Пепел и пыль

Первой тишину нарушает Нина: — Скажите мне, что не я одна это вижу. Я разворачиваюсь. Теперь смотрю на Ваню, а Даню непроизвольно пытаюсь скрыть за своей спиной. Знаю, что это бесполезно, потому что он на голову меня выше, но сейчас мозг почти не соображает. Всё, о чём могу думать — это как повернуть время вспять и выставить Даню за дверь раньше, чем появится Ваня — его близнец. Тот самый, о котором он ни сном, ни духом. — Это мой брат, — произношу я сипло. Затем откашливаюсь и добавляю: — Приёмный. Ва… То есть, Даня. Его зовут Даня. Даниил. За спиной какое-то шевеление. Я оглядываюсь через плечо. Озадаченность на лице Дани сменяется испугом. Испуг — удивлением. — Даня, — зову я. Брат опускает на меня глаза. — Это Ваня. — Один из этих? — Даня беззвучно шевелит губами, подбирая слово. — Как их там, чёрт подери… стражей? — Лия тебе рассказала? Даня кивает. Снова смотрит на Ваню. Я могу только догадываться, что сейчас творится у него в голове. — В общих чертах, — подаёт голос Лия. С ней я вообще не хочу разговаривать; так подставить меня — это надо было постараться! — Почему мы с ним одинаковые? Это спрашивает Ваня. Он окончательно спускается на этаж, делает ещё пару шагов нам на встречу и замирает. Суёт ладони в карманы джинсов. Прямо за его спиной, как молчаливый ангел-хранитель, стоит Лена. Не знаю, какого ответа Ваня ждёт. Голова взрывается тысячами фейерверков. Мне не хватило времени на то, чтобы продумать этот разговор. Я понимала, что, рано или поздно, мне придётся поставить этих двоих перед фактом: получите, распишитесь, вы — близнецы! Но я и представить не могла, насколько нервным на самом деле будет это напряжение, и насколько многое будет зависеть от слов, которые я скажу. Даня выходит из-за моей спины, теперь мы с ним стоим плечом к плечу. Чувствую исходящий от него холод и не могу удержаться, чтобы не коснуться его ладони. Пальцы ледяные. Я стискиваю их в своей руке и, возможно, впервые в жизни не получаю в ответ совершенно никакой реакции. — Кто это? — спрашивает Даня, указывая на Ваню свободной рукой. — Я же сказала… — Нет, Слав, — Даня обращается ко мне, но не сводит взгляд с Вани. — Кто это? — Я не знаю, — честно отвечаю я. Я могу поделиться с ним моими предположениями, которые вынашивала последние пару ночей, но ведь от этого они не превратятся в правду! — Когда у тебя день рождения? — спрашивает Ваня. — Двенадцатого марта, — отвечает Даня. Ваня кивает. Это жест подтверждения, дескать, так я и думал. — Значит, ты приёмный, — продолжает Ваня. Не знаю, к чему он клонит, но это всё же лучше, чем просто стоять и пялиться друг на друга в полнейшей тишине. — Полагаю, ты тоже. — Свою настоящую фамилию знаешь? Даня дёргает плечом. Чувствую на себе его взгляд и качаю головой. Мама никогда не говорила о прошлом Дани: ни о родителях, ни о причине, по которой они его бросили, ни о фамилии, ни тем более о том, почему она решила принять его в нашу семью. В один момент Даня просто стал её мальчиком. А мне пришлось смириться, привыкнуть и, незаметно для самой себя, полюбить его, как родного брата. — Филонов, — говорит Ваня. — Я узнал об этом, когда стал стражем. Обдумываю его слова. В писании Авеля появляются фамилия и имя стража, данные ему от рождения — именно так сохраняется кровная ветвь, позволяющая определить, чьим родственником является новичок. Не важно, кто именно из родителей был стражем, и не важно, согласились ли родители на эту свою привилегию, когда пришло их время — так или иначе, каждый ребёнок, рождённый в семье стражей, бывших, настоящих или несостоявшихся, получает в наследство этот ген. Каждый. Я впиваюсь взглядом в Даню, сильнее сжимаю его ладонь. К-а-ж-д-ы-й. — Как мы можем быть братьями? — спрашивает Даня. Он, похоже, совсем не замечает моего смятения. — Можно мне? — доносится слева. Я поворачиваю голову. Оказывается, Бен тоже поднялся вместе со мной и Полиной, и сейчас стоит, прислонившись бедром к хлипким перилам. — Я не хранитель, но кое-что помню ещё со школьного курса анатомии. — Он делает паузу, чтобы почесать подбородок. — Полагаю, двенадцатого марта восемнадцать лет назад вы оба вылезли из одной женщины. Худшая шутка из всех, которую он в этот момент мог