Янтарный меч

Ивар появился у избушки на рассвете, да не один — с телегой. Поразмыслив, Ярина пришла к выводу, что это к лучшему, сопровождать она вызвалась его без помощи ожерелья, своим ходом они добрались бы до топей ближе к вечеру, а на телеге быстрее будет, и тело Милавы не на руках же нести. Пока она устраивалась на выстланном шкурами днище, Ивар уселся на облучок и подстегнул мохноногого конька, заставляя выйти на тропу, а потом и на мощеную полусгнившими досками узкую дорогу. Ехали они молча. Вчерашняя прохлада сменилась по-весеннему ласковым теплом, куда ни глянь, солнце искрилось, переливалось бликами на молодой зелени, между деревьями пестрели первоцветы. Скворцы, зяблики, свиристели перекликались со всех сторон, птичий гомон даже не думал смолкать при появлении людей. Слушай да радуйся, если забыть про цель путешествия. Ярина нахохлилась, подобрав под себя ноги. В голове роились вопросы, задать их она не решалась. Какое ей дело до того, что прирожденный воин вдруг назвался купцом, или как селяне отпустили свою замуж за чужанина. Но от одного вопроса она не удержалась: — Почему ты назвал колдуна кольгримом? Что это за слово? — Настырный домовой исхитрился вручить ей узелок с пирожками в дорогу. Ярина протянула один мужчине. — Так на моей родине зовут черных колдунов, — отозвался Ивар, молча отказываясь от угощения. — От них одни беды. Настоящим чародеем мужчина становится, когда у него борода до живота отрастет и поседеет. Без бороды — какой он чародей! Так, людям голову морочит. Хорошо, Ивар сидел к ней спиной. Ярина прикусила щеку изнутри, чтобы не пустить на лицо непрошенную улыбку. Вроде взрослый умный мужик, вон, сильный какой. А про бороду всерьез говорит. Нельзя считать полноценным воспоминанием то, в котором тебе всего семь, и ты с сестрой украдкой подсматриваешь за приемом. Но Ярина помнила расписные стены и круглые своды, сияние магических светильников и блеск драгоценных камней на богатых одеждах. Когда Сиверу стукнуло двенадцать, отец отвез их всех в Белозерье, чтобы представить своего первенца ко двору. Они с Нежкой были слишком малы, им полагалось сидеть в светелке под присмотром нянек, но это же так интересно, тайком подобраться поближе и хоть одним глазком взглянуть, как веселятся взрослые. Маги выделялись, как снегири среди воробьев. Чародейки все как на подбор были прекрасны: с непокрытыми головами, в платьях, открывающих шею, а у некоторых еще и плечи. Они словно не замечали перешептываний за спиной и завистливо-злобных взглядов боярынь. Чародеев же можно было распознать лишь по нахальному виду. Как Ярина мечтала, как когда-нибудь настанет и ее черед предстать перед ближним кругом, а Нежка уже мнила себя чародейкой. Три месяца спустя, одним туманным утром, мечты обратились в пыль. — Ты не похожа на других варгамор, — прервал ее размышления Ивар. Еще одно незнакомое слово. — На кого? — Волчьи ведьмы. На моей родине молодые варгамор не живут поодиночке, пока не войдут в полную силу. И не подходят к мужчине, если тот разгадал их суть. Не страшно? Ярина чуть не поперхнулась: набрался у местных! Все бы им ведьму в каждой видеть. — Я не ведьма, а леший, — пробурчала она в ответ. — Защищаю здешние места, а лес защищает меня в ответ. Чего мне тебя бояться? Вряд ли Ивар захочет обидеть спасительницу своего сына, но смотрел он странно, словно боролся с неприязнью и гневом. — Но с тобой пришли волки, они слушали тебя. Или ты так уверена в своих силах и моей благодарности, что станешь все отрицать? Ярина вздохнула: вот что с ним делать? — Не знаю, как в твоих краях, а у нас волки подчиняются лешему, а не ведьмам. Если бы не они, вчера меня бы никто и слушать не стал. И не ведьма я, сколько раз говорить. — Ты женщина. Женщина не может быть духом леса. — Почему это? Ивар в ответ хмыкнул. Обернувшись через плечо, бросил добродушно, вдруг сменив гнев на милость: — Я пришлый, но о вашей нечисти наслышан. Они не любят людей, а ты