Двойная жизнь

Если будет так уж невтерпеж похвалиться своим положением замужней дамы и необыкновенной красотой обручального кольца, можно будет сделать это позже, когда Хаус перестанет опасаться превращения их любви в застывшую восковую маску, а оба они привыкнут к своему новому статусу настолько, что, скорее всего, захотят устроить еще одну свадьбу. И устроят, в Лас-Вегасе можно и повторно жениться на своей же уже обретенной половинке. На губах Кадди заиграла новая ослепительная улыбка, которая, отразившись в голубых глазах Хауса, словно в зеркале, вызвала его ответную улыбку. — Я на всё согласна, мой желанный, только бы мы и дальше оставались вместе. — Мы будем вместе и будем близки, как никогда прежде. Выходя из ресторана после ужина, они ощутили, что мороз значительно окреп. И норовил залезть под одежду с проверкой, так ли горяча любовь этих двоих, как высвечивается на их лицах. Они поехали домой к Хаусу, в квартиру ввалились в обнимку, ни на миг не прерывая глубокого ненасытного поцелуя. — Лиззи, жизнь моя, — усилием воли отстраняясь от нее после длительного обмена любовной нежностью, сказал Хаус, — давай не будем сегодня подавать в постель самое горячее блюдо. — Вот это да! — удивилась Кадди, обводя кончиком указательного пальца контур его носа. — Ты настолько пресыщен сексом? — Нет, Лиззи, — улыбнулся Хаус, подхватывая ее руку, ласкающую его лицо, и прижимая к губам, — сексом с тобой я ничуть не пресыщен. Но сегодня особая ночь, она неповторима. Романтическая обручальная ночь требует к себе деликатного подхода. — Будем целоваться всю ночь напролет? — спросила Лиза. — И говорить о любви, — дополнил ее предложение Грег. — Мы столько времени провели вместе, но никогда не говорили о том, что испытываем друг к другу. В квартире было прохладно, и Хаус разжег камин. Принес с кухни бутылку элитного испанского вина, и Кадди, сидя на диване, около минуты любовалась точными, уверенными движениями аристократически красивой руки Грега, вворачивающей штопор в пробку и вынимающей ее из бутылки. Затем Хаус разлил вино по бокалам, сел рядом с Кадди, обнял ее и ласково поцеловал. — Как ты считаешь, Грег, были ли мы искренними друг с другом, когда начали встречаться и рассчитывали, что у нас будет просто секс, лавина безудержного секса? — По крайней мере, в тот момент я искренне хотел от тебя только этого. — Но у нас ни одной минуты не было просто секса, Грег. Едва мы оказывались рядом, наши тела пренебрегали нашими сознательными желаниями и решали за нас, чем все это будет. Нам словно подарили репродукцию Джоконды к годовщине нашей первой встречи, а мы попытались поместить ее в самую мелкую и неподходящую рамку. — И внутри рамки оказалась только легендарная улыбка загадочного шедевра, — улыбаясь, согласился Хаус. – Но, в любом случае, на тот момент мы остались в выигрыше. — Мы много времени потратили впустую, моя радость. А ведь наша любовь с самого начала была настолько же очевидной, как солнце в небе, как трава на земле, как птица в воздухе. — И как твоя яркая красота, воцарившаяся в моем сердце, сразу и навсегда. Лишь на бумаге выглядят плавными эти разговоры о взаимных чувствах. А там, в квартире Хауса, под музыкальное сопровождение уютно потрескивающего камина, почти каждое слово обрывается поцелуем, завершение фразы — обоюдной пленительной улыбкой. Бесконечно исследуют друг друга пальцы соединенных рук. — Грег, ты все время зовешь меня солнышком, а как ты хотел бы, чтобы я тебя называла? — Ты и есть солнышко мое согревающее. А кто я для тебя, решать тебе. Главное, чтобы от этого имени я замирал как от самой интимной ласки. — Чудотворец мой, — осторожно, словно пробуя на вкус незнакомую пищу, сказала Кадди. — Ты имеешь в виду мои способности любовника? — спросил Хаус. — И да, и нет. В этом весь ты, Грег. Это