Любой обманчив звук. Страшнее тишина, Когда в самый разгар веселья падает из рук Бокал вина.
В полной тишине, лишь изредка нарушаемой звуком воды где-нибудь на верхних этажах, всё так же не отрывая взгляда от зеркала, Денис потянулся к ящику стола. Обнаружив там бритву, он повертел её в руках, но отложил на край столешницы. Обойдя почти весь номер, на кухне он взял ножницы и вернулся в ванную. Не медля больше ни минуты, он начал беспорядочно кромсать свою причёску, неровно обстригая волосы и задевая кожу, отчего на ней выступала кровь. Некогда великолепные локоны падали на кафельный пол, превращаясь в мусор. Тревожным взглядом он окинул свою голову, на которой остались лишь жалкие клочки волос, и взялся за бритву, чтобы уничтожить и их. Проводя острыми лезвиями по темени, затылку и вискам, Денис беззвучно плакал, глядя прямо в глаза отражению. Завтра утром он проснётся, ещё раз грустно проведёт ладонями по немного щетинистой голове. Соберёт несколько локонов с пола в ванной и попросит ментора передать их маме в родной Дистрикт. На память… …Серёга Оборин честно пытался заснуть, чтобы выспаться, но только ему стоило раздеться и залезть под прохладное одеяло, в дверь постучали. Сергей хотел было притвориться спящим и не открывать, понадеявшись на то, что ночные гости постоят, да уйдут, но стук только усилился. Более того, дальше начали стучать ногой. Оборин вздохнул и пошёл открывать. За дверью стоял улыбающийся Макаров, правда, в темноте коридора Серёжа не сразу узнал его. — О, а у тебя классный пресс! — улыбнулся Слава своей широкой ослепительной улыбкой и, не дав Сергею смущенно поблагодарить, продолжил. — Пошли в клуб. — Чего? — не сразу понял Оборин. — Здесь недалеко от нашего комплекса есть неплохой ночной клуб. Не хочешь присоединиться ко мне? — Эм… Как-то это неожиданно, я даже не знаю. — Да ладно тебе, последняя ночь в Капитолии, — улыбнулся Слава. — Неужели тебе не хочется попробовать роскошной жизни? Если хочешь, можем ещё кого-нибудь позвать. — Кого, например? — чуть прищурившись, спросил Сергей. — Вот видишь, ты уже не против! — радостно воскликнул Макаров. — Ой, точно. Ну ладно. Проходи, я пока оденусь. Слава шагнул во мрак комнаты, Серёжа метнулся к стулу, где были брошены джинсы и футболка. — Так с кем мы пойдём? — продолжил Оборин. — Ну, можно Мишу позвать, или Колю, или обоих… — Ну, думаю, с ними мы ещё успеем пообщаться завтра на Играх, — скептически произнёс Сергей. — Может, возьмём двух мальчишек из Двенадцатого? — Ты уверен, что мы сможем найти с ними общий язык? Оборин уже обулся и взял ключ от номера, чтобы запереть дверь. — Да почему бы и нет, давай попробуем. Парни дошли до лифта и поднялись на двенадцатый этаж, однако Тимура и Филиппа не оказалось ни в одном, ни в другом номере. — Ну, значит, не судьба. Пошли вдвоём? — Пошли. Двери лифта закрылись, и парни поехали вниз, как вдруг двери снова открылись на девятом этаже, и в лифт вошёл Кирилл Лопаткин. Он лёгким кивком поприветствовал парней и развернулся к выходу. Слава и Серёга переглянулись, и Макаров произнёс: — Ты далеко? Мы в клуб, давай с нами? Лопаткин тревожно обернулся, будто сомневаясь, что обращаются к нему: — Вы приглашаете меня в клуб? — Ну да. Или у тебя были какие-то другие планы на этот вечер? — вступил в диалог Сергей. — Да нет, я с удовольствием, — смущённо улыбнулся Кирилл. Тем временем лифт остановился на первом этаже комплекса, и уже трое парней вышли из своего временного жилища, направляясь к бару «Креветка». Часа через два в караоке уже раздавались пьяные вопли этой развесёлой компании:И мое сердце остановилось, Мое сердце замерло. Мое сердце остановилось, Мое сердце замерло!
