Dogs 2.0

      Фрэнк был настолько же убеждён в том, что пойдёт на концерт, насколько и в том, что решит не идти. Он отпросился с работы, уговорил Рэя пойти с ним, однако не знал, хотел ли сам пойти или нет... Какое это будет иметь значение в обоих случаях, задумывался он. Скорее всего он не увидит Джерарда, а если и увидит, то как это повлияет? Что изменится к лучшему?       Джерард пообещал вернуть ему все деньги, которые украл, но Фрэнк даже не был уверен, что хотел этого. У него было около года, чтобы обдумать всё, и проклятье любви отпустило его. Ему было не плевать на парня, но... не так как раньше. Теперь он был лишь набором воспоминаний — и коллекцией блокнотов, скетчей и открыток.       За пару недель до весеннего концерта в Нью-Йорке Фрэнк получил ещё несколько открыток.       Одну из Таллахасси с бутылочкой голубых таблеток (Ксанакс, как понял Фрэнк) с сообщением «голубые помогают мне падать», нацарапанным снизу. Майки не получил открытки из Таллахасси, однако получил из Майами, на которой было обычное «хотелось бы, чтобы ты был здесь».       После Таллахасси и Майами Фрэнк с Майки оба получили открытки из Саванны, Джорджии. На открытке Майки был рисунок женщины, на которой едва ли была какая-то одежда, без описаний, как бы то ни было, а у Фрэнка был нарисован флакон с красными пилюлями, а поверх написано «красные заставляют меня летать» странным извивающимся почерком.       Ему становилось хуже, осознал Фрэнк. Совсем скоро он начнёт снюхивать дорожки кокаина, если уже не начал. А что потом? Этот праздный образ жизни не продлится вечность. Рано или поздно этот парень, Берт, бросит его и пойдёт к лучшему... или возможно, об этом и гласила открытка Майки.       Фрэнку было ненавистно то, что, сколько бы он ни пытался держать дистанцию от парня, Джерард всё равно сидел на задворках сознания. Он просто вспоминал, как он выглядел в ту ночь на сцене — как он плакал, умолял и задыхался надломленным голосом. Он помнил, каким неуверенным был Джерард, как он боялся мира... как он при помощи названия чёртовой бутылки заправки для салата пытался сообщить Фрэнку своё имя, чтобы самому не произносить его.       А теперь этот парень ездил по городам с какой-то рок-звездой, которому скорее всего было чертовски плевать на него, если уж он позволял Джерарду лечиться голубыми и красными таблетками и бог знает чем ещё.       Мысли влияли на него словно грёбаное заболевание.       «Он умрёт, — думал Фрэнк, пытаясь уснуть. — Однажды он просто примет охапку таблеток и не проснётся. И никто не узнает, кем он был. И никто ничего не скажет. Он умрёт, а мы никогда об этом не узнаём».       Его сводило с ума то, что ему до сих пор было не всё равно. В этот момент он бы отдал всё, чтобы вернуться назад во времени и не дать себе зайти в тот бар — не дать себе освободить Джерарда из этого ада, потому что он не справлялся во внешнем мире. С этими людьми ему было безопаснее... Они не позволили бы ему причинять себе вред так, как это делал Берт...       Боже, Фрэнк просто хотел, чтобы ему было плевать... ( ) ( ) ( )       Джерард ненавидел это. Он пытался примириться с этим, однако так сильно это ненавидел.       Они были на вечеринке в Чарльстоне, и Джерард был вынужден смотреть на то, как Берт флиртует с какой-то девчонкой на кухне. Именно так они с Бертом и встретились, только эта девчонка была миниатюрной блондинкой с огромными сиськами, на которые Берт постоянно глазел.       Джерард не мог тягаться с ней. Он ничего не мог сделать.       Это был не первый раз, когда Берт находил девчонку, которая ему нравилась. Это был не первый раз, когда они приходили на вечеринку вместе, а Берт находил симпатичную маленькую девчонку, из-за которой бросал на Джерарда самый жалкий, щенячий взгляд, который Джерард только видел. Он спрашивал разрешения трахнуть её — вот что стояло позади этого взгляда. И Джерарду было непозволительно сказать нет.       Так что он просто улыбался и притворялся, что ему это нравилось, задавая глупые вопросы, нахваливая Берта, словно третий лишний на свидании, лишь чтобы наблюдать, как его сердце разбивается в то время, как Берт болтал с девчонкой, а после этого исчезал вместе с ней.       