придумать. Я ничего не говорю, но взглядом и качанием головы пытаюсь показать ему, каких масштабов он придурок. — Что? — уточняет Бен, невинно хлопая ресницами. — По крайней мере, я не отрицаю очевидного, что, почему-то, пытаются сделать остальные! — Мы ничего не отрицаем, — говорю я. — Но и вслух не произносите. — Бен прав, — произносит Нина. — Дико такое говорить, конечно, но факт налицо. В прямом смысле. Парни-то близнецы. Последнее слово забирается в мою голову и там звучит эхом ещё как минимум раз десять. Близнецы. — Стойте, — вдруг произносит Лена, привлекая к себе внимание. Её брови сильно нахмурены, и в этом напряжении нет ничего хорошего. — Как вышло, что оба родителя Славы усыновили по одному из вас? Этот вопрос едва ли адресован к Ване или Дане. Скорее, ко мне. Но я не могу ничего на это ответить. — В каком смысле? — уточняет Даня. Я смотрю на него. Его расширенные от удивления глаза заставляют меня поёжиться. Зато лицо Вани остаётся тем же. Ну, разумеется. Ведь он сложил этот пазл ещё в ту секунду, как я сказала, что Даня — мой приёмный брат. — Мужчина, усыновивший Ваню, мой папа, — произношу я. И на мгновенье цепенею, когда понимаю, как только что назвала Дмитрия. Папа. Так просто и так по-домашнему. Жду, что сделает Даня. Сейчас он может развернуться и уйти, может потребовать отвести его домой, чтобы поговорить с мамой. После того, что он узнал, я не буду требовать от него спокойствия в любом из случаев. — И давно ты в курсе? — спрашивает Даня у меня. Вырывает свою ладонь из моей хватки и делает крохотный шаг назад, который кажется мне километровым расстоянием. — Давно знаешь обо всём этом? — С того дня, как вы с мамой считаете, что я уехала на научную выставку, — отвечаю тихо. Даня фыркает. Он слышит, насколько жалобно звучит мой голос. Он различает оставшиеся между строк слова, которые я так и не произношу вслух. «Мне очень жаль». «Я должна была рассказать тебе раньше». Слышу голоса этажом выше и грузные шаги. Немного расслабляюсь, когда вижу Татьяну и Женю. Мужчина и женщина переговариваются на высоких тонах, о чём-то спорят. Первым, кто обращается к нам, оказывается Женя. — Отлично, что вы все здесь! — говорит он, похоже, едва ли замечая происходящее. — У нас ситуация. Вик прислал смс, говорит, в «Дочерях войны» что-то намечается. — Скорее всего, ложная тревога, — подключается Татьяна. — Вы же знаете Вика. И всё же, нужно проверить. Бен, Лиза, Нина, собирайтесь. Защитники гуськом исчезают на лестнице, ведущей в тренировочный зал. Ваня, бросив последний взгляд на меня и Даню, разворачивается и поднимается наверх. За ним, чуть погодя, следует Лена. Остаются только Рэм с Полиной, но и они вскоре уходят по своим делам. — Так, а это ещё кто? — спрашивает Татьяна, указывая на Лию. Я не успеваю ничего объяснить, как она останавливает свой взгляд на Дане. Затем оборачивается на лестницу, где буквально полминуты назад мимо неё прошёл Ваня. Потом снова смотрит на Даню. Женя реагирует на её озадаченность почти сразу же. Я вижу, как поднимаются его брови и как открывается рот, чтобы что-то сказать. Приходится его опередить: — Это моя подруга, она просто зашла в гости и уже уходит. Разворачиваюсь на пятках и выталкиваю Лию с Даней из штаба. Это занимает чуть больше времени, чем мне бы хотелось: первая подчиняется сразу, а вот второй из вредности оказывает слабые попытки сопротивления. — Простудишься! — восклицает Лия уже на улице, когда замечает, что я в одной рубашке и юбке. — Она длинная, — говорю я, развязывая узел. Ногам становится теплее. А вот рубашка совсем не спасает от холодного вечернего ветра. — Слава, прости! — продолжает нарочито заботливым тоном причитать Лия. — Я не знала, что… Я думала, будет хорошей идеей привести Даню… — Ты не виновата, — говорю я. — Мне самой стоило всё рассказать ему ещё пару дней назад. — Да уж, — Даня надувает щёки. — О такой новости, как брат-близнец, хотелось бы знать заранее. Я тянусь к брату и обнимаю его, пытаясь этим жестом показать, как мне жаль. Не хочу, чтобы он на меня обижался. Неприязнь, оттенок которой замечаю в его потемневших карих глазах, причиняет мне физический дискомфорт. — Ты вся дрожишь, — сухо замечает Даня. Он отталкивает меня, хватая за