…Айдару не спалось. Стоило ему закрыть глаза, он видел старый заброшенный дом на острове в заливе, находившемся в нескольких километрах от дома Айдара. Дом был совсем старым, даже ветхим, потому что там нередко обваливались доски или предметы интерьера. Ещё будучи совсем мальчишками, они с друзьями плавали на этот остров, нередко оставаясь там ночевать. Ребята могли часами бродить по дому, исследуя самые затаённые его уголки. Но однажды, когда мальчишки ловко забрались по полуобрушившейся лестнице на второй этаж, Айдар остался внизу один. Привидевшееся мальчику чудовище оказалось упавшей гнилой балкой, но этот дом до сих пор снится ему в кошмарах. А ещё Айдар думал о Кирилле. Он думал о том, сколько шансов упустил, ведь если бы не так стеснялся, он мог бы быть на месте Вити. Немного смелости, и именно он всё это время мог бы быть рядом с Коковкиным. Айдар вспомнил первую тренировку, когда Кирилл учил его метать ножи, когда был так близко, когда Айдар чувствовал его дыхание на своём лице и тепло его тела… От этих мыслей по спине до сих пор бежали мурашки. Айдар и не заметил, как начал плакать, горячие слёзы потекли по его лицу, он всхлипнул, потом ещё раз, а потом зарыдал, задыхаясь и утирая слёзы. Успокоившись, он сел на кровати. В голове пролетела мысль: «Сейчас или никогда!» Айдар вскочил, накинул сверху вязаную кофту, потому что жутко продрог, и выбежал за дверь. Пока спускался в лифте, немного успокоился, и на подходе к двери номера Кирилла совсем сбавил темп. «Глупость какую-то затеял…»«Лучше не стоит»
«Уходи отсюда, пока не поздно!»
«Как ты ему завтра в глаза смотреть будешь?»
«А может, больше уже и не посмотрю…» Ворох мыслей в голове Айдара был невыносимым. Поэтому, чтобы прекратить это, он уверенно постучал в дверь. И сразу все мысли будто бы ветром сдуло, в голове стало пусто, как в кошельке и в желудке Айдара за день до Жатвы. Только бешеный стук сердца звучал в ушах. За дверью послышались шаги. Айдар глубоко вздохнул. Кирилл открыл дверь: — О, привет, — как-то слегка натянуто улыбнулся он. — Ты что-то хотел? — Да… — Айдар будто забыл все слова. — Я поговорить хотел, можно к тебе? Нет, нет, нет, что ж ты какой бесцеремонный, нельзя так сразу проситься к нему в номер, ну! — Эм… Знаешь, у меня там такой беспорядок, как-то неловко даже как-то… — замялся Кирилл. — Да ничего страшного… — начал было Айдар, как вдруг услышал, как Кирилла окликнули. За спиной Коковкина в коридор выяснить, кто же беспокоит их в столь поздний час, вышел Витя. На нём были лишь синие боксёры, а в руках он держал бутылку шампанского. В глазах Айдара застыло тревожное удивление и слёзы. — А, я не знал, извини, я, пожалуй, пойду… — на этих словах Айдар развернулся, и, уже не сдерживая слёзы, побежал прочь оттуда. На что он вообще надеялся? Что придёт, а Кирилл встретит его с распростёртыми объятиями? Глупо было предполагать, что Кирилл с Витей упустят возможность провести эту ночь вместе! Айдар казался самому себе жалким, опущенным в глазах Кирилла ниже некуда, а тут ещё и сам Щетков оказался свидетелем этого позора… Как будто вырвал, бросил и растоптал, разорвал в клочья его чувства к Кириллу.Прочь из моей головы! Твой новый бойфренд пробил все пароли, Вскрыл все твои ящики, прочитал мои письма к тебе. Нихуя себе! Нихуя себе!
Хотелось бить посуду, крушить стены, орать матом, сдирать с себя кожу, пережившую то, что произошло только что. — Айдар! Подожди! — Кирилл бежал за Айдаром. Айдар остановился, опасливо оглянувшись. Что задумал Кирилл? Неужели он решил сделать что-то ещё, вогнать этот нож ещё глубже, добить Гараева до конца? — Прости, я не хотел, чтобы так вышло. Ты хотел поговорить, кажется? Я тебя слушаю. Айдар закрыл лицо ладонями и медленно сполз по стеночке коридора на пол. Кирилл сел рядом, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на коленях. «Сейчас или никогда. Терять всё равно уже нечего» — Я пришёл, чтобы сказать, что, кажется, люблю тебя. Вышло не очень хорошо. Айдар неровно выдохнул, и повисло неловкое молчание. Айдар пытался сглотнуть подступившие слёзы, а Кирилл мучительно думал, подбирая слова. Он не нашёл ничего лучше, чем крепко прижать Айдара к себе, так, чтобы тот почувствовал его тепло, и прошептать: — Эх, Айдар, Айдарушка, какой же ты дурачок... …В комнате царил полумрак, свет исходил только от бра над кроватью. Миша вообще не сильно стал сильно заморачиваться над интерьером и обстановкой, да и Лена бы очень сильно удивилась, если бы всё-таки стал. Было открыто окно, выходящее на казино, переливающееся разноцветными огнями, и площадку с открытым бассейном, в комнату проникал прохладный воздух летней ночи. Чтобы как-то исправить гнетущую тишину, Лена включила радио, но, как назло, кроме зажигательной клубной музыки по радио больше ничего не шло, и приёмник пришлось выключить. — Ну что? Ты готова?..Думают люди в Ленинграде и Риме, Что смерть — это то, что бывает с другими, Что жизнь так и будет крутить и крутить колесо. Слышишь, на кухне замерли стрелки часов?