Ему приходилось неловко стоять в одиночестве в надежде, что девушки не попытаются с ним заговорить так же, как и парни, потому что в последний раз, когда это произошло, Джеф сдал его Берту, и этот придурок подумал, что у него есть право ревновать. Он мог трахать кого угодно, однако если Джерард хотя бы взглянет на другого мужчину, ему придётся расплачиваться...       Так что он стоял один, пил и курил, а иногда проглатывал парочку таблеток, которые Брайан ему дал. Но не голубых, их он берёг для концертов. Ему очень нравились красные. Они не давали спать, из-за них ему было интересно играть с Бертом, он был активен и делал всё, как тому разумеется.       Берту он разонравился, когда вскрылась правда, осознал Джерард, и единственное, что поддерживало его интерес (помимо траха при любой возможности), это красные таблетки. Из-за них ему было плевать на всё. Он едва ли помнил своё собственное имя, когда принимал две штуки, а если принимал три... Боже, он был душой вечеринки, и все хотели быть рядом с ним.       Однако даже сейчас, когда он принял пару штук и запил их несколькими алкогольными напитками, ему всё ещё было не с кем поговорить, а Берт ещё не вернулся после своих увеселений. У него с собой не было скетчбука, а музыка была слишком громкой, чтобы он мог думать. Люди постоянно врезались в него, проливали на него разные жидкости, и он ненавидел это.       Ему было ненавистно находиться здесь.       Казалось, прошло несколько лет, пока Джерард осознал, что они вернулись в отель; Берт был в душе, а Джеф с Дэном лежали на второй огромной кровати. Квинн был в комнате с Брайаном и техниками...       Когда они ушли с вечеринки? Он совершенно не мог вспомнить, как они вернулись в отель...       В мини баре стоял виски, однако Джерард знал, что если он выпьет его, то будет бесконечно выслушивать от их тур-менеджера. Что ж, тур-менеджера Берта. Брайан никак не был с ним связан, только лишь давал таблетки, чтобы Джерард был в здравом уме.       Так что Джерард заставил себя лечь на кровать; у него ужасно кружилась голова, а сердце выбивалось из груди. Он ни за что не сможет заснуть этой ночью, однако когда Берт пришёл и плюхнулся рядом с ним — настроившись отрубиться, — Джерард свернулся, прижался ближе к нему и изо всех сил пытался не двигаться.       Хотя это было сложно... ощущать тело Берта так близко. Джерард всё ещё любил его, правда любил...       Так что он уткнулся носом в шею Берту и нежно поцеловал его, даже когда другой парень довольно твёрдо сказал ему прекратить.       Джерард лишь сжал его сильнее и целовал его шею, думая о том, насколько всё было лучше, когда они жили в дерьмовой квартирке Берта — о том, насколько всё было лучше, когда Джерард находился в крохотной квартире Фрэнка...       — Прекрати, — снова застонал Берт.       Джерард вжался сильнее и уткнулся лицом между его лопаток.       — Перестань, — рявкнул Берт.       Джерард, не думая, что он делал что-то из ряда вон выходящее, лежал настолько смирно, как только мог, прикрыв глаза — ненавидя то, как быстро начинала вращаться комната, когда он это делал.       — Я сказал, блять, прекрати!       Вслед за злобными словами последовало резкое жжение на щеке Джерарда, а затем тупая боль в области лба.       — Слезь с меня!       Его ударили, осознал Джерард, держась за левый глаз, который до ужаса пульсировал. Сначала его оттолкнули, а затем ударили.       Берт никогда раньше его не бил...       До самого утра Джерард не осознавал, что он всю ночь вжимался в изголовье кровати, держась за глаз в то время, как кровь высохла, из-за чего футболка спереди уплотнилась. Наркотики наконец отступали, и он смог помыться в ванной перед тем, как найти ключи от комнаты Берта и выйти в поисках льда.       Он делал всё, что мог, чтобы зализать собственные раны, сделав всё, что в его силах, чтобы припухлость спала до того, как Берт проснётся и увидит. Но это не помогло, так как удар был достаточно сильным, так что на его щеке виднелась рана. Было сложно сделать так, чтобы она не стала кровоточить снова, когда он попытался очистить рану, а в номере отеля не оказалось аптечки первой помощи.       