Dogs 2.0

      Фрэнк не понимал, почему открытки, которые он получил из Кентукки, едва ли не довели его до слёз, однако он пялился на них примерно час, пока эмоции бушевали внутри него.       С одной стороны, он хотел разорвать одну из них, а с другой, прижать к сердцу, как сделала бы киногероиня мелодрамы с письмом от любимого мужчины из-за тридевяти морей.       Слова «Я принимал тебя как должное, и я прошу прощения» были написаны снизу открытки, а над ними всё свободное пространство занимал идеальный цветной рисунок его самого. В каждой его части было столько деталей. То, как спутывались его волосы, разные тени в его глазах, крохотный шрам у него на лбу, форма скорпиона на его шее.       Он не знал, что Джерард пытался ему сказать, и он уже был, чёрт возьми, как нельзя ближе к тому, чтобы попросить Майки спросить в следующий раз, когда они созвонятся.       Слова, рисунок... Джерард доказывал, что до сих пор думал о Фрэнке, но зачем? Он хотел, чтобы они снова сошлись?       Он должен был знать, что это невозможно, верно? Не только из-за кражи или того факта, что его не было около года... Они не могли начать с того момента, где разошлись, хотя бы потому что Джерард уже был не тем человеком. Фрэнк даже не знал, смогут ли они когда-нибудь стать друзьями, если Джерард так сильно подсел на таблетки, как подразумевали прошлые открытки.       Даже если так, то факт, что он до сих пор помнил внешность Фрэнка настолько, что мог нарисовать его так идеально по памяти, был трогателен.       Но он не мог не размышлять над тем, что послужило причиной этому. Стал ли он несчастен с Бертом? Что-то случилось между ними? Или же Джерард наконец понимал различия между отношениями и партнёрством за пределами взаимоотношений раба и мастера, в которых его взрастили?       По сравнению с тем, что у них было с Мастером, и дисфункциональным кошмаром, который он, должно быть, переживал в дороге с Бертом, его жизнь с Фрэнком виделась идеальной. Фрэнк никогда не считал его ответственным за что-либо, ничего у него не просил, никогда не поднимал на него руку и не изменял ему с женщинами. Да, Фрэнк мог представить, что Джерард, скорее всего, скучал по этому теперь.       «Я принимал тебя как должное, и я прошу прощения». Как честно. Никаких оправданий на этот раз, никаких «мне хотелось бы, чтобы ты не переставал любить меня». Джерард осознал, что сделал, и взял на себя ответственность. Фрэнк догадывался, что это означало, что Джерард взрослел.       Фрэнк принёс открытку в спальню и поставил её у флакона одеколона на комоде, чтобы смотреть на неё с кровати. Остальные он держал в кухонном ящике со всяким мусором, однако эта казалась произведением искусства.       Сообщение на ней приносило Фрэнку какое-то завершение, которого он неосознанно ждал.       Он сделал фотографию открытки и отправил её Рэю (который быстро ответил: «рад, что он наконец-то это понял»), а затем и Майки.       «Счастливчик. На моей лишь написано: хотел бы я, чтобы ты был здесь» — ответил Майки.       Фрэнк почувствовал себя виноватым, когда комментарий заставил его улыбнуться.       Он получил нечто особенное. У Майки был номер, по которому он мог связаться с Джерардом, но Фрэнку прислали портрет — портрет, нарисованный по памяти, и извинение, в котором он даже не знал, что нуждался.       Но что это значило... Что всё это значило?       Фрэнк знал, что, если Джерард попытается вернуться, всё будет иначе. Джерард будет другим... Он мог выглядеть так же и говорить так же, однако он воспользовался своим шансом на свободу и, должно быть, научился выражать себя, помимо неловких и взрывных жестов, к которым Фрэнк привык. У Джерарда будет своё мнение, возможно, которое будет совершенно не согласовываться с мыслями Фрэнка.       