всеобъемлющее слово, говорящее о тебе больше, чем могла бы рассказать стопка посвященных тебе книг вышиною до туч. — Ты бесстыдно льстишь мне, избранница моя, — очаровательно улыбнулся Хаус. — Я еще могу допустить, что я очень хорош в постели, но, если, называя меня чудотворцем, ты вспоминаешь сегодняшнее поджигание снега, то это был очень простой трюк. — Не нужно разоблачать эту магию, — ласково зажимая ему рот ладонью, заявила Кадди. — А если ты считаешь, что я творю чудеса, спасая жизни, — поцеловав ее ладонь и вновь переплетая пальцы их рук, продолжал говорить Хаус, — то тут и вовсе все строго научно, и ты не хуже меня об этом знаешь. — Твои озарения не вписываются в нормы строгой научности, — возразила Лиза. — Ладно, — уступил Грег, — буду считать, что я настолько необыкновенный любовник. Чудотворец, ни больше, ни меньше. — Ты поистине потрясающий, мой желанный. Чуткий, страстный, покоряюще сильный. — Мне тут одна баллада вспомнилась, — сказал Хаус, внезапно вставая с дивана и подходя к пианино, на котором лежала гитара. — О чрезмерно сильной любви, которая, с одной стороны, благословение, а с другой, проклятие богов. — Грег, — восхищенно проговорила Кадди, — ты еще и поешь? Под гитару? Черт возьми, я ничегошеньки о тебе не знаю! — Да будет тебе, — снова садясь рядом с ней с гитарой в руках, отмахнулся Хаус. — Ты знаешь обо мне намного больше, чем нужно, чтобы выйти замуж. Мы знакомы так давно, что дух захватывает, а многие женятся после двух дней, проведенных в постели, а постель, как известно, не повод для знакомства. — Да, это повод скоротать бессонную ночь, — рассмеялась Кадди. — Но все-таки мне хотелось бы знать о тебе больше, чем то, что я беззаветно тебя люблю. Хаус, загадочно улыбаясь, начал перебирать струны гитары, пробуждая к существованию первые неуверенные аккорды романтической мелодии. Но звуки складывались не те, и, нахмурившись, он несколько минут сосредоточенно искал в памяти необходимые образы. — Я всего раз слышал эту балладу, — объяснил Хаус Кадди. — Много лет назад в Акапулько. Это древняя баллада, исполнявшаяся на многих языках, в том числе французском, немецком, итальянском. Говорят, что корни этой баллады теряются в Древней Греции, но сам я слышал ее на испанском. Сейчас попытаюсь достойно перевести и вспомнить музыку. Его вдохновляла поощрительная улыбка Лизы и восхищенный взгляд ее серых глаз. В такие минуты, если не удается чего-нибудь вспомнить, с легкостью можно самому придумать все то, о чем поют еще с древности. — Наши дýши объяты огнем В те минуты, когда мы вдвоем В небесах, на земле и в аду Я тебя непременно найду. У богов для тебя украду Неподвластную им красоту, Чтоб ты вечно была молодой, Как и в день первой встречи со мной. По пылающим ýглям идём И беспечно о счастье поём, Потому нам нельзя быть вдвоем, Слишком рано тогда мы умрем. Но и быть друг от друга вдали Мы с тобой лишь недолго смогли, Черно-белым казался нам мир И безвкусным прекраснейший пир. И, сгорая в пожаре любви, Прославляю я губы твои И кольцо твоих ласковых рук, Поцелуев чарующий звук. И бездонность твоих светлых глаз И все песни, живущие в нас! Очарованная мажорностью мелодии, красотой стихов и, главным образом, бархатистым голосом Грега, Лиза переживала упоительную бурю эмоций. Хаус поет для нее о любви, и это значительно прекраснее всего, что она когда-либо осмеливалась фантазировать о нем. Они не спали до рассвета, увлеченно перебирая мгновения, когда им обоим приоткрывались многочисленные лики их любви. И разговор этот был словно трели соловьиные в березово-черемуховой роще, возвещающие о первом солнечном луче, о новых, многообещающих началах настоящего и будущего. Круговерть руководящих будней позволила им вырваться в Лас-Вегас только в конце марта, да и это еще было уступкой влюбленной невесты