Янтарный меч

Ярина исцарапала лицо, пока бежала сквозь дремучие заросли. Лесу не нравилась непрошеная гостья, он не хотел укрывать ее от посторонних глаз. Вот и подсовывал на пути коряги и колючки. Нельзя было останавливаться в деревне, но после долгой скачки она с ног валилась от усталости. Дурында! Понадеялась, что за звонкую монету пустят на ночлег и не станут расспрашивать, куда спешит одинокая девица. До этого она осторожничала, избегая сел, и беда обходила стороной. Стоило лишь раз ошибиться, как духи, награждающие удачей при рождении, решили, что на ее долю отсыпано маловато тумаков. Теперь кобылка и нехитрый скарб остались поживой для селян. На диво злобных, будто они лютого зверя поймали. Иначе объяснить промах не получалось – рассчитывалась Ярина мелкими деньгами, не давая подумать, что в худом кошеле есть чем поживиться. Старая добрая Марька была в летах: на такой лошади не пахать или по дорогам разъезжать – только на живодерню... Тем более она наврала про семью, якобы ждущую в Приречье. Что она им сделала? Почему ее загоняли, словно дикого зверя? Ведь не надругаться хотели – убить. Под ноги угодила коряга, и Ярина не выдержала – споткнувшись, покатилась вниз. Пуговицы с кожуха тренькнули, отлетая. Тяжелое некрашеное полотно рубахи жалобно затрещало. Или это были ее несчастные кости? Расклятущий овраг, чуть не угробив, спас жизнь – голоса теперь раздавались далеко слева, постепенно стихая. То ли правда удалось сбить преследователей, хотя через лес она ломилась напролом, как медведь с болячкой в ухе, то ли селяне не желали приближаться к яру. В другое время Ярина и сама бы к нему близко не подошла. Стоило открыть глаза, чтобы в этом убедиться. Лес кончился внезапно, будто не желая касаться оскверненной прогалины, под изрезанными колючками пальцами скрипела черная выжженная земля. Плотная, словно ее тысячи коней топтали. Даже без магического чутья ясно – место дурное, от таких держатся подальше и ненастными ночами, и сияющим днем. Колени дрожали, но она упрямо поднялась, кое-как вытирая рукавом разорванной рубахи кровь с лица. Солнце угрожающе тянулось к горизонту, скрывшись за верхушками вековых сосен. В темноте из оврага полезет незнамо что, и встречаться с ним Ярина не хотела. Подняться-то дело нехитрое, но попробуй, заберись наверх, когда у тебя руки трясутся, а за оврагом ждет враждебный лес. Уж лучше переночевать в чащобе по соседству с упырями, чем украсить сук какой-нибудь осины возле деревни или познакомиться с обитателями оврага. Ярина карабкалась наверх, то и дело вновь скатываясь на сырое дно. Упорства ей было не занимать, поэтому прежде чем соседом в ее вынужденном убежище стал сумрак, она выбралась и, не оглядываясь, кинулась в чащу. Спеша оказаться как можно дальше от проклятого места. За спиной неотвратимо начинали клубиться тени, от которых веяло могильным холодом. Оставалось одно - не замирать. Упасть бы лицом в землю, притвориться корягой, но Ярина знала – после этого она не встанет. Или встанет и присоединится к развеселой компании упырей. А то и чего похуже. Тени надвигались. Они примеривались перед прыжком, оценивали остатки сил жертвы. Мруны так не могли, их не интересовали человеческие эмоции, они просто хотели есть. А эти наслаждались ужасом. Укрыться было негде, дыхание клокотало в груди, но Ярина неслась дальше, понимая, что вот-вот упадет замертво. Жаль, чересседельная сумка с ножом осталась на Марьке. Против чудовищ из мрака не спас бы даже легендарный меч из солнечного камня, творение великого Оружейника, но он помог бы оборвать ее жизнь, не дать тварям поживиться страхом и болью. Безрадостные мысли мелькали всполохами, пока она из последних сил бежала и мечтала о реке, которая не могла появиться в чащобе. Ведь порождения оврага, как и все ночные твари, не сумели бы перебраться через проточную воду. Спасение пришло внезапно – лес расступился. За высоким частоколом застыла изба: темная, мертвая. Тишины Ярина не боялась, она и селян бы сейчас не испугалась, лишь бы не оказаться во власти того, что ступало за ней по пятам. – Помогите! Пожалуйста, откройте! – сорвался с губ истошный вопль. Ворот не было, она замолотила по частоколу, в кровь сбивая руки. – Пожалуйста! По лицу катились слезы. С десяток раз за весь путь Ярина представляла свою смерть и воображала, что сумеет встретить Переправщицу с достоинством, уйти без лишних жалоб, но за спиной стояла не белокосая дева, готовая увести по темной дороге. А то, что изменит, уничтожит безвозвратно, и с этим нельзя было смириться. Она умоляла и не слышала, как ожил лес, наполняясь звуками. Внезапно частокол под ладонями исчез, чтобы появиться уже за спиной. Неведомые хозяева избушки