Может, они не станут хорошей парой — не то чтобы они когда-то ей были, думал Фрэнк. Должно быть, он и сам был болен, раз принял такого как Джерард и попытался удержать его, попытался полюбить его таким. Он знал, что Джерард не умел ничего, кроме как обслуживать своего партнёра... Чёрт, даже секс с ним можно было считать принуждением, использованием, даже если Джерард первым начинал к нему приставать.       Тогда Фрэнк был в одиночестве и в отчаянии. Он мог этого не хотеть, однако было очевидно, что его действия скорее навредили Джерарду и его семье, нежели улучшили ситуацию. Если бы он просто сдал его полицейским сразу же, он бы вернулся домой. Его родители могли бы поддержать его... Он смог бы провести больше времени со своей бабушкой до того, как она ушла в мир иной, и был бы лучше к этому готов. Возможно, тогда бы это не опустошило бы его так сильно, если бы он провёл с ней больше времени...       Но нет, Фрэнк позволил себе привязаться, позволил себе поверить, что парень понимал, что значило влюбиться и иметь партнёра. Эгоистично он держал Джерарда рядом, чтобы не возвращаться в свою одинокую квартиру и свою одинокую жизнь. Конечно, у него была Свит Пи, но это было не одно и то же. Он так много работал... У него не было времени даже познакомиться с кем-то, не говоря уже о том, чтобы влюбиться. Джерард был приятным бегством от той дыры, в которую он себя затащил. Джерард с лёгкостью полюбил его... потому что не знал лучшего.       С этими мыслями хорошие ощущения Фрэнка стали исчезать.       Концерт в Нью-Йорке состоится уже через пару недель, и Фрэнк боялся, что ему не стоило идти, что это может принести ещё больше проблем.       Но что, если Джерард ждал его? Что, если Джерард нуждался во Фрэнке, чтобы тот вытащил его из ситуации, в которой он оказался? Фрэнк подумал, что будет не больно пойти и попытаться спасти его ещё раз...       Поехать в Нью-Йорк и забрать его у парня, который снова обращался с ним не должным образом. Какая ирония — всё вернулось на те же места, с чего и началось. ( ) ( ) ( )       Джерард сидел на ступеньках отеля Бруклин, курил сигарету, а его руки дрожали.       Прямо сейчас он чувствовал себя так дерьмово... Ему было так мерзко от себя, даже сильнее, чем когда он прибивался к дальнобойщикам в грязных мотелях или в кафешках около заправок.       Из-за того, что он делал последние четыре ночи, он хотел содрать с себя кожу. Так много грязных, отвратительных вещей ради того, чтобы вернуть Фрэнку деньги, которые обещал.       Берт с группой ранее ушли на разведку в город. Джерард недолго ходил по пятам, притворяясь, что всё нормально, пока Берт прогуливался с ним по району искусств, а затем взял его с собой по магазинам в китайском квартале. Джерард хотел влюбиться в него так же, как раньше, хотел ощутить, как это странное тепло бурлило внутри него, пока они гуляли вместе, но он не мог. Не с Джефой и Квинном, которые метали в него взгляды, словно ножи, при каждом удобном случае.       Здесь он не был желанным гостем, и он больше не хотел быть здесь. Было приятно, что Берт приобнимал его, и с его стороны было мило предложить Джерарду купить сувениров, однако было слишком поздно.       Так и что, если Берт был верен этой ночью и следующие три? Он изменял ему в Таллахасси, и Джерард начал спать с другими, как только они приехали в Кентукки. Ему нужны были деньги, чтобы отплатить Фрэнку за то, что он украл, и хотя он знал, что таблетки, которые он принимал, стоили дороже его тела, он не мог решиться их продать.       Он нуждался в них.       