Game of hearts

Когда-то лорд-отец Эддард Старк сказал ей, еще совсем крошке, сжимавшей остро заточенный клинок в кулачке, что однажды все будет иначе. — Ты не будешь лордом крепости, как грезишь сейчас, но станешь его верной супругой, ты родишь ему крепких сыновей и дочерей со взором нежнее рассвета. Ты будешь истиной леди своему господину, а он будет носить тебя на руках и чтить пуще старых и новых Богов, прислушиваться к словам и советам. Ты непременно будешь счастлива, дочь... Она рассмеялась тогда — как колокольчик серебристый звенел над двором Винтерфелла, и хмурые рыцари прерывали свой тренировочный бой, и замирали с улыбкой, мечтательно глядя в белое небо. — Ты никак меня с Сансой спутал, отец? Это она все грезит о лорде и даже о принце, о детях, которых подарит ему. Все время вышивает, пишет стихи и поет. Как дурочка, честное слово. Мне интереснее меч и сражения. Я буду воином, ты увидишь. Я буду храбро сражаться и спасу до единого всех-всех-всех... — Хорошо, что война уже позади, и никого не надо спасать... — он ласково ворошил ее волосы огромной, теплой рукой, что ни разу не дрогнула, отсекая головы предателям и убийцам. Арья хмыкнула, будто не поверила ни единому слову. Арье Старк ни разу не являлись зеленые сны, как и ее лорду-отцу, между прочим. Может быть, тот разговор, что случился как будто уже и не с ней так давно, что мхом поросли деревья и камни к северу от Винтерфелла, был чем-то сродни пророчеству? Или простым совпадением... * Она встретила Джендри в разгар новой войны по дороге к Стене с будущими братьями Ночного дозора. Неумытый мальчишка-кузнец, благородства в котором было больше, чем у знакомых ей лордов и принцев. Война рушила семьи и сжигала дома. Число королей множилось, точно язвы на теле больного. — Я могу быть семьей для тебя, — просила она, убеждая остаться. — Ты никогда не будешь моей семьей, — отвечал тихо-тихо и будто заглядывал в душу. — Ты всегда будешь моей леди, милая Арья. Он уезжал с Красной женщиной, повозка грохотала по ухабам разбитой дороги. Он уезжал, а слезы текли и текли у нее по щекам. Тогда — последний раз в ее жизни. Маленькой, храброй девчонки, когда-то желавшей быть лордом. Она знала, что больше не увидит его. Короткие ногти больно впивались в ладони. * Дом. Винтерфелл. Сколько же минуло лет? Зима постучалась к ним в двери и армия мертвых подступает к стенам замков живых, чтобы забрать их всех за собой и скинуть за край, в темноту небытия, превратить их всех в нежить. Брат с Королевой драконов ведет подкрепление. Огромные ящеры в небе — восторг распирает грудь и бурлит где-то в горле. Как давно-давно в этом замке, в их детстве, когда слушали у очага сказки старой, беззубой Нэн про драконов и ведьм, про детей леса, андалов, про волшебные зеленые сны. Сейчас сказка становится былью, парит над их головами. Ревет так, что у стоящих рядом трясутся колени. Наверное, столь же прекрасной и жуткой была Мераксес, на которой летала королева Рейнис. Вереница всадников — безупречные, дотракийцы и рыцари рядом друг с другом, — мимо текут и текут, как ручей, что ширится с каждой секундой, превращается в полноводную реку. Брат с Королевой. Брат, держащий за руку легенду. Арья усмехается криво, и едкие шутки так и рвутся наружу, как конь из узды. Но тут среди всадников мелькает макушка... эти скулы, глаза — голубей, чем небо над Браавосом в полдень. Руки уверенно держат поводья. Глупое сердце пропускает удар. > > Я не думала о тебе эти годы. Лишь иногда, лежа ночами без сна, ловила в искрах костра странный отблеск — как тень от знакомой улыбки, а в треске сгорающих в пламени сучьев мне чудился голос. Тот самый, что звал меня леди, что обещал — навсегда. Он проплывает мимо нее, и Арья тихо ступает за спину глазеющих на невиданное шествие усталых селян. > > Не так, не здесь, не сейчас. Мы встретимся позже, Джендри Уотерс. Там и тогда, когда решу я сама. В первый раз, — обливаясь потом у гудящего горна. Его руки дрожали, когда отдавал ей кинжал. Его глаза горели восторгом, а губы... они, наверное, просто немели от непривычных северных холодов, и потому он так смешно заикался, робел. А еще глаз совсем не мог отвести. Так, точно боялся — моргнет, и она тут же исчезнет. Девчонка, что подросла, но так и осталась для него — прекраснейшей леди. — Миледи... — да, он бастард короля, но пред ней сгибается воля, и сам бы он рухнул с радостью, губами прижимаясь к руке. Она лишь бровь изгибает с насмешкой: — Тебе голову здесь напекло? Я не леди. Никогда не была и не стану. Он кивает, пропуская все мимо ушей. Нет, ну каков же болван, в самом деле. * Она приходит