Двойная жизнь

Из Портленда Лукас вернулся предыдущим вечером и прямо из аэропорта, не заезжая домой переодеться и побриться, помчался в ПП, рассчитывая увидеться с Кадди. В семидневной разлуке он сильно соскучился по ней, и каждая минута, отдаляющая встречу, казалась ему многокилометровой цепью тысячелетий. Накануне он принял важное решение, и впервые чувствовал себя по-настоящему достойным свершения задуманного им. Операция в Портленде, тщательно спланированная и блестяще завершенная им одним раньше намеченного срока, открывала для него новые перспективы и заметно расширяла издавна застывшие в неподвижности горизонты. Лукасу удалось выследить и передать полиции очень опытного, наглого и неуловимого афериста, облапошившего не один десяток крупных финансовых воротил. Несколькими неделями ранее поимка этого преступника была признана задачей первостепенной важности и вопросом государственной безопасности. Аферист затаился, мягко уткнулся в песчаное дно неведомой уютной бухты и еще долго не выплывал бы на поверхность, не придумай детектив Даглас способа перехитрить его. При этом Лукаса манила не столько четверть миллионная награда, сколько возможность приобрести широкую известность, заставить громкую славу бежать впереди себя. И теперь, в ее слепящем ореоле, он полагал себя самой выгодной и выигрышной партией для Кадди. Упиваясь небывалой уверенностью в собственном магнетизме, Лукас купил золотое обручальное кольцо с миниатюрным сердечком из бриллиантов в одном из лучших ювелирных магазинов Портленда. С мечтательною улыбкой он обдумывал фразу, которую скажет Лизе: «разводись с Хаусом и выходи за меня». И вся эта трехмерная головоломка их изнурительных отношений, еще позавчера не имевшая решения, мгновенно распадется, как только Кадди скажет «да». Лукас подъехал к ПП в тот момент, когда Кадди поспешно выезжала с парковки, подгоняемая слишком быстро остывающим гневом на Хауса. Черный Форд Фокус, за рулем которого сидел Лукас, остался ею незамеченным, и детектив решил проследить за ней, следуя на максимально возможном уважительном расстоянии. В те минуты он еще не строил дурных предположений и подумал, что Кадди едет домой. И его появление возле ее дома почти одновременно с нею будет для нее волнующим сюрпризом. Но уже минут через десять прожигания бензина на довольно высокой скорости Лукас понял, что Кадди направляется вовсе не домой и нужно будет отблагодарить свое везение, если в том же районе, что и Хаус, живет какая-нибудь давняя приятельница Лизы. Сердце сжигало ему кровь злыми и ревнивыми предчувствиями, правая рука сама собою тянулась к карману куртки, где лежало кольцо, достойное только того, чтобы украсить им сточную канаву. И лишь рассудочные соображения, требующие неопровержимых доказательств измены, сумели ненадолго обуздать его яростно-порывистые чувства. Ведь, всем простонародным насмешкам наперекор, никто не может увидеть в зеркало свои ветвистые рога. Нашкодничав двумя неделями ранее в квартире Хауса и Уилсона, Лукас не только подселил к ним опоссума и совершил диверсию в отношении системы пожаротушения, но и, самое главное, разместил во всех комнатах нескольких жучков. Он называл этот простейший разведывательный механизм «быть в курсе» и рассчитывал время от времени узнавать ближние и дальние планы своих недругов. И сейчас, чтобы начать прослушивание интересующего разговора, ему достаточно было открыть ежедневник, лежащий на почетном месте в бардачке машины. И не прошло и получаса, как бесцветная, непроглядная пелена заволокла ему глаза, а глубоко внутри он ощутил себя раздавленным и уничтоженным, втоптанным в тот самый асфальт, с которым Хаус в шутку сравнивал постель Уилсона. Одновременно с этим он разлетался по ветру невесомым зернистым пеплом, прогорая дотла в пожаре чужой любви. Ему хотелось захлопнуть ежедневник, отключив, таким образом, прослушку; либо зажать уши