Двойная жизнь

Желая избежать столпотворения и давки, военные выводили школьников из классов небольшими группами по 10-15 человек, но Хаусу все равно казалось, что он движется против потока и пытается преодолеть стихийное скольжение сели с вершин заоблачно-высоких гор. Он заходил в постепенно пустеющие классы, везде его встречала немая тишина. Уже вскоре он начал уставать от однообразной картины помещений, меблированных по единому стандарту, лишь изредка оживляемых пейзажами, выведенными детской рукой, либо цветущими растениями, не страдающими от отсутствия ухода. В этот самый момент, когда на него стала наваливаться усталость, усиленная стрессом и бурными внутренними переживаниями за судьбу всего, что ему дорого, Хаус, выходя из очередного пустого класса, увидел в конце коридора крупного, широкоплечного человека. От этого рыжеватого богатыря с ясными серыми глазами веяло надежностью, спокойствием и добродушием. Внимание Хауса он привлек в ту минуту, когда к нему подбежал светло-рыжий, обильно осыпанный конопушками мальчик лет шести, который звонко, так, что его детский голосок беспрепятственно разносился по всему коридору, сказал: — Я нигде не нашел ее, пап. И эти слова были не столько докладом отцу о каком-то порученном деле, сколько жалобой смертельно уставшего малыша, не желающего ничего другого, кроме возвращения домой, к маме. — Надо найти ее, Эндрю, — ласковым, просительным тоном ответил молодой мужчина, бережно проводя широкой ладонью по голове своего мальчика. — Я уже везде искал, где мы с ребятами любим прятаться. Ее нет, — малыш в полном отчаянии покачал головой, низко опуская подбородок и с трудом удерживая слезы. — Она — это Рейчел? — спросил Хаус, подходя к отцу и сыну. — А вас почему это интересует? — настороженно поинтересовался богатырь, окидывая незнакомца сверху вниз изучающим взглядом. — Я — доктор Грегори Хаус, отец вот этой девочки, — Хаус вытащил из внутреннего кармана пиджака фотографию Рейчел и показал недоверчивому человеку. — Вы ее ищите? — Не знал, что у нее есть отец, — еще более недоверчивым тоном ответил мужчина. — А я не знаю, что меня удерживает от того, чтобы вызвать полицию и отдать вас им как подозреваемого в похищении моей дочери, — начиная закипать от подогревающего кровь гнева, заявил Грег. — Так вы ее ищите? — Да, сэр, — ответил мальчик, воспользовавшись минутным замешательством отца. — Это ты играл с ней в прятки? — слабо улыбнувшись ребенку, задал вопрос Хаус. — Играл, сэр, — без запинки подтвердил Эндрю. — И она так ловко спряталась, что я не могу ее найти. — Почему вы говорите, что Рейчел похитили? — вмешался в разговор отец мальчика. — Это совсем не так. — А как? — полюбопытствовал Хаус. — У моей жены, — принялся рассказывать молодой человек, — есть двоюродный брат Лукас, я давно его хорошо знаю. Около года назад он сказал мне, что влюбился, а позже уже и вовсе ни от кого не скрывал, что встречается с приглянувшейся женщиной. А у той есть маленькая дочка, вот эта малютка Рейчел с вашей фотографии. Прежде я не замечал в Лукасе особого расположения к детям. У меня самого трое и они ему не чужие, но он очень холоден с ними. Но любовь, несомненно, многое меняет, и в последние полгода мы с женой часто слышали от Лукаса, что он нянчится с дочерью своей женщины. «Это моя женщина! — хотелось во весь голос крикнуть Хаусу. — И давай как-нибудь покороче о главном!». Но он лишь стиснул зубы и промолчал, не желая терять шанс выяснить обстоятельства похищения Рейчел. Чутье подсказывало ему, что он ступил на горящий след, и у него могут появиться доказательства вины Лукаса. И Грег, напустив на себя предельно спокойный, терпеливый и уважительный вид, превратился в самого внимательного слушателя своего собеседника. Тем более, если не считать именования Лизы женщиной Лукаса, человек не сказал ни слова вранья. Лиза действительно слепо доверяла дочку своему любовнику, и Лукас много времени провел в роли заботливой няньки. — А сегодня утром, — продолжал рассказ родственник детектива Дагласа, вплотную приближаясь к сути всего разговора, — Лукас позвонил мне и попросил часа три-четыре посидеть