Скорее всего он мог попросить Брайана о чём-нибудь, однако Джерард не хотел никого будить. По правде говоря, ему не хотелось ни с кем говорить... Так что он лёг обратно в чистой одежде, держа у больной щеки лёд, завёрнутый в полотенце, и случайно уснул. ( ) ( ) ( )       Всё не должно было быть так.       Берт не знал, почему всё должно было так измениться, потому что менее чем шестью месяцами ранее он был бы рад планировать подобие совместного будущего с его маленьким чудиком. Честно, он не рассчитывал, что это продлится вечно, и последнее, что приходило ему на ум, так это церемония однополого брака, однако он думал, что они смогут протянуть годик или два.       Однако, как только Джерард начал безумно влюбляться в него, Берт больше не мог думать так же. Он не мог справиться. Он изо всех сил пытался быть рядом с Джерардом и показывать свою заботу, однако, казалось, этого никогда не было достаточно.       Тур был стрессовым для всех них, и Джерард высоко это ставил. Это он всегда спрашивал Берта, всё ли у него в порядке, давал ему возможность высказаться и никогда не осуждал.       Теперь, казалось, всё, чего хотел Джерард, так это закидываться таблетками и напиваться, пока Берт выворачивал своё сердце наизнанку на сцене каждую ночь. И да, он знал, что ночи, которые он проводил с девушками на вечеринках, за кулисами или в клубах, накладывали определённый отпечаток на Джерарда, но что ему оставалось делать? Джерард больше не выкладывался, а секс был его лучшей прелестью.       Берт не знал, в чём было дело — в стрессе, в дороге, в таблетках или секрете, который открыл Джерард, однако на этот раз всё было иначе. Он чувствовал, как интрига в Джерарде понемногу угасала с каждой ночью, и это разбивало ему сердце.       Он был так уверен, что любил своего маленького чудика... а теперь был даже не уверен, что он ему нравился.       Однако, говоря об этом, он никогда не хотел бить его в пьяном угаре.       Сильнее всего из-за этого он чувствовал себя по-настоящему отвратительно.       Джерард пытался солгать об этом, пытался сделать всё, чтобы намекнуть, что это была случайность или что кто-то другой ударил его на вечеринке, однако все помнили, как Джерард покинул вечеринку целым и невредимым.       Берт на самом деле не знал, как это случилось, да и Джерард совсем не желал говорить на эту тему, но Джеф сказал, что помнил, как услышал Берта, орущего на Джерарда, чтобы тот прекратил, а затем последовал звук, который ни с чем нельзя было спутать — костяшки, вписывающиеся в чьё-то лицо.       Берт проснулся совершенно без воспоминаний этой дискуссии и обнаружил, что Джерард вырубился с промокшим и окровавленным полотенцем в руке с чёрным синяком, расползшимся сбоку его шеи.       Из-за этого желудок Берта скрутило, и с каждым взглядом на Джерарда эта картина впечатывалась ему в голову всё сильнее.       Берт не был жестоким человеком... Он не был плохим парнем. Джерард всего-навсего провоцировал в нём всё самое плохое.       — Ты знаешь, что должен сделать, — сказал Джеф, когда они курили на остановке по пути в Вирджинию. Джерард спал в фургоне, пока остальная группа разминала ноги и ходила в туалет.       — Что?       — Бросить его. Оставить его где-нибудь. Он выкрутится. Так он и справляется, верно? Сделает новые документы и пойдёт дальше. У тебя нет причин чувствовать себя так, будто ты должен тащить его за нами. Ты не обязан оставлять его. Он тебя раздражает, и он разрушит нас. Я это вижу.       — Я не могу просто бросить его Бог знает где. Он может там умереть. Я не хочу, чтобы ему причиняли боль... Я просто хочу, чтобы всё было так, как раньше. Он был весёлым.       — Он просто был другим, — сказал Джеф. — Тебе он нравился, потому что был полной противоположностью твоей бывшей. Прости, что приходится напоминать тебе об этом, но таким человеком он и был. Он был отголоском, а ты просто... Ты повёлся на его игру.       — Наверное. — Берт не хотел думать, что это была правда. Он не знал, почему он был с Джерардом и почему этот парень заставлял его чувствовать то, что он так давно не ощущал, однако он не хотел, чтобы это прекращалось. Он хотел вернуть то, что у них было в начале, и не мог понять, почему оно ушло.       Он не хотел принимать это в тот момент, когда Джерард открыл свой секрет, показал тяжёлую ношу, которую носил с собой, после чего Берт больше не мог видеть его прежним. Он не мог... справиться с той информацией, которую кинули ему в лицо подобным образом.       — Берт, ты натурал. Тебе нравятся женщины, ты направо и налево трахал женщин с тех пор, как мы выехали из Таллахасси. Что он до сих пор делает с нами?       — Что ж, куда ему ещё идти? Он бездомный.       — Он дал кому-то твой номер. Просто брось его с ним.       Берт знал, что это было бы к лучшему, но он не мог этого сделать. Он не хотел вот так просто отказываться от всего... Он провёл с Джерардом так много времени, подпустил парня так близко, что было бы расточительно просто наблюдать, как всё это растворится в небытие.       Но, опять же, расставания никогда не были лёгкими, не так ли?       — Мне ненавистно видеть, что он сделал с тобой, чувак. Я знаю, жизнь в дороге не проста, но он делает всё раз в двадцать хуже. Это твоё время, Берт. Тебе не нужно делить его с ним, когда он лишь расстраивает тебя.       Берт докурил сигарету, молча уставившись на автобус. Джеф был прав, однако из-за этого ему не было проще проглотить эту информацию. Он постоянно вспоминал Джерарда из прошлого — то, как он радостно волновался из-за мелочей, то, как он смеялся и широко улыбался, будучи счастливым, казалось, от всего. Он хотел вернуть это, а не этого наркоманского зомби.       Чёрт, с того самого самолёта до Флориды Джерард и дня не прожил, не проглотив пару пластинок Ксанакса. Он превращался в грёбаного наркомана...       И в этом был виноват Берт.       Он был чист, когда встретил Берта. Он был чист, счастлив и не хотел ничего больше, чем внимания Берта и хорошего кофе.       Берт лишь хотел его вернуть...       После того как Берт докурил, он вернулся в фургон и разбудил Джерарда, чтобы сместить его, а самому лечь к окну, а он бы спал у него на груди. Берт поцеловал синяк на его щеке, когда Джерард открыл глаза и сонно прижался ближе.       — Где мы?       — Я не знаю. Как ты себя чувствуешь? — спросил Берт.       — Помято, — пробормотал Джерард, поцеловав шею Берта и устроившись поудобнее, чтобы дальше спать.       — Щека болит?       — Всё в порядке, — безмятежно произнёс Джерард, будто бы совсем не был расстроен тем, что его ударили. Берт почувствовал, что должен был быть благодарен этому, однако это было не так. Это почему-то пугало его. Казалось, последствий не существовало для Джерарда. Он мог поклясться, что мог выбить ему передние зубы, а Джерард приползёт к нему, словно ничего не случилось... Из-за этого он чувствовал себя таким виноватым, его буквально тошнило.       Он мог сделать с Джерардом всё что угодно, и казалось, будто ему было всё равно, пока Берт обращал на него внимание. ( ) ( ) ( )       Что-то должно было произойти.       Джерард ощущал, как монстр внутри него зарычал, когда он вышел из фургона в то утро в Ричмонде, Вирджинии. Щека пульсировала спустя несколько дней, как Берт ударил его; Джеф постоянно кидал на него грязные взгляды с тех пор, как он проснулся рано утром...       Здесь он был нежеланным гостем — для группы Берта, для турового менеджера и, скорее всего, к этому моменту и для самого Берта. Его тошнило оттого, что ему приходилось прощупывать почву перед тем, как сделать движение, тошнило, потому что он волновался по поводу того, что принесёт ему этот вечер, сможет ли он подобраться поближе к своему возлюбленному с приближением ночи, или же ему придётся довольствоваться личным пространством. Пез был унылым, но не как Берт.       У Пеза случались ночи, когда всего-навсего присутствия Джерарда было достаточно, чтобы взбесить его, однако Джерард обычно мог предсказать, когда произойдут подобные взрывы. Берт во всех аспектах был совершенно иным.       