плечи. Кивает на здание штаба за моей спиной. — Возвращайся. — Нет. Я хочу проводить тебя домой. — Тогда возьми это. Лия снимает с себя мягкую кожаную куртку. Наверное, безумно дорогую. — А ты? — Я же иду за твоими друзьями, а в Огненных землях температура никогда не падает ниже двадцати градусов по Цельсию. Я закусываю губу. Некоторое время назад по телефону Лия сказала, что «всё сделает», но я и подумать не могла, что под этим она подразумевает одиночное путешествие в другой мир. Когда я не принимаю куртку, её из рук Лии забирает Даня. Он накидывает её мне на плечи. — Ты не обязана, — говорю я. — Обязана, и ещё как. К тому же, не волнуйся. Теперь не ты одна под защитой штаба. Она расстёгивает пуговку на манжете, закатывает рукав блузки и демонстрирует мне внутреннюю сторону своего запястья. Белый рисунок в форме круга с двойным крестом внутри. Не могу удержаться — касаюсь его пальцем. Он немного выпуклый на ощупь, напоминает старый шрам. Я видела такой же символ на запястье Аниты. Лия стала добровольцем. — Когда ты успела? — спрашиваю я. — Ну, может, я проводила Лису домой немного раньше, чем сказала тебе. И, может, потом сразу отправилась к Совету. Она немного щипит, кстати, если тебе интересно. И это не единственный минус. Мои родители теперь в ещё большем бешенстве и, вероятно, откажутся от меня в ближайшее время. Но мне плевать — я выбираю тебя. Потому что они всегда были слишком заняты своими проблемами и проблемами ковена, пока ты была рядом, чтобы помочь мне решить мои. Внезапно перед моими глазами та самая четырнадцатилетняя девчонка, которая вошла в класс первого сентября несколько лет назад и сразу привлекла внимание всех сидящих, включая и моё. Но если другие видели в ней лишь невероятную красотку и удивительную умницу, то я… я разглядела в ней настоящего друга. — Эти ребята очень хорошие, — говорю я. — Но если с тобой что-то случится, я… — Расслабься, Романова, — немного нервно произносит Лия. Она пытается выглядеть беззаботно, но её глаза говорят об обратном. — Я же ведьма! И у моих родителей есть парочка знакомых из местного ковена. Не пропаду! Она дарит мне свою лучшую улыбку, прежде чем разворачивается на пятках и убегает в известном мне направлении — к порталу. Впервые за всё время на Лие кроссовки и джинсы вместо юбки и каблуков. — Ты уверена, что хочешь проводить меня домой? — спрашивает Даня. — В смысле? Я нервничаю, поэтому путаюсь в куртке. Даня помогает мне. — Мне кажется, тебе больше понравилось бы вернуться к своим новым друзьям и вместе с ними отправиться в бар. — В какой ещё бар? — «Дочери войны». Ты что, совсем не слушала ту рыжую женщину? Я пожимаю плечами. Голова в тот момент была забита более важными вещами, чем миссия, на которую меня всё равно не возьмут. — Погоди, откуда ты знаешь, что это бар? Лицо Дани на мгновение перекашивается. — Пару месяцев назад. Местные новости. Пожар, — напоминает он недовольным тоном. Ну да, точно. В одной из пивнушек закоротило проводку, в результате чего погибло несколько человек. — Они вовсе не мои друзья, — сообщаю я. — Но да, возможно. Правда, какой смысл? Мне всё равно не позволят присоединиться к ним из-за того, что я новичок. Даня ерошит свои волосы. Я вглядываюсь в его лицо. Что-то изменилось. Наверное, именно так выглядит человек, который только что узнал правду: это и поджатые губы от «у-меня-есть-брат-близнец», и потерянный взгляд от «моя-сестра-связалась-со-сверхъестественным», и дрожащие ресницы от «теперь-жизнь-разделилась-на-до-и-после-и-я-понятия-не-имею-что-мне-делать-дальше». — Пойдём, — наконец произносит Даня. Я хочу взять его за руку, но он суёт ладони в карманы куртки. Могла бы подумать, что это всё от холодного ветра, если бы была достаточно наивной. — Что тебе рассказала Лия? — интересуюсь я в попытке наладить контакт. — Ну, у неё было немного времени — от нашего дома до центра десять минут на автобусе, — отвечает он. — И всё же кое-что новое я узнал и о ней, и о тебе, и об этом адском логове на месте пожарной станции. — О штабе стражей. — Я так и сказал. — Даня ускоряет шаг, и мне приходится сделать то же, чтобы не отставать. — Значит, твой отец — избранный? — Страж, — поправляю я. — Ну да. И ты теперь тоже. — Ага. — А