Молчание

      Он начинает не сразу. Некоторое время задумчиво смотрит через окно во двор - тонкие руки лежат на подлокотниках, голова чуть вскинута острым подбородком вперед. Мягкие темные ресницы застыли, не моргают, точно крылья у уставшей бороться с ветром бабочки. Он выглядит одновременно очень независимо и даже вызывающе, но и безумно трогательно. И я с трудом усиживаю на месте, на диване - так хочется заключить его в объятия и заставить забыть мои собственные обидные слова. - Томми, я... Начинаю, но он тут же меня обрывает. Разворачивается ко мне всем корпусом и тихо начинает: - Погоди. Дай мне сказать. Пока еще не пропала моя решимость. Закусывает губу. Темные глаза сквозь отросшую челку глядят пристально и настороженно, и в моем сердце снова разгорается пожар ненависти к тому, кто смог за какой-то месяц так изменить, искалечить моего малыша. Наконец, он начинает. - Наверное, я должен тоже просить у тебя прощение. Я не имел права совсем ничего тебе не говорить. Это мучительно, я догадываюсь. Вижу, что ты никак не можешь понять и принять моего бездействия и смирения. Поэтому я тебе расскажу... Напрягаюсь, сцепив руки в кулаки до боли. Не замечаю этого, конечно, лишь смотрю на него, жду и боюсь того, что услышу. - Адам, я... В общем, я сам поехал с ним. По своей воле. Мне показалось знакомым его лицо, я решил, это кто-то из селебрити. Он заметил мое плохое настроение и был достаточно мил... В общем, скажу напрямик - я был расстроен и подумал, что было бы неплохо тебя проучить. Я попросил его увезти меня из клуба. Сам сел к нему в машину. Сам отчаянно флиртовал и вел себя очень вызывающе. Он слегка бледнеет, когда говорит это. А я начинаю задыхаться. - Он привез меня к своему дому. Красивому, богатому. Мы сильно выпили с ним и переспали, а утром я решил не возвращаться. Решил, что нам с тобой будет полезно отдохнуть друг от друга - видимо, пришло такое время, что в разных постелях. Смотрит на меня. А я смотрю на него. В сердце точно нож засадили - я никак не могу вздохнуть полной грудью. - Вот. Ты это хотел знать? Теперь знаешь. Ты изменил мне, я - тебе. Мы оба оказались в дерьме, но стоит ли это ворошить? Может, пора попытаться спасти настоящее? Чувствую, как опять внутри разгорается неукротимый пожар. Что он несет? Что он тут пытается мне объяснить? Делаю шаг к нему. Когда говорю, сам не узнаю свой голос: - А как же следы насилия? Как же твое тело в синяках? Как же обстоятельства, при которых тебя нашли? Что ты мне про какую-то вашу идиллию рассказываешь? Я не верю тебе, я... Он хмурится и нетерпеливо отворачивается от меня, подъезжает к окну: - Он оказался поклонником. Моим и твоим. Еще он оказался собственником. Диким, непримиримым. Он каким-то образом разыскал меня у Криса... - У кого? - У друга моего. Ты его, наверное, видел, но вряд ли помнишь. Я не хотел возвращаться домой, знал, что ты меня ищешь. Приехал к Крису перекантоваться пару дней. Но ОН каким-то образом отыскал меня, устроил сцену ревности. Даже в красках рассказал, как ты без меня преспокойно выступаешь! Мы поссорились, а потом напились, и я снова оказался у него дома. - Томми, я... То выступление... - Нет, молчи! Дай мне рассказать все до конца! Это будет последний раз, когда я говорю с тобой об этом. Мне хватит и Брэдберри. Снова поворачивается ко мне. Лицо бледное, строгое, губы сжаты в одну тонкую линию. В глазах появляется какая-то отстраненность, точно он собирается говорить вовсе не о себе. - А на утро, едва я сообщил, что сделал ошибку и уезжаю, он точно с ума сошел. Запер меня, сказал, это для того, чтобы я одумался и