Несмотря на то, что Остров Рассвета славится своим мягким климатом, здешние зимы были такими же холодными, как и в Норд-Блю. Огромный лес покрылся толстым слоем пушистого снега, и для того, чтобы пробраться в город, приходится проделывать долгий путь через заледеневшую землю в Мидвэй Форест. В такую погоду животные не вылезают из своих укромных убежищ, за исключением огромных тигров, охранявших свою территорию.
Разница в расстоянии между гор Голубо до деревни Фууши, находившейся на окраине острова у моря, всего в километр, поэтому сильный ледяной ветер, дующий с океана, отбивает любое желание выходить из дома. Именно в такое время по всему острову объявляют некий карантин, который, конечно же, касается только «высших» персон в столице.
Средние и низшие классы обязаны продолжать свою нищую жизнь. Поэтому зимний период стали называть «болезненным» — бронхиты, воспаления легких, насморк, ангины — целый букет болезней медленно распространялся по всему городу.
Зимой Ист Блю живет своей ночной жизнью — кажется, что солнце восходит всего на час и вскоре, пропев свой похоронный марш, исчезает за горизонт. На самой высокой точке гор Голубо стоит непроглядная темень. Сильный ледяной ветер заставляет снег кружиться в быстром танце. В воздухе стоит смертельный мороз, и кажется, что можно услышать, как трещат молекулы кислорода.
В комнате стоит темнота, и из-за знойного холода трудно дышать. Лежавшая на раскладушке Энн просыпается ещё задолго до восхода. Горло сильно саднит, дышать через нос представляется невозможным — сухие, скопившиеся сопли попросту не дают воздуху проходу. От жёсткого матраса и пружин, впивающихся в кожу, спина начинает сильно затекать и ноет в пояснице. Грубое постельное бельё, неприятно пахнущее пылью и плесенью, кажется довольно чистым, но это никак не облегчает тошнотворное состояние.
Энн, привыкшая к белым стенам и стерильным простыням, не может свыкнуться с такой резкой переменой обстоятельств.
Кажется, что голову разрывает на части, всё тело ходит ходуном и наотрез отказывается подчиняться командам. Найдя в себе остатки каких-то сил, с болезненным полустоном, она приподнимается и облокачивается о спинку кровати. Бинты сильно сжимают и без того ноющие виски. Из-за впитавшейся крови некогда белые лоскутки висят тяжелым грузом и натирают и без того ноющую кожу. Энн медленно тянется к голове и, резко сорвав надоедливый кусок ткани, отшвыривает его в темный угол комнаты. Нащупав на лбу несколько ранок, Энн начинает усердно расчесывать их ноготками, оставляя небольшие кровоточащие шрамы. Она обрабатывает каждую корку с огромным усилием, словно проводит сложнейшую хирургическую операцию в мире.
Одна рана под глазом была глубже, чем остальные, и кровь тонкой, почти неощутимой струйкой начинает медленно стекать по щеке. Чуть высунув язык, Энн ощущает знакомый вкус противного железа, и слишком знакомый приторный голос шепчет ей на ухо:
— Энн.
— Карэн, — низкий голос совсем не похож на прежний, словно не её голос вовсе. Словно из её уст говорит некто другой, некто посторонний.
Перед глазами всплывают яркие кадры размазанных по полу внутренностей и пустых глазниц ненавистного мужчины. Во рту стойкий вкус тошноты, спина покрывается капельками пота, и Энн чувствует каждую из них. Тяжело вздохнув, Энн снова принимает лежачее положение и, подложив руки под голову, буравит в потолке дырку.
Несмотря на дикую ненависть и отвращение, которое она испытывала к молодому человеку, Энн не могла не признать, что не успела привязаться к Карэну. В свободное от мучений время он проявлял к ней здоровый родительский интерес и рассказывал ей истории этого мира.
Его нет, и Энн радуется, что ей больше не нужно пить горькие таблетки.
Его нет, и вновь всплывающие кадры вчерашней ночи распирают её душу от удовольствия и чувства вины.