тот парень? Если он — такой, то и я могу быть, да? Даня специально игнорирует имена и любые определяющие существительные, косвенно демонстрируя мне своё недовольство и, в какой-то степени, даже брезгливость. Меня всегда бесила это его привычка, но сейчас я не имею права злиться. — Ваня тоже страж, да. Хранитель. Он очень умный, и он помогал мне всё это время. Кто-то из ваших родителей был стражем, значит, и ты тоже сможешь им стать. Просто время ещё не пришло. — Так странно, — Даня оборачивается на меня через плечо. — Единственное, что я теперь знаю о своих настоящих родителях — это то, что они какие-то там чудики. — Стражи, Дань! — восклицаю я. — Не чудики и не избранные, просто… Такие, какие есть. — Я хватаю его за куртку и тяну на себя, останавливая. — Стражи защищают наш мир, наш город. Твои родители могли быть героями. Подумай об этом. Даня сильно хмурит брови. Он едва сдерживает слёзы. Я лихорадочно пытаюсь подобрать нужные слова, но сбиваюсь, когда замечаю, что идём мы в противоположную от дома сторону. — Стоп. Куда ты меня ведёшь? — В бар «Дочери войны». Мне нужно больше доказательств, а тебе это, похоже, просто нужно. Я качаю головой. — Там может быть опасно. Даня опускает глаза на мою руку, держащую его за ткань куртки. Я разжимаю пальцы. — Разве тебе не всё равно? — Там может быть опасно для тебя, — поясняю я. — Тебе нельзя идти. — Но я уже иду. Даня возобновляет движение. Если я не последую за ним, я буду предательницей и обманщицей. Если я скажу ему, что не хочу, чтобы он шёл со мной, я буду предательницей. Если я скажу ему, что сама не хочу идти, я буду обманщицей. Все пути ведут к моему неизбежному поражению. Все, кроме одного. И я молча нагоняю Даню.

***

Бар «Дочери войны» находится в том квартале Старого моста, где стоят двухэтажные дома. Несмотря на то, что одна половина из них уже заброшена, другая продолжает цепляться за жизнь прямо-таки всеми возможными способами. Выкупленная у граждан, она представляет из себя калейдоскоп сомнительных агентств недвижимости, контор по ремонту одежды и обуви, танцевальных и йога-студий, а так же питейных заведений, после посещения которых лучше обязательно наведаться к врачу. Нам приходится несколько минуть плутать кругами, прежде чем мы находим нужный дом и нужный бар. Над металлической дверью вывеска: «Дочери войны». А сбоку, на единственном окне, табличка: «Только в эту пятницу — марафон лучших футбольных матчей этого года!». — И что же может быть не так с этим баром? — спрашивает Даня. — Ну, кроме очевидной антисанитарии? Он брезгливо оглядывает вывеску и морщит лоб. Нелюбовь к спортивным играм — это у нас семейное. — Не знаю. Ты всё ещё хочешь проверить? — А ты? — Нас вообще туда пустят? Тебе ещё нет восемнадцати. — А у тебя нет с собой паспорта. — Они, наверное, попросят документы, если мы закажем алкоголь, — Даня пожимает плечами. — Так что мы можем просто выбрать что-нибудь из еды. Мой брат — не авантюрист. То, что он делает сейчас ради меня и себя, свидетельствует об огромном желании разобраться в ситуации. Хорошо это или плохо? Пока не знаю. — Пошли, — произношу я. Уверенность в голосе — только для вида. На самом деле, у меня неприятным спазмом скручивает живот. Это может быть совсем и не ложная тревога. Возможно, открыв дверь в бар, мы лицом к лицу встретимся со смертью. Поэтому Даня должен уйти. Но он не сделает этого без меня. Подходим ближе, я хватаюсь за холодную металлическую ручку и тяну её на себя. Дверь со скрипом открывается. По сравнению с уличным холодом, в баре тепло и вкусно пахнет жареным хлебом. Едва различимая музыка сливается с голосами посетителей и работающими телевизорами, где транслируется какой-то матч. Когда Даня закрывает за собой дверь, и в спину перестаёт дуть ветер, мне становится жарко. Я снимаю куртку Лии и вешаю её на стойку у входа. К нам подходит миловидная официантка азиатской наружности. — Вас будет двое? — спрашивает она. Улыбкой она меня не обманет; в голосе я слышу холод. — Да. — Отлично. Официантка разворачивается на пятках и манит нас за собой. Замечаю, что одежды на ней совсем мало: короткий топ, открывающий живот, и джинсовые шорты. Мы проходим мимо уже занятых столиков, и мужчины провожают нашу