Карантин II: Волшебство.

Дорога домой Ивану показалась нестерпимо долгой, как будто возвращался после блокады и захвата Берлина. Правда, теперь с американским «трофеем» на руках. Скрипучая калитка, дорожка-мостовая, тени кучерявых яблонь и слив. Альфред, всматриваясь в темнеющее небо, зацепил взглядом рукава веток над головой, в просветах которых играло солнце. Над домом нависал вековой каштан с обгорелыми листьями, на толстых ветвях которого держались канатные качели с деревянным сидением. Они соблазняли юношу вырваться из рук Брагинского и повиснуть. Даже протянулся к ним, а в глазах — детское счастье! — Ох, ради Бога, сделай вид, что не заметил, — Россия поспешно поднялся по крылечку и остановился у двери, закрывая собою обзор к качелям. От дома — жар. — Не думал, что у тебя бывает так знойно, — Америка вытер пот со лба. — Я тоже. Поэтому в московскую квартиру пока ни ногой, — отозвался русский, разыскивая по карманам ключи. — Здесь хоть того смога нет, который обволок весь город. Точно! Янки и забыл про последние новости о России: аномальная жара и пожары, особенно в Европейской части. В самом доме духота как в печке. Иван бросил гостя на пол и побежал открывать окна. Стены накалились. Америка возмутился на столь явную грубость, но когда и половицы не порадовали холодом, прекратил. — Да что ж такое? Неужели и ночью прохлады не будет?! — зароптал Иванушка, суетясь и распахивая всё что можно. — Как же я устал, — пожаловался и Альфред. Принюхивался — сухим деревом пахнет и… краской? Острый запах, неужели свежая покраска? В такое пекло? — Кто бы говорил! — голос Ивана из ближайшей комнаты. Утомленный дорогой гость сам пополз к нему в спальню. Но Брагинский не пустил нагло порывающегося в кровать Джонса. Поймал на полпути. — Лежать! Только недавно постель поменял. Куда ты такой грязный собрался? И вообще, для тебя — диван! Россия потащил его в гостиную и указал на место — довольно пестренький диванчик. Потом отправил в ванную. Но в суете не рассчитал сил и толкнул гостя так, что тот с грохотом провалился в саму ванну, свесив ноги на краю, да приложился затылком. Ванечка виновато ойкнул и, недолго думая, включил холодную воду, чтобы привести Америку в чувство. А тот никак не ожидал падения, но в глазах потемнело, когда холодная струя воды обрушилась на голову. — Ай! Бр-р! — Джонс не мог говорить под струёй, так же как и дышать, только булькать. Еле-еле отбил душевой шланг в сторону и теперь вещал: — Полегче, грубиян, утопишь же! Сейчас я очень-очень нежный и хрупкий, — возмущался Ал, претерпевая натиск. — Как хрустальная ваза или котёнок? — тихо рассмеялся Брагинский, но больше не издевался над своим «ненаглядным» соперником и выключил воду. — Мне промяукать или разбиться? — Ал, естественно, был недоволен. Мокрая одежда противно прилипала к коже. — Фу-фу-фу! Решился пошипеть. Стягивал с себя галстук, потрепанный после драки с Англией, но не особо удачно. России не пришло в голову извиниться за насмешку, напротив, улыбался и дальше. Наблюдал за столь редким гостем, как дитя за букашкой в своем доме. Джонсу стало не по себе от его внимательного и заинтересованного взгляда. Вдруг начнет играть? По-детски жестоко. Он редко дрожит перед Иваном, обычно от его поступков бросает в жар или холод, но не сейчас. Тревога проникла в душу: Америка в доме самой непредсказуемой страны в мире один на один в ванной комнате. Россия заискивающе смотрит на него сверху вниз и, должно быть, замышляет что-то неладное. Страшное осознание! А вокруг нет публики, чтобы отыграть роль супергероя и убежать спасать мир. И чем дальше он убежит от злодея Ивана, тем лучше. Джонс сглотнул. Что делать, пока Брагинский что-нибудь не сделал с ним? Ну же, соображай! Россия, ничего не говоря, вдруг потянулся к растянутому узлу галстука на шее Америки. — НЛО!!! НЛО в зеркале! — резко возбудился Альфред, лихорадочно указывая пальцем на стену. Аж запыхался. Джонс надеялся воспользоваться случаем к бегству, но не тут-то было. Ваня лишь застыл оглушенный с протянутой к нему рукой и широко открытыми глазами. План провалился. — Головой ты хорошо приложился, однако, — без улыбки заключил Брагинский. Америка устыдился и почесал свою шишку на затылке. Потупил взор: — Ты что-то хотел сделать со мной или мне показалось? — признался в страхе. Россия удивился недоразумению. Хорошо бы развеять заблуждение. Но Альфред напуган, и лицо Иванушки самодовольно засияло. Черт дернул сказать: — Да, хотелось, — откровенный ответ России в купе с хищным взглядом сильнее взволновал Америку. Палец Брагинского подцепил петлю галстука и развязал узел. Далее — рубашка. Иван по-хозяйски расстегивал пуговки. У Америки челюсть отвисла. Перестал что-либо понимать вообще. Если бы над ним нависал Франциск — там все ясно и можно смело бить по наглой похотливой роже. А тут ничего не понятно, а ударить, значит напроситься на ответный хук. Да и не наблюдал он за Иваном пошлых заигрываний с кем-либо. Дыхание перехватило от неизвестности. Как будто первый раз увидел корабль пришельцев! И жутко, и удивительно, только в случае с Иваном разве что не круто. — Нет! Что ты задумал?! — Америка не выдержал столь наглого натиска, забрыкался. — Не дергайся! — Не-е-ет! Россия, ты шутишь? Не пугай меня! Отдай! Отдай штаны! Куда ты их с меня? Да, я трусов не надел, потому что не помню, куда их засунул после того, как ночевал в твоем спальнике. Не смотри так укоризненно, ну не рассчитывал, что кто-то будет меня раздевать. Ответь, чего молчишь? Альфред чуточку успокоился, когда пыл Ивана поубавился. Всего лишь размундирил и отстал. Вот это забота! Граничащая с сердечным приступом у опекаемого. Россия разыграл его, глупенького, и Америка по-детски обиделся. — Я не просил помощи, — огрызнулся тот, поджимая ноги к груди. — Тем более, такой. Ваня продолжал играть в молчанку, что сильнее пугало и раздражало. Боже, да что у этого человека на уме? Чтобы снять напряжение в воздухе, Россия взял гель для душа, посмотрел на флакон, потом на свою живую игрушку. Усмехнулся. Джонс скривился: как спастись от его забавы? Быть куклой в его руках очень сомнительное удовольствие. Особенно, когда Брагинский так резко поменялся в своем состоянии. Безумец! — Я сам! Ал выхватил гель. Тогда Ваня достал душевой шланг и грозно направил на пленника. Другая рука легла на вентиль крана. В глазах — предвкушение. — Буль-буль! — из его уст прозвучало как «шах и мат». Америка не успел возмутиться или взмолиться, холодная струя не только заставила заткнуться, но и очки смыла с носа — они грохнулись в ванную. — А-а-а! Холодная! Совсем-совсем! — возмутился Ал, защищаясь от струи руками. Хоть и приятно окунуться в прохладу после жаркого дня, но не в такую ж ледяную. — Терпи. Ты хочешь, чтобы сразу теплая потекла? — Да! — Так не бывает. Помимо извечной темы дураков и дорог в России есть еще одна такая же вечная с сантехникой. — Бывает, — Джонс успокаивался под теплеющей водой. Кроме того, Иван заговорил, что утешало. А то молчит, и гадай, что к чему. — Только не у меня. А если включить телевизор в гостиной, то еще и током бить будет, — предупредил Брагинский и протянул ему шланг, а сам, тем временем, утянул упавшие очки-Техас к себе в карман. — Так, мой ненаглядный товарищ, будешь мыться или просто сидеть собрался? Америка же завис: размышлял над инженерной мыслью, связанной с водопроводом и электропроводом. И даже не заметил, что что-то потерял. — А? Да, — отозвался тот, выполняя все команды русской нянечки. — Может сам водопровод стоит заземлить? Всё, отныне ему этот кран покоя не даст. Если Англию волнуют извечные вопросы мироздания, из-за которых он ночами не спит, то этого парня — технические идеи. — Скорее заменить, но мне как-то не до него, — признался Иван да осторожно присел на край ванны. Устал. И самому захотелось нырнуть под холодный душ. Джонс вдруг посмотрел наверх на трубы, но вдруг — трусы! Белые кружевные с маленьким розовым бантиком посередине. Висели и сушились. Аж отпрянул. — Твои или… и-или у тебя есть девушка?! — все его технические мысли растворились при виде женского белья. Заволновался. — Нет, у меня есть сестры, — преспокойно заверил Брагинский и тут же убрал находку с глаз долой в тот же карман. — Которые, как правило, разбрасывают свои вещи по всему дому. — Вот поэтому у тебя и нет никого! — рассмеялся Америка. Злорадствовал? Брагинский посильнее открыл кран с холодной водой. — А-а-а! I’m sorry! Не сердись! — Джонс просил пощады, но готов был отбиваться банными принадлежностями. — Заканчивай уже, — попросил Россия и сделал воду теплее. — А то возьму и кипятком ошпарю. Странно, но теперь Джонс расслабился рядом с ним, несмотря на угрозу, а все потому, что тот вел себя обычно, так сказать, «стабильно». — А ты напоминай сестрам перед уходом: всё ли они забрали? — посоветовал Альфред, теперь девочки заняли его мысли — Я не всегда дома, когда они тут. — Что?! У них есть ключи?! — поразился Америка. И не думал, что они настолько доверяют друг другу. Совсем как настоящие родные… — А что такого? Удобно и практично. Не хочу, чтобы мои девочки таскались с тяжелеными чемоданами туда-сюда по гостиницам. Америка загрустил и перестал улыбаться: позавидовал, ведь он с братьями не так близок. Даже с Канадой. — Чего опять застрял? Вылезай, я тоже хочу помыться, — голос Вани смягчился, ласковый, несмотря на распоряжения. — Ну? Брагинский выключил воду и бросил на гостя белое полотенце. Но Джонс закрыл лицо руками. — Америка, ты чего? — Ваня понизил голос и склонился. — Прости, я тебя обидел? Только не плачь. Тот покачал головой, вытер свою побитую моську и посмотрел в виноватые глаза Брагинского, который очень редко извинялся перед ним, даже если знал, что не прав, но, начиная с того злополучного карантина, вдруг стал. — Давай дружить? Буду тебе братом, — вдруг предложил Альфред и мигом засмущался. — Не ты ли говорил Артуру, что готов забрать меня, ведь так? Ловил на слове. — Эт… это не так-то просто! — растерялся Россия и живо взъерошил волосы Джонса полотенцем. Хотел сменить тему. Да и странная дрожь охватила его при мысли принять Альфреда в «круг избранных и родных». Невообразимо! Джонс заметил его трепет. Как странно, обычно Брагинский трясется