Пыль - осколки льда - моё тело Плоть - создана из стекла Наполнил яд мой разум, Когда я узнал тебя Amatory
Никогда прежде не смотрел в глаза своей жертве. Ни одной. Я лишь разворачивался и уходил как жалкий трус. Разжимаю руку. Девушка как фарфоровая ваза, выроненная по не чаянию из рук, летит на пол, задевая головой стул. Могу поклясться, что слышу, как она раскалывается на тысячи мелких осколков, разлетевшихся по всей кухне. Я видел боль в ее глазах. Боль непонимания и нет, не страха. Отчаяния. Она не боялась меня. Лишь смотрела мне в глаза, пытаясь отыскать причину. Причина одна: Зимний Солдат. Кем я был, есть, но никогда больше не буду. Я уничтожу его. Опускаюсь рядом с Амелией, чтобы проверить, — пульс слабый, но все же есть. Светлые волосы смелись в одну сторону, предоставляю моему взгляду ее лицо. Кожа белая, почти светится голубизной, и словно фарфоровая, как у кукол, продававшихся только в лучшем магазине игрушек на пятой авеню. Аккуратно беру ее на руки, будто опасаясь, что от резкого движения она рассыплется на острые осколки, и несу в ее комнату. Ударом ноги открываю дверь; мне плевать, что будет с деревом, прохожу мимо заваленного макулатурой стола и опускаю девушку на кровать. Замечаю кровь на своих руках. Но она не моя. Пальцы Амелии разодраны почти до мяса; кое-где кровь уже запеклась, но на большом пальце она все еще сочится. Возвращаюсь на кухню и набираю воды в миску, удачно оставленную Роджерс на столе. Сдергиваю с крючка полотенце и уже собираюсь вернуться в комнату, как замечаю стоящий на окне бутылек с йодом. Амелия — Амелия, ты везде оставляешь мне подарки? Заходя в комнату, останавливаюсь. Видно, как вздымается грудь блондинки от тихих вдохов-выдохов, которые отзываются в моей голове оглушающим грохотом. Ставлю тару с водой и йод на прикроватную тумбочку. Что с тобой сделали, Барнс? Почему ты не бьешься головой о стену и не пытаешься разнести все к чертям собачьим? Виски снова сдавило. Осознаю позже, что это я сжимаю свою голову, желая раздавить, уничтожить остатки того, до чего ГИДРЕ не удалось добраться. Снова считаю до десяти. Спасибо, Стив. Методично промываю руки Амелии, — ногти сломаны почти до основания, но это не страшно. Ужаснее всего выглядит большой палец, — как она могла разодрать его до кости? Склянка йода полностью израсходована. Должно хватить, чтобы не пошло заражение крови. Смотрю на ее закрытые глаза с длинными почти белыми ресницами, чуть вздернутый нос и мягкий подбородок. Красные следы от бионики на шее начинают синеть. Я чуть не убил ее. Чуть не провалил задание, на которое сам не хотел соглашаться. Я — машина, созданная с одной целью: убивать. Всех без разбору. Я не хочу, чтобы она умерла. Не так и не сейчас. Она слишком молода, чтобы умереть такой «стальной» смертью. Разворачиваюсь на пятках и уже собираюсь уходить, но меня останавливает звук. Звук своего имени, доносящегося из ее уст. — Джеймс, — из осипшего горла блондинки доносится тихий хрип. — Джеймс, нет! Почти моментально оказываюсь рядом с ней. Девушка тяжело дышит и мечется по кровати. По ее щекам ручьями текут слезы, растекаясь по всему лицу и подушке. Она говорит не обо мне. Она просто не может говорить обо мне. Я чуть не убил ее только что. Почему она плачет? Наблюдаю за ее размашистыми движениями руками, — хочется поймать их и держать до тех пор, пока Амелия не успокоится. Следующая фраза, шепотом слетевшая с ее губ, окончательно выбивает из меня дух, словно крепкий удар по солнечному сплетению. — Ты не солдат, ты Джеймс Барнс, не забывай этого. Ты человек, — говорит она и, наконец, успокаивается. В груди, как раз под бионикой, что-то кольнуло. Как будто кто-то изнутри сжал сердце и долго не хотел отпускать. Неприятное, тянущее чувство, которое доставляет мне странное, но приятное чувство — удовольствие. В груди