Dogs 2.0

      Он не знал, как долго он пробыл там в ловушке — привязанный к столу с кляпом, засунутым глубоко в рот, отчего он давился. Вначале он сидел тихо, пытаясь вести себя послушно в надежде, что его временный хозяин успокоится и окажет ему милость. Было сложно сохранять тишину с длинным фаллическим кляпом, вжимающимся в свод горла, но Джерард пытался. Он позволил стыду, унижению и слезам выливаться из него фонтаном. Он позволил себе плакать, будучи расстроенным и злым на себя за то, что оказался в таком положении, но глубоко внутри он знал, что не мог уступить требованиям другого мужчины.       Джерард принадлежал Мастеру и никому больше. Лишь его хозяину было дозволено прикасаться к нему, и лишь до него он мог дотрагиваться. Неважно, на чём настаивали друзья Мастера, Джерард знал, что ему не было разрешено открывать рот, чтобы принять другого мужчину на всю длину — да и не то чтобы он сдался без борьбы, даже если бы его Мастер разрешил. Сначала он думал, что всё это было проверкой.       Может, Мастер подзывал мужчину и говорил ему посмотреть, подчинится ли Джерард его желаниям — ослушается ли самой серьёзной команды своего хозяина.       Ожидая, Джерард старался снова и снова говорить себе, что скоро проверка кончится. Но проходили часы, и он всё ещё был привязан к холодному металлическому столу в подвале. А кляп всё ещё плотно затыкал рот.       Часы превращались в дни. Ему было больно, холодно, его трясло, и он хотел пить и есть. В первую ночь он паниковал — кричал с длинным кляпом в горле, — но никто не пришёл. Но на следующее утро бетонный пол осветил слабый луч света.       Вместе со светом появился жестокий друг Мастера.       Избиение, а после — одиночество. Ни еды, ни воды. Мужчина даже не говорил с ним — лишь кряхтел, пока замахивался самым жёстким ремнём мастера по животу и передним поверхностям бёдер Джерарда. Того едва ли не стошнило от боли, но кляп у него в горле сдерживал что бы ни пыталось подняться из его желудка.       Луч света исчез, и Джерард тихо вскрикнул, осознав собственную беспомощность.       Мастер уйдёт на неделю, и кто знает, когда Его жестокий друг проявит милость по отношению к Джерарду. На следующий день, но с чего бы? Мужчина наслаждался своей жестокостью. Джерард мог расслышать, как плачет Маркус наверху после каких-то то ли громких глухих ударов, то ли резких шлепков. Даже Адам стоял и плакал где-то над его головой, предположительно — после избиения. Позже во вторую ночь, которую Джерард провёл привязанным к металлическому столу — теперь весь в поту и, к сожалению, моче, — он услышал шаги по лестнице. Он воодушевился, не беспокоясь даже о том, что это мог подходить плохой мужчина, чтобы избить его. Может, он снова попытается заняться с ним сексом и вытащит кляп или, по крайней мере, развяжет его.       Но это был Маркус.       Джерард тут же начал молить своего приближённого раба вытащить у него из горла кляп.       — Я не могу, — сказал ему Маркус, плача и поглаживая Джерарда по волосам, а затем начал вытирать ему лицо прохладной влажной салфеткой, очищая его от слёз, соплей и слюны. — Я не могу. Прости. Он спит, так что я принесу тебе воды и вытру тебя, но я не могу выпустить тебя наверх. Извини.       Затем Джерард начал неистовствовать, издавая такие отчаянные звуки, которые только мог, в надежде, что Маркус прогнётся под него — но нет. Он протёр стол, затем ушёл наверх и вернулся с бутылочкой воды.       Маркусу пришлось бы убрать кляп, чтобы он смог попить, подумалось Джерарду — но нет. Он манипулировал ртом Джерарда так, чтобы вода лилась по горлу и вдоль длины фаллического кляпа. Он давился и кашлял, стенки горла сдавливали пластик, вода попадала в лёгкие. Ему понадобилось четыре попытки, чтобы он мог пить, не давясь.       Как только бутылка опустела, Маркус поцеловал его в щёку и вновь оставил его — оставил его одного, дрожащего и замёрзшего, в темноте.       