перед Беларусью, а не перед ним. Усмехнулся и поймал за оба запястья. Да, так и есть — Россия волнуется. Таким Америке он нравился больше. Полотенце соскользнуло с головы на плечи. Альфред прижался лицом к открытым ладоням Ивана. — Я знаю, Россия. Я все понимаю, но… — Джонс вдруг перестал косить под дурака, стал откровенен. Брагинский замер. Насторожился. Америка хоть и выкидывает незабываемые перлы идиотизма, но будь он круглым дураком, не стал бы столь серьезным соперником мирового масштаба. Да что там! Этот бойкий парень захватил штурвал корабля по имени «Земля» и ведет его неизвестно куда, должно быть, в тартарары. По мнению Ивана, конечно. И что же сейчас? — Часто хочется, чтобы было иначе, чем как есть, — продолжил юноша и вздохнул. — Я просто… Пошутил? Россия вдруг просиял улыбкой да стер слёзы страдальца после чего, смешно сжав его щеки, приподнял мордашку. Заглянул в глаза. — Поживем — увидим, куда ты дел веселого парня? — утешал Ваня и склонился. Альфред прикусил нижнюю губу и кивнул. На лице — теплые руки и дыхание России. Человеческая ласка всегда радовала его, только никто особо не желал приласкать. От братьев не дождешься! Одни только подзатыльники в обычном порядке. Был бы ребенком, попросился на руки, а так лоб здоровый и в объятьях задушить может. Сдержал эмоциональный порыв. Так дико получать нежность от того, кого считают мировым злом. Но это уже не первый раз, когда Россия так мил с ним. Ещё вчера он утопал в его тепле. Невольно вспомнились руки Артура, когда тот гладил его в детстве по голове и говорил, что все хорошо. — Не знаю, что за кошки у тебя на душе скребут, но давай, собирайся с духом, в конце-то концов! — Ваня потрепал его волосы и выпрямился. — Go! Go! Подействовало. Джонс сам поднялся и обернул бедра полотенцем. Россия дал ему свои вещи: белую футболку, синие спортивные шорты и новые запечатанные в упаковку трусы, которые русский припрятал себе на черный день. Протянул их гостю без всякого сожаления. — О, свежее белье! — Америка обрадовался трусам. — Моя вечная проблема. — В этом я убедился в первую брачную карантинную ночь с тобой, — отшутился Брагинский, тоже не мог забыть про те злополучные трусы, потерянные в спальном мешке. Как много шороху они тогда навели. — Эй-эй! — Альфред раскраснелся и засмеялся, вспомнил себя голого перед ребятами. – Дурак, мне и так стыдно! — …И срамно, — Россия безжалостно дразнился. — Ух я тебя! Погоди! — грозился юноша, сжимая кулаки, надулся. — Зачем злишь? — Ха-ха, милашка, — Ванечка потянул того за щеку. Умилялся. Также быстро и отпустил. — Одевайся, говорун, — да подгонял. Альфред всегда терялся, когда Россия вдруг ни с того ни с сего начинал дурачиться, а потом прекращал как ни в чем не бывало. Голова некстати закружилась, напоминая о побоях и безбожных тюках. — Всё? Чего побледнел? Держись за меня, а то ещё распластаешься на кафеле, — Иван помог парню добраться до дивана. Его одежду, пропитанную грязью, потом и кровью, бросил в стиральную машинку. *** Гостиная просторная в теплых тонах. Уютненько. Сразу видно — южная сторона. И без компаса Альфред всегда отличал солнечные комнаты по особой обстановке, некой душевностью. Путешествуя по миру, брал светлые номера отелей, несмотря на протесты Кёркленда, если тот был с ним. Братец же предпочитал не комнату, а подобие сырого подвала. А для Джонса так важно проснуться под лучами солнца, греться под ними, любоваться игрой бликов от предметов. В любимых же британских покоях спишь и спишь, спишь и спишь, и не поймешь, который час наступил. Потом разбитый весь день или вообще только к вечеру проснешься. «Спальня должна быть холодной», — говорил Англия, совершенно не считаясь с другим мнением. И отправлял ребенка спать в безупречную британскую комнату. Бедный малыш после выползал куда-нибудь, где есть солнце. Отогревался и лишь тогда мог радоваться жизни. А Кёркленд упрямо считал, что южная сторона не способствует сну и вредна для психики: как можно радоваться бьющему в глаз солнцу с утра пораньше? Такого не бывает! До сих пор, когда Англия и Америка выбирают общую комнату — это всегда ссора. Поэтому Ал несказанно обрадовался теплой гостиной в доме Ивана. «Надо было и Арти сюда, подох бы от жары и яркости, мерзавец!» — позлорадствовал младший, аж глаза загорелись. — Раз на свою кровать не пускаешь, давай ты со мной здесь спать будешь, — Джонс звал русского и постучал по упругому дивану. — Думаю, поместимся… Брагинский замер в дверях: — Еще чего?! Ты мне за те ночи надоел. Он же его не просто так в свою комнату не пускал. — Пожалуйста! Мне страшно одному. Вот причина его недовольства — страх. — Свет оставлю. Дома как один спишь? Или всегда с пришельцем? — Дома — это дома! Там у меня установлена специальная система от призраков, которую я придумал, — гордо задрал нос. На что Иван расхохотался, запрокинув голову, чем сильно задел чувства американца. — И что? Работает? — успокаивался Брагинский, прикрыв ладонью лоб. — Конечно! — заверил Джонс. — Ни одного призрака не видел! Он искренне в это верил, и Ваня решил его не переубеждать. Присел рядом и потеплел всем своим видом: — У меня дома тоже есть особая система от духов, так что не бойся. — Правда?! — обрадовался Ал и его глаза засияли. — И как ты её изобрел? — Никак, мне её подарили. — Покажи! — вдруг потребовал этот нетерпеливый мальчишка. И стал подпрыгивать на диване, приговаривая: покажи да покажи. — Ладно-ладно, смотри, — Россия указал на стену напротив, — видишь, у меня там крест наклеен под потолком? — Где? — Да вон там! Их четыре — по сторонам света в каждой комнате. — А, теперь вижу! И что дальше? — Мой дом защищен. В нем поставлен ангел, который следит, чтобы нечисть не превышала своих полномочий, — ответил он совершенно серьезно. Но Альфред вдруг покатился по дивану со смеху, хватаясь за живот. — Ты чего? — искренне удивился Россия. — У тебя что, особая ортодоксальная магия? Я думал, только Артур такой фигней страдает, так нет и тебя туда же! — заливался тот, даже прослезился. Он-то надеялся, что ему расскажут интересные технические характеристики изобретения, а тот про кресты и ангелов. Россия огорчился. Свою душу приоткрыл, а в нее, простите, наплевали. — Тогда спи, нехристь, один, и бойся своего воображения! — Ваня встал и вышел. Обиделся. — Стой, ты чего? — Ал звал обратно, а затем насупился. — Вообще-то ты первый надо мной посмеялся! — Хорошо, забыли. Отдыхай, а я за нашими вещами, которые остались в резиденции Канады, — Ваня решился на еще одну прогулку, пока не придушил гостя. — Куда-куда? В такую даль? Подожди, давай я попрошу Мэтью, чтобы он принес их завтра. Не уходи! Заодно извинюсь перед ним за разрушенные стены и пообещаю ремонт, — Америка соскочил с дивана и показался в дверном проеме. Парень крепкий, быстро поправлялся. Россия успел обуть один сапог, но теперь задумчиво уставился на предприимчивого парня. — Звони, — согласился-таки и вернулся к Джонсу. — Тогда верни мне телефон, — вдруг попросил Ал, протягивая руку так, словно Ваня ему что-то должен. — А я его брал? — Россия выпучился на него. — В штанах. Куда ты их бросил? — А? — Брагинский обреченно повернул голову в сторону ванной комнаты. — Что такое? — захлопал глазками Джонс. — Только не говори мне… Поспешил туда. Так и есть: стиральная машина работала, показывая в своем иллюминаторе вращающуюся одежду с бумажником и сотовым телефоном, который отчаянно бился в это самое окно и пускал пузыри. — Россия!!! Что ты наделал?! Ты же знаешь, что мы, страны, постоянно перемещаемся по миру и у нас всегда с собой деньги, документы и прочие важные вещи! — сокрушался Альфред, упав на колени рядом с машиной-убийцей-всего-в-карманах. Да и к любой технике он относился, как к живой. Если телефон разряжался, то тут же хотелось его «накормить», а то «умрёт» же. Америка его кормил, обновлял, играл и что теперь? Его «АйФончик» теперь превратился в «АйРусалка»! — Эх, Россия-Россия, ты Иван или дурак? — Джонс не унимался и с осуждением посмотрел на нависающего над ним Брагинского. — Совмещаю два в одном, — отшутился виновник и отвел взгляд. Вдруг тоскливо заулыбался. О чём думает? Непонятно. — Оно и видно! — Альфред приготовился волком выть. Но, глядя на этого милого хитреца, захотелось отдать все деньги на изобретение прибора чтения мыслей. Даже если он будет с субтитрами на языке оригинала. Америка любит загадки, но только если они поддаются отгадке. А мысли Ивана — тайна за семью печатями. — Прости, хотел как лучше, — тут Брагинский залез в карман и протянул очки. — Держи, это тебе. Ванечка улыбался искренне, но нагло. Джонс опустил взгляд на подарок и распознал в нём свои же очки. Вот гад! А ведь могло быть и хуже, например, этот хитрый русский жук мог и не вернуть потерю. А тут — на, бери, сегодня я милый и добрый, завтра не знаю. Хотел «скоммуниздить», но передумал на полпути. Америка резко вырвал очки из рук, надел и недовольно уставился на соперника. Стекло заляпано, нужно протереть. В ход пошла футболка. — Нужно спасать телефон, — пробурчал он. Россия нажал на кнопку и остановил программу автомата: — Сейчас воскресим. После щелчка парни смогли открыть «стиралку» и достать то, чего там быть не должно. Америка взял сотовый, из щелей которого полилась вода. Ещё и пузырился от стирального порошка. — Что же делать? — Джонс продолжал расстраиваться. — Я его давно не синхронизировал с компьютером, а я столько фоток классных наделал! — Вскрывать и сушить, а там посмотрим, — предложил Брагинский, и ребята переместились в гостиную. Положили утопленника на стеклянный журнальный столик. — Нужна отвертка, — попросил Америка, так как на него упорно смотрели два винта, как два стража. — Выбирай, — Ваня принес оранжевую пластмассовую коробку с целой коллекцией отверток со съёмными наконечниками разных форм и калибров. — О! У меня такой же набор! — приятно удивился Джонс, рассматривал содержимое. — Только я половину растерял. Из-за телефона уже не огорчался, увлекся другим делом. Разбирать и смотреть что внутри — истинное наслаждение! Отвинтил и снял заднюю панель. Россия с интересом наблюдал за работой. Не знал, что Джонс любит ковыряться в электронике. Привык, что тот же немец благоразумно отдает всё поломанное в