сжалились и откликнулись на зов. Только Ярина не успела этого понять – впервые в жизни она потеряла сознание от пережитого страха. *** Обычно в сказках прекрасные девы приходят в себя с первыми лучами солнца в объятиях у красавцев королевичей. Ярина ничего не имела против такого развития событий. Увы, очнулась она на стылой весенней земле, с которой едва сошел снег, и не под пение жаворонков – под глухие завывания из-за частокола. Вряд ли обморок продлился дольше пары минут, но тело ломило, пальцы оледенели и едва гнулись. Насилу поднявшись на предательски дрожащие ноги, девушка бегло осмотрела появившиеся ворота, которых еще недавно не было; двор, здоровенный для лесной сторожки. Да и мрачная изба, такая же мертвая, как на первый взгляд, больше подходила не охотнику, а чародею-отшельнику, который явно решил затаиться. Небось пожалел, что впустил незваную гостью. – Есть кто-нибудь? Ответом стала звенящая тишина. Зубы клацнули, пришлось изо всех сил сжать челюсти. Ярина дрожащей ладонью отерла залитое чем-то липким лицо и недоверчиво уставилась на пальцы – это надо, так оцарапать лоб! Рана пустячная, но кровила сильно, а под рукой ни одной завалящей настойки, запасы остались в сумке, сумка – в деревне, будь та трижды неладна. На подгибавшихся ногах девушка двинулась к крыльцу, надеясь дозваться таинственных хозяев. Добротная дверь оказалась заперта, сквозь окна не удалось разглядеть даже очертаний комнаты. Материал на окошках был на диво: не холстина или бычий пузырь, как в крестьянских избах, не слюда или дорогущие пластины горного хрусталя, а идеально прозрачная поверхность, гладкая и прохладная. Но сейчас у Ярины нашлись дела понасущнее, на робкий стук никто не отозвался, пришлось взять себя в руки и начать действовать. Сперва поискать колодец – умыться не мешало. Судя по неясному отражению в оконце, ее сейчас и кикиморой нельзя было назвать, те бы оскорбились сравнению с таким чудищем. Колодец обнаружился за поленницей, но уж лучше бы его не видеть: от одного взгляда свалявшиеся в колтун волосы встали дыбом, а язык прилип к нёбу. И ворот и оголовок были сделаны из костей, плотно подогнанных друг к другу, сразу ясно – без магии не обошлось. Крыша затейливо украшена человеческими черепами. Пожелтевшие от времени, они скалились в ночную мглу. Хорошо хоть не светились. Ярина отшатнулась, подавив желание начертать перед лицом охраняющий знак, но справилась с собой и шаг за шагом двинулась колодцу. Даже если есть причина бояться неведомых любителей диковинок, хуже, чем в лесу, вряд ли станет. Ведро, хвала богам, самое обычное, стояло рядом, с прилаженной к ручке веревкой. Девушка, недолго думая, плюхнула его в колодец, внизу звонко булькнуло, разгоняя отзвуком веющую жутью тишину. Ворот шел легко, хоть убедить себя взяться за костяную ручку сразу не удалось. Зато Ярина напилась вволю, аж зубы свело, до чего вода была сладкая и холодная. Потом долго отфыркивалась и шипела, промывая глубокие царапины на лице и ладонях. Теперь кроме усталости в разум просачивались и другие ощущения: страх не вернулся, за вечер она набоялась столько – на год вперед хватит; но холод, почуяв, что жертва вновь приходит в себя, с радостью впился в тело тысячей иголок. Весна нынче была промозглой, а ночи – по-зимнему студёными. Вздрагивая и ежась – вода попала за разорванный ворот рубахи, отчего ткань мерзко липла к телу – Ярина вновь повернулась к будто застывшей в ожидании избе. – Спасибо, что пустили! Не дозволите ли переночевать в доме? Отплатить мне нечем, но я отработаю. Я могу... – Чего орешь, оглашенная? – раздался хриплый неприветливый голос. С крыльца на нее взирало косматое существо, поблескивая в темноте алыми глазками. – Сначала спаси ее, потом в избу пусти, – продолжило недовольно бормотать оно, – мож, тебя еще и накормить да в баньке попарить? – Не мешало бы, – спокойно откликнулась Ярина. Домовых она не боялась, всегда относилась с почтением. Что хранитель дома ей не рад, ничуть не удивляло – она и вправду ввалилась среди ночи, наверняка перебудив своими воплями лесных обитателей. – Ишь, наглая! Вы, дуры деревенские, шляетесь где ни попадя, еще требуете чевой-то. Много чести тебе. На "дуру деревенскую" Ярина обиделась: пусть она и жила почти десять лет в Заболотье, но появилась на свет в городе! Она уже открыла рот, чтобы возмутиться, но догадалась – домовой принял ее за одну из местных. Вот только как убедить его в обратном? Начнешь отрицать – не поверит. – Тогда зачем ты меня спас, дедушка? – пряча улыбку, поинтересовалась она. Тот не смутился и выдал: – Ежели бы они тебя рядом схарчили, кому хуже-то было б? Ходют тут всякие, оттирай их опосля от забора. На дворе переночуешь, не