разливается приятное ощущение теплоты и покоя, которое, кажется, ничего не может раздавить. Виски снова стягивает, но на этот раз это было сильнее, чем когда-либо до этого. Кажется, что мне на голову надели раскаленный стальной обруч, стягивающий мозги, не давая вспомнить то, что гнездилось в глубине моей души. Чувство эйфории исчезает, стоит моей руке вновь оказаться на шее девушки. Я тяжело дышу, сжимая и резко разжимая горло Амелии, мирно спящей на кровати. Ее дыхание, наконец, пришло в норму, что в разы отличалось от моего. Я не могу перестать дышать так часто и глубоко, поэтому решаю выйти из комнаты, чтобы проветриться и «смыть» с себя слова Роджерс. Остановившись около порога, снова оборачиваюсь. Ее волосы, из-за того, что она металась во сне, упали девушке на лицо. Отхожу к шкафу, облокачиваясь на боковушку, и прячусь в его тени. Не знаю зачем, но мне кажется это важным. И я оказываюсь прав. Амелия с осипшим криком рывком садится на кровати, хватаясь за горло руками. Будто проверяет его целостность. Громко дышит, хватая ртом воздух. Проводит ладонью по влажным от слез щекам. Ее крик будит во мне воспоминание. «Ты не солдат, ты Джеймс Барнс, не забывай этого. Ты человек» — грозным набатом стучит у меня в голове. — Ты звала меня во сне, почему? — вопрос вырывается сам собой. Девушка вздрагивает и тянется к светильнику, что стоит на прикроватной тумбочке. Поднимаю руку и включаю свет до того, как это сделает она. Амелия щурится, прикрывая глаза рукой, и ищет глазами того, кто нарушил полумрак, стоявший в комнате из-за задернутых штор. — Я не помню, — сипит она и заливается сухим кашлем, стуча себя по груди, — словно это может вернуть ей голос. Не могу видеть, что сделал с Роджерс своими собственными руками, но продолжаю смотреть, чтобы напомнить себе, каким чудовищем являюсь. — Кричала, — произношу я и тут же замолкаю. Хочется заорать на блондинку, припечатать к стене и душить, пока она не скажет, откуда знает меня, но я сдерживаю себя. — Я разобрал только «нет» и «Джеймс». Почему? — Я не запоминаю сны и не могу тебе ответить, — выдыхает она и откидывается обратно на подушку. — Закрой окно, пожалуйста. Холодно. Я снова ей повинуюсь и закрываю окно. Внутренний голос спрашивает меня, почему я подчиняюсь этой наглой девчонке. Ответ находится тут же, рядом. «Ты чуть не убил ее, Барнс» — кричит другой голос в голове. — Спасибо, — хрипит она, натягивая одеяло до самого подбородка. Я киваю, выдыхая, и направляюсь к выходу из комнаты. Амелия хватает меня за правую руку холодной ладонью. Я недоуменно останавливаюсь, смотря ей в глаза. Бионическая ладонь сжимается и готовится для удара, но я ее останавливаю. Девушка безнадежно вглядывается мне в лицо усталым взором, пытаясь понять, что прячется на дне моих зрачков. Ничего не выйдет, девочка. Никто не может меня понять, даже я сам. — Посиди со мной, пока не усну, — шепчет она. В серо-голубых глазах появляется разочарование и упрек самой себе. Амелия не боится показать мне слабину, но жалости не просит. Хрупкая как фарфор, — шепчет мне подсознание. — Я тебя чуть не убил, — вырываю руку из ее ладони и с силой втягиваю воздух в легкие. Я сомневаюсь. Сомневаюсь, правильно ли я сделал, пойдя на поводу у Стива и взяв это задание. — С тобой я чувствую себя в большей безопасности, чем без тебя, — сипит она, закрывая глаза. Ресницы подрагивают, отбрасывая полукружия теней, выделяющиеся на бледной коже. Чувствую себя ужасно. Чувство вины гложет где-то настолько глубоко внутри, что до него не добраться; Зимний солдат не хочет этих чувств. Без них проще: тебе плевать на всех. Злюсь на себя за то, что позволил ГИДРЕ убить в себе себя. — Я не помню, что мне снилось, но было больно и страшно. Просто не уходи сейчас. Пожалуйста, — на последнем слове Амелия открывает глаза, снова всматриваясь в меня. Боится, но не меня. Думает, что есть что-то страшнее? Я смотрю на нее в ответ, старательно пряча все чувства и эмоции, что она во мне пробудила. Мысленно не соглашаюсь с тем, что со мной ей будет безопаснее, но все же выключаю свет и сажусь на стул рядом с кроватью. Эти Роджерсы вечно доставляют мне одни неприятности. Или я сам для них их создаю? .. Достаю нож-бабочку из кармана штанов — холодный металл всегда успокаивал меня, и по привычке кручу его в руках. Амелия какое-то время наблюдает за моими движениями, но вскоре засыпает.***