соответствующие центры технической поддержки. Если «подохло», то выбрасывает, а не собирает металлолом, как Ванечка. Пока морально не устареет, будет держать в гараже или дома по ящикам. Зачем? А вдруг пригодится! Украина частенько пилила брата, если обнаружит у того под столом вещи с прошлого века. Но и тот не лыком шит — напомнит ей про склад разнообразных баночек, коробочек и крышечек, что пылятся в кладовках. Сестренка же хитро угрожает, мол, а кто потом маринованные огурчики и помидорчики из них ест? Только Беларусь безропотно перекладывает и перебирает всё «нужное» из одной кучи в другую, иногда незаметно выбрасывая что-то из этого под споры старших. Если Россия или Украина замечали пропажу, то думали друг на друга и обижались. Хотя и у младшенькой по тумбочкам можно найти множество важных канцелярских предметов, например, по десять красивых ручек, которые не пишут, но к ним можно купить подходящий стержень! А также: резинки для волос, бантики, ленточки, невидимки, разных калибров гребни, поломанные заколочки, которые тоже можно починить; спицы и крючки для вязания, единственное зеленое пяльце с незаконченной вышивкой, мигрирующие от ящика к ящику и намозолившее глаза несчастному Ивану, который в поиске, допустим, ножниц, успел его возненавидеть сильнее, чем что-либо в этом мире. В прочем, нет, — иголки, выпавшие из игольницы и булавки — вот, что самое опасное лежит там. Или с ужасом обнаруживается голое лезвие на дне тумбочки, врезавшееся в уголок. Правильно, не только же у Америки есть Бермудский треугольник! *** Россия ещё не успел изучить этот новомодный телефон с примелькавшимся надкусанным яблоком-логотипом, хотя бы потому, что гаджет довольно дорогой для его порчи. А тут такой случай! — Что это? Индикатор? — Ваня указал на круглую бумажку на плате, которая так и кричала красным цветом. — Да, индикатор влажности, и, к сожалению, он должен быть светлым, — ответил Альфред, со страстью разглядывая разобранного «друга». — Может, спиртом протрём ему внутренности? — Думаешь остановить коррозию? — Пожалуй, ему теперь всё равно, в чем его утопят на этот раз, — вздохнул тот. — Тогда снимай батарейку, — Россия пошел на кухню проверять свой неприкосновенный запас со спиртом. — Она несъемная! — с удивлением констатировал Ал России вслед. Брагинский принес спирт. Настоящий! Девяносто шести процентный. — Тогда откручивай крепление, на чем-то же она держится, — подсказывал ему Иванушка. Альфред принялся за ювелирную работу. А Россия нашел скотч, чтобы на него приклеить все винтики, которые катались по стеклянной поверхности стола и грозились растеряться от любого дуновения и потрясения. Тогда, если телефон не умрет от утопления, то от «недособирания» точно. Брагинский так похоронил множество радиоприемников в свое время. Стоит только допустить подобную мысль: «Ай, завтра соберу, пусть так лежит», как на утро обнаруживаешь в своем доме одну из сестер, которая случайно что-то метнула со стола. И как в бездну. Но один раз Беларусь лепила пельмени, скромно сдвинув русское творчество в сторону, вот тогда-то винтики да гаечки нашлись. Пострадали лишь зубы. А так как Ваня ест с большим аппетитом, нашлась лишь малая часть потерянного. Поэтому в гостях у Германии выпечка с острыми предметами от Японии для России прошла на ура. — Не торопись, я так и вижу, как отвертка соскальзывает и царапает плату, — пророчил Иван, ведь Америка трудился с таким нездоровым усердием. — Не лезь под руку, убийца электроники! – сердился тот и угрожал отверткой. Не любил, когда под руку указывают, что делать, если этого не просил. Россия не оскорбился, понял, что лучше не мешать. Америка отсоединил необходимый разъем и снял фиксатор — всё, батарея обесточена. Но там вода. На батарейке находился язычок с предупреждающим восклицательным знаком. Потянул за него. — Блин! Ха-ха! — вдруг развеселился Ал. — Аккумулятор! Он приклеен! Представляешь? Он просто приклеен! Ну, они дают. Ага, прилеплен… на особый двусторонний скотч. — Вот так и узнаешь простые секреты великих мастеров, зато не шатается, — улыбнулся и Россия. — Ну что, доктор, спирт? — Да. Парни склонились над «почти-трупом». — Как думаешь? Жить будет? — призадумался Америка, «бальзамируя» возможную мумию. — Тут уже пятьдесят на пятьдесят. Ещё вариант — будет глючить из-за коррозии, которая, в конце концов, разъест его изнутри. Еще спирта? — Давай, — вновь вздохнул Джонс. — Что делать с остатками? Выпить? — Э-э-ей! — юный электрик вовремя перехватил руку Ивана, тот успел пригубить. — Совсем того? Куда с таким градусом? Ей-богу, как мой Арти — пьет всё, что горит! — продолжал возмущаться. — Разбавь, и не щекочи мне нервы, дурак! — Прости, забылся, — Ваня обрадовался, Америка испугался за него. — Поминать рановато, но давай разопьем, раз открыли. На том и решили. Разбавили, выпили и снова посмотрели на операционный стол, который запотевал от их дыхания. — Может мы это… феном? — теперь и Россия решил «поизвращаться» над телефоном. — Думаешь, сухой воздух его спасет? — почесал репу Америка и пожал плечами. Но занятие показалось увлекательным, согласился и взял плату сотового. Ваня держал фен. — В любом случае, чем меньше он лежит в сырости, тем лучше, — подытожил Россия. Включили. Тепло ударило по рукам Америки. — А не разлетится на куски?! — побоялся Ал, плата нагревалась. — Это фен, а не реактивный двигатель! — Брагинский включил самый горячий режим и пытался перекричать прибор. — Постирали, промыли, высушили! Погладить только осталось! — Америка очаровательно растянул губы в улыбке. — Ладно, хорош, выключай! — Давай соберем и в стакан с рисом поставим? — разошелся Иван. — Зачем?! — американец собирал свое несчастное добро в единое целое. — Вытянуть остатки влаги. — Россия, нам нужно остановиться, иначе закончится всё тем, с чего начинали — потоплением гаджета. Смывать рисовую пыль будем, — Джонс снова показался серьёзным, но лишь на мгновение. — О, всё готово! Но включать не буду, вдруг замкнет, завтра это сделаю. Брагинский улыбнулся и потянулся — спать хотелось. — Ты укладывайся давай, — располагал непоседу. — Вот тебе подушка и одеяло, если надумаешь укрыться. А я в душ и к себе. — Ну-у-у! — недовольно взвыл Америка, нахмурился. — Мне скучно будет. — А-а… — Россия зевнул. — Вот и прекрасно — быстрее заснешь. Делать ему больше нечего, как развлекать его! Затем встал и хитро посмотрел на него: — Если скучно, вспомни про свои кошмары и станет веселее. — Дурак! — Джонс запустил в него подушкой. — Отомщу! Ваня же рассмеялся и скрылся раньше, чем его могла достигнуть мягкая артиллерия. — У-у-у-у! А у меня живут домовые на чердаке! Будут скрипеть половицами и барабанить в окно, — устрашающий голос русского из коридора. — Вернись, сволочь! Прекрати! — Альфред зажмурился. — Не надо! Спать в новой обстановке одному — тот ещё стресс. Теперь будет прислушиваться к каждому шороху, а всё из-за Ивана! — Ладно-ладно, забудь! — сжалился Россия и закрылся в ванной. Ага, как теперь забудешь? Парень спрятался под одеялом, несмотря на жару. Невольно сравнил себя с Артуром, который тоже так делает, но только во время похмелья от стыда. Взял себя в руки не сразу. Вздохнул. Прислушался. Шум воды — Ванька моется. И тишина. Дышать нечем и без одеяла. Альфред выглянул и сел на край дивана, свесив ноги. Синяки заболели, шишка зачесалась. Эх… Осмотрелся. Взгляд зацепился на единственной картине в деревянной рамке. Ничего особенного: поле, дорога, цветы. Пейзаж, словом. Тона приглушенные, но есть в них что-то теплое. Джонс прищурился, посмотрел на детали картины. Дорога условная, но сами цветы словно живые. Каждый лепесточек особенный, нежный, то подвернутый или вывернутый, другой словно колышется на ветру. Обожженные на солнце и с букашками-точечками. Альфред и не заметил, как встал и подошел. Пахло масляными красками, но ему на мгновение показался аромат цветов. Картина ожила: нарисованный ветер принес ему благоухание поля, солнце припекало, слепило. Юноша представил себе, как переступает через раму в этот мир. По воздуху проносятся ласточки в своей веселой трели, в траве стрекочут кузнечики. Слева подсолнухи подставляют солнцу бархатные лепестки… Голова закружилась и видение растворилось. Америка удивленно захлопал глазками. — О-о-о! Первый раз вижу волшебную картину, — восхитился он, трогая нарисованные цветы. — Это как 3D в 2D! Живая. Печать любви к свету на этой картине. Это было очень близко к душе Альфреда. Замыслил выпросить или выкупить сие творчество. Хотел записать заметку в телефон, но тот надгробным камнем торчал из… стакана с рисом?! Что?! Россия, когда успел? Альфред и не думал, что так долго прятался под одеялом. Так неожиданно. И телефон… Точно! Альфред хотел позвонить Канаде, попросить того привезти вещи! А так же извиниться и просто поболтать. Америка обыскал дом и нашел телефон России на его же кровати. — Мой сломал, пусть только пикнет, — наглел Ал, вернулся к себе и лёг. Созвонился, успокоил брата-близнеца, тот подумал, что Брагинский чего-то хочет, и договорился обо всём. Теперь переписывался СМС-ками со всеми подряд от своего имени, конечно, рассказывая каждому о гибели дорогого телефона-питомца. И жалуясь на Брагинского, а как же без этого? И на Англию тоже. Затем додумался разыграть несчастного Кёркленда, притворившись Иваном. «Спишь? Утопил я твоего непутевого, как и обещал», — писал он и хохотал в подушку, представляя замешательство Арти. Но тот не отвечал. «Ты рад?» — чуть позже написал Ал, а между тем общался с Францией, рассказывая всё, что с ним произошло и как сейчас издевается над братом. Бонфуа посмеялся и тоже решил подлить масла в огонь: «Дорогой Арти, не могу дозвониться до Америки, он у тебя?» *** «Сговорились!» — Артур попал в точку. Почти. Решил, что это Россия подговорил француза, уж больно одновременно приходят сообщения от того и другого. Разбудили только. Не хотел вытаскивать телефон из кармана, но тот жужжал, вибрировал, не давал заснуть. Англия ведь так и не собрался с силами раздеться после таких побоев и прогулки. Но раз теперь вытащил сотовый, можно и заглянуть. — Придурки. Не поверил им, в письменном виде пожелал всем доброй ночи, а также страшной смерти России и нелепой — Франции. «Чего