нетерпеливому жениху. Самый ранний период, когда Кадди могла взять отпуск — начало мая, и Лиза неоднократно пыталась убедить Грега, что лучше всего пожениться в то время, когда у них будет возможность вслед за бракосочетанием поехать в свадебное путешествие. Но Хаус настаивал на том, что с формальностями нужно расправиться поскорее, и вопреки традиции, получить в свое распоряжение два медовых месяца — апрель, проведенный дома и май, посвященный романтической поездке. И они поженились мартовским субботним днем в белой часовне самого знаменитого города штата Невада. Принесли необходимые клятвы, ответили на совершенно лишние вопросы, согласны ли они стать мужем и женой. Согласие ясно читалось во всем их облике и было накрепко вшито в ткань их свадебных нарядов. Белое платье невесты, черный костюм жениха — вечное единство противоположностей. Погода праздновала весну, и, отпуская в высокое небо ослепительно белых голубей, Грег и Лиза словно создавали маленькие крылатые облака на безукоризненно голубом фоне. И вместе с природой торжествовали весеннее цветение своей взаимной любви. Вечером, после длительного катания по городу, Хаус не смог удержаться от посещения казино. Проиграл все деньги, отпущенные им самому себе для броска в пасть азарта. Но, глядя при этом на свою счастливую жену, Грег чувствовал себя так, словно озолотился. После казино засиделись в ресторане сильно заполночь, уходили оттуда, с трудом удерживаясь на ногах. И в эти минуты, когда все вокруг перемешалось и поплыло перед глазами, Кадди впервые по-настоящему оценила исключительную важность крепкого и надежного мужского плеча под рукой. И это истинно женское волнующее чувство было последним, что ей запомнилось об их первой брачной ночи. Хаус, уложив Лизу в постель, чувствовал, что тоже прилично перебрал, и первой брачной ночью им станет ближайшее послебрачное утро. Он испытывал сожаление из-за отложенного часа обладания и одновременно с этим переживал всепоглощающую эйфорию при мысли о том, что Кадди — его жена. Только его, безраздельная абсолютная собственность. И лишь тогда, когда ему окончательно надоедят игры в сверхсекретных шпионов, он во всеуслышание объявит ее миссис Грегори Хаус. И, только представить такое, в первый же после свадьбы день на работе, его молодая жена сделала вид, что вовсе с ним не знакома! Конечно, доктор Кадди не выходила замуж за похитителя популярного сериального актера, она полагала, что выходит за повелителя своего сердца. Но, невзирая на этот очевидный факт, доктор Хаус решил посвятить наступивший и последующие рабочие дни урокам утонченного мужепочитания.

*****

— Ты помнишь, какой сегодня день, моя радость? — спросил Хаус, перехватывая Лизу в дверях спальни. Было утро, оба супруга полностью оделись и привели себя в женственно-идеальный и мужественно-безразличный внешний вид. Кадди удивленно посмотрела на Хауса и сказала: — Сегодня понедельник для всех, кто не бездельник. — Нет, Лиззи, — Грег коснулся ее губ легким, словно щекотка, поцелуем. — Сегодня десятидневный юбилей нашей свадьбы. — Надо же, как долго мы женаты, — широко улыбнулась Лиза. — Постарайся вернуться с работы пораньше, — попросил Хаус, выпуская ее из объятий и предоставляя возможность пройти к лестнице. — Иначе я без тебя спалю этот дом праздничным фейерверком. — Позвоню пожарным, попрошу выставить возле дома дежурство, — шуткой ответила Кадди. На нижней ступени лестницы она обернулась еще раз посмотреть на Хауса перед очередным утомительным днем и, встретившись глазами с его озорным и сверкающим взглядом, она ринулась к нему вверх по лестнице. Он преодолел несколько ступенек ей навстречу. Этот единовременный порыв уничтожил расстояние между ними, и они сомкнули объятия, стали увлеченно целоваться, словно собирались идти не на работу, а в пекло смертоносной