слишком человек. Не ведьма, говоришь? Тогда не твое это дело — торчать сычихой в лесу. Тебе надо о муже заботиться, детей растить. Может и так. Да ведь не было на горизонте мужа или даже парня, который нравился. В детстве, да, она мечтала о красавце-королевиче, а потом стало некогда, выжить бы. Деревенские на нее только как на змеиного заморыша смотрели, да и не думала Ярина о них. Единственный, кто восхитил ее — Тильмар, но нельзя же вздыхать о Нежкином муже. Мысли о семье были тяжкими, тревожными, поэтому и вырвалось злое: — Я уж сама решу, о ком мне заботиться. Ярина тут же устыдилась грубости, но было поздно. — Это не женское дело. Разве у тебя нет отца или брата, чтобы думать? — Мужчину не смутил ее тон. Говорил он без тени эмоций, будто погоду обсуждал. — Я слышала, на Ледяных островах женщины ни в чем не уступают мужчинам, — с горечью возразила Ярина. Ивар, сам того не зная, попал по больному: не было у нее больше ни отца, ни брата. — Или это байки? В ответ раздался тихий смех. Ивар натянул поводья и, повернувшись, смерил многозначительным взглядом: — Нет, всё правда. Но моей родине другие законы. Ты не похожа на тамошних девок, и никто здесь не похож. У вас же принято, чтобы за женщин решал мужчина. Принято. У селян. И во многих старинных родах. Хотя вольнодумство из Арсеи медленно, но верно расползалось по землям, а чародеи своим видом подливали масло в огонь и смущали народ. — Не у всех и не везде, — возразила Ярина, упрямо поджимая губы. И, забывшись, добавила. — Ты что, тоже за свою жену все решал? Ой, дура! Лицо Ивара мигом закаменело. Он отвернулся и хлестнул коня, тот перешел на рысцу, отчего телега затряслась по ухабам, надсадно поскрипывая. — Ивар… — Ярина решилась заговорить не скоро, когда удушливая вина выпустила горло из хватки. Нашла, кем попрекать! — Ты прости меня. Мужчина молчал. До тех пор, пока лесная дорога не сменилась хлюпающей гатью, и пришлось спешиться, телега так и норовила съехать с узкого настила. — Милава сама меня выбрала, — произнес он, мрачно глядя перед собой. — Сама за меня пошла, никого не спросила. Но я сказал ей ждать, пока не вернусь. Мы вместе ехать собирались. А она не дождалась. Веди. На такое добавить нечего. Вот только к чему молодой матери срываться в дорогу? Молоко в голову ударило? Прислушавшись к ожерелью, Ярина повела Ивара по едва приметной тропе к сердцу болот. Нечисть не показывалась. Не было ни единого намека на то, что за ними наблюдают, словно топи лишились жизни: кругом одна черная маслянистая вода да колючий кустарник. Ветер с заунывным воем носился над проклятым местом, будто навеки затянутым тучами. К знакомой поляне они вышли через час, когда угрызения совести разбередили душу так, что Ярина уже хлюпала носом. — Здесь, — шепнула она, но Ивар не слушал, рванувшись к телеге. Пока он осматривал колеса, из трясины высунулась кочка с черными провалами глаз. Оглядевшись, она выложила на траву огромный кокон из тины и грязи, который с зыбким чавканьем всосался в землю, оставив совершенно сухое тело молодой женщины. Кочка исчезла в бочаге прежде, чем Ярина раскрыла рот, собираясь поблагодарить. Она успела заметить рассыпавшиеся по плечам каштановые волосы и смертный отпечаток страха на юном лице, как Ивар рухнул на колени, стискивая жену в объятиях. — Что же ты, огонечек… — хрипло выдавил он. Плечи его затряслись. Ярина отвернулась. *** Тропинка расплывалась перед глазами, слезы текли по лицу, она не успевала их стирать. Брела, не разбирая дороги, и рыдала. Слышать, как Ивар надрывно стонет, укачивая на руках тело жены, было невыносимо. Ярина оставила его наедине с горем, не смея мешать, но у самой успокоиться не выходило. Перед глазами стоял тот день, когда отец с Сивером отправлялись на войну, а мама кусала губы и не решалась плакать, хотя они с сестрой рыдали, не скрываясь. Или как она сама второпях уезжала из дома, подгоняя Марьку. И так жалко было: себя, матушку, Ивара, малыша. Его