ты? Телефон Америки «вне зоны», поэтому я и разыскиваю его по родственникам», — Бонфуа изобразил обиду. «Он у Брагинского, живой или мертвый, не знаю, звони ему, чего ко мне пристал, долбодятел? Отстань, я сплю уже!» — Кёркленд сделал вид, что не догадался о заговоре. «Спасибо!» — Франция закидал того целующимися смайликами. Франция России, который Америка: «Что дальше?» Америка Франции: «Напиши, что Россия готовится к похоронам Америки». Франция Англии: «Что за фигня? Россия сказал, что с Америкой покончено. Что он имел в виду?» Англия Франции: «Я тут причем?! Его и спрашивай, он был с Америкой последний раз!» Франция Англии: «А вдруг он не шутит?» Англия Франции: «Если сама страна стоит, значит жди нового олицетворения Америки, раз этот подох, невозможно перебить народ целой страны за несколько часов». Франция: «Что? Бессердечный! Совсем душа не болит за брата?» Англия: «Душа?» Кёркленд усмехнулся. Думал, что Россия хочет вытащить его чувства к Америке через Францию. — Брагинский, хитрец, но уж больно явно, — вслух размышлял Арти и потянулся. Бонфуа прислал переписку Альфреду. У того улыбка стерлась. Руки задрожали. Америка, то есть Россия Англии: «Сукин сын, ты растил его, неужели не любишь?» — Ага, Брагинский раскрылся, — теперь Англия окончательно убедился в сговоре. Мог бы попросить его и Францию перестать прятать Америку в шкафу. Но сделал вид, что ни о чем не догадался: «А за что его любить? Хорошо, если ты его убил, если нет — сделай милость, не бросайся словами, а делай. Хочешь, помогу?» *** Дверь ванной открылась, вышел Россия, на ходу вытирая волосы полотенцем. Одет был совсем-совсем по-домашнему: только в свободные трусы. Остановился и прислушался. Неужели гость спит? Подкрался на цыпочках и осторожно заглянул. Не дай Боже разбудить этот вулкан! Бодро высунулся в проём, и улыбка вдруг сползла. Пока она этого не сделала, Ваня и не подозревал, что лыбился, как дурак, подглядывая. Альфред же тихо плакал в подушку, прямо перед надгробным камнем сотового телефона, стоящего на столе. Плач с редкими судорожными всхлипами, но такими, словно сердце томится скорбью, и нет утешения. Ваня огорчился и растерялся: оставить или подойти? Когда Украина плачет, то гладить обязательно, если Беларусь — лучше подождать, рискуешь тоже заплакать. Люди разные, поэтому Россия не знал к какой категории отнести Америку: ласковой или грубой. Вздохнул — сердце у самого сжималось. Невольно поднес руку к груди. Осторожно подошел и склонился. Джонс горевал так, что не замечал ничего вокруг. Тогда Россия неуверенно положил свободную руку на голову этой плаксы. Ал вздрогнул и замер, подавляя судорожные вдохи. Не ожидал? Ладонь на голове мягко заскользила по волосам. Раз, два, три… Америка оторвался от подушки и поднял глаза на Ивана. — Прости, ты сказок моих испугался? — предположил Брагинский, виновато глядя на гостя. — Раз так, то можешь со мной спать. Внезапный порыв благородности — готов пожертвовать своим покоем, лишь бы загладить грешок. Правда, не знал, что не свой. — Здорово! — Джонс подскочил на месте и запрыгал на радостях. — Ха-ха! Но тут в руках Альфреда прожужжал сотовый Брагинского. Миг обоюдного удивления и оторопи. — О, это мне пришла СМС-ка от Франции! Подожди, сейчас отвечу, — нашелся Америка и уставился в телефон. А Брагинский, бедолага, не знал что и делать от такой редчайшей формы наглости. Язык проглотил. Захотелось немедленно потребовать свой сотовый обратно, но взглядом зацепился за убитый телефон Америки в стакане с рисом и поумерил пыл. С другой стороны, корил себя за приступ излишней мягкости не в то время не в том месте. Вот жалеешь их иногда, жалеешь, а эти уроды потом всю кровь высосут, упыри! — Россия, а что у тебя с электричеством? — Америка оторвался от электронной игрушки, но вовсе не потому, что его убивали взглядом. — Я пытался позвать Тони, а он говорит, что этот дом освещенный, поэтому не может. — Не освещенный, а освященный. И не нужны мне здесь твои пришельцы! Своих чертей хватает, — возмутился Брагинский и легонько стукнул американца по темечку. — Ха-ха! Уже и не надо, я к тебе! — Джонс подмял подушку с одеялом и потянул раздраженного Ивана к двери за руку. Россия претерпевал, раз обещался. Никто за язык не тянул. — О, кстати, — Америка притормозил у порога и повернулся к картине, которая ему так приглянулась. Указал пальцем. — Продай! — Размечтался! Чего ещё пожелаешь? — терпеть не мог его капризы. — Тогда — подари, — теперь торговался тот. — Зачем тебе она? — тут Иван призадумался. Джонс всучил ему подушку и скомканное одеяло, а сам встал у картины. Коснулся кончиками пальцев цветов, взгляд — заворожен. — Меня не впечатляют какие-то там нарисованные пейзажи, — Альфред заговорил серьезно, без масок. — Люблю граффити, комиксы, а простые картины кажутся скучными. Если и нравилось что-то, то сюжетные с людьми, но только не портреты. На выставках всегда зеваю, а лекции о том, что хотел сказать художник, никогда не понимал. Да и не пытался особо влезть автору в душу. Книжные иллюстрации к сказкам братьев Гримм и то кажутся более увлекательными, чем пейзаж ценой в несколько миллионов долларов. Но… Америка вновь погрузился в мир за «окном». Не ожидал, что получится прямо сейчас. Улыбнулся. — Но эта — живая и теплая, — голос Альфреда вдруг стал бархатным. — Не знаю, о чем думал автор. Краски особенно по краям размыты, как будто он не мог представить четкую картину, но зато ясно передал свои чувства. Вот гляжу и словно перемещаюсь в чей-то сон, мечту или воспоминания. Готов поспорить, что рисовалось не с «натуры». Джонс резко посмотрел на собеседника с полуоборота: — Художник должно быть очень чуткий и добрый сердцем, раз столько тепла от его творения. Кажется, что если этот холст кинуть в сугроб, то снег непременно растает вокруг него, и прорастут цветы. Этот свет нельзя укрыть. Россия вдруг раскраснелся и отвел взгляд. Пальцами сжал одеяло и подушку. — Что с тобой? Ты еле дышишь, — собеседник удивленно захлопал глазками. — Ничего-ничего, это всё пожары, новый очаг возник, — суетливо ответил Брагинский, аж запыхался. — Продолжай. Или ты закончил? — Знаешь, иногда любители рисуют лучше всяких там пропиаренных асов. Скажи, наверняка купил её в подворотне какой-то, не так ли? — Джонс вновь вернулся к холсту. — Или тебе подарили? — Нет! – получилось очень резко, отчего затем и притих. — В общем, если нравится — бери даром. Ал встрепенулся. — Правда? Не пожалеешь? Ты знаешь меня — возьму, и совесть не замучает, — предупредил его грабитель-попрошайка, буравя того счастливым взглядом. — Мне ли не знать? Бери, пока дают. — Круто! Буду наслаждаться чей-то теплой мечтой, особенно зимой. Однажды Франция учил меня рисовать да попросил нарисовать страх, и я изобразил на листочке черное мохнатое нечто с длинными когтистыми руками из-под кровати. Вот теперь я знаю, как рисуется тепло. Спасибо! Теперь главное — не забыть забрать. Не мог нарадоваться подарку, думал, что вымогательство затянется. Так просто сдаваться не собирался. Но переговоры увенчались успехом, да и поговорили по душам. Россия поджал губы. Задумался о своём. — Ты как? Может, приляжешь? — Джонс приложил ладонь ко лбу и сравнил со своим, затем усмехнулся. — Сегодня меня ждет жаркая ночь с горячим мужчиной. Россия подался назад и посмотрел на одеяло с подушкой в руках: — Пошли отдыхать, а то, как наговорю гадостей, снова реветь будешь. И вообще, передумаю и не пущу к себе. — Не любишь пидороватые шуточки? — В свой адрес точно. — Может ты латентный? — несмотря на предупреждение, Джонс продолжал наглеть. — Покусаю. — Да неужели? — хитрил Америка, как же ему нравилось дразнить русского подобным образом. — Я тоже могу покусать. Ам-ам! — Не сомневаюсь, — Россия прошел в коридор. — Хочешь, чтобы и я заплакал, да? — Это было бы очень ми-ми-мило, но так как я — не надо. Ал хвостом за ним. Телефон вновь оповестил об СМС-ке. Опять и опять! Град СМС. — Отдай его! — рассердился Ваня, сбрасывая ношу на свою кровать. — Нет, только не читай! Дай всем пожелать хорошей ночи и удалю сообщения, — взмолился тот, спрятав телефон за спиной, как свой собственный. Россия выключил свет. — Только быстро, — и упал на кровать. — Хорошо-хорошо, — Америка примостился рядом вплотную, но Брагинский отпихнул того к краю, сославшись, что и без него тошно. Минута-две-три. Альфред до сих пор в телефоне. Клацанье и мелькание света раздражали рядом спящего. — Закругляйся, достал, — Брагинский потянул того за резинку шорт. Отпустил. — Да-да, — отозвался Джонс, почесав место удара. Иван засыпал, но периодическое хихиканье соседа по кровати пробуждали не только его, но и сердечного темного зверя. — Альфред, сейчас отберу игрушку или зашью тебе рот. — Прости, не злись. Россия задумал свершить задуманное, но остановился. Его осенило: всё внимание Америки приковано к сотовому! Если отобрать — огонь придется принимать на себя, быть зажатым в его руках, а может и ногах. В карантинные ночи даже спальный мешок не был преградой для этого. «Слава Богу», — подумал Россия и перестал злиться на СМС-зависимого. Засыпал под клацанье кнопок. *** — Russia! Russia! Деньги кончились — пополни! — громогласно потребовал виртуальный «наркоман», еще и стукнул по спине. — Бессовестный! Зачем разбудил?! — Ваня хотел двинуть негодяю по рылу, но не достал. Тот вовремя отпрянул и соблюдал дистанцию. — Так говорю же — пополни, а я тебе всё верну. — Отдай! Больше не получишь, — Россия подался вперед и выхватил свой гаджет. — Эй! Я же общаюсь! — Хватит, всему есть предел. Так тяжело засыпать в такую жару, а ты! Россия отвернулся и лег. Пожалел, что вообще пустил мальчишку в свой дом. — Нет, отдай! — требовал тот, тыкал пальцем в спину, считая позвонки. — Сломаю, — грозился Брагинский. — Сотовый? — И руку, — уточнил Иван. — И тебя в целом. — Жадина, — обиделся гость и отвернулся. — Господи, помилуй, — Россия тяжело вздохнул. Закрыл глаза. Злился. *** Ваня сквозь сон расслышал всхлипы. Опять слезы! Ну-ну, одну игрушку сломали, вторую отобрали, на обиду не отозвались, накричали, всё, конец света наступил. Или что там ещё? Ах, да, а под кроватью чудовище сидит, так и ждет, когда тот поставит ногу или свесит руку. Россия с ума сходил