битвы. — До вечера, Лиззи, — неторопливо оборвав поцелуй, сказал Хаус. — И доброе утро, шеф. — До вечера, Грег, — дотронувшись полуоткрытыми губами до щетины на левой щеке, ответила Кадди. — И славное утро, доктор Хаус. Вечером, едва войдя в гостиную с пакетом продуктов, Кадди услышала сердитый голос Хауса, беззаботно вытянувшегося на диване: — В доме опять нечем проспиртовать мою печень, солнышко! — Я купила белого вина, — ответила Лиза, проходя мимо дивана на кухню. — Так не пойдет! — провожая ее жадным раздевающим взглядом, упрямо воскликнул Хаус. — Безалкогольный юбилей не стоит и затевать. — Тринадцать градусов крепости теперь приравнивается к безалкогольным напиткам? — Для юбилея, да. Тяжело вздохнув, Кадди вернулась в гостиную и села рядом с Хаусом. Около минуты супруги глядели друг другу в глаза, повернув головы вбок. — Грег, у меня абсолютно нет желания напиться, — сказала Кадди. — Я выпила свою трехлетнюю норму в Вегасе. — Теперь понимаешь, ненаглядная моя, почему мужчины почти всю жизнь посвящают усиленным тренировкам по употреблению алкоголя? — Поясни, пожалуйста. — Да чтобы достойно отметить самое счастливое событие в своей жизни. И заодно выпить всё то, что не сможет выпить избранница в силу убежденной трезвости. — Грег, — мягко и мечтательно проговорила Кадди, — давай лучше устроим что-нибудь особое в постели. Что-то очень нежное или беспредельно жесткое, на твой выбор. — Нет, — ответил Хаус, поднимаясь с дивана, — я поеду пить в бар. Сколько порций бурбона одолею, столько лет мы проживем вместе. — То есть, ты проведешь всю ночь неизвестно где! — Я же сказал, буду в баре! Потом позвоню Уилсону, он меня заберет, доставит в мою квартиру. Так что да, можешь к праздничному десерту меня не ждать. — Я заберу тебя, Грег, — стараясь не утратить самообладания и не устроить скандал на весь дом, слышимый всей улицей, предложила Кадди. — Легко вообразить, в котором часу ты закончишь отсчитывать последний год нашей совместной жизни. И раз я твоя жена, значит, теперь я обязана по ночам вытаскивать тебя из баров. — Солнышко, — обаятельно улыбнулся Хаус и снова сел рядом с ней на диван. — Это мужские проблемы, доверь их опытным пацанам. И потом, где это видано, чтобы полуденное солнце странствовало по ночным злачным заведениям, разыскивая своего подвыпившего мужа? — Грег взял ее левую руку в свою, прижал к щеке. — Это будет мое последнее зависание в баре, Лиззи. Я очень хочу быть с тобой, и твои нежные пальчики — единственная сила в этом мире, которая может удержать меня от злоупотребления спиртным. — Мне очень хотелось бы верить тебе, мой чудотворец. — Можешь не верить тому, что я говорю, родная, но верь в меня. Слова можно извратить, но меня настоящего, любящего тебя, обмирающего по тебе, ничто не изменит. Едва заметное мгновение спустя Лиза уже сидела на бедрах Грега, целовала его в губы, ласкала волосы на груди, расстегнув несколько пуговиц голубой рубашки. Их стремительное любовное обладание друг другом в эти минуты представлялось им похожим на солнечное затмение, когда черный диск неторопливо, но неуклонно скрывает дневное светило от земных жителей. Так всепоглощающая страсть ненадолго затмила для них окружающий мир. Реальными и живыми сейчас были только они, звук их поцелуев да едва различимые слова, сливающиеся в общий неразделимый шепот: «Греглиззижизньмоярадостьмоявозьмименябудьмоей». Несколько позже Хаус пошел к выходу из дома, Кадди шла за ним проводить его. Дать свое благословение на это прощальное посещение бара. Они долго целовались на крыльце, и лишь вкрадчивая весенняя прохлада вынудила Лизу оборвать поцелуй, выпустить Грега из круга своих рук и уйти в дом. Позже, вспоминая эти неповторимые мгновения полного счастья, Кадди со свинцовой тяжестью в сердце будет думать: «если бы я только знала!»