И уже потом, одиноко лёжа в холодной постели в тёмной комнате, Лене в голову снова вернулись мысли о грядущих Играх. Собственно, каждый трибут думал об Играх постоянно с самого момента Жатвы, кто-то даже во сне. Но если до этого момента у Лены была хоть какая-то надежда, то теперь они развеялись, как туман в низинах родного Дистрикта. Всё это время, данное трибутам на подготовку, Лена цеплялась за каждую возможность — попыталась подружиться с Катей, завела роман с Мишей, если то, что происходит между ними, можно так назвать. Теперь Лена плакала от бессилия — ведь сама по себе она, по сути, никто на этих Играх, где давно расставлены все приоритеты. …Женя стояла перед закрытой дверью. Нет, она медлила перед дверью не из страха или робости. Просто ещё раз обдумывала ситуацию. Наконец она вежливо стукнула три раза и позвала: — Виталик! Пашенко не заставил долго себя ждать. Увидев Фреймане, он очень удивился. Девушка была небрежно накрашена, что можно было заметить, только сильно приглядевшись, а в руках держала объёмный пакет. — У меня к тебе деловое предложение. Можно войти? — серьёзно спросила девушка. — Да, конечно… — немного опешил Виталик. Женя твёрдым шагом зашла в номер и, когда парень закрыл за ней дверь, сказала: — Я слышала, в своём Дистрикте ты работал стилистом в богатом квартале? — дождавшись кивка, девушка продолжила. — Мне нужна от тебя одна услуга в этом плане. — Я не понимаю, так чего ты хочешь? — Мне нужно покрасить волосы и сделать укладку на завтра, только и всего. — Укладку на Игры? Да ты сумасшедшая! — воскликнул Пашенко. — Я заплачу. Эта фраза решила вопрос мгновенно: — Какие-нибудь пожелания будут? — сладким голосом проговорил стилист. — Я принесла с собой краску и необходимые инструменты. Полагаю, этого должно хватить, — она выложила из пакета косметичку. — Я могу переодеться, чтобы не запачкать платье? Мне нужно зайти кое-куда после. — Да, конечно, можешь прямо здесь, я подожду на кухне, — засуетился Виталик. — Я воспользуюсь ванной, если ты не против. — Пожалуйста… Женя заперлась в ванной, прихватив с собой принесённый пакет. Каково же было удивление Виталика, когда через пару минут она вышла оттуда в зелёной фланелевой пижаме с мелким рисунком, смыв весь макияж! Она уже не была тем готичным монстром, она казалась моложе лет на пять — невысокая, белокурая, со светлыми ресничками. Виталик не смог сдержать улыбку, после чего, правда, быстро себя одёрнул. — Что ж, приступим!Ты хороша, как узор в прямоугольной бумаге. Вечнозеленый цветок и порошок в зеркалах. Ты так хороша, длинные пальцы, узкие джинсы, шея и плечи… Но-о-о…
Перебирая волосы девушки, беглым взглядом окидывая её отражение в зеркале, Виталик, как специалист в модной индустрии, оценивал внешность Жени. Пусть она не была красавицей, какие каждый год соревнуются за титул «Мисс Панем», но её внешность была, безусловно, очень интересной. Но всё это не было нужно Виталику, ох как не нужно… …То, что было нужно Виталику, тоже уже было в пижаме, ярко-красной и почему-то новогодней. Оно сидело на краю кровати, наблюдая за тем, как его ночной гость застёгивает пуговицы на рубашке. — Ну почему ты не остаёшься? — обиженно протянул Гудков. — Работа, друг мой, работа. Опаздываю по делам. К тому же, ты сам знаешь, что если меня здесь увидят, плохо будет и тебе, и мне. Сашка надулся, а гость тем временем уже натягивал брюки. — Ты меня используешь, — выдал новую реплику. — Ну что ты такое говоришь, мы оба прекрасно знаем, что это не так, — как-то растерянно и немного неискренне прозвучала эта фраза от посетителя. Саша развернул любовника к себе и посмотрел ему прямо в глаза так пронзительно, что тот невольно поёжился.Смотрим друг другу в глаза, и по коже мороз! Смотрим друг другу в глаза, и мороз по коже!