от неуёмного самолюбия Альфреда, ведь есть страдания и посильнее. Эгоцентричный как Кёркленд, только в другом направлении. Два брата по несчастью! В голове вдруг возникла сцена последней ссоры этих товарищей. Не хотелось думать об этом, но само собою всплыло: страшные проклятия Англии. Россия перевернулся на другой бок и уставился на «обиженного и оскорбленного». — Верни мне телефон и Францию, — Альфред почувствовал на себе тяжелый взгляд Ивана, но не обернулся. Ал очень надеялся, что его просьбу выполнят. Стремительно зашуршали простыни и рука легла на плечо Америки. — Из-за Артура, да? — наконец-то догадался Брагинский, сжимая плечо. — А Франция — бальзам на душу? Джонс опешил. Язык проглотил. Поймали на больном. От тепла Ивана и его мягкого голоса мурашки по коже. Альфред разомлел. — Почему он такой-растакой? — говорить больно, ком в горле мешал. — Артур не признается в чувствах, боится, — Брагинский убрал руку, но голос ласкал душу и сердце. Иван серьёзен. Поймал и спрашивает, намерен утешить и выслушать, даже если не просили. Кто ещё успокоит Альфреда? Артур? Раньше — да, но сейчас только одно злорадствие. Кто иногда дает выговориться? Франция по телефону или при встрече. С Канадой сложнее — выслушает, но не поможет. Но Англия — это Англия. Родной козлик, как и Канада. Франция просто примелькался и не напрягает, почти как свой. Но Россия другой. Чужой. Его ласка волновала так, что дыхание сбивалось. Другое дело, если бы его слова не действовали, но они ведь радуют и греют. И еще как! — Ненавидит Англия по-настоящему или любит, не скажет, — продолжил Россия. — Все его «умри» — лишь раздражение, скрывающее что-то иное. Ему сильно не нравится признаваться в чем-либо, поэтому проще пожелать смерти и убежать. Тот, кто насильно лезет в душу — мучитель. А с истязателями разговор короткий. Ведь и любимые могут изводить, не так ли? Америка слушал и успокаивался, хотелось бы верить. Брагинский — драгоценный соперник, но сейчас он ласков именно тогда, когда особенно нужен. Альфред поджал губы. Боялся ляпнуть очередную глупость. Не хотелось спугнуть или рассердить. — Почему ты так добр ко мне? Ведь обычно ты презираешь меня, — все-таки спросил. — Иногда хочется забить на всех огромный болт, но когда кто-то страдает, то невольно протягиваешь руку. — Правда? И не подумаешь, слушая рассказы тех, кого ты мучил, — вырвалось у Джонса. — Когда бываю над обрывом, а вместо руки помощи чувствую на пальцах армейский сапог — принимаю крайние меры, — последовал твердый ответ. Америка вздрогнул. Иван редко говорит о своих истинных чувствах, по крайней мере, ему. Представил себя висящим над обрывом, вскарабкаться невозможно, сил нет, приходится кричать, но никто не подходит. Приблизился лишь Англия и беспощадно наступает на пальцы, победно улыбается. Остается только падать, ударяться об камни и молить Бога о милости. И что потом? Встать и ответить тем же неприятелю? — Это ранит, — поежился Америка и перевалился на спину, чтобы посмотреть на Иванушку, пусть и в темноте. — Да, особенно здесь, — Брагинский взял да положил ладонь тому на сердце. — А? — Ал заволновался, как осиновый листочек. — Меня боятся как огня и спешат уничтожить при первом же случае, часто опрометчиво, а потом жалуются, что я им кровь пустил. Предатели, — Россия сжал руку в кулак — подмял футболку Америки, которая от белизны чуть ли не светилась в темноте. — Каждая страна отстаивает свои интересы, — Джонс тоже заговорил откровенно, но его голос застывал. — И братская кровь не помеха. Иногда кажется, чем роднее, тем сложнее и больнее. Ал стиснул зубы. И так тяжело с отношениями, а с Англией, с братом, вдвойне. Брагинский же восторгался — любил серьезного Америку, того, с которым соперничает в первую очередь. Вот почаще бы он таким являлся, а не дурака валял. Хотя Джонс мог бы сказать то же самое и в его адрес. — Скажи, Альфред, какая война для тебя была самая тяжелая? — вдруг поинтересовался Ваня, не спуская глаз. — Только честно. — За независимость, — сразу ответил тот и призадумался, закинув одну руку за голову. — Никакая затяжная борьба с Афганистаном или со страшным Вьетнамом не сравнится с войной с тем, кого любишь. Мерзко, страшно, невыносимо тяжело и бесконечно долго. Альфред судорожно вдохнул, и Россия чувствовал это только рукой. — Иногда мне кажется, что она и не заканчивалась. Вот и сегодня, — продолжать было нестерпимо, но если раз начал, нужно и закончить, — он проклинал меня, гнал и отрекался. Если б мог — убил бы вовсе. Закрыл глаза рукой: — Россия, тут ничем не поможешь. Никто и ничто не проймет Артура — это вековой панцирь вечной мерзлоты. Если пустить трещину, то адову бездну узришь. Если он сам не захочет кого-то любить или быть любимым… в общем, насильно мил не будешь. — Опять моя нелюбимая пословица! Всегда ей противоречу, — Ваня расстроился. — Это только ты можешь собрать странную несовместимую компанию недругов, наблюдать за их перепалкой и надеяться, что они подружатся между собой и с тобою заодно, — Джонс превзошел себя в откровении, вытирая лицо. — Советский Союз и недавний карантин — как примеры. Оба распались. — Тебя придушить немножко? Рука Ивана поползла к шее. — Прости, но если хочешь кого-то объединить с собою — готовься к вражде. Ты же намереваешься подружиться, а потом огорчаешься, что тебя боятся и ненавидят. Если Франция или Англия завоевывали колонии, то те и оставались колониями. Не более, не менее. Если народ колоний поднимался: либо уничтожался, либо освобождался. Вполне логично и правильно. А у тебя всё не так как у людей, то есть, стран. Примерный сценарий таков: привет, я тебя победил, давай дружить? Нет? Тогда жить будешь здесь, а весь твой народ перевезем, допустим, из Дальнего Востока в европейскую часть. Вот привыкайте, породнимся, подружимся. Обрусеете, в общем. Америка рассмеялся, но не так как обычно, а отчаянно, болезненно: — Я не знаю, как такое в голову приходит! Покорить, а потом накормить блинами, или раздать кнута, если что-то не так, как тебе хочется. Чего добиваешься? Зачем тебе их дружба? Почему одного владычества недостаточно? Россия чуть не отпрянул вовсе — ударил по ране. Джонс поймал ускользающую руку собеседника и прижал к себе, чтобы тот не убежал от ответа. — Почему «частью себя» ты их делаешь не только в торгово-экономическом отношении, а всецело — идейно, духовно, если это можно так назвать, — Альфред смягчил свой резкий и напирающий тон. Но опасался, что тот вырвется, отвернется и замолчит вовсе. Или настучит по морде перед тем, как уйти. — Прости, Россия, но я вправду не понимаю, поэтому и спрашиваю. Вот Англия отдал Гонконг — золотая жила между прочим. Но у него была договоренность с Китаем, и… — Страны — это не только сундуки с деньгами и возможностями! — Россия резко и гневно оборвал его. Попытался вырваться, но Америка уже предполагал данный исход разговора. Поэтому быстро перевернулся и прижал Ивана сверху, удерживая за руки. Поймал. Ваня не ожидал натиска и замер, буравя взглядом противника. — Да, у каждой страны есть что-то ценное и неповторимое. Индия — специи и золото. Китай — чай и рис. Бразилия — кофе, — продолжил разговор Джонс, пусть и в такой неудобной позе. — Только скажи: Россия — нефть и газ, и я тебя отправлю домой моей русской почтой. Поверь, это надежный способ спрятать любой труп. У Ивана в груди заклокотало от ярости. Но выслушивал. — Ты сам это сказал! — Неужели только сырьём страна ценится? — Шахтер добывает уголь, кузнец кует металл, земледелец сеет зерно, мельник молотит это зерно. Так и у каждой страны есть своё предназначение, разве не так? Что тут такого? Почему ты сердишься? — Это второстепенное, — Брагинский заскрипел зубами. — Ладно, что для тебя главное? Только не закипай! Мы просто разные, считайся с другим мнением, пожалуйста, — настаивал Джонс, сильнее сжимая его запястья. Не хотелось опять ссориться, но прижатый и сердитый Иван ему явно нравился. Тут же подключилось воображение: если бы они воевали и Альфред одержал бы победу, то ему бы хотелось его пленить как-то так. Не к кровати, конечно, слишком двусмысленно, но к земле, допустим. И смотреть в глаза побежденного России! Просто верх удовольствия. Вот бы тогда все страны обзавидовались, особенно Франция, Германия да и Англия. Тем временем Иван просто лежал и ждал подходящего случая или повода. Не сопротивлялся, видел в глазах Америки знакомую жажду превосходства. Альфред продолжил: — Ну, не тяни, скажи мне? Ваня успел посочувствовать бедному Кёркленду, которого сегодня зажали точно таким же способом и допрашивали. Ответил: — Главное сокровище страны — люди. — Несомненно! Как производить что-то без людей? Последняя капля. Россия со всей мочи ударился головой о лоб Америки — не пожалел ни себя, ни его. У того в глазах потемнело и временно ослеп от головокружения и боли. — Другое мнение! У меня просто другое мнение, мы же такие разные-преразные! Ай-ай! За это не убивают! — заверещал тот, пока не получил снова. Схватился за голову, падая на матрац. Открыл глаза, а Иван тут как тут! Сидит рядышком, сверху вниз глядит и сердится: — Любовь они дают. Любовь! Разве это важнее чего-то другого? Дурак. Теперь Иванушка расстроился. Америка замер. Ночное небо из окна давало немного света, падая на лицо России. Как живо оно выглядело в столь тусклых тонах в миг огорчения. И почему слово «любовь» из его уст — не пустой звук. Невероятная сила была в нем, такая, что саму суть сотрясала. А что, если это слово в глагол превратить и выпустить? Мощно. Это было бы по-настоящему сильно, а все потому, что Иван страшно жаждет этой самой любви от всех и сам дарит ее всем, кому не лень. Сестрам, союзникам, даже ему, неблагодарному и капризному Америке. Понемногу, по капельке: кого добрым словом утешит, другому — послужит, чай сделает или накормит. Просто так, от души. Из любви. Или домой отнесёт, как Артура, ведь мог бросить и уйти. Альфред вспомнил сегодняшний поход в магазин за мороженым, которого так и не купили, но раскошелил Ивана нехило. Да, он получил не просто кусочек, а прямо-таки увесистую долю пирога любви. А он — горячий! — Паззлы стоили больше двухсот долларов, — вдруг покаялся Ал. — Я предполагал, — спокойно отозвался Брагинский. — Сердишься? — Нет, я