и ничего не слышать, либо выскочить с проворством ошпаренного кота из своей же машины. Но он оцепенел и, воле своей вопреки, продолжал неподвижно сидеть и слушать прерывистое дыхание своей любимой, звучащее в унисон с каждым вдохом и выдохом его ненавистного и непобедимого соперника. Их любовный шепот, соединенный с неровным дыханием в неразрывное гармоничное единство, заполнял его слух и в буквальном смысле сводил с ума. В том шепоте преобладали возбуждающие непристойности, но были и признания в любви — нежные и страстные, жаркие и жизнеутверждающие. Лиза, ни разу, даже в самые интимные минуты, не сказавшая Лукасу «люблю», говорила это слово Грегу так запросто и естественно, словно без этого ее признания он не сможет дышать. На глаза детектива, растворив все преграды самообладания, навернулись слезы, и еще долго он мог созерцать лишь размытые очертания предметов и не находил в себе сил сосредоточиться на какой-нибудь воодушевляющей мысли. Вдобавок к этому, он не понимал, отчего так темно перед глазами — от быстро темнеющих сумерек или от затмения разума и чувств. И когда Хаус и Кадди вышли из подъезда и долго не могли оторваться друг от друга возле Ленд Ровера, Лукас все еще видел нечетко и затемненно, что не помешало ему обнаружить в неоспоримой ясности, что для этих двоих, когда они вместе, окружающего мира не существует. А уж такая пылинка, как он и вовсе оказывается настолько незначительной величиной, что ею можно без последствий пренебречь. Но если бы ему удалось дорасти хотя бы до размеров мелкого камушка, ждущего своего звездного часа на одном из городских тротуаров, он смог бы устроить так, чтобы Хаус очень серьезно споткнулся и больше не выглядел бы небожителем в глазах Кадди. Идея окончательно оформилась только утром, после того, как Лукас беспробудно проспал часов двенадцать кряду. Похищение Рейчел он полагал простейшим способом выявить, кто из них, он или Хаус, самый лучший частный детектив. Ведь тот, кто раньше найдет Рейчел, тот и будет возведен Лизой в ранг героя, и, если все пойдет по плану, Лукас сможет навсегда покорить ее. План был прост: ближе к восьми вечера, когда Кадди приходит с работы домой, Лукас собирался позвонить ей, сообщить о своем будто бы недавнем возвращении из Портленда и спросить, как ее дела. Так он официально узнал бы о похищении Рейчел, тогда и началось бы состязание между ним и Хаусом. И, пока Хаус моделировал бы бесконечное множество версий о местонахождении Рейчел, Лукас вернул бы девочку Лизе менее чем через час после своего телефонного звонка. Вся ее радость и признательность достались бы в этом случае ему. Бесспорно, Хаус оказался бы в неравном и невыигрышном положении, но таковы реалии любого спорта: побеждает не только сильнейший, но и хитрейший. Но слишком много посторонних случайностей вторглось на турнирное ристалище, абонированное Лукасом исключительно для себя и Хауса, и всё перемешалось в сумасбродный и бесконтрольный балаган. Сидя в машине в нескольких сотнях метров от военного оцепления, Лукас скрежетал зубами, рискуя стереть их до самых корней. Стрельба из автомата отсюда была едва слышной, но у детектива болезненно и тревожно сжалось сердце от страха за Рейчел. Погубить ее, сделать легкой мишенью для озверевших преступников, в его планы ни в коем случае не входило. Передавая ее Леонардо, он полагал, что прячет редчайшее сокровище в надежный банковский сейф. Но все обернулось иначе. Немного позже, когда военные начали снимать оцепление, Лукас на самой медленной скорости Форда подполз поближе к зданию школы. Он передвигался по Речной улице со стороны, противоположной той, где Хаус оставил свой Ниссан. И, не имея возможности увидеть ни самого противника, ни его машины, он не мог быть уверенным, что Хаус в эту минуту значительно ближе к Рейчел, нежели он. В то же время он мог довольно отчетливо видеть всех, кого военные выводили