больше всех: мужчина может найти новую жену, а мать ребёнку никто не заменит. Тропинка вильнула, под ногами оказалась хлюпающая жижа, Ярина даже не успела испугаться. Опомнилась лишь тогда, когда зависла над трясиной, размахивая руками. Колдун держал ее за шиворот, как кутенка. Когда она обернулась, рванул на себя, поставил рядом, на тропу и отодвинулся. — Чего ревешь? — хмуро спросил он. Испуг все же догнал, и рыдания прорвались с новой силой. — Ну-у-у, — простонал колдун, неловко похлопывая ее по плечу. — Перестань. Слышишь? Хватит. Кажется, он относился к той категории мужчин, которые не знают, что делать с женскими слезами. Успокоиться сразу не получилось, Ярина еще отчаянно всхлипывала, размазывая слезы, пока ей в нос не ткнули белоснежный платок. — Прекратишь ты реветь? На, вытрись, — прошипел колдун, неловко отводя взгляд, когда она приняла платок. Мягкий и воздушный, слабо пахнущий мятой. — Отдала ему тело жены? Ярина кивнула, стараясь снова не расплакаться. — Перестань, — повторил мужчина строго. — С чего этот потоп? — Жа-алко. — Жалко, конечно. Но могло закончиться хуже, а так у него остался сын. Ярина расстроенно всхлипнула, не понимая, как быть с пришедшей в голову догадкой: колдун, гроза окрестной нежити, пытался её утешить. Или показалось? Она глянула на бледное лицо: мужчина больше не выглядел смертельно уставшим, даже говорил нормально, хрипел немного, но слова из себя не выдавливал будто из последних сил. Если вчера Ярина была уверена, что он мучается от какой-то страшной болезни, то сегодня это казалось наваждением. Колдун заметил её интерес и поспешил сменить тему, вновь нахмурившись. — Почему ты в сердце топей потащилась? Одна. Ладно, этот горе-купец, к нему болотные не полезут. А если думаешь, твоя висюлька на шее защитит, то ошибаешься. Ушла она так далеко зря, это правда, но чтобы нечисть ее тронула? А нежить в лесу перевелась, даже жуткие сущности в овраге сидели тихо. — Они мне ничего не сделают, — пробормотала Ярина, аккуратно складывая мокрый платок в карман. Постирает и отдаст. — Я их ничем не обидела. — Думаешь, их это заботит? Той одноглазой твари, которая снимает с людей кожу себе на штаны? Или кикиморам? Им не терпится заполучить новую подружку. Может, старому хрычу? Он порастал мхом в одиночестве, а домовые паразитируют на людях! Нечисть не знает привязанностей. Она думает только о собственной выгоде. Не сдержавшись, Ярина тихо рассмеялась. Колдун, сам не зная того, слово в слово повторил высказывание бункушника о людях. Свести бы их вместе да оставить, авось, друг друга переспорят. — Глупый ты, — улыбнулась она, с жалостью глядя на мужчину. И ведь не объяснишь же, что не так сказал — речи произносить Ярина могла со страха или со злости. — Сама, можно подумать, семи пядей во лбу! — огрызнулся колдун, но слабо, без злости. — Учить она меня ещё будет. На тропе воцарилось неловкое молчание, даже ветер стих, не желая тревожить людей. Когда она уже решила попрощаться, мужчина продолжил спокойнее: — Ладно. Пошли. Доведу тебя до телеги, нечего одной шастать. Ярина с радостью добралась бы сама, но отказаться не решилась. С сомнением покосившись на закутанную в извечный темный плащ фигуру, она зашагала по тропинке, ведомая ожерельем. Подозрительно заботливый колдун шёл следом. То кидался на неё, то провожать вызвался, поди разбери, что в следующий раз в голову взбредёт. До телеги они шли молча, лишь когда Ярина повернулась, чтобы поблагодарить, колдун устало потёр переносицу и огорошил: — Я способен признать свои ошибки. Был неправ. Но тебе надо убираться отсюда, здесь не место для дурех, еще и таких наивных. Куда ты ехала? Я выпишу подорожную. Слова благодарности застряли в горле. — Вот уж нет! — Ярина мигом подобралась и отскочила подальше, едва вновь не свалившись в трясину. Если еще седмицу назад она была бы рада отравиться в путь, то сейчас тень погибшей Милавы не давала покоя. Ивар заберет ребенка и уедет, а ее долг