Рядом с тобой.

Десятки пустых бутылок, вместо пепельницы — большая тарелка, заполненная до краев пеплом и сотнями фильтров выкуренных сигарет. В комнате дым и запах такой, что, как только я пришёл в себя, ночью перед вылетом после очередной одинокой попойки меня чуть тут же не вывернуло наизнанку всем, что нашлось в неосмотрительно оставленной здесь коллекции бухла. Кое-как поднявшись с дивана и доковыляв до окна, я с трудом отрываю его, запуская наконец свежий воздух. Высунув из окна голову, насколько мог, и цепляясь дрожащими пальцами за подоконник, я высовываю язык, ловя крупные капли дождя, голова и плечи намокают в считанные секунды, а я постепенно прихожу в себя, пока ледяные капли бьют по голове. Дышать становится гораздо легче, и я, так и не прикрыв окно, хотя на улице очень холодно, отправляюсь в душ, по дороге взглянув на часы. Час ночи, а это значит, что до вылета оставаётся ещё четыре часа, чтобы привести себя в более или менее подобающий вид. Меня начинает дико тошнить, слабость в коленях, да и во всём теле становится такая, что, кажется, ещё одно лишнее движение — и я просто рухну на холодный кафель. Может, оно было бы и к лучшему — просто поскользнуться и упасть, ударившись головой о раковину, например. Столько проблем можно было бы избежать. Но тело, как назло, подчиняется вяло текущим мыслям, действуя на автомате, стягивает с себя одежду и забирается под душ. А потом резко выскакивает и, склонившись над унитазом, избавляется от содержимого желудка, состоящего исключительно из алкоголя, а потому и не очень-то противно, кажется мне, пока связки не начинают гореть адским пламенем. Чёрт, а ведь через семнадцать часов надо будет отработать целый концерт. Снова забираюсь под тёплые и упругие капли, бьющие по измученному и исхудавшему телу, и наконец немного расслабляюсь, потому как голова всё ещё гудит, но становится хоть немного лучше. Приняв душ, спускаюсь на первый этаж и иду в кухню, стараясь не смотреть на въевшийся в стену кровавый след, сколько бы Тэян его ни смывал, он не смог полностью от него избавиться. Я просил не раз отвезти меня к Ри или хотя-бы сказать, где он, но все молчали. В какой-то момент я понял, что прошу просто так и я на самом деле не решусь увидеть то, что я сделал с ним. Я не смогу видеть его сломанным, эгоистично думая иногда, что нужно немного времени, а когда я увижу его вновь, то он станет прежним. Я безумно стыдился этой мысли, но я мог позволить себе проскочить этой мерзкой мысли один разок за ночь, где-то между полночью и рассветом, чтобы тут же отогнать её от себя, пристыжая. Я прекрасно понимал, что он не станет прежним, неким витамином для всей группы и в особенности для меня лично, а еще я скучал, скучал так, что сердце разрывалось. Даже когда у нас был отпуск, мы не разлучались больше, чем на неделю, которую проводили со своими семьями. А теперь что? Он уедет от меня в Японию, и всё! Теперь не будет этого: «Джи, нафиг ты надел эти джинсы? Сегодня их хотел надеть я!». И плевать, что это мои джинсы, для Сынри это никогда особого значения не имело. А ещё он не поддержит меня, никогда не скажет: «Джиён~а, всё будет хорошо, я буду с тобой». Не будет ничего, что было в нашей до последнего времени уютной жизни. Уже выходя за менеджером из квартиры, я на минутку остановился, смотря на себя в зеркало. «Смотри, Квон Джиён, этот человек — насильник, трус и эгоист, и это — ТЫ. Таким ты хотел стать?» В аэропорту на удивление очень много фанатов, несмотря на пронизывающий до костей ветер и ещё мелко моросящий дождь, не говоря уже о том, что сейчас полпятого, а на улице ещё темно. Хорошо, что на мне очки, закрывающие пол-лица, иначе эта фальшивая улыбка на моих губах никого бы не обманула. Сынри я замечаю издалека, Тэян давит на его плечо, заставляя опуститься в кресло. Голова Сынхёна повёрнута к нему, и он, очевидно, о чём-то говорит, на что Ри коротко отвечает и стягивает очки. Даже с такого расстояния видно осунувшееся лицо, огромные, тёмные круги под глазами и сгорбленные плечи. Я невольно вспоминаю времена, когда мы были трейни. Когда на сон у нас не было времени, а у него тем более. Почему-то тогда я считал, что это он виноват в том, что мы с Тэ не можем дебютировать как дуэт, хотя он и присоединился к нам самым последним. Я делал вид, что этого улыбающегося и шумного мальчишки с ужасным смехом просто не существует, или орал на него как сумасшедший, срывая на нём весь негатив, который во мне копился день ото дня. Он ни разу не сказал ни слова против и не заплакал, как это делали остальные, а это бесило ещё сильнее. Апогея всё это достигло тогда, когда он в очередной раз надел мою футболку и пошёл на тренировку, как оказалось потом, Сынхён-старший решил подшутить над ним и, закинув всю его одежду в ванну, залил водой, но в тот момент во мне всё перевернулось и дикая злость на этого пятнадцатилетнего мальчишку вылилась не криком и руганью, как всегда, а хлёсткой пощёчиной. Он опустил голову и даже не попытался прикрыть наливающуюся алым щёку. Весь тот день он был очень тихим, и мне почему-то показалось, что стало ещё хуже, чем было, когда он болтал, не замолкая ни на секунду. Вечером я потащил всех поесть в кафе, но он собрался и ушёл домой, а я и не настаивал на том, чтобы он пошёл с нами. Ни у кого за столом не было аппетита даже при том, что мы постоянно