По утрам он был в порядке. Обычно он был с похмелья и постоянно ворчал, но ему нравилось обниматься и сидеть рядом в фургоне настолько долго, пока Джерард не начинал ёрзать. Только утра заставляли Джерарда функционировать в туре.       Однако день всегда был непредсказуем — либо Берт будет радостно взволнован перед шоу, либо будет беспокоиться. Если он беспокоился, Джерарду нужно было просто выдерживать дистанцию, чтобы сохранить своё сердце в целости. Берт срывался на нём, говорил жестокие вещи, которые не имел в виду, или просто приказывал ему уйти.       Суматоха за сценой перед и во время концерта всегда была одинаковой. Берт был занят со своей группой, и Джерард отлично знал, что его не стоило беспокоить. Он либо прятался в гримёрке, либо смотрел концерт из частной ложи, отделённой от остальных гостей. Если тревога была слишком сильной и он неохотно принимал одну из голубых таблеток, Джерард просто прятался в фургоне до тех пор, пока всё не заканчивалось.       А после концерта он никогда не знал, чего ожидать. Берт мог быть в экстазе — без ума от всего и пьяным, хотел флиртовать и приставать ко всем и к каждому, до кого мог дотянуться, — а мог быть злым от бессилия, и тогда он искал драки. Джерард никогда не знал, что делать с ним, когда он был таким — он не понимал, стоило ли попытаться приблизиться и успокоить его или же заниматься своей жизнью.       Иногда, если он пытался спрятаться, Берт лишь сильнее злился оттого, что его игнорировали... Временами он бил Джерарда, будучи раздражённым в алкогольном забытье, как в последнюю ночь в отеле.       Джерард просто не знал, чего нахрен ожидать, и это сводило его с ума.       Он устал от этого. Он был настолько вымотан — эмоционально опустошён и физически истощён. Он делал всё, что в его силах, чтобы быть услужливым для постоянно меняющихся нужд Берта, и тот платил ему случайными схватками любви и бесконечной нервозностью. Джерард ходил по тонкому льду в надежде, что настроение Берта окажется радостным, в надежде, что его концерт пройдёт хорошо и что то дерьмо, которое он проглотит или засунет себе в ноздри, не настроит его враждебно.       Каждый день казался напряжённым с того момента, как он просыпался, и до того, как Берт разражался либо экстазом, либо яростью.       Что-то должно было произойти, и Джерарда уже тошнило от ожидания.       — Могут все делать свою работу? В буквальном смысле! Может хоть кто-то здесь заняться своей грёбаной работой?! — Берт орал, беспокоясь за свой концерт вечером.       — Берт, успокойся. Ты ведёшь себя как ребёнок, — сказал Брайан, ругая его словно родитель, однако в то же время оставаясь безразличным.       — Что ж, если они будут вести себя как взрослые и выполнять свои обязанности, мне бы не пришлось этого делать!       — Всё будет хорошо, — сказал Брайан, улыбаясь Берту, будто бы его забавляло то, что Берту было некомфортно.       — Всё будет в порядке, — попытался Джерард, коснувшись руки Берта, однако тот лишь скинул его руку. Берт не сказал ему ничего грубого и не толкнул его, однако было больно так же сильно. С него было достаточно. Джерарда тошнило от этого. Тошнило из-за того, что его бросают на произвол судьбы, отклеивают в сторону до тех пор, пока он не понадобится, а затем бьют за то, что он хочет простых прикосновений.       Всё, чего он хотел в этом грёбаном мире, так это коснуться того человека, о котором он заботился. Какого чёрта Берту нужно было всё усложнять? Эти постоянные то проявления привязанности, то её отсутствие. Джерард не мог продолжать играть в эту игру. Он хотел либо всё, либо ничего. Его так сильно тошнило от нужды протянуть руку и коснуться и от страха быть отвергнутым в любой момент.       — Если ты не любишь меня, то выйди, блять, и скажи это! — рявкнул Джерард, едва ли улавливая свои же слова.       Брайан недоуменно взглянул на него, а Берт выглядел настолько ошеломлённым, что прекратил свои лихорадочные жалобы, и у него отвисла челюсть.       — О чём ты вообще говоришь? — спросил Берт, вновь обретя дар речи. — Я даже не о тебе говорю! Это не имеет к тебе никакого отношения! Боже, ты такой... такая дива! Ты грёбаная истеричка!       — Я?! Это ты постоянно ноешь! Постоянно усложняешь всем жизнь!       — Ладно... достаточно! — закричал Брайан, врываясь между ними, и положил руку каждому на грудь, будто бы действительно считал, что ругань перерастёт в драку.       — Это ты постоянно жалуешься! «Ох, Берт, ты недостаточно меня любишь!» «Ох, Берт, ты любишь меня, только когда ты пьян». Дай мне, блять, передохнуть.       — Ты даже не касаешься меня, если ты не упорот! — закричал Джерард; ему было плевать, кто услышит, плевать, что Брайан оглохнет, стоя между ними. Нужно было, чтобы что-то произошло. Что-то должно было измениться, потому что, если ему придётся продолжать жить так, это станет причиной его смерти.       — Вот тебе новость: мне не нравятся парни! Я не ебу парней! Иногда мне помогает нажраться, чтобы я забыл, кого я, блять, трахаю!       Слова ранили его сильнее, чем Джерард хотел признавать, и он ощутил, как слёзы жгли глаза, однако мужественно сглотнул их. Он хотел прокричать что-нибудь в ответ, что-нибудь обидное о том, что бывшая выкинула его на улицу, однако слова застряли в горле. Всё, что он мог, так это сглатывать и моргать — бороться со слезами, чтобы не выглядеть таким слабым и жалким, каким он себя чувствовал.       — Боже... почему тебе нужно это делать? — сказал Берт, откинулся назад и с мукой протёр глаза. — Не всё в этом мире о тебе, почему тебе нужно привязывать каждую мелочь к себе?       — Вам обоим нужно остановиться, — сказал Брайан, наконец отошёл от них и сделал пару шагов прочь. — Разберитесь с этим, потому что, так или иначе, я хочу, чтобы вы обсудили это до начала концерта, — сказал он, указывая на расстояние между Джерардом и Бертом перед тем, как уйти от них.       — Ты не можешь продолжать это делать, — сказал Берт, наконец опустив руки от лица. — Дело не в тебе. Ты заставляешь меня говорить то, что я не думаю... Почему тебе нужно настолько меня раздражать? Разве ты не знаешь, что достаточно людей докапываются до меня? Я не хочу терпеть это ещё от тебя.       Джерард ничего не мог сказать. Ему до сих пор было больно, он не верил в извинения Берта и в слова о том, что он не имел это в виду. Он имел... должен был.       Если такой святой как Фрэнк не мог продолжать любить его, то такой грешник как Берт тем более.       — Почему ты так себя ведёшь? — спросил Берт.       — Почему ты ударил меня, когда я попытался тебя обнять? Почему ты постоянно орёшь на меня? Почему ты больше не прикасаешься ко мне?! Я делаю всё, о чём ты меня попросишь. Что я делаю не так? Почему ты меня не любишь?       — Я люблю, чудик! — сказал Берт, усмехнувшись, и с жалостью взглянул на Джерарда. — Ты знаешь, я просто беспокоюсь за сегодняшний концерт, верно? Ты знаешь, что дело не в тебе... И-и-и насчёт удара... Я-я спал, сладкий. Я не хотел. Это было по-мудацки, но я правда не хотел. Я бы никогда не причинил тебе боль. — Он сделал шаг по направлению к нему и положил руки Джерарду на плечи, поглаживая его шею подушечками больших пальцев. — Малыш, я бы никогда не причинил тебе боль намеренно.       Джерард почувствовал, как его нижняя губа начала дрожать; его сердце так сильно желало верить в то, что говорил его возлюбленный. Но всё это было ложью. Берт разочаровался в нём, устал от него. Он скажет всё, что угодно, чтобы Джерард заткнулся и согласился с любыми его словами.       — Ну же... Пожалуйста, не плачь, — сказал Берт, тяжело вздохнув. — Пожалуйста, не плачь. Если ты заплачешь, я тоже заплачу.       Грудь Джерарда сдавило так сильно, что он буквально не мог дышать; его сердце ёкнуло, когда Берт наклонился и поцеловал его перед всеми за сценой. Обычно он не выражал чувства в общественных местах, перед другими группами или на площадках, однако вместо того чтобы успокоить его, интимный жест заставил Джерарда чувствовать себя ещё хуже.       Либо Берт целовал его в отчаянной попытке заткнуть, либо он хотел этого и был искренен, из-за чего Джерард чувствовал бы себя задницей, потому что Берту пришлось разрушить их прикрытие прямо на площадке.       