Это продолжалось днями, пока Джерард не сбился со счёта. Мужчина мучил его днём — избивал, издевался игрушками, а затем оставлял с чем-то внутри, что невыносимо жгло, — ночью же к нему приходил Маркус. На вторую ночь он принёс воду, затем другой ночью это был сок, в следующую — молоко, а после — ещё больше воды. Последним, что помнил Джерард, был один из витаминных напитков Мастера, молочный коктейль — замена завтрака.       Его горлу было так больно вплоть до того, что он едва ли мог глотать. Нос у него был заложен, и он мог дышать только через рот с кляпом, медленно задыхаясь в то время, как панические атаки следовали беспрерывно друг за другом. Не упоминая уже настоящую мучительную боль в челюсти от того, что ему приходилось держать рот открытым из-за твёрдого кляпа.       Его запястья и ноги были в ссадинах из-за борьбы с ремнями, спина и плечи болели из-за лежания на твёрдом столе. Его желудок постоянно болел, и напитки, которые приносил Маркус, никак не помогали ему задушить страстное желание еды.       Он становился слабее и слабее, пока однажды мужчина вновь не спустился вниз. Он расстегнул ремни на лодыжках Джерарда так, как он делал каждый раз, как намеревался использовать одну из игрушек Мастера, и раздвинул его ноги в стороны.       Истощённый, больной, доведённый до ужаса, Джерард даже едва ли хныкал в протест в то время, как ловкие пальцы вошли в него. Он начал слабо всхлипывать, когда увидел, что мужчина вытащил презерватив из кармана и надел его на себя, отбросив упаковку из фольги на пол.       Голова Джерарда успокаивающе раскачивалась туда-сюда, и он пялился вверх на свет над головой, заставляя себя отвлечься от этого ночного кошмара. Лишь мысль о том, что его Мастер вскоре будет дома, утешала его — мысль о том, что Мастер вернётся домой, освободит его и вытащит кляп, была единственной вещью, что успокаивала его.       Теперь он знал.       Когда Мастер вернётся домой, Он увидит нанесённый ущерб. Он узнает, что Джерард нарушил Его самое важное правило, и Джерард не будет иметь для Него никакой ценности. Он не хотел раба, которого имели другие. Джерард был первым рабом-девственником Мастера. Он был счастлив иметь того единственного, кто один мог обладать его телом.       Теперь всё было не так.       Как только Джерард ощутил, как другой мужчина входит в него, он зажмурился. Ему не хотелось закричать, но у него не было голоса, и всё, что он мог выудить из себя, так это тихий хрип сквозь кляп. Каждый дюйм, который насильно входил в него, переносил Джерарда на новый уровень ужаса.       Мастер скоро будет дома, и тогда Он будет зол, когда взглянет на Джерарда.       Когда Мастер сказал ему, что уедет на неделю, Джерард плакал и цеплялся за Него. Он обещал скучать по своему Мастеру, он всхлипывал, но он убедится, что дом будет в порядке, когда Он вернётся домой. В воскресенье вечером он подаст на стол любимый ужин своего Мастера, будучи в Его ожидании. Он устроит всё в спальне так, как нравилось Мастеру, выставит напоказ все Его игрушки.       Он сделает так, чтобы его Мастер вернулся домой к олицетворению подчинения.       Джерард лежал на столе и дрожал, когда мужчина начал врываться в него, рыча, словно животное, с ворчанием и стонами. Кожа спины Джерарда, вся в синяках, вжимавшаяся в стол, была разодрана из-за силы толчков, уже вся была в ссадинах от лежания на неумолимом металле много дней подряд.       Не в состоянии двигаться, не в состоянии кричать или плакать, не в состоянии отвлечься от боли... это было жесточайшее мучение, которому Джерарду когда-либо приходилось подчиняться.       Со всеми отвратительными звуками — влажными шлепками, стонами и скрипом стола, — для обоих мужчин стало удивительно услышать звук открывшейся, а после закрывшейся двери наверху.       Мастер был дома.