— Я умру через пару недель, — совсем обиженно пробормотал Гудков. — Я тебя больше никогда не увижу, а ты… — Я не допущу этого, — гость поправил свою золотистую чёлку и обнял Сашу. — Я попрошу папу, он тебя вытащит. Ты же знаешь, я могу всё. Он поцеловал Сашу в макушку и направился к двери. — Пока, — бросил он, закрывая дверь, снова оставляя Гудкова в одиночестве. Но, как бы он ни хотел остаться незаметным, в коридоре шестого этажа его увидела Женя, выходящая из соседней комнаты. — Стойте! Я вас всё равно уже заметила! Маслякову-младшему пришлось остановиться, и обречённо развернуться к своей свидетельнице. — Я была в ванной соседнего номера. Там через стену очень хорошо слышно, чем это вы занимались… — холодно начала она. — Понятно. Что… — быстро начал мужчина, но Евгения его перебила. — Мне нужен богатый спонсор. — Ах, это… Ну не вопрос, помогу, чем смогу, мне это не составит труда, — улыбнулся он. — Вы не поняли. Мне не нужна ваша «помощь», мне нужна конкретная услуга во время Игр. Я хочу, чтобы вы выслали мне на Арену определённую вещь. — Ну нет, это не по правилам. Ведь суть Игр в том, чтобы трибуты пользовались только тем, что есть на Арене. — Это не оружие. Мне нужно моё платье. Масляков иронично вскинул брови, но Женя в ответ окинула его таким взглядом, что он снова стал серьёзным. — Если вы откажете мне, я найду, как разгласить ваш маленький секрет. Да хоть на Арене в камеру крикну, вот новость-то будет! Не думаю, что папе понравится, — едко вставила девушка. — Ладно, давай я заберу твоё платье. Так и быть. Довольная Женя и хмурый СанСаныч спустились на третий этаж, где она вынула из шкафа и прямо с вешалкой отдала своё платье распорядителю. Полдела сделано. …Чумычкин, как и обещал, пришёл этой ночью к Степану. Тот встретил его на пороге, проводил в комнату и запер дверь на ключ. — Я ждал тебя, — игриво вскинул бровь Лукин. — Да я уж заметил, — широко улыбнулся Олег. — Очень мило, кстати. И действительно, Стёпка постарался на славу: изрядно намучившись с настройками номера, поменял-таки цвет обоев с холодного синего на тёплый древесный, натащил откуда-то подушек с вышитыми на них узорами, кинув их на кровать и рядом с ней, откопал в шкафу пару зелёных пледов, нашёл ароматические свечи… Он даже приготовил ужин: пожарил индейку, нарезал фрукты, поставил бутылку вина. — Никогда бы не подумал, что ты окажешься такой милой хозяюшкой, — усмехнулся Олег. — Ты многого обо мне не знаешь, — в тон ему ответил Степан. — Присаживайся. Олежка с удовольствием сел, правда, на пол перед маленьким журнальным столиком, облокотившись на кровать и подложив под спину одну из валявшихся рядом подушек, потому что нормальные столы в номерах трибутов не были предусмотрены, скрестив руки на согнутых коленях, он с восторженной улыбкой смотрел на Стёпу, ожидая, когда он тоже сядет рядом. — Мы могли бы пойти на балкон, но, боюсь, там прохладно. Олег встал и подошёл к огромной, в пол, двери балкона. Перед ним до самого горизонта простирался вечерний Капитолий, а ещё дальше садилось солнце. Оно уже почти зашло, окрасив небо в малиновые цвета. Олег так засмотрелся на закат, что не заметил, как неслышно подкрался Степан и ласково обнял его сзади. Олег повернул голову, и улыбнулся Стёпе: — Красиво… — А когда стемнеет, на во-о-он той площади, — Лукин указал пальцем вдаль. — Включится очень красивая иллюминация. Тут вообще очень хороший вид. Но я боюсь, что ты замёрзнешь. — Ну я же в свитере. И с тобой. Степан на секунду задумался, а потом сказал: — Ну, помогай тогда стол на балкон вытаскивать! Через несколько минут они вдвоём уже сидели балконе и пили вино. — За нас! — прозвучал первый тост. Парни выпили и принялись за индейку. — Кажется, я её немного не дожарил, вот блин, — расстроился Стёпка. — Да нормальное мясо, — успокоил его Олег. — Мне нравится, очень вкусно. Так они и сидели на балконе, лакомясь кулинарными изысками Степана, любуясь вечерним городом и разговаривая. Стало холодать, и Лукин принёс из комнаты пару пледов. — Знаешь, я никогда не был на море. Какое оно? И Олег принялся описывать Стёпе море, какое оно утром, когда весь Дистрикт ещё спит, когда солнце заливает всё вокруг мягким жемчужным светом, а шум волн тихо шепчет свои истории. Рассказывать, какое оно днём, когда голодные чайки носятся над волнами, громко