выяснить, что случилось. И домовому она обещала! — Тьфу ты, лешачка безмозглая! — в сердцах плюнул колдун. — Грубиян! — Да, — когда он улыбался, то исполосованная щека бледнела до синевы, а шрам наливался алым. — Как прикажешь разговаривать с глупыми упертыми девчонками? Собирайся и езжай, говорю. И ожерелье с собой прихвати. Будешь еще под ногами путаться. Теперь Ярина точно была уверена — уезжать нельзя. Подозрения разгорелись с новой силой, уж не колдун ли все подстроил? И не кинется ли он изводить нечисть, если лес оставить без присмотра. — Никуда я не поеду! — упрямо насупилась она. — Ни тебе, ни твоим людям веры нет. Я за порог, а ты снова за старое? Лесных жителей мучить?! — Да никто их не мучил! — А Дара? — Кто?! — Берегиня! Тут колдун стих. Нахохлился, втянул голову в плечи, и сразу стал похож на облезлого грача, пощипанного кошкой. — Они с ребёнком выжили, я знаю, — хрипло и глухо отозвался он. — Не благодаря тебе! — Ярина в запальчивости едва не кричала. — Ты бы их спалил, если бы не водяной! — Я их пальцем не тронул! — Мужчина рявкнул так, что она отшатнулась, ударившись спиной о телегу. Мгновение колдун буравил ее злым взглядом, а после махнул рукой и быстро пошел обратно, вскоре скрывшись из виду. Ярина так и осталась стоять, растерянная и потрясенная. Русалкам она верила больше, а колдун явно чувствовал себя виноватым, когда она напомнила про печальную участь берегини. С другой стороны, почему он так яростно кричал о своей невиновности? Размышления прервал Ивар. Он нес завернутое в плащ тело Милавы на руках, прижимая к груди. Трепетно и бережно уложил на шкуры. Ярина устроилась рядом на облучке, не зная, как утешить. Да и найдутся ли слова для потерявшего любимую жену? — Ты похоронишь ее здесь? — она наконец решилась разрушить тяжкую тишину. — Местные не хоронят мертвых. Сначала сжигают, а пепел закапывают, — отстраненно откликнулся Ивар, понукая лошадь свернуть с наезженной дороги в лес, к избушке. — Почему? Я видела капище. Значит, волхв тут живет. — Это ты у кольгрима спроси. Мне сказали: «нельзя». Ваши местные мруны могут появиться. Больше ничего не знаю. — Она бы посмеялась, если бы знала, что ее будут хоронить, как на моей родине хоронят только княжон, — добавил он тихо. Когда Ярина спустилась на землю перед частоколом, Ивар ухватил за руку, едва ли не силой поворачивая к себе. — Приходи вечером в деревню, на похороны, — попросил он. — Ты спасла Орма, у тебя есть право проводить ее в последний путь. Даю слово, тебя никто не тронет. Придешь? Ярина кивнула. *** — Дедушка, — первым делом спросила она, войдя в избу, — отчего местные своих покойников сжигают? Домовой, возившийся с хихикающим Ормом, обернулся и задумчиво почесал бороду. — Дык Дивья Пустошь же! Тут, небось, везде поле битвы было. На крови и лес вырос, и топи на месте старого жальника, отсюда и название. Мрунов тут видимо невидимо развелось в те времена, леший сказывал. Уж он плевался! Говорят, ежели покойника целым закопать, он вылезет и пойдет бродить. Потому и жгут. Ты о том лучше водяного спроси. Как съездила-то? — Все в порядке. Расшалившийся Орм радостно заверещал, когда она подошла ближе, и попытался показать трюк с засовыванием в рот пятки. На козьем молоке к нему за день вернулся румянец. Ярина не смогла сдержать улыбку. — Ивар попросил, чтобы я пришла на похороны, — продолжила она. Вопреки ожиданиям домовой причитать не стал. Деловито уселся на лавку и глянул на нее. — Пойдешь? — Пойду. — Эдак тебе ночью возвращаться придется. Ярина пожала плечами. В лесу она чувствовала себя свободно, если кого и стоило опасаться, так это людей. Вряд ли нежить из оврага снова полезет. — Попрошу волков проводить. — Нож возьми, — хмуро посоветовал домовой. — Черепушку тебе не предлагаю, только местных злить да колдуна смешить. Лежавший на столе череп, которого на частокол не вернули, скорбно клацнул зубами. Огонь в пустых глазницах еле теплился, похоже, Гаврюша страдал, что