Его нет, и Энн больше не сгрызает ногти в мясо.
Дети не должны столько думать, но Энн не считает себя ребёнком.
Энн осторожно ступает на скрипучие деревянные балки холодного пола. Боль вновь напоминает о себе, и Энн еле удерживает равновесие. Это приятная боль — та, что делает её живой. Зрение понемногу привыкает к темноте, и ориентироваться становится немного проще. Абсолютно голые стены источают еле ощутимый запах гнилого дерева, а серые занавески, проеденные молью, пропускают тусклый лунный свет. Справа от неё стоит небольшого размера шкаф, который уже точно несколько лет собирает пыль. Тумбочка у стены выглядит при смерти, будто в любой момент может развалиться.
Воздух в помещении давит на легкие валуном, и становится тяжело дышать.
Энн вздрагивает от внезапного громкого удара — кажется, дверь слетела с петель. Слышатся чьи-то голоса, разговаривающие на повышенных тонах, и Энн подходит ближе к щели.
— Какого чёрта? — грубый мальчишеский голос заставляет её поёжиться на месте. — Ты мне сам говорил, что она мертва.
— Заткнись, — Энн узнает голос Гарпа. — Я не знал, что все выйдет таким боком.
— Почему ты её не забрал?
— Это было опасно, — голос Гарпа постепенно нарастает и становится более грозным с каждой секундой. — Её могли заметить!
— Кто? — вторил ему другой. — Кто мог заметить, старый козёл? — вслед за словами слышится звонкий удар пощечины, и раздается глухой удар тела, стукнувшегося об пол.
Спор цепляет её интерес, поэтому, подойдя ближе к двери, Энн замирает. К сожалению, парень находится в противоположной стороне комнаты, становится видно лишь широкую фигуру дедушки.
— Какого… — раздается из другого угла комнаты.
— Мелкий говнюк! — старик угрожающе кидается оскорблениями и брызжет слюной ему в лицо. — Я спасаю ваши шкуры, жертвую своей работой, а ты меня обвиняешь в том, что что-то не доглядел? Если бы я знал, что всё так получится, то поступил бы по-другому с самого начала.
Гарп умолкает, и, тяжело вздохнув, устало потирает переносицу, и разворачивается лицом к двери.
— Энн, выходи. Я знаю, что ты не спишь.
Её имя отдается в ней острым ранением в голову, и Энн морщится от боли, делая шаг назад. На третьем выходе она толкает дверь, и та отворяется со скрипом.
Гарп выглядит уставшим — его лицо покрыто выступившими морщинами, подбородок в мелких ссадинах, а на руках мозоли. Дедушка, несмотря на свой зрелый возраст, кажется постаревшим на несколько десяток лет. Он медленно убирает руку от лица и встречается с ней взглядом.
— Знакомься, — и переводит взгляд на мальчика, который опёрся рукой о стену и, шатаясь, поднимается с пола. Капли крови медленно стекают по подбородку вниз из разбитой губы и рассекают густую тишину тихим звоном капель. — Может, представишься?
Тот шмыгает носом и недовольно надувает щеки.
— Сам представишь, — он складывает руки на груди.
— Эйс, пожалуйста, — Гарп устало вздыхает и роняет себя на старое кресло, которое отдается жалобным скрипом.
Энн кивает в понимании. Вот он, значит, Эйс. Она слышала о своем брате от Гарпа лишь раз, совершенно случайно. Несмотря на многочисленные вопросы и умоляющие взгляды, дед был непоколебим — лишняя информация может привести к ненужным мыслям. А Энн нужны лишь нужные мысли. Она представляла себе брата совершенно другим: высоким и красивым; с аккуратно высеченными чертами лица, светлыми волосами и голубыми глазами — словно принц, сошедший с иллюстраций детских книг. Но названный брат встречает её с искривленными в усмешке тонкими губами и глазами, злыми на целый мир. Энн казалось, что, встретив брата, все решится по взмаху волшебной палочки, что её длительное заточение было сплошным вопросом, на которое мог ответить только он.