с Рейчел. Сказал, что пообещал Лизе на весь день подменить няню, которая взяла выходной. Но только что ему позвонил очень богатый, капризный и важный клиент, для которого нужно срочно провернуть какое-то дело, и вскоре после обеда Лукасу будет сильно не до девочки. Лизу он не может подвести, но и отказать богатому клиенту, подпитывающему хлебом и маслом, ясное небо, тоже нельзя. Моя жена на днях уехала с нашими младшими детьми погостить к своей матери, и мы с Эндрю остались вдвоем. Я — учитель первоклашек этой школы, и хотя такому маленькому ребенку, как Рейчел, нечем заниматься даже в первом классе, я все же согласился взять ее к себе на несколько часов. Согласился с большим расчетом на Эндрю, — рассказчик с нежностью кивнул на сынишку, — он умеет занять чем-нибудь младших. А от Рейчел всего-то и нужно было, чтобы она более-менее спокойно посидела на двух уроках, а потом мы отправились бы домой, а еще позже, но не позднее восьми вечера, Лукас пообещал забрать ее у нас. — И он просто привез ее вам? — задал наводящий вопрос Хаус. — И ничего необычного не было в его поведении? — Примерно за час до этого он приехал один и попросил у меня мой театральный костюм короля-льва. У нас в школе есть театральный кружок, и я иногда играю роль этого мультяшного персонажа. Очень редко, на самом деле, потому что у нас много талантливых детей, и нужно развивать их дарования, а не взирать на их полное отсутствие у взрослого, — богатырь сокрушенно покачал головой при этих словах. — Но все же иногда я играю, если дети сообща говорят, что в очередном спектакле о львином семействе король-лев должен быть огромным и сильным. И вот Лукас приехал за этим костюмом, заявив, что хочет немного развлечь подопечную, тем более мультик про короля-льва у нее самый любимый. Он переоделся при мне в театральной гримерке, и, хотя мой костюм как минимум на два размера больше, чем нужно ему, он и вида не подал, что ему чем-нибудь неудобно. Час спустя, по прежнему в костюме, он вернулся с Рейчел, молча отдал ее мне и ушел в гримерку. У меня в это время начинался урок, и я поспешно удалился в свой класс вместе с девочкой. Один урок она отсидела совершенно спокойно, была всем довольна и что-то увлеченно рисовала в альбоме Эндрю. Потом была перемена, пожаловали журналисты. Рейчел и мой сын случайно попали в кадр, а уже через минуту малышка убежала прятаться, телевизионщики пошли снимать класс дошкольной подготовки, и вскоре начался весь этот кошмар. По школьному радио нам всем передали распоряжение очистить коридоры, разойтись по классам и тихо сидеть на своих местах. И я бы очень не хотел еще раз пережить эти часы, даже в относительной безопасности, рядом с сыном, в отдалении от эпицентра событий. Но как пережила эти часы Рейчел и где она, мне неизвестно. Мы с сыном не пойдем домой, пока не найдем ее и не отвезем ее матери. Лукас-то мне говорил, что заберет девочку на час раньше, чем ее мать вернется с работы, так что Лиза и знать не будет об ее небольшом приключении. Последние слова он произнес с некоторым сомнением в голосе, позволяя хрупким и неуверенным модуляциям одержать верх над безмятежным родственным доверием. — Конечно! — саркастически согласился Хаус, несколько раз перебросив рукоятку трости из одной руки в другую. — Лизе незачем знать о том, что Лукас позаимствовал в ее чулане давно забытый прабабушкин сундук! И, кстати, у чулана сегодня нет выходного! — Он отобрал Рейчел у няни? — нахмурившись и сдвинув светлые брови вплотную возле переносицы, учитель перевел метафору Хауса на общедоступный английский. — Он потому и вырядился в костюм короля-льва, чтоб его нельзя было опознать? — Вы способный ученик, быстро усваиваете материал, — похвалил Хаус. — Но есть одна мелочь, которую вы не учитываете. Лукас не способен на такое. Если мы об одном и том же человеке говорим. — Решаясь на крайние меры, человек порой становится неузнаваемым, — заметил Грег. — Но что могло довести его до такого отчаянного, крайнего состояния? — не оставлял попыток оправдать Лукаса его родственник. — Я не знаю наверняка, — признался Хаус. – Но, вероятнее всего, он слишком долго, изо