тоже хорош, утопил твой телефон. Что насчет денег, сестры прокормят до зарплаты. Джонс усмехнулся. Нравилась его простота хозяйственная. — Ты меня любишь? — вдруг потребовал чистосердечного признания, хотя и не надеялся на положительный ответ. Это тебе не Франция, который порадовал бы любвеобильными признаниями, даже если они тебе и вовсе не нужны. Россия замер. Если сказать да, то Альфред начнет манипулировать им, прилипнет и не отлипнет. И что потом с ним делать? Он же дружить начнет! А дружить с Америкой — страшно. Если сказать нет, то соврет. Так, по совести. Да и правило бумеранга существует: скажешь одному, что не любишь его, так и весь мир потом также ответит. Хотя порой страшный вопрос волновал: а любит ли тебя хоть кто-нибудь? В глазах Альфреда было столько ожидания и жажды правды, что сердце само просилось ответить правду. — Люблю, — кроткое, но твердое слово Ивана стрелой вонзилось в Альфреда. Сокрушало сердце. И Россия сразу же перестал быть чужим. О, это волшебное слово «люблю»! Радует и стар и млад. Да что там, даже зверь рад ласковому признанию. Захотелось плакать от внезапной радости. — А теперь — спи и не грусти. Россия переместился на свою сторону кровати, лег и вздохнул. Америка и рад бы, да такое счастье на душе было, что и не мог. Поделиться хотелось! Подполз и крепко обнял Россию, как тогда, в карантинные ночи. Ну, вот! Этого Брагинский и боялся. Америка хуже Франции. Если Бонфуа утопит в пафосе слов, то этот — задушит в объятьях. Джонс безмерно благодарил за любовь и радовался как дитя, но не мог и слова проронить. Собственные слова показались такими пустыми и ненужными, что и не стоит сотрясать воздух. Ваня вдруг смирился — ответная искренняя признательность творила чудеса. Заснул в руках благодарного мучителя. Чуть позже тот сжалился да отпустил, после чего заснул спокойным и довольным. *** Среди ночи, ближе к утру Америка пробудился. Все та же песня: в туалет захотелось! Встал и пошел, опасаясь, как бы Россия не прибил чем-нибудь. — Ты правда смерти моей хочешь? Ал не мог ходить тихо. Разбудил. — Природа зовет, — ответил тот уже из коридора. Пока делал свои дела, проснулся и голод. Причем злой и невыносимый, как и товарищ Брагинский. Джонс вернулся к потенциальному кормильцу, подполз со спины, но тот уже спал. Воспользовался минутной тишиной, пока навязчивый гость был занят. — Эй, ты спишь? — спросил шепотом, чтобы не разбудить. Тот спал или делал вид? Непонятно. Альфред задумался: послушать глас совести и тоже заснуть или разбудить и попросить поесть? — Если спишь, то спи, если нет — отзовись, я проголодался, — попрошайничал. Молчание. Тогда Америка обошел его с другой стороны, заглянул в лицо и внимательно рассматривал. Правильно, а вдруг тот только создает видимость? Выжидал. Ресницы Ивана дрогнули. — Притворился! Притворился! — американец весело запрыгал по кровати. — Блин, ты как собака, ей-богу! Я спал, между прочим! — Россия в злости спихнул непоседу на пол. — Нет, не спал! — Ты мне в лицо дышал, вот я и проснулся! Чего надо? Когда ляжешь, в конце-то концов? Что мешает? Америка уже было открыл рот, но собственный живот перебил громким урчанием. — Э? — удивился Брагинский, хотя тут и нечему-то поражаться. Джонс встал на колени перед кроватью, поставил локти на матрас, сложил руки вместе и уставился на русского щенячьими глазками: — Кушать, — заскулил тот. Россия затаил дыхание, чтобы не высказать всё, что о нем подумал. Но вспомнил, что Америка в принципе ничего кроме сладостей-то и не ел. Углеводы быстро усвоились — вот он и голоден. — Холодильник на кухне, ешь всё, что найдешь, а меня не трогай, — русскому хотелось заплакать, мучился бескровно. Не трогай, как же! Америка его не услышал. Встал, поймал за руку и потянул за собой: — Пошли-пошли, без тебя скучно. Брагинский осмотрелся на наличие своего верного крана, но того не было поблизости. Предатель! Оглянуться не успел, как оказался на кухне перед открытым холодильником. — Ты как цыган, Америка, раз-раз и увел, куда надо. — Угости, — настаивал тот. Россия неохотно сосредоточился на том, что же у него есть из съедобного. Америка, в свою очередь, мигом оказался за столом. Стал паинькой. Иван заметил жаркое с мясом, которое не готовил. И сало, которое не покупал. Хотя о том, что последним постояльцем дома была Украина, Россия понял ещё по тем трусам на трубе. Включил газ и молча разогрел гостю жаркое. Затем поставил тарелку перед ним. Тот не сразу прикоснулся, удивлялся блюду. — На голову надену, если не съешь, — пригрозил Брагинский. — Не нравится? Джонс улыбнулся и взялся за ложку. Не то, что он ожидал увидеть, но… — Всё хорошо, спасибо, — хомячил с аппетитом. — Слава Богу, а то я боялся — передумал, — сел за стул напротив и, подперев рукою голову, устало наблюдал за обжорой. Тот несказанно радовался вкусной еде, словно сирота казанская. Россия вдруг устыдился за то, что злился на него и роптал. Теперь, когда Альфред искренне его благодарил за заботу, на душе потеплело. — Всё? Теперь можешь спать спокойно? — вздохнул Ваня. — Дай попить, пожалуйста, еда острая, — нет, Америка не переставал хотеть. Тогда Россия сообразил подать тому теплого топленого молока с надеждой, что оно его усыпит. Альфред выпил и посмотрел на Ивана. Глаза слипались. — Чего ты ещё хочешь, деточка, или спать уже? — подтрунивал над ним Брагинский. Ну кто ему поверит, что всю ночь нянчился с Америкой? Тот гукнул. — Не придумал, да? — Россия забрал стакан из рук. — Зато я знаю. Потянул за собой в спальню. И свершилось чудо! Америка только до подушки и заснул. Но этому больше всех радовался Брагинский. И как Англия не застрелился, нянчась с ним? Он так и представлял себе: только к кровати, а мальчик то писать, то кушать, то скучно. «Забирай, такое счастье мне и даром не нужно», — вдруг вспомнились жестокие слова Кёркленда. Душа резко разболелась за Альфреда. Тот добился независимости, гордится этим, тогда почему так жаждет заботы, как дитя малое? «Что ж, — решил Ваня для себя, — пусть некоторое время будет со мной, раз поручился. Надоест — сам уйдет». — Мур-мур, — Альфред жался сбоку. — Завоюю... Ему снился прекрасный сон, где он стал крут настолько, что напал на Империю Зла и поработил. А остальные страны удивлялись, завидовали и боялись. О-о! Он победил зло, теперь демократический рай наступит во главе с Америкой на всей Земле! — Мечтать не вредно, — Россия снисходительно отнесся к его самому главному желанию. В темном углу у комода находился обрезок трубы и смотрел на них. На этот раз он не пригодился. *** Утро встретило Альфреда теплыми лучами. Жарко и ярко. Замечательно! Как раз так, как любит Джонс. Попытался привстать, но обнаружил на себе голову и руки Ивана. О, неожиданно. Когда успел забраться? Тяжелый и горячий. — Фух, Russia, слезай с меня, — попросил Ал, но тот спал крепко. Тогда пришлось выскользнуть из-под него. Аж вспотел. Ваня лишь простонал, потянулся, но не проснулся. Альфред осмотрелся. Широкая кровать застелена приятным голубоватым бельем с узорами. Очень освежает жаркую комнату. Орехового цвета шкаф с книгами и гардеробом. Комод. С косметикой?! А, точно, сестринское хозяйство и… о боже, грозный кран там стоит! Над комодом старинное тяжелое зеркало, непонятно каких времен. У окна что-то жужжало и летало. Билось в стекло, ползало, играя тенью на полу. Блондин прищурился, сразу понял, что не муха, уж больно тяжело жужжит. Насекомое взлетело на занавески, и теперь можно было опознать осу. Бедняжка, не могла найти выхода из дома. Умывалась перед очередным походом. Америка не боялся этих хищников, но старался не трогать. Удивительно, как такие маленькие создания способны отпугнуть любого, если они заинтересуются кем-то. Вот решит одна такая красавица поползать по тебе просто так без всякой задней мысли ужалить, а ты уже визжишь и бежишь прочь. — Россия, ты как оса, поэтому тебя и боятся, — усмехнулся Джонс и погладил того по волосам. — М-м-м… — раздраженно простонал Ваня. — Не «м-м-м», а «б-ж-ж!» — смеялся Ал. — Покусаю, — Брагинский перевернулся на бок. Ах, какое блаженство с одного бока на другой и никуда идти не надо. — Слушай, у тебя до сих пор жар? — приставал к нему Америка. — Пожары продолжаются. — О, тогда можно я останусь у тебя и сегодня?! — напрашивался наглец и заглянул в лицо, хотел поймать взгляд. — Нет, вдруг ты и завтра и послезавтра останешься? Я же тогда либо тебя убью, либо себя. Я даже знаю, когда это будет: вечером, когда я захочу спать, а ты — нет. Америка громко рассмеялся: — Ладно-ладно, ты все равно поедешь в Финляндию пить водку! Россия широко открыл глаза и приподнялся на руках. Он и забыл! — Так-так, где телефон? — искал его в кровати. — Я ж не знаю, во сколько этот сабантуй! — Ой, надо было не напоминать, — вдруг пробурчал Альфред и протянул сотовый Ивану. — Встреча послезавтра в час дня по Москве, так что есть время у тебя. — Ты читаешь мои СМС-ки?! — а тот наивно понадеялся на его совесть. — Она случайно пришла, когда я с Францией переписывался, — Альфред прехитро улыбнулся. — Еще звонил Путин, просил явиться, как выспишься. Естественно он много чего почитал! Вел себя с деловитостью личного секретаря. — Весь в брата! Надеюсь, писать от моего имени не додумался? — последнее просто так к слову сказал. — Только Англии! – радостно признался этот паршивец и упрыгал с кровати. — Подлец! — Россия погнался за ним. — Ну, погоди у меня! Джонс весело носился по комнате, играя в салки с опасным противником. — Это было необходимо! Я не подставлял тебя — просто разведка! — оправдывался виновник. Обрезок трубы поймал взглядом хозяина, хотел быть востребованным. — Так, где твоя задница, которой ты думаешь? — пригрозил Иван, хватая своего стального друга. — О, нет! Стой! Я всё равно собирался это рассказать! У меня есть план! — Америка простер вперед руки, чтобы защититься. — Прошу, выслушай, потом реши бить меня за это или не бить. — Хорошо, слушаю, — Россия приставил кран к подбородку хулигана. — Помнишь, ты сказал Артуру: а что если Америка умрет? — начал тот и сглотнул. В горле пересохло. — Как раз кстати, — тот до сих пор злился. — Так вот! Я написал ему от твоего имени, что убил Америку. Сказал так, как будто не о себе