официантку недвусмысленными взглядами. Меня всю передёргивает. Нас сажают в углу. Отсюда хорошо видно всё помещение. Сегодня аншлаг: во-первых, вечер пятницы, а во-вторых, футбольный марафон, привлекший мужчин всех возрастов. Я вижу и молодых людей старше нас с Даней, возможно, всего на пару лет, и дяденек с полысевшими головами и трескающимися на круглых животах рубашками, и даже двух дедков, стол которых заставлен пустыми кружками из-под пива. Из девушек тут только я и светловолосая девчонка, которая составляет компанию красавчику с армейской татуировкой на плече и мужчине постарше, вероятно, её отцу. Остальные женщины здесь — работницы бара: барменша и официантки. — Как думаешь, я себе накручиваю, или они все на одно лицо? — спрашивает Даня, наклоняясь к столу. Он прав. Каждая из девушек похожа на предыдущую по одним и тем же пунктам: тёмные прямые волосы, обязательно длинные и обязательно заплетённые в мелкие косы, миндалевидные глаза, узкие лица, острые подбородки. Все, как одна, хоть и худые, но жилистые, и достаточно высокие, даже несмотря на плоскую подошву их обуви. Я не пытаюсь наложить одно на другое — голос Вани сам врывается в моё сознание: «Сирены — настоящие амазонки. Внешне ты едва ли отличишь их от азиаток… Сирены используют мужчин лишь для продолжения рода, выбирая для этого самых сильных особей… Эти женщины — воины, и могут убить тебя голыми руками… Правда, скорее, они убьют меня, потому что себе подобных они предпочитают не трогать. Исключения — кровная вражда, месть. Ну, или если ты помешаешь их охоте». Меню в моих руках идёт мелкой дрожью. Я выдыхаю, пытаясь успокоиться. Этот план настолько продуман, что невольно вызывает восхищение: как ещё можно заманить большинство мужчин, если не пивом и спортом? Я поворачиваю голову на Даню. Только что я собственноручно завела его в клетку к зверю, любимый деликатес которого — мужчины. — Что? — моё волнение передаётся Дане. — В чём дело? — Ничего, — говорю я. Откидываюсь на деревянную спинку стула и выпячиваю подбородок. — Расслабься. Даня меряет меня взглядом, полным непонимания. Но это длится всего несколько секунд. Затем что-то в его взгляде меняется, и он вторит моей позе, а ещё берёт в руки меню и даже отпускает пару глупых шуточек. Он понял, что мы должны играть в ничего не подозревающих посетителей. Теперь остаётся только надеяться на то, что защитники прибудут вовремя. Когда к нам снова подходит официантка, мы заказываем два безалкогольных коктейля и гренки. Чтобы хорошенько осмотреться, я оставляю Даню и иду в туалет. По дороге отмечаю про себя как можно больше деталей: и количество официанток, и вход в кухню, и ещё одно окно в закутке у туалета, который, в свою очередь, оказывается общим. Внутри — три кабинки, три раковины, большое и очень грязное зеркало и одинокий писсуар в углу, видимо, для самых раскрепощённых. Только две кабинки из трёх — рабочие. Из них одна занята. Я включаю воду, мою руки. Украдкой поглядываю на занятую кабинку через отражение в зеркале. Дверь не доходит до самого низа, и я вижу ноги в кроссовках. Это определённо мужчина. Когда слышу шум спускающейся воды, тут же выключаю кран и делаю вид, будто поправляю причёску. Открывается дверь, из кабинки выходит молодой человек. Наши взгляды пересекаются, и он улыбается мне. Навскидку, парню немногим за двадцать пять. Одет он очень просто: тёмно-синий свитер, джинсы. На голове беспорядок из светлых волос, торчащих во все стороны. Я бы сказала, что именно так выглядят завсегдатаи подобных заведений, но лицо у парня слишком уж гладкое. Всё время, которое парень моет руки, он не сводит с меня взгляд. Я старательно это игнорирую. — Любишь футбол? — вдруг спрашивает он. — Необычное хобби для девчонки. — Я пришла за компанию с братом, — отвечаю я. — Тогда могу посоветовать спортбар в паре кварталов отсюда. Местечко намного лучше этой дыры. — Если это дыра, что ты тогда тут делаешь? Парень ничего не отвечает. Я решаю, что разговор окончен, и направляюсь к выходу, но незнакомец успевает перехватить меня за локоть. — Уходи отсюда, если тебе дорог твой брат, — произносит он тихо. — Я серьёзно. У парня ярко-зелёные глаза, под определённым углом отливающие тёмным золотом. С трудом, но