Спустя час в кармане штанов начинает вибрировать телефон. На небольшом экране высвечивается надпись: Стивен Роджерс. Стремительно покидаю комнату, чтобы не разбудить Амелию и выхожу в кухню. — Ты ее еще не убил? — вместо приветствия раздается в трубке. — Нет, — отвечаю я, понимая, что нагло вру лучшему другу. Подсознание шепчет, что я ее все же не убил, а немного покалечил. — Я могу с ней поговорить? — вздыхает Стив, наверное, потому, что ему не очень-то и хочется разговаривать со своей родственницей. Меня не интересуют их отношения, но, кажется, все не так гладко. Иначе бы Роджерс — старший сам отправился бы защищать Роджерс — младшую. В моей жизни слишком много Роджерсов. — Она спит, — произношу я, как можно увереннее. — Но… — начинает Роджерс, но я его перебиваю. — У нее простуда, - вру, силясь, чтобы меня не подвел мой тон. — Ей нужно спать. — Конечно, — соглашается мужчина и замолкает. — Завтра Вам нужно выйти на задание. Сжимаю руку в кулак и стараюсь дышать глубже. Как Амелия выйдет на задание, если даже при беглом взгляде понятно, что она давно не в форме? А после сегодняшнего даже говорит с трудом. — Что нужно сделать, — в утвердительной форме спрашиваю я, рывком открывая окно. — Да так, маленькая работенка, — представляю, как Роджерс сейчас скривил лицо. — Ничего особенного. Сейчас в Лондоне находится наш агент, внедренный в ГИДРУ. Нужно забрать у него кое-какие документы, — Стив прочищает горло. — Координаты сейчас вышлет Наташа. — Хорошо, — коротко бросаю, выключая телефон. Обед стоит на столе так и нетронутый. Все давно остыло, но мне глубоко плевать на это. Организм требует подзарядки. Ем картошку, которой она наварила целую кастрюлю. К курице не притрагиваюсь, — уж слишком она перченая. Не удивляюсь, что принял этот кулинарный шедевр за попытку отравления. Приходит сообщение от Наташи: «Чаринг Кросс, 12:00». Понятия не имею, где это находится, но, надеюсь, Амелия осведомлена в этом. Бросаю скользкий взгляд на пол — в одном месте следы крови. Они пробуждают во мне все то, что заставляет меня это делать; они разбудили монстра. Отбрасываю стул в стену, — одна их ножек отлетает в другую сторону; туда же летит и тарелка с чертовой курицей. Плевать, что это разбудит Амелию. Абсолютно плевать. Пусть видит, что я такое. Сжимаю руки в кулаки, заставляя вены вздуться под кожей синими тонкими лентами, и дышу. Раз. Два. Три…Десять. Понимаю, что я уже не на кухне. Я стою на краю крыши и смотрю на окружающий ландшафт. Где-то вдалеке виднеются огни большого Лондона, а этот тихий район начинает засыпать. Сажусь на край, — на крыше есть старый дымоход, заросший каким-то растением, который держит меня в тени. Промозглый Лондонский ветер шелестит где-то в лесу; подставляю лицо под порывы. Хочется смыть с себя все то, что происходило со мной. Теперь я понимаю, что обнуление — это не такая плохая процедура. Местные жители спешат домой, к семьям и родному «ящику». Если бы не война, я бы, возможно, тоже так спешил домой, к жене, или к своей вставной челюсти, чтобы лечь на диван и смотреть неинтересные и однообразные новости. У меня было много женщин. Многие хотели побывать в постели с молодым жителем Бруклина, который собирался стать офицером, и многие были. Не помню лица ни одной из них. Одна