крича, когда на берегу можно увидеть босоногого малыша из соседнего дома, который стоит у самой кромки воды и восторженно смотрит на маленьких рыбёшек, которые снуют у самого дна, когда солнце нещадно припекает, и на пляже лучше не появляться. Рассказывать, какое оно вечером, когда рыбаки возвращаются домой с уловом, когда камни на побережье отбрасывают длинные тени, когда над морем стоит закат, такой же прекрасный, как сегодня вечером… Парень и не заметил, как Олег уснул под его ответный рассказ о лесе. Он всё так же сидел, положив голову на плечо Стёпе, но его глаза были закрыты, и он тихонечко сопел. Губы Стёпки невольно расплылись в улыбке, его Олежка был таким милым, когда спал. И пусть Стёпа не мог сейчас видеть его прекрасные серые глаза, он любовался его пушистыми ресницами, его прямым носом и безмятежной полуулыбкой. Его широкие плечи неторопливо вздымались в такт дыханию, и Лукин невольно задумался о том, что каким бы воинственным он ни был вчера в тренировочном центре, в душе и наедине с ним он остаётся таким беззащитным и домашним, как сейчас. Стёпка и сам таким, наверное, был. Уже полностью стемнело, и поднялся неслабый ветер, который на Стёпкином седьмом этаже чувствовался очень хорошо. У Степана уже затекла нога от такого неудобного положения, потому что он уже минут двадцать сидел, не решаясь пошевелиться, чтобы не разбудить Олега. Наконец он встал и попытался приподнять Чумычкина. Для Стёпы такой вес был непосильной ношей, поэтому геройски отнести Олега на руках в комнату не вышло. Кое-как дотащив на себе своего гостя, он уложил его на свою широкую кровать и укрыл одеялом. Закрыв балкон, Степан устроился рядом с Олегом и, приобняв его одной рукой, заснул.Горят огни, Сверкают звезды, Все так сложно, Все так просто. Мы ушли в открытый Космос, В этом мире больше нечего ловить!
И пусть завтра как минимум шесть человек, проживающих на этом этаже, будут шокированы тем, что Степан делал прошлой ночью, и уверены в том, что всё-таки делал, но сейчас он уткнётся носом в макушку спящего Олежки и последний раз в жизни с удовольствием заснёт. …Дима спал. Он был, наверное, единственным трибутом, кто не стал предаваться соблазнам Капитолия или проводить время с другими участниками Игр, а решил выспаться перед тяжёлым днём. Как говорится, перед смертью не надышишься. Кожома приоткрыл форточку, чтобы прогнать липкую духоту, царившую в комнате и слышать успокаивающий шум ночного города. Дима с детства не мог спать в тишине, она почему-то пугала его, делала уязвимым. Благо, дома, в его родном Одиннадцатом Дистрикте по ночам он всегда мог слышать или стук дождя за окном, или шелест листьев на ветру, или, в те дни, когда приходилось ложиться ближе к рассвету, крики самых ранних птиц. Дима спал. Ему снился дом, снилось поле, снилась мама. Вот он совсем маленький стоит в сенях их маленького деревенского домика, солнце над полем светит прямо в глаза сквозь открытую дверь, мама сидит на корточках перед ним и застёгивает ему пуговицы на рубашке, и так они с мамой почти одинакового роста. И маленький Димка нетерпеливо пританцовывает на месте, потому что он уже хочет бежать играть на улицу. Картина сменилась. Димке уже десять лет, он сидит на заднем дворе со своим другом и играет в камешки. Эту игру они придумали сами, но сейчас Дима хоть убей не может вспомнить её правила. Через год друга выбрали на Жатве, и он погиб на Играх. Камешки так и остались валяться на заднем дворе… Всё переменилось снова. И вот Дима сам стоит на Жатве, переминаясь с ноги на ногу от нетерпения и волнения. Он оборачивается и видит в толпе взрослых маму, та растерянно смотрит на него. Дима отводит взгляд от матери, перед ним снова сцена со странной женщиной, которая почему-то вытаскивает из стеклянного шара его имя. Декорации менялись, словно в театре, что когда-то был в соседнем квартале. Вот уже Дима сидит в комнате, отведённой для прощаний, и смотрит на свою старенькую любящую маму. Она плачет, и каждая морщинка на её лице проступает ещё резче и ярче, её потрескавшиеся губы дрожат, а усталые серые глаза затмевают слёзы. Диме становится очень жалко свою мать, у него перед глазами проносится его детство и юность, всё это время, которое она воспитывала его в одиночку.И ты забудешь мой последний взгляд, Но через сотни лет должна узнать мой голос.