Джерард больше не знал, чему верить. Он хотел быть любимым. Он просто хотел любовь, которая не несла за собой боль и избиения. Он любил Берта, однако он не хотел расплачиваться за свои чувства почерневшими синяками под глазами или необходимостью бояться сделать лишнее движение, чтобы на него не наорали и не оттолкнули.       Когда Берт разорвал поцелуй, Джерард уткнулся лицом ему в шею, и тихо заплакал в то время, как Берт обнимал его, успокаивал и гладил по спине.       — Мне нужно готовиться, сладкий... Поговорим позже, хорошо? — Берт попытался подтолкнуть его, однако Джерард обвил его за талию и крепко сжал его. Он хотел так и стоять. Он хотел находиться в безопасности в чьих-то руках... Он не хотел, чтобы Берт уходил и обдалбывался. Он хотел, чтобы они так и стояли.       Когда Берт так обнимал его, ему не нужно было переживать о том, что значили его слова, когда он сказал, что ему нужно нажраться, чтобы забыть, кого он трахал...       Неважно, насколько крепко Джерард сжимал его, Берт всё же смог отцепить его, и он оставил его, став готовиться к концерту. Несмотря на поцелуй и сказанные Бертом нежные слова, Джерард всё ещё ощущал тревогу, особенно когда он на расстоянии наблюдал, как Берт накидывался и накуривался в гримёрке. В эту ночь Джерард решил остаться трезвым, не считая пары бутылок пива. Он не хотел принимать красные таблетки и был недостаточно встревоженным, чтобы у него были основания закинуться Ксанаксом. Он остался трезвым и заставил себя думать.       Думать о них с Бертом.       Люди аплодировали Берту, а он пел, раскрывая своё окровавленное сердце в то время, как Джерард оставался вне поля зрения и наблюдал. Женщины присвистывали и тянулись, чтобы коснуться его, когда он стоял на краю сцены, нависая прямо над оградой.       Люди хотели его...       Люди, с которыми Джерард не мог соревноваться, хотели его.       Было несправедливым то, что он принадлежал Берту, а тот был волен приходить и уходить, когда ему заблагорассудится.       Он не хотел делить своего партнёра. Это был не дом с Мастером, Маркусом и Адамом. Он не был какой-то мелкой игрушкой, чтобы его держали и пользовались им.       Как только он ушёл со сцены, он начал блевать в мусорку, а Джерард держался на расстоянии и впервые наблюдал, а не бежал его успокаивать. Когда он стоял в стороне, он осознал, насколько отвратительным стал этот роман.       Берт выблёвывал свои кишки наружу, глотал ещё больше выпивки, а затем уходил в поисках следующей дозы или кого-нибудь, чтобы трахнуть. И это был не Джерард.       Джерард уже даже не рассматривался, только если он был трезв.       Насколько это было ненормально, что его парень даже не рассматривал его?       Джерард хотел большего. Он хотел больше, чем половина его внимания. Он хотел, чтобы кто-то любил его так же сильно, насколько он проявлял свои чувства... Он любил Берта. Он принесёт весь мир к его ногам, если тот попросит. Однако этот мир не был достаточно хорош для Берта. Его мира было недостаточно.       И снова, когда они набились в фургон, а Берт отключился, облокотившись на окно, Джерард обнаружил, что думал о Фрэнке.       Почему он просто не мог вылезти из кровати? Почему он просто-напросто не мог показать Фрэнку, насколько тот был дорог ему вместо того, чтобы поддаваться собственным слабостям? Ему стоило читать больше тех комиксов, которые Фрэнк привёз ему из дома. Стоило поработать над парой набросков, чтобы доказать, что он всё ещё был там — всё ещё был в отношениях.       Если бы он мог вернуться и сделать всё заново, он бы попытался куда сильнее доказать свою нужду и свою любовь, заставил бы Фрэнка увидеть, что его дом был там, а не у родителей. Если бы только он мог повернуть время вспять...       Он видел столько всего из того, чего не понимал тогда. Он видел разницу между Мастером и возлюбленным... и между возлюбленным и партнёром.       Для него было недостаточно быть преданным другому парню. Этот парень должен был быть так же предан ему.       Берт никогда этого не сделает. Пез не сделал этого так же, как и Томми.       Но Фрэнк был предан. Фрэнк, у которого совершенно не было причин держать Джерарда, был верен.       Он был верен, а Джерард всё разрушил.