из школы. Среди них не было ни Рейчел, ни Леонардо, ни Эндрю, и это растравляло в нем тягостное беспокойство. А потом, когда разъехались и врачи, и военные, и даже случайные любопытствующие, на школьном крыльце показался Хаус с Рейчел на руках. Он сильно прихрамывал, но и хромота эта выглядела в глазах Лукаса поступью властелина Вселенной. Грег и Рейчел улыбались друг другу сияющими ласковыми улыбками, и Лукаса целиком затянула вертящаяся гигантская воронка безумной ревности. Эта неблагодарная девчонка, в ярости подумал он, хотя бы раз улыбнулась бы ему вот так лучисто, в награду за его повседневную возню с ней. И что же, черт возьми, такого особенного в этом безобразном калеке, что и женщины, и дети млеют от восторга, едва увидев его небритую физиономию? Детектив Даглас резко развернулся и, переводя скорость Форда на максимально возможную, быстро уехал с места событий, на весь этот вечер превратившегося в горячую точку Принстона. Он торопился, словно важнейший в его жизни самолет вот-вот улетит без него, а четкие, будто бы загодя обдуманные мысли, столь же стремительно перетряхивали вверх дном весь его разум. «Ты считаешь сейчас, что ты победил, — задыхаясь от злости и ненависти, размышлял Лукас о Хаусе, — и уже рисуешь в своем воображении необыкновенную улыбку Лизы, которою она встретит тебя. Ты чувствуешь себя героем и собираешься навек прибрать к рукам тот исключительный приз, что в уме твоем с рождения принадлежит тебе по праву. Но этого никогда уже не случится. Никому из нас не достанется она. Венец и пурпур триумвира тебе заменит ее бездыханное тело! А взамен многократного чествования и праздничного обладания ею тебе достанется следование во главе длинной похоронной процессии. И я наконец-то смогу тебя увидеть униженным и раздавленным, отравленным горечью поражения. Таким, каков сейчас я. Согласись, Хаус, мы оба любим ее одинаково, и мы должны оказаться в абсолютно равном положении». Подъехав к дому Лизы и ни на миг не пренебрегая спешкой, Лукас подбежал к входной двери и нетерпеливо позвонил. Каждая лишняя секунда ожидания способна была стереть его замысел в порошок, и оттого он глубоко внутри бесился, выпуская наружу лишь скорбный и потерянный вид. Дверь ему открыл Уилсон и, с подозрением поглядев на отливающий мутной желтизной «фонарь» под правым глазом Лукаса, неохотно пропустил его в прихожую. Кадди, словно приросшая к дивану, взглянула на него с нескрываемым разочарованием, поскольку не его она желала увидеть, да и момент для выяснения отношений с отставным любовником был редкостно неподходящим. — Лиза, я только что узнал, — с филигранно подделанным сочувствием и невольным искренним волнением, сказал Лукас, проходя половину гостиной и останавливаясь в двух шагах от хозяйки дома. — И я подумал, что будет лучше, если я сам тебе сообщу, потому что я всегда понимал, сколько он для тебя значил. — Избавь меня от предисловий, — потребовала Кадди. — Хаус погиб, Лиза. И теперь, сказав эти убийственные слова, Лукас приобрел знание того, как агонизирует и умирает последняя и единственная надежда. Кадди вздрогнула сначала, словно от сбивающего с ног удара, потом замерла в каменной неподвижности, а еще через мгновение потускнели до полного безразличия серые глаза, будто бы ветер задул все свечи разом в огромном кафедральном соборе. — Где и как это произошло? — спросил Уилсон, на которого эта новость также произвела ошеломляющее и губительное воздействие. Он с искренним состраданием посмотрел на Кадди и, не выдержав и нескольких секунд наблюдения этого безысходного горя, перевел растерянный взгляд на Лукаса. — Школу, где находилась Рейчел, захватили террористы, — объяснил детектив. – И, ты же знаешь, Лиза, какой он бесстрашный, удалой, беспечный и неугомонный! Какая у него шальная и буйная голова! Он всегда лезет туда, где самое пекло! А один из психов открыл беспорядочный огонь и Хаус