любимом. — Зачем?! — опешил Брагинский. Убрал трубу в сторону. Беседа приняла серьёзные обороты. Джонс потупил взгляд. — Я хотел узнать о его чувствах к себе, притворившись тобой. Решил, что если он любит меня, то на убийцу своего брата рассердится и выскажет всё, что думает. И… — у Америки слезы заблестели. — Но он сказал отстань, а если не убил — убей, и предложил помощь в этом грязном деле. Альфред отвернулся. Прятал лицо. — Он даже не ненавидит меня, ему просто все равно, жив я или мертв… — Глупец, с Англией такой номер не прокатит, — Россия осторожно приобнял его свободной рукой. — Он раскусил тебя. Думал обмануть его, а на деле этот старый козел перехитрил тебя и внушил то, что захотел. Не забивай голову. Да и с чего Артуру говорить мне, что любит тебя? — Думаешь? — Америка вновь обрел надежду, а с души словно камень упал. — Россия, ты… Да ты просто лапушка! — юноша запрыгал на радостях. — А ты сволочь, — Ваня отпустил его. — Я думал, что ты на меня обиделся, поэтому я и пустил тебя в свою комнату. А всему виной другой. — Вот поэтому я и не признался, — Джонс подмигнул. — Засранец, обманул. Всё, я тебе больше не верю! — дулся на него Иванушка. — Телефон забрал, себя за меня выдавал, а потом еще полночи спать не давал. — Ты меня любишь? — Альфред сделался милым. — Ещё чего?! Вот в гостях у Финляндии у нас на повестке дня перемывание косточек Америки и его приспешников. Иванушка раскраснелся. Из него выбивают второе признание, не жирно ли? Америка игриво заулыбался и дразнился: — Я знаю, прочитал вчера. Бам! Трубой. Но не сильно. Понарошку. Постукивал. — Я хочу раскроить твой череп прямо здесь и сейчас, но жалко, ты хороший парень, Альфред, — Россия убрал оружие. Джонсу стало приятно и тепло на сердце. Даже смутился, что бывает очень редко. — За кем ухаживаешь, потом трудно убить без горечи, — мелодично изрек Брагинский и направился в коридор. Улыбался. Знал, что Альфред прав. Когда жертвуешь собственное время и силы ради другого, появляется плод любви в сердце. Сначала он маленький и незрелый, но потом растет, зреет. Да это тяжелый труд, но все же радостный. Если бы Ваня не хотел заботиться, то никто бы его не заставил. Раз это он делал по согласию с совестью, то направил свою волю в данное русло. Так Альфред и поселился в его сердце. Укоренялся. Эти плоды вечные. Их можно попытаться утаить, спрятать, но не вырвать. А если и попытаться выдернуть — очень больно. Невыносимо. Лучше не трогать. Россия остановился на пороге в ванную. Америка врезался в спину. — Можно с тобой? — Не-а. — А вдруг у тебя голова закружится? — Только от твоего шума и визга. — Ну-у-у! Я буду… — Не будешь! — Россия не верил его обещаниям хорошо себя вести. — Постараюсь, — захлопал глазками. Россия же — дверью разочек. Закрылся. — Ах так! — Джонс замыслил месть. Дождался, когда Ваня включит душ, выключил тому свет. — Америка! Прекрати немедленно! — естественный ответ на подобное мелкое хулиганство. Россия терпеть не мог такие шуточки. Последний раз так делал Польша, чтобы подставить Ториса. Больше не делал, так как после Ториса досталось и всем остальным для профилактики, после чего Феликсу добавили дополнительных пинков за подставу. Но Джонс не из пугливых. Веселился, слушая маты-перематы Брагинского. Когда Ваня потерял всякую надежду, вышел включить свет. Зол. — Альфред, я тебя уничтожу, когда помоюсь. Лучше беги домой, — грозился тот и громко стукнул по переключателю. — Ха-ха! Бесстрашный провокатор подбежал и снова погасил свет. Россия почувствовал себя Громовержцем! Никто и никогда его так не выбешивал, как Соединенные Штаты Америки. Тут он точно первый! Выйти сейчас и наддать люлей? Таким недомытым бегать за ним по всему дому? Нетушки! — Ну, дождись только! Вышел, включил, закрылся. Джонс тоже выпрыгнул из комнаты, выключил, спрятался. Послушал ругань. Это повторилось еще два раза. Третий раз. — Ха-ха! Америка поспешил к выключателю, потянулся к нему, выключил, и тут его поймали сзади за плечи. - Ай! Я пошути-и-и-и-ил! Россия подкараулил того, прячась на кухне, которая как раз была напротив ванной комнаты. — Ну что, допрыгалась, коза… — победный мстительный тон, — …сидорова. — Не бе-е-ей, я же просто играл! — умолял Джонс. — Ты перехитрил меня — победил! Неужели игра стоит крови? — Она нервов моих стоила! Убедил. Америка лишь привлекал внимание, «дергал за косички». Почему? Если Россия выражает свою любовь словами и делом, то Альфред — баловством. «Мне с тобой хорошо, не колоти меня за это», — скрытый смысл этой игры. Было бы глупо закончить ее дракой. Пришлось сокрушить сердце. Это всегда трудно и больно, но обычно потом наступает радость. Странная спокойная и мирная радость, от которой не хочется прыгать до потолка. Напротив, смириться. — Прости, — Ваня отпустил его. — Зло так и рвется из меня. Прости, вместо того, чтобы сказать «попался» и улыбнуться, чуть не зазвездил тебе с такой силой, что в космос полетел бы. Россия закончил и вернулся в темную ванную комнату. Америка опешил. Тоже думал, что окажется на небе, но вовсе не от счастья. — Иван, — Америка устыдился, прильнул к двери. Совесть грызла со страшной силой. Хотелось извиниться, но не мог. Так стыдно! Но не только из-за глупой игры. За неблагодарность и несносность. Кстати о лампочке, Джонс включил ее. — О, спасибо! — веселый возглас из комнаты, а душ выключился. – Надо же, я мыл голову сестринским средством от загара. Вода снова полилась из душа. Америка беззвучно заплакал. Как теперь смотреть в глаза? Всё — трагедия! Выбежал на улицу. Жар ударил в лицо. Думал убежать вовсе, но одёрнул подобную мысль. Заметил те самые качели, на которые он прошлым вечером глаз положил. Сел на них и задумался о своем хамском поведении. Где-то издали послышался звон колоколов. Часовня? Монастырь? Каждый раз, когда он посещает Россию, слышит их. Москва, Питер, даже эта глушь-деревня — опять звон. Альфред давно не ходил в церковь. Всегда засыпал на службах и проповедях. Хотя, если сходить к харизматам, то можно не только попеть, но и потанцевать. Англия сначала водил маленького Америку в костёл, но потом его мировоззрение поменялось, повел к протестантам. Но там он поругался с пастырем и снова вернулся к католикам. Затем опять что-то стряслось и пошло-поехало, как в гадании на ромашку: баптисты-католики, адвентисты-католики, харизматы-католики. А потом и вовсе перестал ходить в церковь. Америка же решил для себя, что все верующие — хорошие и добрые ребята, пока самые ревностные из них не встретят других таких же, но из другой церкви. Джонс осмотрел горизонт перед собой. Дворик выходил на дорогу, а за ней поле. Дома обрамляли его слева, а справа — сосновый лес. Впереди — ясное небо без единого облачка и поле-поле-поле. Простор радовал душу. Пейзаж простой, но и сказочный одновременно. Без русских избушек, домиков и колокольного звона эта земля бы не выглядела столь чудной. Она наполнена другим духом. Если снести дома и поставить, допустим, милые английские домишки, то поменяется совершенно всё! Немецкие, тем более. Дух русский и немецкий отличаются в корне. В случае с немцами пейзаж имел бы четкие границы, системность, как в компьютерной игре: эта локация тут, эта — тут и никак иначе. Это неплохо, понятно, но не так, как в России. Тут нет границ, этакая бесконечная локация, где можно ставить всё что угодно даже туда, куда по идее и нельзя. Вот и сейчас, вроде звон слышишь, а найти храм не можешь. Храм-невидимка, что ли? Дома стоят так, как будто чья-то рука взяла горстку кубиков и подбросила их. Как упали, так и вросли. Что самое забавное: указатели были в той же руке. Полагаться на них — значит потеряться окончательно. У несчастного Альфреда и так проблемы с картами и определением себя в точке мира, а русская параллельная реальность сводила с ума окончательно. И Германию. Тот уже после пересечения границы Польши ощутил сдвиг сознания. А как попал в Россию, написал в дневнике (который потом потерял, и он попал в руки Союзников): «…Параллельные пересекаются в точке чуда. В России. Я знаю, куда ехать, но потерялся. Я еду туда куда нужно, но расстояние не сокращается. Чувствую себя маленьким космическим корабликом во главе фантастического флота. Летим к планете, но вот незадача — попали в «зону расширения Вселенной». Скорость максимальная, а по факту нулевая…» Когда Англия прочитал этот отрывок вслух, Франция рассмеялся и пошутил: — Закон Расширения России: подойдешь к Москве с мечом — расширится до твоей столицы! Когда сузится неясно, просто ждите. — Резиновый Russia, — заулыбался тогда Китай. — Резиновая Москва. — Будете издеваться, растянусь вокруг земли, — пригрозил Брагинский. — А получится? — засомневался Джонс. — Попробовать? — Америка, не провоцируй его! Мало ли, — Керкленд испугался. Воспоминания заставляли улыбаться. Но какая-то сила двинула качели, и Альфред еле удержался на них. Посмотрел через плечо. — Не грусти напрасно, пойдем, я завтрак приготовлю, — Россия его нашел. Стоял в алых удлиненных шортах и клетчатой рубашке-безрукавке. — Стой, — американец спрыгнул, обогнул качели и спрятался за каштаном, чем сильно удивил Ваню. — Ты чего опять? У тебя в последнее время только два состояния: либо смеёшься без конца, либо плачешь! — Брагинский уже и не знал, что с ним делать. — Прости меня за вчерашнее и сегодняшнее… — сокрушался Джонс. Трясся от волнения. — А позавчерашнее? — Эй! — Америка в ярости выскочил из-за дерева и схватил того за рубашку. – Я же извиняюсь! — Хорошо, — Иван разыгрался: подхватил того, взвалил на плечо и потащил в свое логово. — Россия! — Джонс был крайне возмущен. — Отпусти! Россия! Блин, дай мне… — Держи, сейчас будут, — перебил его Брагинский, уронил на стул и всучил миску. — Сейчас… Молоко, яйца, — Ваня полез в холодильник. — Так, мука не здесь. — Послушай, я хочу… — Помочь? Тогда перемешивай. В руках гостя оказалась сбивалка. — Россия! Ты меня слышишь?! — Альфред вновь выходил из себя. — Да, прекрасно. Наливаю. Миска наполнилась молоком. — А это твоя любимая игра, да? — парировал Джонс и нахмурился. — Зачем извиняться, если сердишься? — Ваня поразил его. Но всего лишь на миг: — А почему ты меня не хочешь слушать? Вот и сержусь! — Я всё понял, зачем лишние слова? — А вдруг не