я вырываю свою руку обратно из его цепкой хватки. — Ты не Вик, случайно? — спрашиваю я, вспоминая слова Жени. — Откуда знаешь? Он снова хватает меня за руку, но теперь для того, чтобы взглянуть на моё предплечье. Когда не находит ничего, что бы его заинтересовало, перехватывает другое. — Я не приносила клятву! — восклицаю я. — Ещё… Но буду. Завтра. — Стражи прислали новенькую? Они совсем спятили? — Меня никто не присылал. Я здесь сама по себе. — Тогда, возвращаясь к тому, что я говорил ранее — уходи. И как можно скорее. Ты понятия не имеешь, что здесь намечается. Секунду мы с Виком сверлим друг друга взглядами. Затем я говорю: — Мы уже в ловушке. Когда я шла в туалет, видела, как одна из сирен закрывала входную дверь. Вик громко ругается и бьёт кулаком по ближайшей раковине. Вместо ожидаемой болевой агонии, которая, как я знаю на своём примере, обычно приходит после подобного выплеска эмоций, трещина идёт по кафелю раковины, а не по руке Вика. — Ты не человек, — выдыхаю я удивлённо. — Оборотень, — подтверждает Вик. — Доброволец? — Боже, упаси! — Зачем ты тогда предупредил Женю? Вик отмахивается, как если бы я не понимала очевидного. — Так они придут или нет? — вместо ответа спрашивает он. — Защитники? — Должны. — Главное, чтобы не опоздали, — Вик усмехается, оглядывая меня. — Я смогу за себя постоять, ты — девчонка, и сирены тебя не тронут, а вот брату твоему наверняка крышка. Я поджимаю губы. Вик, в противовес мне, изображает на лице беззаботную улыбку и возвращается в зал походкой лёгкой и непринуждённой. У меня же будто на плечах по пять килограммов песка. Возвращаюсь к Дане, но в глаза ему не смотрю, а сказать и вовсе ничего не успеваю, потому что раздаётся страшный грохот. За ним — крик. Вздрагиваю и оборачиваюсь. Одна из сирен, видимо, не выдержав, перевернула столик, за которым сидят два пожилых человека. На глазах у всех она хватает одного из них за горло и поднимает в воздух. — Эй! Какого чёрта? — это встаёт красавчик с татуировкой. За своё возмущение он тут же получает точный удар палкой в руку от сирены за барной стойкой. У палки на конце — острый колышек. Это копьё. Едва соображая, я кидаюсь через стол и падаю вместе с Даней на пол. Накрываю его своим телом. Секунда — и это больше не бар, а настоящая преисподняя. Паника, крики, звуки бьющегося стекла, ломающейся мебели и падающих замертво тел смешиваются воедино, превращаясь в общий для всех предсмертный марш. Бам. Один точный удар по голове. Ба-бам. Кто-то сегодня не вернётся домой. Не знаю точно, сколько времени проходит, но для меня оно растягивается на часы, в течение которых я замечаю каждое упавшее тело, слышу каждый, даже самый отдалённый, крик. Брат подо мной пытается пошевелиться, но я не могу позволить ему встать. В голове звучат слова Вика: «Ты — девчонка, и сирены тебя не тронут, а вот брату твоему наверняка крышка». Я зажмуриваюсь. Шум становится невыносимо громким, но своё имя среди него я каким-то чудом различаю: — Слава? Ты что тут забыла? Открываю глаза. Это Бен. Он стоит в нескольких шагах от нас и отражает атаку одной из официанток. На помощь Бену приходит мужчина, который сидел за одним столом с красавчиком и блондинкой: он со всего размаху бьёт сирену бутылкой по голове. Стекло летит во все стороны, но сирена не отключается, лишь на секунду отворачивается от Бена. И это — её ошибка. Бен наносит сокрушительный удар остро заточенным мачете. Голова официантки бьётся об пол лишь единожды, а затем закатывается под соседний стол. Я быстро встаю на колени и только и успеваю, что отвернуться к стене, как меня тошнит. Всё в тумане. Я едва понимаю, кто и когда выводит меня на улицу. Вижу только, что спасена не я одна: ещё мой брат, та блондинка и пожилой мужчина. — Почему они делают это? — спрашивает блондинка. Я вытираю рот рукавом и, покачиваясь, подхожу ближе к брату. — Ты в порядке? Даня качает головой. Он весь бледный, как мел. Тяжело вздыхает, отходит в сторону. Вытаскивает из кармана ингалятор. — Чего они добиваются? — блондинка повторяет свой вопрос. — Не знаю, — вру я. — Как тебя зовут? — Снежана. — Я Слава. Ты не ранена? — Нет, но мои брат и папа… Красавчик с татуировкой и мужчина, который помог Бену. Я гляжу сначала