Он, блять, ненавидел себя за то, как сильно в них нуждался.       Большую часть времени он был в смятении, а Ксанакс вырубал его, заставлял его слушаться. Они усыпляли его в то время, как красные таблетки не давали усидеть на месте; они расслабляли его даже после самых ужасных ночных кошмаров в его жизни, которые будили его в фургоне. Он не мог заставить себя их продать, хотя у Брайана, казалось, существовал какой-то безграничный запас, который он заталкивал ему в глотку.       Хотя как только он принимал Ксанакс или Клоназепам, было почти что невозможно мотивировать себя на любое занятие, он мог лишь спать или лежать наедине с собой в фургоне или в номере отеля. Если он хотел, чтобы люди хотя бы задумались над его компанией, ему нужно было принять маленькую красную таблеточку экстази или же оранжевые капсулы Адерала.       Он не мог продать свои наркотики... Лишь они делали его человеком.       Так что он продавал себя.       Он привык делать это один или два раза в неделю по дороге, находил нового человека и совращал его, чтобы добраться из одного города в другой. Он давно не практиковался, однако это не было чем-то удивительным.       Что ему не нравилось, так это когда его использовали четыре раза за ночь разные мужчины, чьи имена он не запоминал, чьи лица он уже не помнил. Они пользовались презервативами, но на этом всё... И будет нелегко объяснить отметины пальцев на горле от последнего мужчины, который решил заняться жёстким сексом.       Всё его тело болело. Грудь сдавливало... Лишь алкоголь в его крови грел его, когда коктейль начинал усваиваться.       Ему нужно было сходить наверх и помыться перед тем, как вернётся Берт, однако от одной мысли, что ему придётся встать, ему хотелось кричать... так что он закурил очередную сигарету и тихо плакал за солнцезащитными очками, выкуривая её до фильтра.       Комната всё ещё пустовала, когда он наконец смог подняться до четвёртого этажа отеля. Он неспешно разделся, вздрогнув от синяков, которые, он видел, уже проступали на бёдрах, на коленях и на шее. Зайдя в душ, он увидел, что вода, закручивающаяся около стока, была светло-розового оттенка, однако он едва ли ощущал боль, да и дерьмовое ощущение стоило тех шести сотен баксов, которые он выручил.       Что если Фрэнк вообще не возьмёт их?       Что если Фрэнк вообще не придёт на концерт? В конце концов, с чего бы ему вообще приходить? Зачем ему приезжать, чтобы повидаться с парнем, который ограбил его? С парнем, которого он ненавидел?       Джерард сел на пол душа, заплакав, словно ребёнок, когда больные мысли одолели его. Теперь он был грязным... Таким грязным, что даже такое животное, как Берт, не захочет к нему прикасаться. Каким образом он собирался снова завоёвывать Фрэнка? Каким образом он собирался убедить Фрэнка дать шанс кому-то настолько бесполезному и дерьмовому?       Он не знал, как долго просидел на полу в душевой, однако неожиданно почувствовал руку у себя на плече, из-за чего дёрнулся, свернувшись у холодной пластиковой стены.       — Милый, что ты тут делаешь? Вода ледяная. Ну же... вылезай.       Берт был здесь, заворачивал его в выцветшее полотенце и поднимал на ноги. Может, позабыв о том, что он насквозь промок, Джерард обхватил Берта за плечи и всхлипнул в его шею.       — А теперь всё это из-за чего? — спросил Берт; его голос был таким осторожным.       Почему всё не могло быть так постоянно? Почему Берт не мог просто оставаться достаточно трезвым, чтобы всё ещё хотеть его в дороге?       — Малыш, ты заставляешь меня плакать, когда вот так рыдаешь. Ну же... В чём дело? — Берт начал растирать его спину сквозь полотенце — тяжёлые, сильные движения вверх-вниз по спине, пока дыхание Джерарда наконец не замедлилось. — Меня так долго не было? Ты подумал, что я не вернусь?       — Я люблю тебя, — захныкал Джерард, не в силах сформулировать другие мысли в слова. Берт в любом случае не захотел бы их слышать.       — И из-за этого ты плачешь? — спросил Берт, встревоженно хихикнув, притягивая Джерарда чуть ближе несмотря на то, насколько промокшей из-за этого будет его одежда. — Маленький чудик... Что случилось?       Джерард не мог придумать, что ему сказать, лишь наслаждался непродолжительным временем, пока Берт позволил ему пообниматься до того, как они отстранились друг от друга, а затем он помог Джерарду одеться.       Только после того, как Джерард был одет в пижаму, Берт спросил, откуда у него на шее синяки.       — Ты с кем-то трахался?       — Нет, Берт, — солгал Джерард. На самом деле, он не был уверен, почему держал язык за зубами. Берт постоянно ему изменял. С чего бы ему оставаться верным?       — Нет? — переспросил Берт, после чего слегка взволнованно взглянул на Джерарда. Он склонил голову, словно потерянный щенок — из-за чего Джерард чувствовал себя слабым — и нахмурился.       — Меня схватили в метро, когда я пытался вернуться в отель, — выпалил Джерард. — Он повалил меня и схватил за горло. Он пытался ограбить меня, но я оставил кошелёк здесь. Ему нечего было брать.       — Он просто отпустил тебя? У него был пистолет? — спросил Берт; он глядел на него одновременно недоверчиво и с беспокойством.       — Я не знаю. Какая-то женщина начала кричать. Я скинул его и убежал. Из-за него я вспомнил о Плохом Мужчине... — Он знал, что как только он упомянет это, Берт оставит тему. Он ненавидел, когда Джерард рассказывал что-то из своей прошлой жизни, если это не относилось к музыке, рисованию или выпивке.       — Что ж, ты не ранен? — спросил Берт, проводя пальцами по синякам на его шее. Было так странно ощущать нежное прикосновение после жёстких цепких пальцев мужчины, который хватался за горло и натягивал его на себя.       — Нет... — прошептал Джерард, подавив слёзы и на несколько секунд уткнувшись Берту в шею.       Тот тяжело вздохнул и снова начал его обнимать. Джерард быстро вернулся к этому, сжимая его со всей силой в то время, как Берт целовал его в висок.       — Почему ты плачешь? — вновь спросил Берт, на этот раз его голос был ещё мягче.       — Я думаю, что ты больше меня не любишь, — сказал Джерард, уткнувшись носом в щетину на его шее в то время, как тот гладил его по спине.       — Я всегда буду любить тебя. Ты мой маленький чудик. — Берт вновь поцеловал его в висок, а затем отстранил, взяв за плечи. — Тебе нужно это прекратить... Не знаю, откуда всё это идёт. Мы же отлично справились сегодня, верно? Мы погуляли, я купил тебе тот кофе, который ты хотел... Знаю, я напрягаюсь перед концертами, но это не я, понимаешь? Это не я...       — В любом случае, я всего-навсего наркоман, — сказал Джерард, неуверенный, что он подразумевал и с кем он говорил — с Бертом или с самим собой.       — Ты начинаешь... У тебя появилась проблема, но ты не наркоман. Всё не так уж плохо. Я был в этом дерьме какое-то время. Видел людей и похуже. Ты же не нюхаешь кокаин и не проставляешься героином. Ты не закидываешься метом. Это всего лишь таблетки. Ты и эти грёбаные таблетки, которые Брайан постоянно тебе даёт... Если ты просто прекратишь их принимать...       — Они нужны мне, — воспротивился Джерард, пытаясь ещё раз обнять его, однако Берт всё так же держал его за плечи.       — Малыш, ты не... Это говорят таблетки. Я знаю, что я видел, ладно? Я знаю, что не мне судить, и я не сужу! Я не осуждаю тебя. Я бы хотел, чтобы ты не принимал этот дерьмовый Ксанакс и не отрубался, лёжа на мне каждую ночь, но мы все делаем то, что должны, чтобы справиться, верно? Я не собираюсь останавливать тебя, и я не собираюсь тебя бросать из-за того, что тебе нужны таблетки, чтобы расслабиться в конце дня. Я просто хотел бы, чтобы ты не принимал их так много.       Джерард не хотел участвовать в этом разговоре. Кем был Берт, чтобы говорить ему сократить дозу? Правда! Чувак не мог продержаться, не засовывая дерьмо себе в нос и не нажираясь.       И возможно, так оно и было. Может, именно по этой причине они оставались вместе. Они вместе могли разрушать себя и иметь под боком того, кто мог унять боль, того, кто мог предложить пустую и безусловную любовь.       С этим он мог выжить, подумал Джерард, но намного дольше. Ему нужно было больше... Ему нужно было то, что предлагал ему Фрэнк. Настоящая любовь, если таковая вообще существовала.       — Давай ляжем, сладкий. Тебе нужно поспать, — сказал Берт, подводя Джерарда к их королевской постели. Кажется, Джеф с Квинном ещё не вернулись. Джерард задумался, уйдёт ли Берт, как только он прикроет глаза.       Джерард хотел больше...       Когда они лежали в кровати вместе и Берт не сделал ничего, кроме как поцеловал его в лоб, Джерард всё решил. Так или иначе, это будет их последняя совместная ночь. Он отказывался проводить очередную ночь так, лёжа рядом с человеком, которого он любил, и ничего не получая — абсолютно ничего — взамен. Ему было плевать, насколько грязным и отвратительным он стал. Ему было плевать, что он пытался вновь завоевать Фрэнка, хотя тот наверняка просто плюнет ему в лицо. Он здесь не останется. ( ) ( ) ( )       Берт не мог отделаться от ощущения, что что-то должно было случиться. Что-то происходило с Джерардом, и это пугало его... Это парализовывало его.       С того момента как они проснулись утром, Джерард, казалось, стал совершенно другим человеком. В комнате нависла тяжесть, которая не ощущалась прежде, странная аура между ними, которую Берт был не в состоянии понять.       Он оделся, и всё это время Джерард стоял очень близко к нему, странно и очень нежно касался его — гладил его по плечам, затем по рукам, поглаживал рёбра, а затем и бёдра.       Джеф с Квинном покинули номер первыми, унеся с собой свои сумки в фургон на стоянке, однако, когда Берт махнул в знак, чтобы последовать за ним, Джерард воспротивился. Он встал между Бертом и дверью и выглядел так, будто хотел что-то сказать, однако вместо этого лишь прижался к нему губами и стал целовать его так интимно, как никогда раньше.       Поцелуй был голодным, похотливым и диким — он был страстным.       Одну руку Джерард положил Берту на шею, удерживая его на месте, пока сплетались их языки. В следующий момент Берт уже снова был на кровати. Джерард держал его, хватался за его плечи, будто бы боялся, что Берт исчезнет.       Они были нежными друг с другом; всё было неспешно и как надо. В каком-то смысле всё было так, как в Солт Лейк Сити, ещё до тура, наркотиков и девочек. Джерард ни на секунду не переставал целовать его, отрывался, лишь чтобы застонать или отдышаться. Это было настолько нежно, это было куда большим, нежели просто трах, и из-за этого Берт чувствовал себя мусором, вспоминая, как он обращался с Джерардом последние несколько месяцев.       Теперь для него стало ясно, как сильно парень любил его, с каким упорством Джерард пытался показать это всё время. Ему было плохо от каждой неосторожности, от каждого раза, когда он отвергал Джерарда на концертной площадке или думал, что тот болен, из-за таблеток, на которые подсадил его Брайан.       