стал ценить себя. Ну и дальше началось полное сумасшествие. Он удерживал меня взаперти, умолял простить его, напивался, но не выпускал. Потом прощался со мной, обещая, что будет помнить нашу близость. Часами рассказывал, как смотрел на меня, на нас с тобой, будучи на концерте. Мне было жаль его, как ни странно. Жаль его из-за этой слепой фанатской влюбленности. Ведь он абсолютно не знает меня как человека! Как он мог так потерять голову? Мне было жаль себя. Жаль того меня, которого не вернуть, которого я сам своими руками покалечил. Жаль мою гордость и жаль тебя... Тебя, который рыскал в ночи, сам не зная чего ищет и куда все время несется, растрачивая себя на случайных людей. Он отпустил меня все-таки. Я затаился в местном отеле на пару дней, хотел привести себя в порядок и связаться с тобой, поговорить. Знал, конечно, что ты волнуешься, переживаешь, но не мог никак себя заставить позвонить... В общем, я сделал ошибку, оставшись. Он вернулся за мной. Сказал, что не может отпустить, что я одержим тобой, а он меня вылечит. Умудрился силой затащить в машину, повез к себе. Тогда-то я и сорвался: орал на него, ударил несколько раз по лицу, обозвал чокнутым выродком и слабаком. Все свою злость, обиду на себя, на тебя, на него, я изливал тогда. В итоге, он меня выволок из машины, избил и изнасиловал, а потом, разрыдавшись, признался очередной раз в любви, кажется, просил прощения, а потом сбежал. Такая вот история. Глупая, может даже нелепая. Ты прости... Не хочу ему наказания, потому что я сам его использовал. Я буквально предложил ему сделку, врал, очаровывая его, притворялся. Я затеял самый настоящий цирк и, наверное, спятил - точно все эти мои проделки мог видеть ты! Мог видеть и мог страдать. Смешно ведь? Ты же не мог этого видеть никак. Я вредил только себе. Он умолкает. Переводит дух - непросто ему дается правда. А я сижу, пытаясь разлепить губы и что-то ему ответить, но не могу. Лишь в голове какой-то хриплый, дикий голос орет что есть мочи - не верю! Не хочу... - Теперь ты все знаешь. Можешь презирать меня, можешь обижаться. Просто знай - я сделал отвратительную вещь. И лишь я виноват в своем плачевном положении. Все эти игры мне оказались не по плечу. Умолкает. Дико. Как-то это все дико. Какой-то бред... Не верю я!! Встаю и иду на балкон. Забываю, что он боится, и распахиваю дверь. Замечаю краем глаза, как быстро он шарахается к противоположной стене, и поворачиваюсь к нему: - А с чего боязнь открытого пространства? Может, и в этом ты виноват? Он сидит точно зверек, забившийся в угол и ожидающий расправы. Шепчет: - Нету никакой боязни открытого пространства. Просто... Вдруг ОН меня увидит с улицы? Не хочу этого. Я в силах разговаривать лишь сквозь зубы: - То есть, ты знаешь, что он может следить за тобой, и ты спокоен? По-прежнему не хочешь заявить на него? Отводит глаза. - Он не посмеет приблизиться, после того, что сделал. Мы оба с ним это знаем! Я до сих пор не могу восстановить здоровье из-за него. Руки его крепче сжимают подлокотники кресла-каталки, и у меня вырывается давно терзающий вопрос: - Почему ты не пробуешь передвигаться без нее? Без коляски? Столько времени прошло уже, это странно уже! Опускает голову и пожимает плечами: - Не знаю. Наверное, потому что встать с нее это означает выйти на улицу... Видеться с родными, друзьями, фанатами. А я пока не готов. Мне нужно еще немного времени. - К чему ты не готов, Томми? Тебя все любят и ждут! Обе наших матери уже плешь мне проели о всеобщей встрече! - Встреча будет. Просто не сейчас, ладно? Пока мне не хочется никого видеть. - Ладно, хорошо. То