Дима понимает, что это уже не сон, а воспоминания о Жатве, что он плачет с такой нестерпимой горечью и обидой, какая бывает в детстве, когда ударяешься головой об стол, под который полез за игрушками. Дима всхлипывает, как ребёнок, и с его губ срывается: — Мама… …Разговор Азамата и Вани начался с привычных слов: — Это неправильно. Азамат закатил глаза и нервно схватился за голову, зарываясь пальцами в собственные волосы. — Боже, Вань, что опять не так?! — прокричал он. — Порочные связи не доведут до добра, — быстро пробормотал Ваня, сидя в позе лотоса на кровати и чуть покачиваясь из стороны в сторону. — Абрамов, мать твою за ногу! Сколько можно закатывать эти спектакли?! Всё же нормально было! — Азамату уже осточертело это Ванино ребячество. Всего лишь несколько дней назад Азамат приклеивал пластырь на палец порезавшемуся топором Ване, попутно знакомясь, и вот сейчас этот непутёвый дровосек сидит у него на кровати и даже разговаривать по-человечески не желает. Азамат выдохнул и присел на корточки перед Ваней, взяв его руки в свои и глядя на него снизу вверх. — Вань. Объясни, что случилось? Что тебя беспокоит? На какое-то мгновение Ваня перевёл взгляд из одной точки на Азамата. Транс в его глазах сменился отчаянием. — Завтра Игры, — всё так же быстро выговорил Абрамов. — Я боюсь. Ваня быстро прерывисто дышал. Азамат видел его таким же вчера перед Интервью, перед Индивидуальным Показом, на последней тренировке. Не исключено, что парень слегка повредился рассудком. — Вань, ты же знаешь, я буду с тобой. Я не дам им сделать тебе больно! — Азамат сел на кровать рядом с Ваней и обнял его, прижимая его голову к своей груди. — Тише, тише, тише, тише… Ваня тихо всхлипывал, уткнувшись носом в рубашку Азамата, а тот гладил Ваню по волосам и грустно думал о том, что совсем не знает этого человека. За те жалкие несколько часов, проведённых вместе, они даже не успели толком познакомиться. Всё это время они говорили о настоящем и недалёком, таком коротком, будущем. И вот, завтра начнутся Игры, их кровавая бойня, которую они пообещали друг другу пройти вместе, а он даже не знает, кем на самом деле является его товарищ. До Игр каждый был другим.Если ты слышишь, если ты слышишь меня, Время вышло, а я не успел показать тебе Черный цвет солнца.
Азамат ничего не успел. И сейчас ему казалось очень важным рассказать что-то Ване, срочно что-то рассказать. На ум не приходило ничего адекватного, поэтому он начал говорить первое, что пришло в голову: — Вань, Вань, успокойся, слушай, а знаешь, у меня дома кот был, такой рыжий был, худой. У нас мыши в погребе водились, так ему настолько на них плевать было, что, ну, в общем, не ловил он их. А, да, кота Васькой звали, уж не помню, кто его так назвал. Васька, это же почти как Ванька… — Азамат уже проклинал себя, что начал это, как вдруг Абрамов тоже подал голос. — А у меня в лесу было своё дерево, представляешь? - Ваня слабо улыбнулся. - Я с топором никогда не дружил особо, вот и забрал себе один дуб. Я с половиной Дистрикта тогда переругался, чтобы его никто не срубил. И Азамат понял, что угадал с человеком. …Приставка, подключенная к плазме на стене, осталась в стороне, полупустая бутылка коньяка тоже. Ваня и Игорь сидели на полу и играли в карты. — А на что мы, собственно, играем? — наконец спросил Ваня. — Не знаю, это ты предложил, — ответил пьяный Игорь. — У нас ничего нет, а всё что есть, завтра уже не будет, — на самом деле, Пышненко выпил не меньше. — А на что мы тогда до этого спорили? — возмутился Игорь. — Не знаю… — растерялся Ваня. Игорь выронил из рук свои карты и медленно встал. — Пошли. — Подожди, куда? Два часа ночи, — и всё же Ваня оставался адекватнее. — Пошли, — Игорь настаивал. — Да никуда я с тобой не пойду! — Пошли. — Да ты псих, куда ты меня тащишь, ты же даже не одет нормально! И правда, на Ласточкине были лишь коричневые бриджи и один клетчатый носок, но он стоял на своём до с последнего: — Пошли. — Ну и уходи отсюда! — яростно выкрикнул Ваня. — Ну и уйду! — обиделся Игорь и выскочил из комнаты, хлопнув дверью.В одном из неснятых фильмов Федерико Феллини На тоненькой льдине в бокале мартини Герой на героине, героиня на героине. И двойная сплошная пролегла между ними!