Когда всё закончилось, Джерард просто обнимал его, тяжело дыша и слегка содрогаясь, пока приходил в себя после оргазма. Берт гладил его по волосам и нежно целовал в шею, позволяя Джерарду быть рядом; ему нравилось ощущение тел, прижатых друг к другу.       Он мог честно сказать, что никогда раньше не чувствовал подобного — ни между ними, ни с кем-либо ещё на своём пути, — и это пугало его настолько же, насколько успокаивало. Он не хотел покидать постель. Он не хотел ехать на площадку и работать над сценой со своими друзьями и одногруппниками. Он хотел остаться здесь. Он хотел провести больше времени с Джерардом, возможно, спросить его, что происходит, или же не прерывать уютную тишину.       Ему нужно было время, чтобы остановиться на минуту, потому что у него было предчувствие, будто он был на пороге великого открытия, однако Джерард отстранился от него и оделся. Берт последовал его примеру, и они снова так же нежно поцеловались, после чего вместе покинули номер.       Берту показалось, что ему стоило взять Джерарда за руку, пока они шли, но он этого не сделал.       Ему действительно стоило.       В автобусе Джерард устроился у Берта на плече, пока они быстро доехали до концертной площадки. Берт хотел последовать за ним, когда тот спрятался в гримёрке, когда начались приготовления, хотел поцеловать его и, возможно, повторить утренний раунд, но он этого не сделал.       Как бы то ни было, как только подготовления завершились, он поторопился обратно в гримёрку и обнаружил, что Джерард свернулся на диване и притворялся, будто спит.       — Ты в порядке, сладкий? — спросил Берт, усевшись у подножия дивана около его ног.       — Устал, — прошептал Джерард далёким голосом.       — Ты принял одну из таблеток? — осмотрительно спросил Берт.       — Нет... Мне просто правда нужно... почувствовать то, что я ощущаю прямо сейчас.       — Что ты ощущаешь прямо сейчас? — спросил Берт, протягивая руку, и стал гладить Джерарда по волосам. — Мне очень понравилось быть с тобой наедине этим утром, — добавил он, когда Джерард не ответил.       — Я хотел этого всё это время, — тихо произнёс Джерард.       — Я чертовски этого хотел бы, — сказал Берт. Он хотел улыбнуться, хотел попытаться проявить тепло, однако ему казалось, что что-то было не так. Джерард не вёл себя так... Джерард всегда был нервной развалиной или же прилипалой. Он не просто лежал на грязных закулисных диванах и делал вид, что хотел вздремнуть. — У тебя что-то болит после вчерашнего ограбления? — спросил Берт, когда Джерард не ответил, и оглядел синяки на его шее, которые лишь потемнели.       — Наверное. Хочешь прилечь со мной, Берт? — спросил Джерард; его голос был так не похож на его собственный, когда он вжался в диван, чтобы оставить для него узкое пространство.       Они лежали бок о бок и обнимали друг друга целых две минуты, пока оставшаяся группа не ворвалась и всё не прервала. Берт попытался сказать им, чтобы они свалили, но те этого не сделали, и всё это время Джерард лишь внимательно смотрел на него этим любящим, печальным и туманным взглядом.       Тогда-то он и осознал, что произойдёт что-то плохое.       Он не знал что, но он чувствовал это. ( ) ( ) ( )       Джерард взволнованно мерил шагами очередь, натянув капюшон на голову под туманным апрельским дождём. Он надел солнцезащитные очки Берта, несмотря на то, что было пасмурно, боясь, что кто-нибудь мог узнать его с того времени, как он проводил ночи с первыми встречными ради налички.       Он проглотил одну из красных таблеток, и всё его тело было напряжено, а разум полностью сконцентрировался на происходящем вокруг. Девчонки в слишком коротких юбках и коротких топиках, в разорванном мерче разных групп и коротеньких шортах. Мальчишки с цветными волосами, с лицами, полными пирсинга, в узких джинсах... Парочка из них была именно того типажа, с которым Джерард хотел бы встречаться.       