«Эйс», — думает она и пытается представить, как это имя будет отдаваться у неё во рту. Энн пытается перекатить его, как сладкую конфету, приятно растворяющуюся у неё на языке, и совсем не замечает, как начинает медленно подходить. Рука Энн осторожно тянется к чужому подбородку, ожидая удара. Его не следует, но Энн замечает то, как Эйс рефлекторно вздрагивает, когда она прикасается к тонкой струйке крови. Расхваленная кровь Небесного Дракона ничем не отличается по цвету от крови Эйса. Тогда почему же Карэн всегда называл их грязными?
«Может, она другая на вкус», — думает Энн и подносит испачканные пальцы к губам. Не успев высунуть язык, чтобы проверить свою теорию, Эйс резко выходит из транса и искривляется в отвращении.
— Фу! — кричит он. — Ты что делаешь?
Энн не успевает ответить, прежде чем её перебивает Гарп.
— На сегодня всё, — говорит он стальным голосом. — Эйс, иди гуляй, я с тобой потом поговорю.
— Сам иди гуляй, старый пень, — Эйс сплевывает кровь и садится на сундук, стоящий рядом с окном.
— Ты повторяешься, чёрт, — мужчина медленно поворачивается и садится на одно колено рядом с Энн.
— Как ты? — Гарп не успевает договорить: Эйс внезапно вскакивает на ноги и нервной, на первый взгляд, походкой начинает расхаживать по небольшой комнате.
— Да, Энн, как ты? — парень скалится и снова подтирает капающую из носа кровь. — Надеюсь, тебе было хорошо быть брошенной…
— Прекращай, — Гарп бросает на него злой взгляд и, скрипнув зубами, кладет тяжёлые руки на плечи Энн, словно собираясь её утешать.
— Мертвой.
Слово срабатывает, как подожженный фитиль, и Гарп резко срывается с места. Картина замедлилась — мужчина, повалив извивающегося парня на пол, тянет его за сальные волосы. Долгое время бывшие незаметными бандиты теперь пытаются оттащить кричащего на весь дом Гарпа. Окно резко выбирается из петли, и сильный ветер завывает вместе с воплями мужчины.
Слышать столько звуков одновременно непривычно, но Энн все кажется таким забавным, новым, и ей не удается сдержать улыбки.
— Ты её пугаешь!
— Кого пугаю? Ты посмотри на нее! — Эйс указывает пальцем. — Я бы тоже охерел от такого воссоединения.
Энн складывается пополам и пытается вспомнить, когда её смешило что-то в таком количестве, да и в целом, когда-либо. К глазам подступают слезы, становится тяжело дышать — воздуха на один кубический метр становится мало, и он тяжелый, подобно камням. Сердце сильно стучит и отдается болью в перепонках, словно этот механизм только что завелся самостоятельно. Он стучит по черепной коробке изнутри, пытается выбраться на свободу.
— Она, походу, ебанутая, — слышит Энн со стороны и не совсем понимает, что означает это слово.
Энн вбирает в себя резкий вдох и хватается за голову холодными руками, чтобы подавить подкатившую к горлу тошноту. Картинка перед глазами начинает плыть, и Энн, оперевшись об стену, оседает на пол.
— Твоя сестра больна, — Гарп резко останавливается и ослабевает хватку, что позволяет оттащить Эйса в глубь комнаты.
— Да это ты болен, — бурчит он себе под нос, на что Гарп окидывает его грозным, предупреждающим взглядом.
Холодная поверхность приводит её в чувства, и Энн пытается сфокусировать взгляд на моли, что летает вокруг зажженной свечи. Она чуть вздрагивает, когда теплая ладонь касается её плеча.
— Энн, — осторожно произносит Гарп, — тебе нужно поспать.
Она, наконец, переводит на него взгляд и открывает рот, чтобы сказать, что...