сахарная. Дедок не желал сменять гнев на милость, и Ярину передернуло, стоило представить, какое живописное пятно красовалось бы на заборе, если бы не чудесное спасение. – А что, дедушка, – вкрадчиво начала она, – есть ли другие веси окрест леса? Поприветливей. А то я с Пожарищ еле ноги унесла. Домовой поднял косматую голову, оживился, и следующий вопрос прозвучал гораздо радушнее: – Ты откудова будешь? – Из Белого Бора. – Перед отъездом мать строго-настрого наказала не сообщать о себе никому и ничего, но нечисть обманывать смысла нет, лучше уж полуправда. – А звать? – Ярина. Вряд ли домашний дух прознает, за какими бесами ее понесло за тридевять земель, и сможет кому-нибудь разболтать. Домовой нахмурился, что-то припоминая, а спустя миг посветлел лицом: – Далеко-о ты, девка, забралась. Изволь, заходи. Был я в Белом бору. Много весен утекло с тех пор. Дверь отворилась беззвучно. Ярина, еще не в силах поверить, что ночевать будет не во дворе, ступила в теплые сени. Знакомый с детства аромат трав окутал мягким платом, вырывая тихий вздох и пробуждая неурочные воспоминания. – А хозяин против не будет? – осторожно спросила она, смаргивая непрошенные слезы. – Нету хозяйки, – погрустнел домовой и тут же засуетился, подгоняя. – Иди в горницу. Я тебе поесть соберу, баньку истоплю. – Сам-то ты кто будешь, дедушка? – успела крикнуть Ярина вдогонку, переступая порог чистенькой просторной комнаты. Та встретила ее теплом и мягким сиянием трех волшебных светильников. Мощные колдовские предметы делали чародеи прошлого, сейчас если остались умельцы, уж точно не в Дивнодолье, где царские посланцы землю рыли, обещая золотые горы за утраченные знания. – Торопий я. Или дед Тороша, как сподручнее, – раздалось из-за печи вместе с грохотом котелков. – Грейся, покудова я перекусить соображу. Сказывай, чего в мире деется. Ярина прильнула к печке всем телом, стараясь не закрывать глаза и не сползать на лавку – если она сейчас сядет, то ни ужин, ни баня ее не дождутся. – Дедушка Торопий, а можно я тебе завтра все расскажу? – взмолилась она. Глаза домового сверкнули из-под заросших бровей, но он хмыкнул, расставляя миски: – Иди ешь, горемычная. Ярина осторожно, переступая через нарядные, благоухавшие свежестью, половики, прошла к столу и уселась на краешек лавки. Горница сверкала чистотой: блестели натертые полы, печь красовалась свежей побелкой, а недавно расписанные миски – мудрёным узором. В такой красотище поневоле почувствуешь себя замарашкой. Баня должна была это исправить, а пока девушка обратила внимание на скромный ужин. Первой под руку попалась кружка с малиновым киселем, Ярина не успела опомниться как выхлебала половину, потом принялась за щи, пустые, на грибах, но такие вкусные, аж сводило живот. В последний раз перекусить довелось вчера утром: она, не слезая с лошади, умяла краюху черствого хлеба с солониной, и теперь любая горячая еда казалась пределом мечтаний. Когда на дне миски осталось морковное крошево, которое девушка принялась остервенело соскребать, обнаружилось, что домовой сердобольно пододвинул к ней тарелочку с пирогами, явно приготовленными для себя, такими маленькими они были, и смотрел так жалостливо, что краска бросилась в лицо. – Спасибо, дедушка, сыта я. Нашлась, умирающая с голоду! Объела хозяина, не для гостей же он щи готовил! Обмануть домового не получилось, тот лишь головой покачал, но не стал настаивать. – Иди-ка ты в баню, я тебе одежу припас, а свою там брось, дюже грязная. Идти никуда не хотелось. Она бы прикорнула прямо здесь, за столом, но лучше вымыться сразу, иначе завтрашний день начнется с приступа чесотки, поэтому Ярина через силу поплелась во двор. Баня обнаружилась слева от крылечка – из трубы низенького бревенчатого домика валил дым, и девушка поспешила туда, на ходу стаскивая кожух. Как ни восхитительно окунуться в ворох щекочущих нос ароматов багульника, ромашки, липы, затягивать не стоило. Ярина мылась, не давая себе расслабиться. Дольше всего пришлось провозиться с волосами, в которых запутались веточки, отчего голова стала похожа на раздербаненный веник. Наконец, в чистой, как по ней шитой, рубахе, полушубке и валенках, надетых прямо на босу ногу, она вернулась в избу, разомлевшая и счастливая. Домовой постелил ей на печке, видно не желая пускать в комнату хозяйки, но Ярина вымоталась так, что готова была отключиться и на лавке, поэтому без единого слова забралась под одеяло и тут же уснула под неумолкающую колыбельную ветра за окном. Как было бы прекрасно после тяжких дней пути проспать до полудня! Мечтам не суждено было сбыться: едва солнце выползло из-за холма, а первые лучи еще не решились проникнуть в горницу, ворота содрогнулись.