Проснувшись утром с гудящей головой Ваня вспомнит об этой пьяной, абсолютно глупой, ссоре. Он будет гадать, вспомнит ли Игорь об этом на утро или нет. Он будет жалеть о том, что потерял единственного своего союзника и, кажется, друга. …Направляясь на кухню, Коля спросил: — Кать, тебе сделать какао? — Да, спасибо, — ответила девушка. Она с ногами забралась в кресло и, закутавшись в одеяло, продолжала что-то записывать в том блокноте, который нашла в поезде. Поблагодарив Колю за какао, она продолжила писать: "Лёня, сейчас последний вечер перед Играми. Уже завтра я выйду на Арену, где и умру. Ты получил это письмо, уже увидев меня на этом полигоне смерти возможно, я уже мертва. Я прошу у тебя прощения за всё, что ты увидел, за всё, что я сделала не так..."Hикомy не довеpяй Hаших самых стpашных тайн, Hикомy не говоpи, как мы yмpём.
Коля в этот момент лежал на Катиной кровати и читал какую-то книгу, загораживая рукой название. За всё это время эти двое из Десятого Дистрикта отлично сдружились и проводили очень много времени вместе. На удивление окружающим, в их отношениях не было ни одного намёка на романтические чувства. После Жатвы Коля будто превратился в заботливого старшего брата Кати: заступался за неё в спорах с другими трибутами, если таковые случались, всячески помогал ей. Со стороны можно было принять эту дружескую поддержку за ухаживания, но ни Катя, ни Коля такого развития событий не хотели. Заметив, что девушка перестала писать и пристально смотрит на него, он отложил книгу и сел: — Ты что-то хотела? — Да нет, просто задумалась, — тряхнула головой Катя. — Ну ладно, — Коля бросил быстрый взгляд на часы. — Слушай, уже поздно, я пойду, наверное. — Ну что ты, посиди ещё, — гостеприимно откликнулась девушка. — Я бы с радостью, да перед Играми хотелось бы выспаться. Да и ты тоже долго не сиди. — Хорошо. — Так, ты помнишь, что ты должна делать завтра? — Да, помню, — Катя устало закатила глаза, ведь Коля постоянно напоминал ей об этом. — Не соваться к Рогу, развернуться на сто восемьдесят градусов и бежать в лес. — А там уж мы тебя как-нибудь разыщем. Ну, пока, набирайся сил, встретимся за завтраком. Катя отложила блокнот и встала, чтобы проводить Колю до двери. — До завтра, — тихо проговорила она, обнимая друга на прощанье. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи. Я оставлю дверь открытой, на всякий случай... …Макс долго искал открытую крышу, потому что на здание комплекса, где разместили трибутов по приезде в Капитолий, никто ему залезть, разумеется, не дал. Тащить с собой телескоп было весьма трудно, особенно лезть с ним через выломанную решётку чердака, а потом сквозь небольшой люк на саму крышу. А уж устанавливать его на бортике, когда всё к чертям сдувало — высшей степени наказание. Но Максим справился и, прильнув глазами к окуляру, принялся искать своё созвездие Гончих Псов.Мы смотрим друг на друга, а над нами все небо в алмазах…
Максу казалось, что звёзды наблюдают за ним. С интересом и восхищением они смотрели, как человек, их сын и воспитанник, борется за свою жизнь. Вот только Гончих Псов сегодня на небе не оказалось… …Ребята из Двенадцатого прятались на крыше, именно поэтому их не нашли Макаров с Обориным. Так как двенадцатый этаж был в комплексе последним, выбраться наверх не составило труда. Площадку даже кто-то заранее оборудовал: поставил пару стульев, притащил мягкое кресло-мешок, оставил в ящике пару бутылок вина. Фил сбросил на стул рюкзак, в котором нёс пледы и какую-то еду вроде чипсов и пары банок газировки. — Чур я на кресле! — в один голос с Тимуром выкрикнул он и плюхнулся на мешок. — Что ж ты творишь, ай, костлявый, больно же! Со смехом парни ворочались в мягком кресле, пытаясь усесться так, чтобы обоим было комфортно. Наконец, они устроились удобно: сели друг за другом, будто собираясь скатиться с горки паровозиком зимой, как они частенько делали в детстве в родном Дистрикте, и чуть откинулись назад. Филипп постоянно пытался вывернуть шею так, чтобы увидеть Тимура, лежащего сзади, но ему это не удавалось и заставляло нервничать. Тимур лишь усмехался на это. — Дай рюкзак, — Филипп протянул руку