были голодны. Сынхён тогда сказал мне, что это он виноват во всём, но я упрямо заявил, что он мог взять футболку кого-нибудь другого. Мы поругались, и я, расплатившись, пошёл домой, не дожидаясь никого. В квартире, в которой мы тогда жили с менеджером, было очень тихо, обойдя все комнаты, я так и не нашёл Сынри, и если бы не развешенная по всей квартире одежда, то я бы мог надеяться, что он уехал. Усевшись на диван, я включил телевизор и через несколько минут услышал, как кто-то пришёл. Я думал, что это ребята, но в комнату вошёл Сынри и, молча вытащив из пакета какой-то свёрток, аккуратно положил на журнальный столик передо мной. — Это тебе хён, извини меня, я виноват, — сказал он и вышел из комнаты. При всём своём желании я не мог не заметить отпечаток своей руки его щеке и впервые — заплаканные глаза. Я так и сидел, не притронувшись к свёртку, когда пришли остальные. — О, что это? — спросил Хёнсын, который тоже не испытывал нежных чувств к наглому мальчишке, поэтому и не был очень уж расстроен тем, что случилось. — Не знаю, это Сынри мне притащил, — безразлично ответил я. — Можно я открою? — спросил он, впрочем уже разрывая бумажную упаковку. Признаться, мне было жутко интересно, что же там, но я пялился в экран телевизора, когда от него послышался возглас: «Ого, эта же та, которую ты хотел, когда мы ходили в магазин?». Я уже не мог сдерживаться и посмотрел на него. В руках Хёнсын держал футболку, которую я очень хотел купить, когда мы все вместе ходили в магазин, но мне не хватило тогда денег. Стыдно признаться, но, когда увидел футболку, я обрадовался. — Перед тем как радоваться новой тряпке, поинтересуйся, на какие деньги она куплена, — сказал Сынхён, выходя из комнаты. Дэсон сидел, опустив глаза, а Тэян смотрел на меня очень осуждающе. — Что?! И на какие же? — раздражённо поинтересовался я у Тэяна, который тоже встал, собираясь выйти. — Родители отправили, чтобы он мог поехать домой, он ведь не был дома уже три месяца. Мы все из Сеула, и, чтобы поехать домой, много не надо, а вот он, если ты забыл, живёт далеко, к тому же ему всего пятнадцать лет. Помнишь, как мы скучали по родителям? Утром мне было стыдно смотреть на его опухшие глаза, кровоподтёк на щеке и сгорбленные плечи, он выглядел тогда таким же, как и сейчас. Я вернул ту футболку на следующее же утро в магазин и передал деньги через Тэяна, а через неделю, когда он вернулся из родного города, впервые с ним заговорил. Тогда он смотрел на меня таким восторженным взглядом, что мне казалось, будто я совершил чудо, а сейчас в его глазах был лёд, я не знал, что эти тёплые глаза так умеют. Весь день прошёл очень напряжённо, я не мог не обратить внимание на то, как Сынри трясет, и его дрожь передавалась мне. Я так хотел с ним поговорить, только вот что я должен ему сказать? Просто просить прощения? Это ведь глупо, я бы не простил. Никогда. Но мне безумно хотелось, чтобы он выслушал весь тот бред, что придёт ко мне в голову, и если не может простить, то хотя бы не переезжал. Ночью я не мог заснуть, хоть и ужасно вымотался за эти сутки. Крутясь в кровати и пытаясь принять удобную позу, я и не заметил, как время перевалило далеко за полночь. Окончательно смирившись со ставшей уже привычной бессонницей, я встал и, накинув халат, вышел на балкон. Пальцы дрожали так, что я с минуту не мог поджечь сигарету, а когда мне наконец удалось это сделать, то единственным желанием было выбросить её, вернуться в номер и укутаться с ног до головы тёплым одеялом. Я уже взялся за ручку балконной двери, когда услышал стон, и мог поклясться, что это стон Сынри. Повернувшись в сторону близко расположенного соседнего балкона, я прислушался, и через пару секунд он повторился. Форточка была слегка приоткрыта, именно поэтому я смог услышать его приглушённые стоны и бормотание. Если бы не мученические нотки в его голосе, я бы решил, что он занимается сексом, но они были пронизаны болью, и я, несмотря на холод, сгорбленной фигурой застыл на балконе, кутаясь в уже не кажущийся таким тёплым халат и пытаясь не рвануть к нему. Моей выдержке пришёл конец, когда я услышал крик, приглушённый подушкой. Минута — и вот я уже стоял рядом с его кроватью. На его лице было такое мучительное выражение, а руки с такой силой сжимали простыни, что мне казалось, будто ему снились все муки Ада. Слёзы текли с внутреннего уголка глаза к переносице и тут же падали на подушку, а я почему-то чувствовал их на своих щеках. — Не надо, Джи, пожалуйста, я же люблю тебя, — просил он, плача. Очевидно, ему снилась та ночь, и я понимал, что надо бы его разбудить или позвать Тэяна, внутри всё переворачивалось, и я метался, не зная, что мне сделать, пока он не закричал. Тут уже все мысли выбило из головы, и я, склонившись над ним, потряс его за плечо. Ри открыл глаза и уставился на меня непонимающим взглядом, я и сам не понял, как оказался на полу. Из лёгких выбило воздух, но я всё же вскочил под его ненавидящим взглядом и поднял руки, показывая, что не собирался прикасаться к нему. Просил его выслушать меня, но он не стал, сказал, чтобы я убирался из его номера; меня, конечно, это безумно расстроило, но на другое я и не рассчитывал. Уже подойдя к двери, я остановился, надеясь, что он, возможно, задержит меня, но он молчал, и я чувствовал, как мою спину прожигал его ненавидящий и колючий взгляд.