Game of hearts

— Любишь сладкое, мой принц? — бесстыдно и томно шепчет в ухо Красному змею Эллария, отправляя в рот Оберина кусочек пирожного, что растворяется, тает на языке. — Ты же знаешь, жить без него не могу, — отвечает он с придыханием, обхватывая губами тонкий палец любовницы, причмокивает, пронзая темным взглядом толпу. Там, за вереницей столов, ломящихся от невиданных яств на золотых и серебряных блюдах, от кувшинов с лучшим вином, что этим вечером льется рекой, он видит юношу с копной непокорных кудрей, чьи плечи покрывает расшитый незабудками плащ. Лорас Тирелл — любимейший сын лорда Хайгардена, знаменитый Рыцарь цветов. Надкусывает спелую сливу, и сок течет по губам. Пленительным. Созданным Семерыми исключительно для поцелуев. — Любовь моя, будь немного скромней. Ты же его почти при всех на столе разложил и отымел во всех мыслимых и немыслимых позах, — Эллария усмехается и пальцем обводит его нижнюю губу. Наклонится, целуя-кусая. Губы мальчишки-рыцаря, что глаз не отводит от дорнийского принца, искривляет ухмылка. Наглец. — Хочу его. Прямо сейчас, — Оберин почти что хрипит. Его естество под шелками напряглось, оно жаждет ласки, удовлетворения, разрядки. — Моя возлюбленная прикроет небольшую отлучку? — Это репетиция свадебного пира самого короля, — притворный ужас в ее жарких речах не обманул бы и ребенка. На самом деле, она сдерживает рвущийся из груди смех. — Я знал, что всегда могу на тебя положиться. — Целует коротко в губы перед тем, как вальяжно подняться и, кивнув ближайшим соседям, пробраться к выходу, что выводит не во дворец, а прямо в сады. Проследует мимо пустой, какой-то заброшенной Богорощи, передернет плечами пред скорбным ликом чардрева. Прочь отсюда, туда где больше света, солнца, цветов. Туда, где золотые розы цветут и удушают своим ароматом. — Вы никак заблудились? Разумеется, вот и он. Последовал сразу же следом, прямиком угодив в мышеловку. Еще юный совсем, неопытный, пылкий и такой любопытный котенок. — Отнюдь, сир Лорас. Всего лишь наслаждаюсь садами, покоем. Шум и суета роскошного царского пира безмерно меня утомили, признаюсь. Мальчишка надменно бровь задирает и, кажется, собирается брякнуть что-то про возраст, но в последний момент кусает себя за язык. Похвальная сдержанность, браво. — Составите компанию, сударь? — он не скрывает насмешки, но Тирелл предложение принимает охотно. — Всенепременно. И покажу его высочеству все потайные уголки этого прекрасного парка. — Извольте. Они гуляют неспешно вдоль густых, тенистых аллей. Ведут неспешную беседу о турнирах, поэзии. Кто б мог подумать, что юный Тирелл окажется столь же начитанным, сколько красивым. Меж ними воздух с каждой секундой густеет. Меж ними искры — одна за другой, еще до касаний. Им жарко так сильно, что впору стянуть всю одежду. — Хочу тебя, Лорас, — принц Дорна первым прекращает затянувшуюся непомерно игру, в которой ни один до конца не видит целей другого. Он дергает его за собой в живой лабиринт и прижимает спиной к раскидистому шершавому стволу. Со стоном впивается в этот рот поцелуем. Рот, что все еще отдает сладкой сливой, виной. Целует, не встречая сопротивления. Лорас губы раскрывает охотно, Лорас подается к нему, подставляясь грубоватым, таким жадным касаниям. Одежда трещит, когда принц пытается справиться с десятком завязок. Теряя терпение, попросту рвет... Растягивает пальцами быстро, умело. Насаживает на себя, ловя губами стон то ли боли, то ли желания. — Тебе хорошо? — Мне очень. Ох... очень... * — Что скажет твоя возлюбленная? Рыцарь цветов, пошатываясь, пытается устранить беспорядок в одежде. Не очень легко, учитывая разорванный почти надвое золоченый камзол и плащ, незабудки с которого почти все облетели. И яркие пунцовые отметки от губ по горлу и плечам, как ожерелье в рубинах. — Эллария будет, конечно, ворчать. Не любит, когда я не делюсь, — хмыкает в ответ на растерянность, мелькнувшую в самоуверенном взоре мальчишки. Привыкшем к поклонению и всеобщей любви. — То есть, она совсем не ревнива? — Она, как и я, считает, что удовольствия нельзя запрещать. От жизни нужно брать все, что ты хочешь. А я — хочу тебя. — Все еще? — дразнит его, мелкий паршивец. И принц, низко, утробно рыча, подтаскивает снова к себе, целуя истерзанные, опухшие губы, сжимая второй рукой промеж ног. Там, где опять все изнывает желанием. — Найдешь нас вечером в борделе Мизинца. Уверен, что дорогу найдешь. А там узнаешь, мой мальчик, насколько. Нет, он не просит о встрече, свидании. Он отдает ему четкий приказ, как слуге — господин, как рабу, не имеющему ни свободы, ни воли. — Ты так уверен, что я не смогу не прийти? — Скажу тебе больше. Когда настанет пора мне отправиться в Дорн, ты отыщешь причину, чтобы сесть на тот же корабль. Лорас вспыхивает и, кажется, готов разразиться тирадой из гневных, обиженных слов, оскорблений. Принц на мягкие губы опускает ладонь и целует трепещущие от ярости золотые ресницы. — Тише... тише, малыш. Это не насмешка, а обычная правда. Целует его властно, горячо, глубоко, забираясь рукой под едва завязанный пояс. Лорас всхлипывает в поцелуй. Лораса, как на палубе корабля, что в море выходит, качает. Там, в Дорне, он слышал, изнуряющая жара и бесконечные песчаные бури. Там почти не бывает дождя, райские птички поют в садах у дворца, и сверкают на солнце брызги от сотен фонтанов. Должно быть, ему понравится Дорн... Принц пред ним опускается на колени. Его рот так горяч и влажен, умел. Лорас хнычет, вцепляясь руками в смоляные жесткие пряди: — Да, Оберин. Этой ночью... бордель... я приду. И во все другие ночи, конечно.