есть, это все? Ты просто хочешь быть один, сидеть на этой штуке точно старик и не вспоминать прошлое? Выкинуть вообще все прошлое целиком из своей жизни, включая музыку? Так история закончится? - Не утрируй, прошу. И да, она приблизительно закончится так. Если ты, конечно, пожелаешь принять это. Он смотрит на меня темным немигающим взглядом, а меня просто напросто трясет. Видимо, надо пойти переварить эту его исповедь, иначе я сейчас все здесь разнесу. И Томми, точно вдруг прочитав мои мысли, кривится в улыбке: - Я знаю, как непросто тебе смириться с таким поворотом. Знаю, что своим рассказом я причинил тебе боль и немалую. Но я должен был сделать это, должен был остановить тебя от этих бесконечных поисков. Я хочу жить дальше, не думая о прошлом. И хочу жить с тобой, если ты, конечно, после моего рассказа все еще этого хочешь. Но я так же пойму, если ты решишь взять тайм-аут... Мне вдруг хочется смеяться. Прям до рези в глазах. Он считает, что он весь такой виноватый и грязный, а я чистенький и обиженный? Он так считает? Взаправду? Невероятно. На ватных ногах иду к нему. Сажусь на корточки у его кресла и беру его холодную руку в свою. Заглядываю под челку и шепчу, точно боясь спугнуть свой новый очередной шанс: - Думаешь, так просто от меня избавишься? Нет уж. Мы оба наломали дров. И я законченная сволочь. Ты прости меня, если сможешь, за то, что я творил в последнее время. И ты прав, мы должны попробовать начать все сначала. С чистого листа! Я люблю тебя по-прежнему, малыш. Даже, кажется, еще сильнее! Я хочу тебя по-прежнему! И если надо, я забуду все, что ты мне рассказал, точно этого и не было. Я сделаю это, клянусь! Кладу голову ему на колени, ощущая, как все силы и энергия внезапно куда-то деваются из тела. Я точно размякший пластилин - ни мышц, ни костей, ни воли. Ощущение, что я никогда уже не поднимусь на ноги. - Я прошу, Адам. Весь оставшийся день мы проводим вдвоем, но при этом, как ни странно, почти все время в разных уголках дома. Я отпиваюсь кофе, готовлю нам обед, вызываю уборку на дом, изучаю биографию Мейсона, беседую с недовольным Монте, который ожидаемо обижен тем, что его не позвали на встречу. Звоню детективу Шеллоу и, выйдя с телефоном на улицу, коротко, не вдаваясь в подробности, прошу, чтобы он закрыл дело. Даже через трубку чувствую его разочарование и раздражение - еще бы, он столько времени потратил на меня, а тут такой бесславный финал. Самое неприятное, что у меня не хватает духу передать ему рассказ Томми. Я просто ставлю перед фактом - дело должно быть закрыто, с Томми произошел несчастный случай. Короче, некрасиво мы с Шеллоу прощаемся. Что же касается меня - всеми силами стараюсь не думать о рассказе Томми, не анализировать, не представлять в деталях. Хотя, конечно, это безумно сложно, и у меня с моим живым воображением то и дело перед глазами пытаются всплыть картинки-комиксы Томиного приключения. Как он вел себя с тем парнем? Был застенчив и робок как со мной или был провоцирующе сексуален, немного груб, каким я часто видел его после шоу или в клубах как следствие большого количества выпивки? Мне нравилась такая его переменчивость, нравилось будить в нем его темное нутро - это заводило и не давало скучать. И я сам часто, когда он слишком долго находился в своей тихой, счастливо-безмятежной ипостаси, провоцировал его, раздражал, заставлял ревновать и злиться. Чтобы увидеть это его другую сторону, так цепляющую меня. Чтобы взять его таким язвительным, непокорным, матерящимся, грубым или даже отдаться самому. И вот к чему привели мои "игры". А ведь я у него был первым. И я