к нему, когда над замком сгущается ночь, и темнота становится вязкой, а тени в пыльных углах оживают, и мертвые в Крипте уже готовы подняться, чтобы встать под знамена Короля не-живых. Сомнений мало — это их последние часы в этом мире. — Я хочу узнать, что это такое, — она храбрится, конечно, и пальчики мелко дрожат, пытаясь справиться с тугой шнуровкой на штанах и рубахе. Толкает его на мешки, набитые какой-то тканью или соломой. — Арья, я... "Леди, я не смел и мечтать, что когда-то..." Она глотает остаток фразы вместе с его жарким стоном. Она льнет к нему, отдавая себя. Она... она такая хрупкая — Арья. Она пахнет дымом и подсохшей травой, она на вкус точно яблоки, вишня. Она — как свет и жизнь, как весна. Она — лучшее, что могло с ним случиться. Не потому, что дочь лорда, лучшего друга его отца-короля. Просто — это она, его Арья. И все дороги сводились сюда, только к ней. — Моя леди... — Я не леди, я никогда... * Ужас накрывает плащом перед армией ночи, но Джендри стоит до конца, хотя с начала битвы не видел ее. Ужас тянет и давит, заставляет падать и подниматься, сражать их опять и опять, и видеть, как рядом падают другие... живые. Видеть, как все меньше остается солдат. Там, за стеной Винтерфелла мертвый дракон льет ледяное пламя на последнюю линию их обороны. Король Ночи раскидывает руки и замирает. Вчерашние товарищи встают с промерзлой земли, обращая синие очи к тем, кто остался. В Крипте — он слышит, женщины и дети кричат. Мертвые... мертвые всюду... здесь нет места живым. И все они будут мертвы до рассвета. Маленькая леди-Мормонт с раздавленным горлом бросается на него, скрючив тонкие пальцы, как когти... Он оступается и летит кувырком... они стольких уже потеряли. Что, если и Арья сейчас идет на брата, сестру, сияя ярко-голубыми глазами? Что, если?.. Жмурится, разрубая напополам тщедушное тельце. Прочь... прочь... ты должен ее отыскать, защитить, пока еще стоишь на ногах, пока хоть что-то возможно... Не понимает сразу, но что-то меняется вмиг. И мертвые разваливаются грудами голых костей, ссыпаются под ноги горстками серого праха. Так тихо... лишь кровь стучит в ушах, в голове, да сердце рвется сквозь ребра — к ней, к Арье, на волю. От богорощи — там ведь был Бран? — поднимается гул, вопли восторга все ближе. И вот уже... кого-то несут на руках, кричат благодарно и восхищенно, качают. — Арья! Арья спасительница Винтерфелла и мира! Арья Старк — наш герой. Арья сразила его! Король Ночи повержен! Это сделала Арья? Он чувствует — не удивлен. Она всегда безрассудно-отважна. Его Арья. Его прекрасная леди. * Королева Дейенерис окликает его на пиру, когда Джендри почти покинул чертог в поисках запропастившейся куда-то девчонки. У него шумит в голове от вина и внимания. В зале все затихают, когда она твердит об отце и восстании, что развязал его предок. Я? Я никто, я обычный бастард, что при жизни отца и не ведал... Королева поднимается с места. Кажется, сам воздух звенит ожиданием. — Вы — лорд Джендри Баратеон, лорд Штормового Предела, законный сын Роберта Баратеона, ибо такова моя воля, — говорит матерь драконов, и все эти люди, что ушедшей ночью едва не погибли, приветствуют нового лорда с ярым восторгом. У Джендри кругом идет голова. Он пьет вино за свое же здоровье, совершенно не чувствуя вкуса. "Арья... где ты? Арья... я должен... я должен, теперь я могу"... Конечно, она в стороне от других, в продуваемой всеми ветрами, разгромленной зале. Пускает стрелу за стрелой точно в цель, одной его едва не пробивает навылет. Прекрасна. Он вечность мог бы смотреть. Млеть, любоваться и таять. Потому что это она — навсегда его милая леди. — Я больше не Джендри Уотерс, а Джендри Баратеон — лорд Штормового Предела по воле королевы. — Поздравляю, — она улыбается ему так тепло, и у Джендри держаться больше нет мочи. Он целует — первый — ее горячо, он торопится рассказать ей все, что так долго копилось на сердце. — Я не умею быть лордом, я и вилку-то не умею держать, но я знаю, что ты прекрасна, и я люблю тебя. И все это неважно, если мы не вместе. Так будь со мной, — она замирает, она боится даже дышать, а он опускается — храни ее Многоликий, — опускается перед ней на колени. > > Не надо, Джендри. Нет-нет-нет. Война не окончена, я не могу, я разобью тебе сердце, мой Джендри... — Стань моей женой, — просит он, — стань леди Штормового Предела. В его зрачках пляшет яркий огонь. Такой же разгорается в сердце. Она целует его... глубоко. Ее поцелуй на вкус — как соль, как прощание. — Ты будешь чудесным лордом, и твоей леди очень повезет. Но я не леди, никогда не была. Это не мое. Она уходит, не