Эйс с намеренным шумом поднимается на ноги и, потирая ушибленный нос, хватает тонкую куртку, лежавшую на полу у окна. Кто-то подбегает и закрывает форточку, но Энн не может разглядеть, кто именно, перед глазами картина начинает растекаться на фракталы — они пульсируют, меняясь в величине, дышат полной грудью. Желтое пятно плавно проплывает по комнате, и, когда Энн узнает в нем Эйса, его лицо становится четче. Оно снова приобретает черты, и глаза, кованные железом — они следят за ней при каждом движении головы. Энн жмурит глаза, и, когда открывает, видение проходит, мир снова воцаряется в покое.
Эйс кидает на всех взрослых презрительный взор через плечо и на долю секунды смыкается взглядом с Энн. Он толкает дверь, и та с тяжелым скрипом отворяется, приоткрывая вуаль на тяжёлую ночную зиму. Где-то вдали виднеется подсвечиваемая лунным светом тропинка.
— Ну, — его голос звучит дуновением ветра, словно это и не его голос вовсе, — ты идешь или как? — он не поворачивается, но Энн знает, что это адресовано в её сторону.
Энн с шумом выдыхает, рот снова отдается привкусом крови. Ноги не слушаются, и она пытается встать на последних крупицах силы воли, словно слова Эйса — приказ к немедленному выполнению. Энн чувствует себя плененным словами русалки моряком. Гарп, кажется, пытается схватить её за руку, но она чудом уворачивается и медленным шагом подходит ближе к выходу. Энн спотыкается об чье-то пальто и, подобрав его с пола, кутается в него с головой — от ткани пахнет новым горьковатым запахом, из кармана выпадает что-то похожее на сигарету.
— Энн, — слышит она позади, но не может найти силы обернуться и ступает голой стопой за заснеженный двор. Ноги обдает обжигающим холодом, она мнется несколько секунд и, когда поднимает взор, видит, как макушка Эйса медленно расплывается в лесном мраке. Энн делает еще несколько неуверенных шагов.
— Подожди, — она пытается крикнуть, но когда открывает рот, слова вылезают наружу чужим надрывным голосом.
Эйс, кажется, останавливается и оборачивается на звук. Его глаза сверкают недобрым огнем, и он возвращается обратно. С каждым приближающимся шагом навстречу Энн пытается вжаться в куртку сильнее.
— Что? — Эйс окидывает её безразличным взглядом. Чужое эго давит на собственное, словно груз его энергетики способен сломать позвоночник вдвое. — Я спешу, меня ждут.
Энн моргает в непонимании и, кажется, говорит вслух:
— В смысле, что?
Он хмурится в секундном раздражении и оценивающе смотрит на её босые ноги.
— Что ты приперлась?
— Ты меня позвал, — Эйс вскидывает брови в удивлении, и Энн пытается сосредоточиться на его голосе, реальность снова начинает ускользать из её пальцев, как проточная вода. Кажется, что Луна приближается, звезды танцуют в быстром вальсе, шум ветра рябит в ушах.
— Чего? У тебя с головой все хорошо? — в его голосе она слышит издевку и еле заметные нотки беспокойства.
— Не знаю, — еле слышно отвечает Энн и падает спиной на мягкий снег. Последнее, что она чувствует — это прикосновение холодных рук к плечам. Мир погружается в темноту.
***
Следующие дни сливаются в один: бесконечные расспросы взрослых сменяются пропитанными потом простынями — кажется, большую часть времени у неё сильный жар. Иногда к ней приходит Эйс и молча стоит в углу, прожигая кровать колким взглядом. Полная женщина навещает два раза в день, чтобы покормить её супом из сельдерея, пару раз Энн выворачивает на пол.
***
Энн просыпается рано утром на шестой день — её взгляд ясен и чист, и кажется, что голова больше не пульсирует. Она откидывает одеяло и неуверенно ступает ногами на пол, ожидая болевой отдачи. Её не следует, и Энн вздыхает с облегчением. В животе неприятно урчит от голода, и она решает отправиться на поиски еды. Паркет скулит под напором тела, Энн отворяет дверь и заходит в главную комнату. При свете дня она выглядит совсем по-другому: зловещие стены, что пульсировали ей в такт сердцебиения, теперь не двигаются вовсе, их украшают разные плакаты. Энн поворачивает голову и встречает взглядом небольшую кухню и стол, на котором стоит тарелка с яблоками. Энн протягивает к нему руку и вздрагивает от неожиданного ворчливого голоса.