не смог защитить хозяйку. Интересно, а могут ли подобные сущности испытывать эмоции? В теории магии Ярина не разбиралась. Она боязливо погладила череп, пытаясь утешить. Кость была теплой, словно полированной. Подумаешь, человеческая! Те, кто носили похожие черепа внутри головы, они гораздо опаснее. Торопий одобрительно хмыкнул. — Дедушка, а почему ты ему такое имя странное дал? — Хозяин мой прежний, большой любитель заморского, — пояснил он. — Он челядь на свой манер называл. Тут домовой спохватился, соскочил с лавки, потянул Ярину за штаны, заставляя встать. — Чего это я, старый! Лясы точить опосля будем. Собирайся! Солнце к горизонту, а тебе еще идти. Чтоб до деревни добралась засветло! *** Капище притулилось неподалеку от села, на пологом холме, у которого словно великан исполинским мечом снес вершину, оставив ровный срез. Мрачное место, совсем не похоже на то, что было в Белом Бору или ненавистном Заболотье. Пятеро Охранителей, выдолбленные из черного, будто оплавленного камня, расположились полукругом, ликом к вошедшим. Ох, и суровы были эти лики! От них веяло древностью и мощью. Белое пламя плясало в чашах, которые идолы сжимали в каменных ладонях, отбрасывало причудливые тени. Краду — высокую просмоленную кладку из дров — сложили в самом центре: огромная, тело Милавы на ней казалось совсем худеньким, одиноким. Волхв так и не появился, зато колдун был тут как тут. Собрались и все селяне, но снова ни одного ребенка. Ярина неловко притаилась у входа, чтобы не привлекать внимания, она то и дело ловила на себе настороженные взгляды. Враждебности поубавилось, но жители все равно держались подальше, а Ивар, стоявший возле костра, наоборот, поманил ближе. — Пришла… — на его поникших плечах словно лежала непомерная ноша, хотя в голосе слышалось облегчение. — Я же обещала, — печально улыбнулась она, переводя взгляд на костер. — А где волхв? Никого в белых одеждах поблизости не оказалось. Но при таком древнем капище обязан быть служитель. — Здесь нет волхва. — Колдун черной тенью вырос рядом. — Обряд буду проводить я. — Я не дам кольгриму вести мою жену через вашу темную дорогу! — взвился Ивар. — Ты дуришь людям головы, а она заблудится! Колдун поморщился, закатив глаза: — Ты видишь здесь кого-то, кто способен завершить обряд? Может, сам попробуешь? — Ивар, не надо… — не выдержала Ярина, осторожно положив ладонь на сжавшийся кулак. — Он прав. Мужчина с ненавистью глянул на колдуна и отвернулся, резко вырывая руку. Тот в ответ только головой покачал. — Если готовы, начинаем. Ивар в последний раз склонился над женой: гладил ледяное лицо и шептал что-то. В последний раз коснулся губами лба. Уже уходя он снял с запястья одно из обручий и через силу кивнул колдуну. По мановению руки люди отпрянула, белое пламя хранителей с гулом взметнулось в закатное небо. Тяжело душе одной идти на ту сторону: через реку Смородину, по Калиновому мосту, вдаль по темной дороге. Провожает ее белокосая дева — Переправщица. Ведет она душу не весь путь, часть нужно пройти самому, и тяжела та дорога. Если человек был сильным, добрым — преграды не страшны. А если с черным сердцем пришел он на темную дорогу или сомнения его не оставили — собьется и будет кружить вечно в кромешной тьме. Волхв должен заставить душу позабыть горести, дать силу пройти до последнего перекрестья, где расступается мрак. И Переправщица берет плату за работу кровью, выпивая из нее магию. Чем сильнее волхв, тем легче путь. Милаве не повезло. С ладоней колдуна сорвались потоки огня, змеями обвили краду, вмиг скрыли лежащее тело. — Мила-ава-а, — надрывно закричала ее мать, бросаясь к костру. Староста едва успел перехватить тучное тело. — Дочка! — причитала она, обвисая в его руках. — Доченька моя! — Веша, не надо, — староста пытался ее удержать, к нему подскочили еще двое. — Ты мешаешь. Огонь ревел, вздымаясь в небо, дым раздирал горло, ел глаза. Ярина не могла сдержать слез. Поэтому едва не упустила