на Снежану, потом на дверь. Вспоминаю, что насчитала около четырёх сирен-официанток. И чёрт знает, сколько ещё их скрывалось в кухне. Вик не дал никакой конкретной информации, поэтому прибыли только Нина, Бен и Лиза. Они предполагали, что это будет ложная тревога и никак не ожидали попасть в самый разгар смертельного карнавала. Вчетвером, даже если считать Вика, они могут и не справиться. Но как я могу им помочь? Снежана срывается с места. Я едва успеваю преградить ей путь. — Ты погибнешь! — Плевать! Ты не понимаешь, там мой брат! Недалеко за её спиной стоит, согнувшись, мой собственный. Упёр ладони в колени и тяжело дышит. Снежана даже не представляет, насколько я её понимаю. — Просто ворвёшься туда и всё? — спрашиваю я. — У тебя есть другая идея? Она смотрит на меня, поджав губы. Я отворачиваюсь от неё, когда слышу крик. В следующее мгновение с петель слетает металлическая дверь бара, а вместе с ней и то, что послужило толчком — тело сирены. Могу только представить, с какой силой нужно было её швырнуть. Магия, не иначе. Теперь двери нет, и я снова вижу помещение бара и некоторых из тех, кто всё ещё сражается за жизнь. Один из таких — молодой парень — выпучив глаза, еле перебирает ногами в нашем направлении. Его жёлтая футболка на боку насквозь пропитана кровью. Будто в замедленной съёмке, его рот раскрывается. Он протягивает в мою сторону руку и просит о помощи, но едва переступает порог, как падает замертво. Копьё в его спине, застрявшее перпендикулярно полу, становится отметкой конца: его жизни и чего-то внутри меня. Ты никогда не узнаешь, как больно падать, пока впервые не споткнёшься. Этот парень — ступенька, которую я не замечаю. И падаю. Бегу вперёд, хватаюсь за копьё и после нескольких рывков вытаскиваю его из бездыханного тела. Меня никто не замечает — ведь сиренам нужны только мужчины. Дочери войны не ожидают встретить отпор ни от меня, ни от Снежаны, и именно это помогает мне застать одну из них врасплох. Я знаю, что моих сил будет недостаточно, поэтому даже не пытаюсь проткнуть сильное тело насквозь, а лишь бью сирену другим концом копья по спине. Она поворачивается, и я вижу её настоящие глаза: хищные и полностью чёрные, без радужек. — Пошла прочь! — рявкает она. Быстрый взмах; такой, что я замечаю его только при самом столкновении ладони сирены с моим лицом. Щека горит огнём, что-то тёплое течёт по подбородку. Я теряю равновесие и падаю, но скорее, чем сталкиваюсь с полом, меня подхватывает чья-то рука. Красавчик. Он помогает мне выровняться, несмотря на травму в плече. Краем глаза замечаю, как Снежана с криком: «Дима!» бросается обратно в бар. Дима дёргается ей навстречу. Вместе с этим помещение разрывает громкий женский крик. Даже, скорее, клич. Призыв к действию. Я оглядываюсь. Пытаюсь восстановить в памяти всех сидящих в баре до начала драки и понимаю: Диму сирены точно не отпустят. Он — идеальный кандидат. — Эй! — ко мне подлетает Лиза. У неё разбита губа, но в целом девушка в порядке. Она вкладывает мне в руку пистолет. — Держи. — Что? — я едва могу крепко держать его. — Зачем? — Ты собралась идти на них с этим? — Лиза глядит на поломанное копьё, сейчас валяющееся у меня в ногах. Она права. Я не могу рисковать. И пусть стрелять я ещё не умею, но, приставив дуло вплотную к чьему-нибудь телу, уж точно не промахнусь. Руки трясутся, но я из последних сил пытаюсь сохранить контроль над своими действиями. Вижу, что Снежане с трудом удаётся поддерживать на весу своего брата, который раза в два, должно быть, тяжелее моего, и иду к ней. Помощь не предлагаю — сразу ныряю под вторую Димину руку. — Нам нужно срочно вывести его отсюда, — говорю я. — Твой брат — их главная цель. Снежана вопросов не задаёт, просто кивает. Её взгляд падает на пистолет в моей правой руке. — Ты умеешь им пользоваться? — спрашивает она. Я не успеваю ответить. Снежана переводит глаза на что-то за моей спиной; неподдельный ужас секундной вспышкой проносится по её лицу. Снежана выпадает в мою сторону, выпуская брата и перекладывая весь вес его тела на меня, выхватывает у меня пистолет и стреляет. Звук выстрела и глухой удар. Я не могу обернуться, чтобы посмотреть, куда попала Снежана: Дима слишком тяжёлый и ограничивает