— Ни свет ни заря, а уже заришься на чужое.
Энн резко поворачивается и видит мужчину, лениво раскинувшегося на диване.
— У тебя был сильный мозговой ушиб, — говорит он ей и переводит взгляд на яблоки. В его руках покоится журнал с кроссвордами. — Да бери ты, я пошутил.
Энн неуверенно берет красное яблоко — то, что побольше, — и надкусывает посредине. Рот наполняется приторным соком, капельки стекают вниз по подбородку.
— А где… — хочет она спросить, но мужчина, прилизав волосы на затылке, перебивает её на полуслове.
— Эйс? — он вскидывает голову, словно пытается вспомнить информацию с точностью ученого, — Не знаю. Его не было дома уже пару дней. Последний раз я видел его с этим беспризорником. Как его, — вены на него лбу вздуваются, — Сапо? Не помню.
— Беспри... Что? — хлопает она глазами.
— Ну, бездомный, — отвечает тот и машет рукой. Энн сдержанно кивает. — Не бери в голову.
Она переводит взгляд на висевшие на боковой стене часы, стрелки показывают семь утра. В это время врачи заходят к ней в комнату и уводят её на завтрак — он всегда один, омлет из двух яиц и фрукт, после чего следует зарядка и тренировка рукопашного боя, словно её тренируют к войне. Ассистенты пристально наблюдают за её действиями, тренер одобрительно кивает, если ей удается пробить удар, и разочарованно вздыхает, когда та начинает халтурить. После обязательной программой идут уроки истории мирового правительства и математика — последняя ей дается особенно легко, задачи просты и понятны. В зависимости от дня недели следующим этапом её ждет Карэн. В более удачливые дни её отводят в комнату с садом, в нём всего одно дерево, не несущее плоды.
Её мир был невелик и понятен. Энн возвращается в настоящее и не знает, чем ей заняться.
— А у вас есть, — она неуверенно подает голос, — книги?
Мужчина сползает с дивана и сладко зевает.
— Книги? Что-то должно быть, — он показывает ленивым жестом на небольшой шкаф. — Но если ты хочешь что-нибудь поинтереснее, то нужно идти в библиотеку.
Энн подходит к указанному месту и начинает перебирать стоявшие на полках пожелтевшие книги.
— Как мне попасть в библиотеку? — она хмурится и недовольно бросает макулатуру обратно, обложка гласит: «Как вырастить большой кабачок».
Мужчина тихо смеется в кулак, будто бы Энн сказала что-то воистину глупое.
— Никак. Нам не положено. Там живет верхний слой общества.
— То есть не положено? — Энн хлопает глазами.
— Ты что, с Луны свалилась? — он вскидывает брови в искреннем удивлении. — Ой, ладно. Заговорила ты меня. Если не знаешь, чем себя занять, можешь почистить картошку и морковку, — и ногой указывает на большое синее ведро.
Энн переводит отрешенный взгляд на овощи и поджимает губы.
— Я не умею.
— Нет, ну точно с Луны, — ворчит мужчина и прикрывается пледом.
— А можно я выйду? — произносит она настойчиво.
— Да иди куда хочешь, — его голос становится раздраженным. — Только дай поспать.
Энн удовлетворенно улыбается своей небольшой победе и возвращается в комнату за одеждой. На столе лежат старые черные вещи: потертые шерстяные шорты, колготки и большой свитер с горлом — было видно, что одежду до этого кто-то очень упорно носил. Энн надевает кофту поверх пижамы, колготки с трудом натягиваются на ноги, задевая раны, шорты неприятно колют ляжки. Перед выходом она заходит на кухню и забирает воткнутый в кусок мяса кухонный нож — он помещается ей за пазуху.
— Только Гарпу не говори! — кричит ей мужчина сквозь сон и с громким храпом поворачивается на другой бок.
Энн уверенным шагом направляется в неизвестность.