отчаянно гордился и даже немного зазнавался, считая, что буду не только первым, но и последним. А теперь он переспал с другим мужчиной... Отдался ему ни раз. Интересно, ему было хорошо? Он вспомнил хоть раз обо мне? Мне плохо. Мечусь по дому, стараясь себя максимально занять. Стараясь выдавить из головы чертовы ненужные постыдные мысли. Томми затих у себя в комнате, лишь изредка слышу звуки телевизора - смотрит что-то. Понимаю, что лучше бы мне быть с ним рядом, показать, что я в порядке, что у нас теперь все будет хорошо, ведь я сам говорил пару часов назад о "начать сначала". Но я не могу. Пока не могу. У меня, наверное, сейчас на лице написано, как бы я хотел свернуть шею этому любовнику из Thousand Oaks. И чтобы Томми на это смотрел. Что-то чудовищное происходит со мной. И я не понимаю, как это остановить. - Адам, что у тебя там горит? Ты вообще дома? Я прихожу в себя и обнаруживаю, что стою около стола с чашкой кофе, а на плите рядом расплылось молочное пятно и вполне себе успешно подгорает. Чертыхаюсь и отключаю плиту, распахиваю форточку. Томми с кресла вопросительно смотрит на меня. Криво улыбаюсь и объясняю: - Молоко для кофе. Поставил и забыл. Он кивает, потом некоторое время молчит, а я стою, уставившись в пол. Ощущаю краем глаза какое-то движение, и вот уже обнаруживаю его рядом с собой. Встал с кресла и сделал шаг ко мне, заглядывает в лицо. Глаза большие, грустные, в них я вижу себя - бледного, взъерошенного, кусающего губу. Едва слышно выдыхает: - Тебе неприятно теперь меня видеть? Скажи, я пойму. Могу к родителям на время... Не даю ему договорить. Сгребаю в охапку его истончившееся слабое тело и жадно прижимаю к себе. Вдыхаю запах его волос, зарываюсь носом в них. Почти рычу зверем: - Никуда я тебя не пущу. Ты только мой! Ты принадлежишь мне! А если ты еще раз попробуешь с кем-нибудь кокетничать, то я сверну тому шею, а тебя... тебя похищу сам! Увезу нафиг на какой-нибудь необитаемый остров и буду любить до потери пульса! Слышишь меня, горе-интриган? Он фыркает мне в шею. А его руки тем временем нерешительно обвивают мою талию: - Звучит многообещающе. Но ты же трудоголик! Какие острова? Там придется ничего не делать! Теперь я уже ухмыляюсь куда-то ему в ухо. Придаю голосу пошлинки, воркую: - Как ничего? Так сексом заниматься! Это тоже труд для выносливых! Он снова фыркает, уже громче, а я не успеваю даже сообразить, когда начинаю целовать его. В краешек уха, в мочку, в нежную шею. В острый подбородок, в кончик носа... Подхватываю его на руки, он лишь тихо ахает и прижимается ближе, точно боясь, что я уроню его. Делаю два шага и усаживаю его на подоконник распахнутого настежь окна. Оказываюсь между его разведенных ног и снова приникаю к его губам с поцелуем. Пол ползет из-под ног. Точно я вдруг оказался на корабле в неудачное время шторма. Я так долго его не касался... Не целовал толком. Я уже и забыл, какие вкусные у него губы, какие ласковые. Мне просто рвет крышу - я "пью" его дыхание, удерживая в своих объятиях, и чувствую, как по телу разливается мощное неукротимое желание. Его руки в моих волосах. Он держит крепко, тянет от себя, но не слишком сильно - точно никак не может решить, хочет он моих настойчивых ласк или не хочет. Он чуть запрокидывает голову и прогибает поясницу, разрешая целовать мне его шею и ниже, под самыми ключицами. Спуститься еще ниже мне мешает одежда на нем и я, не спрашивая разрешения, не в силах и минуты еще стерпеть без того, чтобы не прикоснуться к этой нежной коже, сдергиваю через голову его футболку. Он поднимает жилистые руки вверх, позволяя мне стянуть