сплошная какофония из фальшивых улыбок, громкого смеха и резких движений. Я помню только одни глаза. Глаза, принадлежащие кому-то, кого я не помню. Кого стерли так же, как и все остальные воспоминания. Но эти глаза не дают мне покоя почти каждую ночь, заглядывая прямо в душу. Я просыпаюсь в холодном поту и с сильной головной болью, но ничего не вспоминаю. Это как если бы Вам дали подсказку, а потом отняли, не дав прочитать. Начинается дождь. Надо уходить, но не хочется. В лесу кто-то в скором порядке тушит костер и собирает вещи. Интересно наблюдать за людьми. За их действиями, словами и поведением. Мужчина никак не может сложить стол, маленький мальчик прыгает вокруг еще не потухшего костра и что-то кричит. Внезапно сзади меня раздается шорох. Резко вскакиваю, поворачиваясь, и почти метаю нож, но останавливаюсь. — Дождь начался, — тихо произносит тот голос, который теперь я узнаю из тысячи других. — Я принесла тебе одеяло. Я выдыхаю, выпуская изо рта облачко пара. Оборачиваюсь и смотрю на неуверенно застывшую тонкую фигурку. — Я чуть не убил тебя, — констатирую я, пряча нож в карман. Чуть не добавляю: «Дважды». — Ты замерзнешь, — упрямится девушка, подходя ближе. В сумерках замечаю в её руках скомканный темно-синий плед. — И заболеешь. А мне потом… — Я не болею, — разворачиваясь к ней спиной, произношу я, прерывая возможную тираду. Амелия тихо подходит сзади и пытается накинуть мне на плечи плед, приподнимаясь на полу пальцы. Сдергиваю с себя материю и почти впихиваю блондинке обратно в руки. — Ты не убил меня, а это уже многое значит, — выдыхает она, устремляя взгляд куда-то вдаль и сжимая в пальцах ткань. Тихо шипит, задевая сломанные ногти. Некоторое время мы молчим. Но это не та неловкая тишина, которая возникает при недостатке слов; это та тишина, в которой слова не нужны. Будто Роджерс понимает, что я не готов делиться с ней мыслями. — Чаринг Кросс, двенадцать ноль-ноль, — произношу я, не поворачивая головы. — Что? — переспрашивает она, поворачивая голову ко мне и отвлекаясь от созерцания пейзажа. Мелко дрожит, но плед упрямо сжимает в руках. — Задание, — изрекаю я, смахнув лезущую в глаза челку. — Я не знаю, где это. — Трафальгарская площадь, — выдыхает она, пуская облачко пара и, как ей кажется, незаметно ухмыляется. — Чаринг Кросс — это станция метро. — Ты должна забрать документы у агента ГИДРЫ, — я почти выплевываю последнее слово. — Я буду стоять в стороне. — Хорошо, — хмыкает она, заворачиваясь в плед. Признает, наконец, что замерзла. — Пойдем внутрь. Тут холодно. Я мысленно соглашаюсь и следую за ней к лестнице, что ведет на крышу. В коридоре ее квартиры Амелия неловко останавливается около двери своей комнаты, переступая с ноги на ногу. — Кровать расстелена, — тихо роняет она, поправляя ткань, спадающую с плеча. — Если замерзнешь, одеяло в шкафу. Я почти невесомо киваю и направляюсь дальше по коридору, в соседнюю от ее комнату. — Спокойной ночи, — шепчет девушка перед тем, как я закрываю дверь. Я выдыхаю, хватаясь за голову. Странная девчонка. Я пытался ее убить, а она упорно старается заботиться обо мне. Парадоксально. Замечаю, что поднос с чаем пропал, — Амелия была здесь. Роджерсы все парадоксальны. Стив, например, ужасная зануда и мастер истерик. Снимаю мокрую майку, вешаю ее на стул, чтобы просохла, и ложусь в постель. Хлопковая простынь приятно касается тела; матрас слишком мягкий, — спина проваливается, но после камней и сырой земли все кажется «слишком мягким». Закрывая глаза, я снова вижу, как душу Амелию. Это гораздо хуже всех тех убийств, которые я совершал ранее. Взгляд жертвы — это то, чего я никогда не забуду. То, что навсегда отпечатается где-то глубоко под бионикой. Некоторое я время я просто лежу с закрытыми глазами, но потом замечаю, что начинаю дремать. Кошмаров мне этой ночью не снилось.