из виду мелькнувший в пламени тонкий силуэт и взметнувшиеся белые косы. Колдун пошатнулся, несколько человек кинулись к нему, придерживая, но он продолжил лить пламя с ладоней в костер, пока тот с шипением не погас, словно невидимая рука окатила прогоревшую краду водой. — Все, — устало выдохнул мужчина, утирая пот со лба трясущейся рукой. — Получилось. На рассвете похороните. — Эк вы, господин, — с беспокойством покачал головой староста, выпуская тетку из объятий. — Каждый раз как последний выкладываетесь. — Ничего, не надорвусь, — просипел колдун. У него подкашивались ноги, но он упрямо стоял. Ярина непонимающе уставилась на него: этот у них еще и вместо волхва? Ивар, глядевший на пепелище, стряхнул оцепенение и зашагал сквозь толпу к воротам. — Стой! — раздался хриплый оклик. Мать Милады, еще недавно заходившаяся воем, решительно поднималась на ноги. — Куда это ты? Следы скорби на покрасневшем лице исчезли, сменяясь деловитостью. — Пора тебе другую жену найти, раз одну погубил. Ивар замер, неловко повернувшись к теще. Сквозь непроницаемую маску на лице на миг проступила растерянность. — Веша, не надо. Рановато еще, — староста осторожно дернул ее за рукав, но баба вырвалась громогласно продолжила. — Рановато? Он один собирается моего внука воспитывать? Еще приведет в дом какую-нибудь убогую. Нет уж, мы родичи, мы в праве ему новую невесту дать! Тетка рванулась к толпе руку вытащила оттуда девку. Та молча упиралась, не поднимая головы. Такой же густой каштановый оттенок волос, как у Милавы, то же круглое лицо, но Ивар глянул на нее с открытой неприязнью, видно, не по сердцу ему пришлась схожесть с любимой женой. — Меньшая моя, Слада, — провозгласила тетка. — Нет, — веско бросил Ивар. Люди, до того равнодушно наблюдавшие за происходящим, удивленно зашушукались. — По нашим традициям, коли у жены есть немужние сестры, одинец должен взять одну из них и о ней позаботиться. — Староста выступил вперед, делая страшные глаза готовой заскандалить бабе. Не лезь, мол. В глухих бедных селах бытовал такой обычай. Но злость на лице Ивара говорила о том, куда он готов отправить возможных родичей, решивших не выпускать богатство из рук. Не уступит он. Староста, словно не замечая, продолжал увещевать: — Сам посуди. Дитёнок твой мал совсем, ты в разъездах, тебе жена нужна. Она бы дом вела, хозяйство, о сыне заботилась. Слада — девка хорошая. И сродная твоему Орму, опять же. Не чужая. Слада на миг подняла голову, во взгляде полыхнула и погасла брезгливость, но Ярина успела заметить это прежде, чем та опять уставилась в землю. Хорошо бы Ивар не согласился, иначе ребенка ждет незавидная участь. Встревать она не решилась, но в этом и не было нужды. Мужчина одной фразой обрубил споры на корню, глядя надменно. Так отец однажды глядел на соседей, когда те пришли объяснять, что добытым в лесу нужно делиться: — Нет. Когда Милава со мной отправилась, вы ее знать не захотели, до тех пор, пока не поняли, что она не за оборванца вышла. Сейчас вон как поете? Да я болотной нечисти скорее ребенка доверю, чем одному из вас. — Да кому твой медвежонок нужен? — визгливо сорвалась Слада. — Кто его любить будет? Любят своих, родных, а не по лесам нагулянных! — Слада! — ахнула мать, бросившись к ней, но девка гневно продолжила: — Иди, ищи ту, кто его полюбит! И тебя заодно. Может, кикимору в жены возьмешь али ведьму?! Хлесткая оплеуха заставила ее задохнуться, тетка все же ухватила дочь за косу. Слада завопила. Сердце кольнуло нехорошее предчувствие. Ярина перевела взгляд на мужчину, тот, не мигая, смотрел на нее, по лицу плясали отблески белого огня. Визг Слады смолк, но Ярина словно оцепенела: Ивар шел через поляну, задумчивость его исчезла, сменившись решимостью. Девушка попятилась, когда он остановился в паре шагов, но не успела рта раскрыть — остолбенела, сраженная словами: — Будь моей женой, маленькая варгамор. На протянутой ладони сверкало обручье с рубинами. Алыми, словно кровь.