ее, а я в этот момент представляю, как он выглядит, если взглянуть на него с улицы. На него в окне... Нежные ягодицы, выглядывающие из приспущенных джинсов. Гибкая белоснежная спина с гладкой кожей. Руки, тонкие, точно веточки молодого дерева, вскинутые над растрепанной головой... У меня пересыхает горло. Я стягиваю с себя футболку, оставшись лишь в одних мягких домашних штанах. Снова сминаю его губы в поцелуе и скольжу рукой к его паху. Судорожно втягивая воздух, спрашиваю и одновременно прошу: - Можно? Скажи, что можно. Скажи... Он стонет мне в губы и подает бедра вперед. Останавливает мою руку, но, видимо, передумывает сразу же и отпускает. Его руки скользят по моей спине, пока я, склонившись и расстегнув ему ширинку, ласкаю его достоинство. Медленно вбираю в рот, как можно глубже, и столь же медленно высвобождаю, играясь под конец с покрасневшей головкой. Проделываю это несколько раз, изредка замирая от его пальцев, больно сжимающих кожу спины, а потом резко выпускаю его член изо рта и разгибаюсь. Тяну его за талию, намереваясь стащить с подоконника, но он ловит мою руку и на мгновенье удерживает. Рассматривает пару секунд мое пылающее лицо. Касается моей груди, скользит пальцами по животу, снова смотрит в лицо. Глаза его горят, но лицо бледное, чуть испуганное. И я вдруг сам пугаюсь того, что он возьмет и прогонит меня сейчас же. Как ни крути, но насилие над ним было, а значит, ему возможно сейчас снова страшно... - Хочешь, чтобы я остановился? Спрашиваю непослушными губами. Пах налился тяжестью, а его рука, замершая внизу моего живота, не облегчает ситуацию. Он смотрит прямо мне в глаза. Брови его чуть вздергиваются при следующем вопросе: - А ты остановишься, если я попрошу? Хмурюсь. Зачем он это спрашивает? Я не тот урод, который не смог совладать со своим членом. - Да, разумеется, остановлюсь. Но я вижу, как сильно хочешь ты. Так почему надо останавливаться? Он слегка розовеет, замечая мой красноречивый взгляд на его пах. Бормочет: - Можно подумать, перед тобой можно устоять? Ты совратишь и ангела у стен рая. - Томми, я хочу продолжить. Не могу терпеть больше. А ты? Ты хочешь, чтобы я продолжал? Его рука обвивает мою шею. Притягивает меня близко, так, что кончики наших носов практически соприкасаются. Выдыхает мне в губы: - Хочу, но... Боюсь боли. Облизывает пересохшие губы. А я вместо ответа, не сдерживаюсь и ловлю этот маленький розовый язычок своими губами. Мягко беру его в плен, а потом накрываю его рот полностью. Целуемся похотливо, жадно, голодные до близости. А потом я, перехватив за талию, помогаю ему спуститься. Он не спеша поворачивается ко мне спиной. Упирается руками в подоконник и слегка расставляет ноги. Оглядывается через плечо и негромко просит: - Только будь аккуратнее, ладно? Я лишь киваю и торопливо стаскиваю с себя брюки, а следом трусы. Подхожу к нему ближе. Провожу ладонью по обнаженной спине, по чуть прогнутой пояснице. Прижимаюсь текущим стояком к впадинке между ягодицами, обвиваю его бедра руками и, наконец, окончательно стягиваю с него джинсы. Мягко беру его член в руку, несильно сдавливаю, начинаю надрачивать, а второй рукой проскальзываю между маленькими ягодицами. Он замирает и сжимает губы, запрокидывает голову, пальцы его сцеплены в кулаки. Глажу ягодицы, осторожно, как он просил, раздвигаю их, надавливаю на сжавшееся колечко ануса, и вот мышцы сфинктера принимают мой палец. Не спешу, растягиваю медленно, осторожно, хотя самого начинает потряхивать от напряжения. Я особо никогда не отличался терпением и выдержкой, так что сейчас мне предстоит настоящий экзамен. Я так