Возможно, один из них мог бы забрать его домой, однако он сомневался, что это продлится дольше одной ночи.       Так что он обошёл их и пошёл дальше — туда-сюда, туда-сюда.       Сейчас была только половина шестого, двери открывались в семь, однако очередь была длинной, а Джерард искал Фрэнка. Также он выглядывал Рэя, фокусируясь на каждом, кто выбивался из толпы по росту, но не видел его.       Он придёт, да?       Фрэнк придёт увидеть его. Фрэнк спасёт его, верно? Так же, как и прежде?       Они встретятся в Нью-Йорке, в городе, как и в последний раз, и Фрэнк спасёт его из этого ужасного места.       — Эй, Берт ищет тебя внутри, — сказал кто-то, ошеломив Джерарда и вырвав его из повторяющихся мелькающих мыслей.       — Что?       — Берт. Он ждёт тебя внутри, — мужчина сказал вновь, обеспокоенно глядя на Джерарда.       — Ох... Скажи ему, что я буду через минуту. Я... ищу кое-кого.       Мужчина выглядел смятённым, однако зашёл обратно в клуб в то время, как Джерард продолжил ходить туда-сюда.       Ну же, Фрэнк. Ну же.       Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...       — Малыш, что ты там делаешь? Ты до нитки промок. Чёрт, возьми моё пальто. Возьми моё пальто, малыш. Что ты делал там под дождём? Ты так простынешь.       В следующий момент Джерард ощутил тёплую куртку Берта на плечах, и его затащили в клуб за левую руку.       — Малыш, персонал подумал, что ты какой-то бездомный. Ты что, всё это время гулял там?       — Хотел подышать воздухом... размять ноги, — пробормотал Джерард. Казалось, это самое подходящее, что он мог сказать, когда Берт усадил его на диван в гримёрке.       — Они сказали мне, что ты ходил вокруг людей в очереди. Ты... ты пытался кого-нибудь снять? — спросил Берт.       Когда Джерард взглянул на него, он увидел страх в глазах парня. Было приятно хотя бы однажды увидеть его расстроенным. Было приятно увидеть его взволнованным и ревнующим, а не просто разъярённым. Джерард знал, как играть в эту игру и как выиграть в ней, однако желал, чтобы ему не пришлось этого делать.       Ему бы хотелось держать Берта на крючке каждый день, а не всего-навсего пару ночей до того, как вечеринки и наркотики вновь заберут его внимание. Это случится. Это был порочный круг, и Берт был его заложником. Насколько бы красивым, распрекрасным и креативным он ни был, насколько бы он ни был хорош в постели, Джерард больше не видел, что Берт стоил той боли и страданий.       Настала очередь Берта испытывать боль. Настала его очередь страдать.       — Боже, ты промок до нитки... Давай я принесу тебе одну из наших футболок.       — Я в порядке, — сказал Джерард, укутываясь в его куртку.       Казалось, шум снаружи гримёрки взорвался; клуб сотрясался от рок-музыки прямо перед открытием дверей.       Джерард ходил вдоль очереди несколько часов, и Фрэнк не объявился. Был шанс, что он приедет позже: возможно, он застрял в ужасной пробке, но Джерард не знал точно. Берт не позволит ему стоять у дверей, и он не знал, какие приметы дать персоналу, чтобы они смогли опознать Фрэнка.       — Малыш, о чём ты думал? Ты промок...       — Ты всё ещё любишь меня? — спросил Джерард, шмыгая носом скорее от холода, нежели от испытываемой печали от потери третьего человека, в которого ему пришлось влюбиться.       — Конечно же, люблю. Больше всего на свете.       — Больше наркотиков?       — Больше наркотиков! Конечно! — сказал Берт, уже косо глядя на него. Он уже напился, разве не так?       — Больше своей бывшей?       — Откуда ты это берёшь? Что не так? Этим утром всё было так мило. Я, блять, почувствовал то, чего давно не ощущал. Почему... почему ты так расстроен?       — Помнишь... ту ночь, когда меня избили на вечеринке? Это были Джеф с Квинном. Они это сделали. Они хотели, чтобы я убрался подальше от тебя. Говорили, что я плохой... говорили, что я отвлекаю тебя, использую. — Джерарду нравилось то, как глаза Берта расширились от шока. — Я не говорил тебе, потому что знал, что ты мне не поверишь. Но ты заслуживаешь знать.       — Почему ты рассказываешь мне это сейчас? — выпалил Берт; его голос слегка надломился, а сам он выглядел обезумевшим. Джерард разрушал его маленький воображаемый мирок, заставлял его увидеть реальный ад, в котором сам он жил вот уже несколько месяцев. — Они сказали что-то тебе? Они тебе угрожали?       — Я просто хотел, чтобы ты знал.       Берт ничего не сказал, однако Джерард наблюдал, как разнообразные чувства проносилась в его глазах в то время, как его собственные были спрятаны за солнцезащитными очками.       Начала играть первая группа, и Берт не ушёл, чтобы посмотреть. Он сидел с Джерардом на диване, держал его за руку и выглядел противоречиво и болезненно.       — Квинн бы не сделал этого, — сказал он после весьма продолжительной тишины. — Джефа мог бы, но Квинн бы не ранил никого, кто мне дорог.       Джерард ничего не сказал. Берт прикрикнул на него, чтобы тот ответил, а затем покинул гримёрку. Ему пришлось. Его группа выходила следующей.       От нервов его всё ещё потряхивало. Джерард скинул куртку Берта с плеч и встал с дивана. Он проверил свою куртку на предмет того, что два его небольших скетчбука всё ещё были с ним в подкладке изнутри, убедился, что не потерял кошелёк, а затем вышел из гримёрки. Он ненадолго остановился у края сцены, чтобы взглянуть на то, как Берт кричал в микрофон — на песню никак не повлиял тот разговор, который произошёл между ними, — затем он вышел, обошёл сцену сбоку и попал на танцпол.       Он просмотрел бар, выискивая Фрэнка, внимательно взглянул на толпу в ярком свете софитов в надежде заметить там Рэя, а затем вышел на пустынную улицу. Грохочущая музыка внутри сотрясала тротуар у него под ногами, и голос Берта всё ещё долетал до него, когда он направился по тёмной мокрой от дождя улице.       Фрэнк не пришёл.       Это ощущалось, словно нож, вонзившийся в сердце.       Ощущалось хуже любого удара или пощёчины Берта, хуже того, что когда-либо делали Пез и дальнобойщики, хуже, чем мужчина прошлой ночью, который стал жестоким... хуже Мастера. Хуже Тренера. Хуже Плохого мужчины.       Фрэнк не пришёл вызволить его.       Он был настолько уверен, что Фрэнк приедет, и теперь он не мог вернуться к Берту — не теперь, когда он настроил себя против его друзей. Они никогда и пальцем его не трогали, однако казалось, что лучше было оставить всё на такой ноте — лучше заставить Берта думать, что Джерард сбежал в страхе в то время, как его друзья пытались убедить его, что Джерард лжец. Берт никогда не узнает правды и всегда будет думать об этом.       Он всегда будет хотеть знать, что же случилось в ту ночь, когда он оттолкнул Джерарда и оставил его одного. Он всегда будет хотеть знать, куда пошёл его «маленький чудик», когда исчез в ночи.       Мысли стали мелькать слишком часто, сменяя друг друга, и Джерард заставил себя запить голубую таблетку дешёвым кофе без кофеина. На дне стаканчика оказались перемолотые зёрна, и это всё, о чём он мог думать, так как у него кружилась голова, так как он стал приходить в себя после эйфории.       В уже разочаровывающей чашке кофе плавал кофейный жмых.       Джерард просто хотел пойти домой...