меня в движении. Колени подкашиваются. Одна с ним на плечах я не смогу сделать и пары шагов. То, что я стою — уже чудо. — Папа нас с Димой на все праздники водит в тир, — бросает Снежана, возвращая мне пистолет и снова подхватывая брата, облегчая мою ношу. Хотя мне, на самом-то деле, плевать, где и когда она научилась стрелять. Сейчас она, возможно, мне жизнь спасла. Мы выводим Диму на улицу, где прислоняем к одной из припаркованных недалеко от бара машин. — Я вызвал полицию! — сообщает Даня, подбегая к нам. — Стражи перехватывают их звонки, так что мог бы не стараться, — задыхаясь, говорю я. Мне нужна передышка. Ноги дрожат, и, чтобы как-то удержаться, упираюсь ладонью, свободной от пистолета, в стекло машины. Из отражения на меня смотрит девушка с потерянным взглядом и щекой, покрытой кровью. Едва я удивляюсь, что совсем не чувствую боль, как она приходит и забирает себе половину моего лица. Я сильно сжимаю челюсть, сдерживая скулёж. — Что теперь? — спрашивает Даня. — Не знаю. Поднимаю руку с пистолетом и в момент, когда думаю бросить его на землю, вдруг чувствую: за спиной что-то происходит. Оборачиваюсь и вижу выходящую из бара сирену. Она сразу замечает нас, потому что мы и не прятались, и заносит ногу для шага, но вместо этого … взлетает. За её плечами раскрываются широкие крылья. Они рвут одежду. Теперь на сирене одни лишь шорты, и я могу увидеть, что её грудь и живот, как и крылья, покрыты чёрными перьями. Снежана вскрикивает. И я её понимаю. Крылья сирены двигаются так естественно: один взмах, балансирование в воздухе. Нас разделяют метров десять, поэтому до полного сближения едва ли больше пары секунд. Их как раз хватит на то, чтобы зачарованно наблюдать за её полётом перед тем, как умереть. Но я принимаю другое решение и спускаю курок. Расстреливаю весь магазин, потому что не знаю, попала ли хоть раз. Звуки выстрелов грохочут в моей голове ещё какое-то время после того, как сирена падает на землю. Внезапно всё вокруг затихает. Ветер забирается под рубашку, и я вспоминаю, что куртка Лии осталась в баре. Чувствую боль в коленях. Когда я успела осесть на землю? Слышу чьи-то шаги и поднимаю глаза. Бен вытирает кровь с рук о джинсы. Слишком привычное движение; я делаю такое же, когда мою руки, но забываю про полотенце. Нина с Лизой, помятые, но, главное, живые выходят из бара вместе с Виком. Больше — никого. Но я не верю, что все случайные участники потасовки мертвы, поэтому жду. И чутьё меня не подводит: вскоре я вижу розовый дым, сочащийся из разбитых окон и дверного проёма. Он почти сразу рассеивается вместе с холодным осенним ветром. — Мой отец! — восклицает Снежана. — Он в порядке, — отвечает Бен, подходя ближе. — Твой папа — боец. Военный? — Юрист, — выдыхает Снежана. — Но служил в морской пехоте. — Старая школа. Крутота! Бен останавливается и приседает на корточки, чтобы разглядеть сирену, в которую я стреляла. — Эй, Лиз? — зовёт он. — Сколько патронов было в магазине? — Полный, — отзывается Лиза. — Я его перезарядила, прежде чем дать Славе. — Три попадания из восьми, — констатирует Бен. Поднимает на меня глаза. — Две в живот, одной пулей обожгла ей щёку. — Мне было не до прицеливания, я старалась не сдохнуть! — раздражённо бурчу я. — И пуль было семь: Снежана подстрелила одну сирену ещё в баре. — А я тебя и не критикую. В этот раз, по крайней мере. — Бен выпрямляется, подходит ко мне и протягивает руку. — Давай, вставай. Нужно помочь нейтрализованным, разобраться с трупами и заняться этими тремя. Бен говорит о Снежане, её брате и пожилом мужчине — единственных, кого не нейтрализовали в баре. Оставляю мысли при себе, но мне кажется несправедливым стирать память Диме и Снежане. Они оба не просто свидетели — они помогли нам. Пусть Бен такое не признает никогда, но в том, что мы всё-таки выбрались из бара живыми, есть и заслуга этой семьи. Оставить им воспоминания о дне, в который эта семья могла бы потерять друг друга, будет лучшей им благодарностью. Ведь разве не шрамы делают нас теми, кто мы есть? Но всё, что я сейчас могу — это кивнуть, соглашаясь, и позволить Бену помочь мне подняться с земли. Всё равно никто не будет слушать ту, которая попала во врага лишь два с половиной раза из семи.