соскучился по Томми, по его телу... По коже, по запаху, по тихим этим вскрикам. Я, наверное, взорвусь сейчас на сотни мелких хныкающих ламбертов. Выдыхаю, целую его в район виска и на минуту оставляю у окна одного. Мне нужно взять смазку, а еще перевести дух, иначе я кончу только от одного его вида. Теку от болезненного возбуждения. Взяв лубрикант, возвращаюсь сразу же и невольно скулю от вида его обнаженного тела у окна: - Боже, детка... Ты такой сексуальный! Видел бы ты себя со стороны. Он оборачивается на меня и тихо смеется. Покачивает миниатюрным белым задом, засранец: - Хватит смотреть на меня голодным волком. Иди уже и возьми. И меня не надо просить дважды. Выдавливаю прохладный лубрикант на пальцы, оглаживаю такие соблазнительные нежные ягодицы, не выдерживаю и оставляю на одной смачный алый засос. Томми шипит и сверкает на меня глазами, вскидывая голову. Я тут же возвращаюсь пальцами к его анусу и массирую немного припухшее колечко мышц. А потом без предупреждения проникаю сразу двумя пальцами. Томми тихо стонет, пытается отстраниться, но я ласково удерживаю, шепчу ему успокаивающие слова. Называю любимым, котенком, малышом. Говорю, как сильно я его хочу, какой он у меня красивый, необыкновенный... Он почти лежит грудью на подоконнике, когда я, наконец, вхожу в него. Горячий внутри, дрожит подо мной, а я нависаю сверху и смотрю на его напрягшуюся спину, смотрю как теплый ветер шевелит светлые пряди его волос. Едва не кончаю в ту же секунду - кусаю губу так, что прокусываю до крови и ощущаю ее металлический вкус во рту. Запрокидываю голову. Так легче, когда я его не вижу. Так я хотя бы не кончу в считанные минуты и успею доставить удовольствие моему малышу. Смотрю в потолок над головой и начинаю двигаться активнее. Боже... Как же сладко. Как же я хочу... Мы валяемся в постели, взмокшие, разморенные, с шальными глазами и опухшими губами. Томми пялится в потолок, а я лежу на боку, подперев голову рукой, и смотрю на него. Гоню совершенно дебильную мысль "кто лучший любовник, я или тот, другой?" из своей чумной головы и пытаюсь придумать что-то такое, чтобы нарушить эту странную тишину. Однако, Томми опережает меня и начинает первым. Отрывается, наконец, от разглядывания потолка и смотрит на меня сквозь опущенные ресницы. - У тебя на губе ранка. Это я? Протягивает руку и легонько касается моей нижней губы. Я послушно замираю и позволяю осмотреть ему мое "ранение", а потом улыбаюсь: - Нет, это я сам себя цапнул. Боялся остановить кайф раньше времени. Я так скучал по тебе, по близости с тобой... Подвигаюсь к нему и утыкаюсь носом в теплую кожу груди. Он сразу вплетает пальцы в мои волосы и ласково их перебирает. Молчит. Я затихаю тоже на некоторое время. А потом все же продолжаю, не в силах удерживать рвущиеся на волю эмоции: - Я чуть с ума не сошел, когда понял, что могу тебя больше никогда не увидеть. У меня это не укладывалось в голове. Я чувствовал себя так, словно из взрослого, самостоятельного, смелого и сильного мужчины вдруг превратился в маленького беспомощного мальчика. Бестолкового, бегающего по дому в поисках кого-то близкого... Это было страшно. Никогда больше так не исчезай! Слышишь? Говори мне что угодно, делай со мной что хочешь, но только не исчезай. Я люблю тебя, Томми! Шепчу, признаваясь в прямом смысле слова его сердцу, целую чуть ниже соска и прижимаюсь еще крепче. А он отвечает над моей головой: - Все теперь будет хорошо. Мы изменились, а изменения всегда к лучшему. Я так считаю. Дремлю в его объятиях. И вижу среди марева снов его тонкую руку, за которую никак не могу ухватиться.