оглянувшись. А этот звук — он прежде его слышал когда-то. Так разлеталось на части железо от ледяных клинков Ходоков. Это так разбивается сердце? Неправда. Она уходит, и он не бросается ей вдогонку. Он... ничего, подождет. Ведь это она — его леди, его Арья-колючка. Он даст ей время, он терпелив. Он ей докажет, что иначе не будет. Что только он — для нее. Иного им не дано. Он не бросается за нею вдогонку и не ищет ее до утра. Вот только за завтраком ее место пустует, а Санса обмолвится, что Арья уже держит путь куда-то на юг. Куда-то? Конечно же, в Красный замок, убить последнюю из ее списка. Серсею. Он просит у леди Винтерфелла коня. Ему не нужен Север без Арьи. И если Арья куда-то идет. Что же, он отправляется следом. * Война давно позади, и мир пришел в Семь королевств, земля которых почти поколение не просыхала от крови. На троне — настоящий король и его королева. Благословенны богами, любимы народом. — Близится турнир в честь короля, ваш милость. Я хотел бы поговорить об усилении охраны. А еще королева... — Что с ней? — Ее милость, конечно, она героиня и лучший воин во всем Вестеросе, да и за Узким морем, уверен, ей не найдется соперника, что был бы равен... Не в обиду королю, ваша милость... Но королева вот-вот разрешится от бремени... если так и дальше пойдет — где-нибудь на ристалище, турнире или на скачках... Мейстер Сэмвелл обеспокоен... — Я понял суть проблемы, сир Давос. Сделаю, что смогу, обещаю. Тяжкий вздох ему в спину. Джендри скроет смешок. Печально, уж даже если десница не верит в силу убеждения своего короля и его способность влиять на супругу... * Королева на тренировочном поле, конечно же, с луком. Благо, на ближайшие месяцы, хвала Семерым, от мечей она отказалась. Натягивает тетиву одним верным движением и пускает стрелу точно в цель. Никогда за все эти годы — ни единого раза чуть в сторону или мимо. Как и в тот первый день — с обозами Ночного дозора. Одним хмурым взглядом исподлобья, взглядом живых темных глаз, прячущихся за спутанной, грязной челкой. Одним взглядом — точно в его сердце, насквозь. Вот только долго до него доходило... Рыцари, слуги и конюшие — все, сколько есть, разражаются восторгами, воплями, от которых гудит в голове и звенит, как в пустом котелке. — Ваша милость. Она склонится в неловком реверансе с насмешкой, придерживая рукой уже огромный живот. — Вот так, милорды. Сейчас ваш король меня покарает за то, что ослушалась господина, — смешинки пляшут по теплой радужке цвета древесной коры, по самой кромке зрачков, а у него предсказуемо сбивает дыхание. Как все эти годы, когда она рядом с ним. — Вы переполошили половину двора, моя леди, — предложит руку, на которую она обопрется, смешно сморщив свой маленький нос. — Я с этим животом, как корова. И пью все время, как лошадь, и ем столько, что хватило бы прокормить целый двор. А твои советники — глупые бабы, им бы причину для волнений найти. Что сир Давос, что Сэмвелл, что Пес. Раньше женщины рожали в обозах, в полях и походах. Сколько раз говорить — я не леди и не собираюсь за вышивкой сидеть взаперти, даже если твоя светлость умудрился меня обрюхатить ребенком! Она хмурится и топает ножкой. Он, конечно же, маскирует кашлем свой смех. — Разумеется, ваша милость. Как я мог бы забыть? — Ты надо мной не смеешься? — Как бы я посмел, моя королева? Она ему подзатыльник, конечно, отвесит, уже в спальне, не при всех и не легкой женской рукой. И тут же рассмеется, когда ее подхватит на руки, закружит по комнате, осыпая поцелуями самое любимое в мире лицо. И смех полетит по коридорам и над двором Винтерфелла. Серебристый, радостный смех. — Я люблю тебя, моя леди. Люблю тебя всю мою жизнь. * Ночью она почему-то проснется, будет долго лежать, глядя в окно и обнимая руками живот, где ворочается их маленький сын и временами недовольно пинает крошечной пяткой под ребра. Может быть, ему тоже не спится? — Знаешь, говорят мой отец мечтал соединить дома Старков и Баратеонов. Он говорил твоему, мол, у тебя дочь, у меня сын, и это судьба — им быть вместе. При их правлении Семь королевств расцветут, — Джендри тоже не спит, он слушает, как она дышит. Она для него — это жизнь. Без пафоса, преувеличений, гротеска. Она для него — просто все. Она — это то, почему и зачем дышит он все эти годы. — Я помню, — тихо отзовется она, придвигаясь к королю-мужу как можно ближе. — Все думали, это про Сансу и Джоффри. Никто ведь не знал, что бастард — это он. Сейчас мне кажется, наши отцы откуда-то знали все. И Эддард, и Роберт. Еще в самом начале. Может, и правда видели зеленые сны? Или, как бывает в жизни, это просто совпало.