дня в день очень остро чувствовал, что Лиза его не любит. И это его попытка отыграться, ударив ногой в кованом сапоге по самому тонкому и уязвимому в ней. — Забыл сказать, — отдав около полминуты молчаливой задумчивости, сообщил учитель, — меня зовут Леонардо Берсенен. Вы можете рассчитывать на меня. Мы с Эндрю пока только автостоянку не осматривали. — Мы никогда не прячемся на парковке, пап, — вмешался в разговор взрослых мальчик. — Я не раз говорил тебе, Эндрю, — приятельским тоном, без малейшей примеси назидательности, напомнил отец сыну, — что умен не тот, кто повторяет за умным, а тот, у кого есть собственные умные мысли. — К тому же, Рейчел едва ли знает, где в этом термитнике принято прятаться, — весело усмехнулся Хаус. Еще через минуту Леонардо, Эндрю и Грег разошлись, обменявшись номерами телефонов. Отец с сыном собирались еще раз обойти все три этажа школы; Хаус направился к лифту, который отвез его на нулевой этаж — подземную автомобильную стоянку. Не избалованная ярким освещением и не страдающая от излишков площади парковка была почти пустой в этот час. Все автовладельцы при первой же возможности похватали под уздцы своих металлических коней и покинули арену чрезвычайных событий на предельно допустимой скорости. Напольное покрытие, стилизованное под темно-серый мрамор и издающее под воздействием трости характерный каменный звук, еще хранило едва заметные отпечатки колес, но следы эти были остывшими. Из нескольких оставшихся машин внимание Хауса сразу привлек небольшой бордовый микроавтобус с желто-зеленым логотипом Принстонского телевидения на боку и бампере. Дверь в салон автомобиля по чьей-то рассеянности осталась наполовину открытой и теперь словно приглашала каждого желающего взглянуть на повседневную походно-рабочую обстановку создателей оригинальных телесюжетов. Забравшись в микроавтобус и окинув беглым взглядом преобладающий здесь творческий беспорядок, Хаус поначалу не обнаружил ничего интересного. Но, пройдя три шага вперед по салону, возле задних сидений, он увидел стоящую на полу большую плетеную корзину без ручки, на две трети выстланную сушеной травой. Этот неожиданный предмет меблировки, свитый из накрепко пригнанных друг к другу светлых ивовых прутьев, представлял собою нечто среднее между корзиной и колыбелью. От душистой смеси лаванды, пассифлоры, валерианы, а также мелких веточек и шишек можжевельника, веяло умиротворением и покоем, и поверх этой необычной постели распласталась Рейчел. Она спала сладким и беззаботным младенческим сном, не нарушенным ни оглушительной стрельбой, ни громкими разговорами, ни визгом стартующих с места машин. И, глядя на свою спящую дочь, лишь примявшую бледно-розовое платье да ярко-синий свитер с огненно-рыжим котенком на нижнем кармашке и кошачьими следами на верхнем, Хаус просиял от широкой торжествующей улыбки. Ему стало легко и привольно, как было бы взрослому гордому беркуту, выпущенному из тесной клетки и получившему возможность взмыть в высокую синеву бесконечного неба. Им были забыты все травмирующие потрясения и тревоги этого вечера на те недолгие минуты, что он смотрел на Рейчел, присев на одно из задних сидений микроавтобуса. Он с трудом осмеливался верить в такой удивительный конец и в то, что даже брызги дьявольского булькающего варева не попали на его девочку, не оставили на память о себе ни одного ядовито-красного ожога. Нужно было разбудить ее и возвращаться к Лизе, но сменяли друг друга минуты, а Грег всё не мог себя заставить, продолжал любоваться безыскусною картиной спящего и ровно дышащего младенца, не ведающего о происходящем вокруг. У этой сияющей новизной колыбели, столь крепко убаюкавшей Рейчел, уже была своя, с примесью некоторого обаяния история. Хаусу она станет известной неделею позже, а пока эта вещица в его сияющих глазах выглядела лишь занимательной деталью волшебного полотна художника-реалиста. И рождала в нем ассоциации с птичьим гнездом, которое мог построить тот самый легендарный аист, обожающий одаривать людей потомством. На самом же деле в первой половине дня тележурналисты снимали сюжет о нескольких городских