так понял? — Хорошо, ты победил, — уступил Брагинский. — Что победил? — Спор. — Как так? – Ал поставил миску на стол и облизал с пальца капельку молока. — Не согласен? — Ничего не понимаю, — Америка развел руками. — Ты опять сошел с ума? Иногда, когда Иван говорил и улыбался, казалось, что попал в страну Чудес, а Брагинский — это чеширский кот. Смеется над тобой да говорит странно и загадочно. Как и сейчас: — Вот, а ты уверен, что понимаешь себя? А если заблуждаешься и введешь в заблуждение кого-то? А вдруг этот кто-то видит тебя больше, чем ты сам себя? Не целиком, конечно, но с одной из сторон. Хотя и он может заблуждаться. — Замкнутый непонятный круг странного спора, — Джонс поднялся и потрогал лоб собеседника. — Ты еще горячее, вот и несешь чепуху. — Это круг заблуждений. Разные степени субъективности лишь подобия объективности. Полагать себя эталоном правды, значит считать себя Богом. Нельзя всё знать и учесть, поэтому лучше молчать в тряпочку. — Ради Христа, прекрати блажить! — умолял Джонс. — Некоторые блажат Христа ради, но это не обо мне, — переиграл тот и растянулся в улыбке. Казалось, что он вот-вот исчезнет, а его улыбка будет летать в воздухе, как в той самой одноименной сказке. - Россия, моя бесконечность, чем ты недовольна? — Америка отключил рассудок и перешел в эмоциональную сферу бытия. Голова кругом: материальность словно перестала существовать. Еще чуть-чуть и Джонс сам пойдет говорить белиберду и гоняться за белым кроликом. — Зачем убежал за дерево со своими извинениями? Я обнять тебя хотел, — признался Ваня, включая газ. — Э-э? — смутился Ал и чувство реальности вернулось к нему. — Вот что значит ходить вокруг да около! Ну, если хочешь — обними, я не против. — Уже не хочу, момент упущен. В другой раз. — Ну… ну и ладно, — Джонс пожал плечами. — Обиделся, что ли? — Нет, блины стали интереснее тебя. Ал показал язык. И тут ему в голову пришла одна идея. — Слушай, если блин увеличить размером с Землю, то у него будут и кратеры, и горы, всё как полагается. — Ага, только плоский. — А вдруг его мегаастероидом придавило. — Тогда у него должна быть не сдвигаемая граница орбиты или во Вселенной выросла стена для этого дела, — Ваня невольно продолжил столь странную фантастическую беседу о космических блинах. — А может его два астероида с двух сторон приплюснули, — предположил Ал, хлопнув в ладоши. — Ещё Планете-Блину не нужно вращаться вокруг своей оси, как и Луне. И жили бы на ней блинатики. — Возможно, нам врут и Луна — есть блин? — отшутился русский, покрыв дно сковородки жидким тестом. Америка рассмеялся: — Или сыр! — Вот теперь мы точно чушь несем? — Кушать хочется, — протянул Америка и принюхался. — Голодному и галактика съедобной покажется? Тарелка с первым блином предстала перед гостем. У того глаза засияли от счастья. — С мёдом или вареньем? — предлагал внимательный хозяин, открывая дверцу шкафа с запасами. — Давай всё, — Джонс растерялся перед выбором. Ел с таким аппетитом, что Россия не успевал готовить. Когда голод отступил, а чай допит, Альфред задумчиво уставился на кусочек лимона на дне чашки. Настенные часы отмеряли секунду за секундой. Тик-так. Словно приближалось что-то неожиданное. — Россия, слушай, а давай разыграем Артура, ну, и весь мир тоже, — предложил Альфред, не осмеливаясь поднять глаза. — Опять?! Брагинский чуть не подавился. Запил чаем и посмотрел на вдруг погрустневшего парня. — Давай я притворюсь мертвым, — Америка откровенно делился своими гениальными планами. — И кто ж тебя убил? — без всякой задней мысли спросил Россия. Джонс серьёзно посмотрел на Ивана и ответил: — Ты. — Что?! Я опять плохим буду? — Брагинскому явно не понравилась задумка. Чуть ложку из рук не выронил. — А тебе привыкать? — Америка поставил локоть на стол, улыбнулся мечтательно и нагло. — Мне нравятся хорошие парни, которые ведут себя, как плохие. Открыто устремил пронзительный взор на Ивана. Соблазнял на очередной всемирный обман. Россия не знал, куда деться от него в собственном доме. Да и что-то зловещее промелькнуло на лице Альфреда. Плохо дело, этот парень в быту открывает свою истинную подлую сущность. Ваня искренне верил в его двуличность. Джонс вдруг встал из-за стола, обогнул его и развернул стул Ивана к себе. Навис над русским. — Я хочу вытащить его чувства наружу. Помоги мне, пожалуйста, - прошептал Ал, упершись в плечи Брагинского ладонями. Этот соблазн на грех напоминал ситуацию с карантином. — Фредди, лучше скажи, что ты любишь его, и всё на этом, — Россия не хотел ввязываться в авантюру. — Нет! Всё очень сложно! — вспылил Джонс, но тут его мысли остановились. Иван назвал его по имени, сокращенному, совсем как кто-то близкий. Но сам Америка пока не способен обратиться к Брагинскому по имени просто так, по крайней мере, во вменяемом состоянии. Только если за спиной или на эмоциях. — Прошу! — Ал вдруг обнял его. Смелый и отчаянный парень, однако. — Я уже подговорил Францию. Он согласен помочь, если и ты согласишься. Насчет последнего — приврал. — Да что ж такое? Чую — плохой замысел! — Ваня отстранял прилипалу, но тот крепко вцепился руками. — Всю ответственность беру на себя. Только скажи «да!» Гадёныш не унимался. — Отпусти, я только-только поел, а ты меня душишь. Стошнит же! — Пока не договоримся, не отпущу! — Америка сильнее прижался. — Вот пиявка! Терпеть не могу, когда ты так себя ведешь! Отстань, паразит. — Ну-у-у… — Альфред освободил его-таки и уперся руками в ноги Брагинского. Умолял глазками. — Чего ты хочешь добиться от брата? Чтобы он рыдал над твоим гробом? Или плясал? Чего?! Россия представил себя на месте Кёркленда. Сжал кулаки. — Разве не ты начал все это? Кто внушил ему, что ты что-то можешь сделать со мной? Неужели самому не интересно узнать: плакать или танцевать он будет? Брагинский призадумался. Отвел взгляд. — Интересно, — признался. — Я знал! Я знал, что ты тоже хочешь видеть чувства этого британского козла! — Альфред запрыгал на радостях. — Нехорошо. Если бы меня так разыграли… — Ваня замолчал и вздохнул. Защемило в груди. — Не бойся! Если он заплачет, я тут же встану и обниму его, — улыбался хитрец. — А если затанцует на радостях? — Тоже встану и огорчу его тем, что жив, — бодро ответил Альфред, но тут же сник. — Или сам заплачешь? — Иван откинулся на спинке стула и усмехнулся. — Неважно, — встрепенулся Джонс и тоже попытался улыбнуться. — Ну что? По рукам? — Коварный искуситель, — Россия недоверчиво посмотрел на протянутую руку. — Ты ничего не теряешь. — А как же совесть? — Шутишь, что ли? Сколько раз тебе Англия свинью подкладывал? Неужели не хочешь его просто разыграть? — Дурное предчувствие меня терзает. — Забей, всё хорошо, обещаю! Ну? — Альфред пустил в ход всю свою сногсшибательную харизму. — Да что мне с тобою делать? — Россия неуверенно пожал тому руку, несмотря на все протесты совести. — Ты портишь меня. — Круто! Спасибо! Ты супер!!! Америка чуть не оторвал тому руку от счастья. — Но на пьянку послезавтра я все равно пойду, так что решай всё с Францией, — Ваня вспомнил о своей собутыльной миссии. — А мы его завтра разыграем, а потом ты свободен как птица в полете! — Ал уже всё решил за него. — Какой ты шустрый, однако. — Предприимчивый! — хвалился тот, состроив лисью мордочку. Тут он кое-что вспомнил: — Можно потом с тобой на пьянку? — напрашивался негодяй. — Размечтался! Это не твоя компания, там мы будем тебя обсуждать и твоего брата и всех-всех прочих козлов мира сего, — Ваня был честен с ним. Встал и лениво потянулся. Надо было собираться в путь к начальнику. Купить водки еще на обратном пути для вечеринки. — Ой, а давай ты меня потом убьёшь? В пьяном угаре после, а? Как раз свидетели будут, — настаивал заносчивый мальчишка. — Нет! Если пойдешь — взаправду убью, — пригрозил Брагинский. Стал грозным. Продолжил: — Дай отдохнуть от тебя, а то я с ума сойду. Договорились? Я Англии ещё дверь должен. — Ничего ты ему не должен! И… — тут он остепенился. — Ой, ты сейчас к боссу? А что мне тут делать без тебя? Альфред надулся. Сложил руки на груди. — Пригласи Францию, выберете гроб, прогуляйся в округе, подыши свежим воздухом. Отдохни, в общем. Россия вышел в коридор, обувался. — Я умру от скуки! Можно я приглашу Тони? — Америка поймал его со спины. — Что за истерика? В холодильнике мороженое, как я и обещал, хочешь? — Россия хотел переключить его мысли на что-то другое. — Это хорошо, но ты — лучше, — Джонс боялся его отпускать. — Мне уже страшно. Давай я тебе оставлю сотовый, — Брагинский достал свой второй телефон из каких-то закромов тумбочки, что в холле стояла. Старый-престарый Нокия. — Заряди его и держись на связи. Альфред отпустил его и удивленно рассматривал первобытный телефон. — Договорились? — Брагинский потрепал юношу по волосам. — У тебя есть паззлы на хрен знает сколько деталей, так что найдешь чем заняться, а меня отпусти. Тот недовольно поджал губы, но кивнул. — Вот и славно, — Ваня довольно улыбнулся. — Только не забудь, что я тут остался, — Альфред сжал сотовый. — Думаю, что ты напомнишь о себе звонком. И еще кое-что… Россия порылся в той же тумбе. — Держи, это тебе, — что-то вложил во вторую руку юноши. — А? Альфред раскрыл ладонь и распознал… ключ? Да, это был ключ от дома! Руки затряслись, а дыхание прервалось. — Это правда мне? — не верилось ему. Для него это все равно, что, например, предложить руку и сердце или усыновить. Этакий новый уровень отношений, очень-очень доверительный. Для самого Брагинского — это лишь забота, не более. — Приходи, когда хочешь, только не пугай сестер. А то они иногда в нижнем белье могут разгуливать по дому. Брагинский отвернулся к выходу, но Америка поймал того за рубашку и устремился к нему. Поцеловал в длинный нос русского. — Наудачу, — мигом заробел и отстранился. — Спасибо, ты… т-ты хороший. Альфред был тронут до глубины души. Он даже не рассчитывал на такую милость. Аж дух захватило. — Ты тоже. Не скучай, — Ваня поцеловал Ала в лоб и, пока тот был обескуражен, бежал, пока есть возможность. Америка ушел в комнату. Забрался на диван, обнял подушку и унимал дрожь. Близкие отношения с Брагинским пугали и волновали. — Он мой противник, но… — завалился, крепко сжимая в ладони доверенный ключ. Как же горячо билось сердце.