьеру от простого рабочего до второго помощника управляющего. Но моей мечтой всегда был туристический бизнес, желательно в какой-нибудь всемирно известной точке земного шара, как эта. — И то, что вы оказались именно здесь, практически там, где ваш дед, грубо говоря, зарыл сокровища, просто совпадение? — недоверчиво спросил Хаус. — Это уж как угодно, совпадение или божий промысел, — ответил Трезини. — Но меньше всего на свете я хотел бы потерять то, что теперь потерял по вашей милости. Ты ведь уволишь меня, Франческо? — Я думаю над этим, решу завтра, — сказал Феретти. — Постойте-ка, — Хауса внезапно осенила очередная догадка. — А вы ведь не хромаете, Трезини, так? — Конечно, хромаю, — раздраженно произнес Луиджи. — Вы же сами видели. Да и как не хромать, если у меня врожденный дефект коленной чашечки. Хаус и Кадди с трудом удержались от того, чтобы не расхохотаться во весь голос. Улыбаясь, Кадди покачала головой, Хаус торжествующе посмотрел на Трезини. — Феретти, — спросил Грег хозяина, — вы знали, что у него якобы повреждена коленная чашечка? — Знал, — подтвердил Феретти, — так было написано в одном из его рекомендательных писем. Указано как особая примета. Письмо подписано очень уважаемым и солидным человеком, между прочим. — Следовательно, — сделал вывод Хаус, — либо уважаемый человек вам солгал, либо, что вероятнее, письмо поддельное. Ваш заместитель хромоту симулирует, и, если бы я знал, что у него проблемы с коленной чашечкой, нам не нужно было бы сейчас полуночничать. Я вывел бы его на чистую воду еще днем. Ведь я почти снял с него подозрения только из-за хромоты. Я слишком хорошо знаю, что это такое. Тот фокус, который он проделал прошлой ночью, невозможен, если у него на самом деле больная нога, — Хаус весело усмехнулся. — Но коленная чашечка полностью меняет картину. — Не понимаю, — растерянно пробормотал Трезини. — Вы хромаете, как будто у вас нога неправильно срослась после перелома, — объяснил Хаус. — Будь у вас повреждена коленная чашечка, вы хромали бы совсем по-другому, и вам было бы больнее, и множество совершаемых вами движений вам были бы совершенно недоступны. А уж столь грациозно присесть на корточки возле часов вы не смогли бы даже под дулом пистолета. — Так вы врач? — спросил Трезини. — Я летчик-испытатель, — напомнил Хаус, — а вы профессиональный мошенник. — Луиджи, — грозно проговорил Феретти, — это правда? Твои рекомендации поддельные? — Они настоящие, — ответил Трезини и замолчал, погрузившись в раздумья. — Если рекомендации настоящие, тогда вы сами поддельный, — предположил Хаус. — Вы сказали, что фамилия вашего дедушки Пьетри. Можно, конечно, думать, что это ваш дед по материнской линии, но если это отец отца, то вы как минимум третий год живете с фальшивыми документами. — Проклятье! — выругался Трезини и добавил еще несколько крепких фраз на итальянском. — Откуда ты взялся на мою голову, летчик? — снова переходя на английский, спросил он. — Если ты даже и летчик, то никакой к черту не испытатель. Самый настоящий истребитель. Да, я Армандо Пьетри, и не от идиллической жизни сменил документы. Конечно, никто из вас не поверит, что я честный человек и сам до сих пор теряюсь в догадках, почему мне несколько раз отказывали в американской зеленой карте. Я хотел эмигрировать, хотел заниматься интересным мне делом. Но ваши чиновники находили, что я недостаточно хорош для того, чтобы дышать одним воздухом с янки. И тогда один мой знакомый провернул классный трюк. Не знаю, да, признаться, и знать не хотел и не хочу, как к нему в руки попали документы и рекомендации недавно погибшего в аварии Луиджи Трезини. У парня было уже все готово для эмиграции в Америку, но тут с ним случилось несчастье. Он был старше меня на один год и это у него были врожденные проблемы с коленной чашечкой правой ноги. И не было никого близких. Блестящие рекомендации и американская грин-карта попросту пропали бы, и глупо было ими не воспользоваться. И рекомендовали его как отличного управляющего для гостиничного бизнеса. Поэтому мы с приятелем заменили фотографии на его и моих документах. И его похоронили под моим именем, а я стал им. — И такой пустяк, как постоянные боли в ноге и руке не мог вас остановить, — подвел итог чистосердечному признанию мошенника Хаус. — Вы сильный человек, Армандо. Часы «Полдень» в эту минуту пробили четыре часа утра. Наступило время поддаться естественной человеческой усталости. — Закончим разговор завтра, Луиджи, — поднимаясь с дивана, сказал своему помощнику Феретти. Потом посмотрел на Хауса, улыбнулся, протянул ему руку: — Спасибо, мистер Чейз. Позвольте мне быть вашим другом. — Это лишнее, — ответил Хаус, вставая с кресла и, по своему давнему обыкновению, игнорируя протянутую собеседником руку. — Я приехал сюда отдохнуть и не только отдохнул, но и провел время с пользой. — Я не стану выставлять вам счет за услуги гостиницы и ресторана, — предложил Феретти. — Годится? — О`кей, — кивнул Хаус и, постукивая тростью по паркету, направился к двери. — Спокойной ночи, — сказала Кадди итальянцам и ушла из кабинета следом за Хаусом. Они уезжали из «Радуги Ниагары» вскоре после полудня, предварительно слегка повздорив из-за того, кому следует провести следующие десять часов за рулем Лексуса. Кадди считала, что теперь вести машину должен Хаус, поскольку она не вылезала из-за руля по дороге сюда. Тем более нога у Хауса почти не болит, чего нельзя было сказать о позавчерашнем дне. Хаус согласился провести за рулем только пять часов, ровно половину пути. Это было его окончательное слово и, молча возмущаясь его черствостью и эгоизмом, Кадди первой прошла к машине. Служащий отеля с трудом успевал за ней с их вещами. Хаус неторопливо шел к парадной двери гостиницы, когда к нему подбежал Дино Раниери. — Вы спасли мое доброе имя, — сказал парнишка на вполне сносном английском. Складывалось впечатление, что он все утро посвятил заучиванию этой фразы и шлифовке произношения. — Я никогда этого не забуду. — Побочный эффект моего любопытства, — на ходу равнодушно ответил по-итальянски Хаус. Еще через минуту он был уже за дверью гостиницы, а Дино все смотрел ему вслед восхищенно. Совершенно так же, как смотрел бы вслед древнеримскому богу Юпитеру, сошедшему с вершин специально для него. Р.S. Через некоторое время, выучив английский язык, Дино Раниери перебрался в Нью-Йорк, поступил на службу в полицию. Феретти, памятуя о том, что Трезини был его лучшим помощником за все годы его управления гостиницей, оставил Луиджи при себе на прежней должности. Письмо Франческо Феретти-старшего его внук вернул в тайник, часы застеклили заново.