не мучился даже. Как и Рейчел. — Оба, — еле слышно выговорила Кадди, почти физически ощущая на плечах непомерную тяжесть такого простого короткого слова. Она встала с дивана и собиралась пройти мимо Лукаса и Уилсона к лестнице, но Лукас схватил ее за руку и с горячей настойчивостью сказал: — Я знаю, что тебе тяжело, но это же еще не конец всему, Лиза. Я очень тебя люблю и могу жениться на тебе, жить с тобой, у нас могут быть дети и всё, чего ты только пожелаешь! Кадди истерически рассмеялась. — Дети? У нас? С тобой? Их нет, Лу! Грега и Рейчел нет! А раз они мертвы, как ты смеешь предлагать мне эту жалкую имитацию жизни! Она взбешенно выдернула ладонь из его крепкой хватки и продолжила путь к лестнице, но Уилсон остановил ее, мягко взяв за запястье. — Лиза, Хаус просил меня не оставлять тебя одну. — Я уже одна, Уилсон! И чем раньше вы с Лу это поймете, тем легче будет для всех! Ни один из вас не заменит мне Грега, даже если сумеет полностью скопировать его манеру говорить, думать и действовать! И мне не нужны дети после Рейчел, потому что запасного сердца у меня нет! Свирепая молния, сверкнувшая в ее взгляде как сопровождение последних слов, вынудила потрясенного Уилсона выпустить ее запястье. Ни одной женщины не приходилось ему видеть в подобном взвинченном и разъяренном состоянии, и в эту минуту он не испытывал ни малейшего сожаления о недостаточной полноте своего опыта. Кадди отвернулась от него, быстро взбежала по лестнице вверх, прошла в спальню и резко захлопнула за собою дверь. Лукас, талантливо удерживая на лице серьезное трагическое выражение, скрылся на кухне и минуты через полторы вышел оттуда с целой, еще не отведанной, бутылкой бурбона и двумя стаканами. Это была алкогольная заначка Хауса, сделанная на случай, если возникнет нестерпимое желание напиться. И бутылка, спрятанная в подарочной коробке от хрустальной вазы и отодвинутая в самый дальний угол темного пространства под раковиной, до самого его расставания с Кадди так и оставалась невостребованной. Лукас нашел ее в ходе ревизии, проведенной на кухне в те дни, когда он объявил Лизе об освобождении от обязанностей кухарки. И теперь, наливая темно-янтарную жидкость себе и Уилсону, Лукас совершенно по-детски радовался внутри себя предусмотрительности Хауса, позволившей ему в наилучшие времена запастись любимым напитком для поминовения своей любимой женщины. — Да будет земля ему пухом, — поднимая стакан, наполненный бурбоном наполовину, сказал Лукас Уилсону. — У него было неповторимо храброе сердце. Джеймс тоже поднял свой стакан, и мужчины одновременно залпом выпили свои порции, испытав жгучее наслаждение насыщенным сладковатым вкусом благородного напитка, оставляющего устойчивое терпкое послевкусие. — Я не могу поверить в то, что его нет, — признался Уилсон, присматриваясь к резким движениям правой руки Лукаса, которой стало передаваться чрезмерное напряжение нервной системы. — И если бы мы сейчас пили за очередную годовщину без него, я, наверное, не верил бы и тогда. — Он был яркою кометой для всех, кто его знал, — задумчиво проговорил Лукас, несколькими глотками расправляясь со второй порцией бурбона. — Никто из тех, чью судьбу он преобразил своим опасным и в то же время завораживающим мерцающим сиянием, уже не будет прежним. Говорят, что в незапамятные столетия неизвестная комета врезалась в Землю, распространила какие-то простейшие бактерии и поселила на нашей планете жизнь. Так и Хаус оказывал влияние на всех, с кем сталкивался. Он приводил в движение неведомые обыкновенным смертным жизнеутверждающие элементы, был созидателем и разрушителем, но ничего не оставлял неизменным. И сегодня, когда его уже нет, мне вся планета кажется осиротевшей. — Ты прав в одном — вместе с ним ушло слишком многое, — согласился Уилсон, поднося к губам третью порцию бурбона, только что обеспеченную Лукасом. — И эта утрата невосполнима.