Жертва есть жертва

Если Меркуцио что-то снится - это обязательно кошмар. Нормальные сны не заглядывают в его голову уже очень, очень давно; он даже может сказать, когда это началось. Кто бы его еще слушал. Он спит беспокойно; жалобно сводит брови, свернувшись в клубочек на широкой кровати, прижимает к груди связанные от запястий до локтей руки. Заперт в собственной спальне - какая ирония... Ночь смотрит в окно умирающим месяцем; Меркуцио, сжавшись, тихо скулит сквозь сон. Так холодно... холодно... Ветер шевелит занавески через приоткрытую балконную дверь. Холодно... Тогда тоже было холодно. Октябрь... вторая неделя... Кажется, даже собирался идти снег. Меркуцио всхлипывает, неловко дергаясь; не просыпается. - Не надо... - шепчет он почти беззвучно, горько, болезненно; ежится. - Пожалуйста, не надо... В комнате темно. В комнате тихо. Занавески вздуваются от ветра; Меркуцио беззвучно плачет сквозь сон, тщетно пытаясь освободить руки. - Не надо, - повторяет он снова и снова. - Не надо... Пусти... Больно... Ледяными пальцами холод прикасается к его груди, шее, ползет по животу; Меркуцио пытается спрятаться, но не получается. - Пожалуйста, не надо, - шепчет он снова. - Пожалуйста, не надо. *** Куда бы ни проваливался Меркуцио - там только холод и мрак, мрак и холод, и сомкнувшиеся на горле пальцы, и надрывно саднящие ребра; он царапает каменную кладку, задыхаясь от хватки и ужаса вжимаемый в почти обледенелое животом и грудью, стонет - беззвучно, надрывно; отхватывает за это по спине, между лопаток, и вздрагивает бьется между осенним камнем и жарким телом, как рыба в сетях; извивается пойманной за хвост крысой, пытаясь вывернуться, сбежать исчезнуть потеряться пропасть не быть никогда не быть никогда никогда никогда никогда "Никогда" вьется в его голове рыболовной леской, скрученной вдвое, втрое, вчетверо. Сзади наваливается тяжелое, горячее; болят ребра, болит спина, по подбородку стекает кровь; все, что ниже пояса, надрывно воет, разрывая разум на части. Он умоляет, не слыша своего голоса; кричит, не чувствуя крика; слезы мешаются с кровью, кровь мешается с инеем, в ушах звенит от пяти кряду пощечин. за что за что за что за что за что я не хочу больно не надо пожалуйста пожалуйста пожалуйста пожалуйста пожалуйста нет нет нет нет нет *** Меркуцио просыпается от навалившегося сверху холода; кривится заплаканным лицом, неловко вытирает глаза связанными руками; вздрагивает в останках агонизирующих рыданий. Жгучий, пряный, цветочно-розовый рассвет обжигает обращенный к нему взгляд не хуже огня; свет преломляется в слезах, ослепляя. В горле першит. - Чтоб тебя, ублюдок, - шепчет Меркуцио хрипло, ломко, ненавидяще; и не поймешь, к кому обращается. - Ненавижу. С трудом забирается под рдяно-красное одеяло с головой; под ним жарко и душно, но лучше, чем снаружи. Снова прижимает руки к груди в исковерканном жесте молитвы, смыкает веки; под ними торжествует багряная тишина. - Чтоб ты сдох, - бормочет он, и искренность этого готова перебить любую из веронских молитв. *** Замок щелкает через несколько бесконечно долгих часов. Дверь распахивается, негромко скрежеща по полу; легкие, танцующие шаги тонут в ворсе толстого ковра. Меркуцио выползает наружу подземным змеем, задыхается и кашляет от избытка воздуха; утреннее солнце ослепляет, и он, неловко рухнувший на пол возле кровати, не сразу видит, кого к нему принесло. - Все уловил? - негромко интересуется Парис, усаживаясь рядом; нож в его ладони возникает будто сам собой. Меркуцио судорожно, агонизирующе вздрагивает, но стальной холод прикасается к его коже тыльной стороной. Веревки спадают. - Мерзавец, - хрипит Меркуцио простуженно, выдергивая руки из чужой хватки; снова заходится ненавидящим кашлем. - Мерзавец здесь все-таки ты, - Парис качает головой почти огорченно, не улавливая (или не желая улавливать) оттенков в чужом голосе. - Добро пожаловать на свободу. В ответ Меркуцио злобно зыркает из-под ресниц.