знахарях, для которых исцеление больных травами — не дремучий пережиток прошлых веков, а самодостаточная полнота обыденной, ежечасной жизни. И невозможно было отрицать сопутствующих этому традиционному лечению немалых, хотя и переменчивых успехов. С одним из знахарей ведущая телепередачи поделилась личною заботой: ее годовалый сын последние два месяца очень плохо спал, часто просыпался по ночам и постоянно капризничал. Обошли всевозможных врачей, никаких отклонений в здоровье ребенка обнаружено не было. Но малыш как спал кратковременными урывками, так и продолжал соблюдать эту вредную привычку, закатывая с каждым днем все более продолжительные истерики. И знахарь посоветовал колыбель, наполненную сбором ароматных трав, обладающих сонным и успокоительным действием. К настоящей минуте из всей съемочной группы живым и невредимым остался только оператор, и он сейчас сидел в коридоре одной из городских больниц, дожидаясь сведений о своей коллеге, хозяйке оригинальной колыбели. Из всех расстрелянных заложников только она избежала общего для остальных врачебного приговора «мертв», но и ей к утру следующего дня довелось расстаться с жизнью, не приходя в сознание. О ней и ее осиротевших муже и сыне неделю спустя выйдет в эфир местного телевидения трагическая зарисовка с включением в сюжетный видеоряд колыбели из ивовых прутьев. Хаус наткнется на этот знакомый предмет, переключая телевизионные каналы. И вскоре беспокойный малыш станет ценным приобретением в его коллекции благополучно решенных загадок и устраненных аномалий человеческого организма. Но всё это произойдет позже, а пока Рейчел вдруг проснулась, потерла кулачками заспанные глаза и посмотрела на Хауса любопытным и в то же время настороженным взглядом. А как только Грег наклонился над колыбелью, намереваясь взять дочку на руки, любопытство из ее серо-зеленого взора мгновенно исчезло, а настороженный взгляд сменился испуганным. Рейчел села на травяной подстилке, резво попятилась назад и уже через секунду уперлась спиной в узкий овальный обруч колыбели. Хаус тотчас же убрал руки, встал возле своеобразной постели на колени и, не сводя с девочки внимательного взгляда, взволнованно сказал: — Я твой папа, птенчик, — он на мгновение поднял глаза вверх и глубоко вздохнул. — Но ты, должно быть, еще даже не знаешь, что это такое. Так вот, папа — это тот, кто всегда рядом с мамой. Но это опять не обо мне. И мне невероятно повезло, что ты еще очень мала и не можешь задать неудобных вопросов, где я болтался целый год и три месяца и как же я допустил, чтобы чужой дядя спал с твоей мамой. И все же именно я твой папа и уже никогда и никому я не отдам тебя и твою маму. Грег не ждал, что Рейчел что-нибудь поймет из его немного сумбурной и несколько торопливой речи. Он говорил спокойным и ровным тоном, старательно придерживаясь ласковых, бархатных интонаций, которые единственные были способны передать его искренние чувства и добрые намерения по отношению к ней. И тогда, даже не понимая слов, она сможет довериться ему. И Рейчел, едва он замолчал, пленительно улыбнулась, протягивая к нему руки. — Папа, — четко и уверенно сказала она чистым и напевным голоском, словно бы только и ждала подходящего мгновения, чтобы выдать свое самое первое слово. — Ух ты, — изумился Хаус, поднимая ее на руки и сразу же усаживая на левую руку, свободную от трости. Он вынул из ее волос ломкий стебелек лаванды и легонько отбросил его обратно в корзинку. — Потомственная скрытница. Но нет, твоим сообщником в хранении этой тайны я не стану, — он улыбнулся обаятельной хитрой улыбкой заслуженного заговорщика. — Я завтра же обо всем скажу твоей маме. А пока можешь побыть еще немножко ее немым зайчишкой. Рейчел, не переставая улыбаться и пристально разглядывать Грега, крепко обняла его обеими руками за шею. Хаус, испытывая странные, незнакомые и не вполне сформировавшиеся нежные чувства, легко преодолел две ступеньки на выходе из микроавтобуса. Больная нога ничем о себе не напоминала, настолько всеобъемлющим было осознание себя победителем, проезжающим по улицам покоренного города в золотой, парадно украшенной колеснице.