за рюкзаком, так и оставшемся на стуле. Тимур ещё раз улыбнулся, глядя на своего маленького, не дотягивающегося до стула друга, но рюкзак, который оказался тяжелее, чем он рассчитывал, всё-таки отдал. — Блин! Ты туда кирпичей, что ли, положил? — Нет, там кола и чипсы, — недовольно проворчал Филипп, доставая ещё холодную баночку газировки. — Будешь? — Угу, — непринуждённо согласился Тимур. Воцарилось молчание, нарушавшееся лишь звуком открывшейся колы и шуршанием пакета с чипсами в руках Филиппа. — Откроешь? — пробормотал Филипп, смущённый своей неловкостью. — Что б ты без меня делал, — наигранно сказал Тимур, открывая пачку чипсов. Помолчали ещё, хрустя сушёным картофелем со вкусом краба. Филипп заглянул в рюкзак и, поразмыслив немного, вынул оттуда небольшой фотоальбом. — Опачки, альбом! Неожиданно! — засмеялся Тимур. — Подожди, это же наш альбом с фотками, откуда ты его взял? Как оказалось, Филипп с вечера собрал рюкзак, в который положил какие-то свои вещи, перед Жатвой отдал его матери и потом она, когда пришла прощаться, передала его Филиппу. — Посмотрим? — Давай, — с улыбкой ответил Тимур. На первой странице альбома был какой-то текст, но парни даже не стали тратить время на то, чтобы разобрать в темноте, что там написано. Дальше были совсем детские фотографии обоих. — Ой, а у меня такие же сандалики были, правда, я из них вырос быстро, — Тимур ткнул пальцем в выцветшую фотографию, на которой Филипп стоял во дворе своего дома с игрушечной машинкой. — Ну конечно, всё же в одном месте покупали. Ну, помнишь, за углом детский магазин был? — Ещё бы не помнить, там потом зоомагазин сделали, мы после уроков ещё на хомяков смотреть ходили. Филипп перелистнул страницу. Потом ещё одну, и ещё. Парни смотрели на фотографии из своего детства и юности и вспоминали забавные, такие приятные сердцу моменты. Вот они зимой вернулись с прогулки, все в снегу, который оказался в варежках, за шиворотом, в валенках и почему-то даже во рту. Мама Филиппа в тот день работала в ночную смену, поэтому мама Тимура напоила мальчишек вкусным чаем с малиной и уложила спать. Дальше фотография из школы, их первое «первое сентября». Они сидят за одной партой, два напуганных первоклассника в белых рубашках с отглаженными воротничками. Их тогда не пересадили, так и остались сидеть вместе. Вот Тимур стоит с новым велосипедом. Маленький Филипп никак не мог залезть на него из-за своего роста, поэтому ему всё время приходилось ездить на багажнике, крепко прижавшись к спине друга, чтобы не свалиться, когда тот на полном ходу перескакивал через кочки и ухабы. А вот им наконец-то подарили того хомяка, мальчишки сидят перед столом, на котором стоит клетка. Хомяк отчего-то сдох через пару месяцев, но долго горевать не стали. По крайней мере, Тимур так думал, ведь он не знал, что Филипп ещё месяц плакал в подушку ночью. Следующую фотографию делал Тимур, на ней Филипп сидит на ветке дерева с молотком. Тогда они только ещё строили своё секретное убежище в лесу, на фотографии готов только пол, вернее, подобие пола, провалившееся на следующий день. Пришлось всё делать заново. На следующей фотографии их первая Жатва. Они стоят на фоне стены ратуши, оба в рубашках и нелепых брюках. Тимур непринуждённо обнимает Филиппа левой рукой, но из-за тревожного лица это выглядит так, будто он судорожно схватил его и не хочет отпускать. Родители решили сделать фото «на память», на случай, если… И так каждый год, пока они не стали совершеннолетними и уже не привлекались на Жатву. Все семь фотографий были здесь, Филипп любил пересматривать их и смотреть, как они менялись за эти годы, любил смотреть и радоваться, что они без потерь пережили это время. Но сейчас от этих фотографий становилось ещё тяжелее. Вот их школьный выпускной. Тимур тогда ещё не собирал волосы в хвост, поэтому его причёска была весьма объёмной, а Филипп набрызгал свои волосы лаком и зачесал на сторону. Сейчас парни от души посмеялись над своими образами, а ведь тогда это казалось им модным. — Слушай, если ещё хоть раз сделаю такую причёску, тресни меня по башке чем-нибудь тяжёлым! — шутливо воскликнул Тимур. — Нет, — тяжело, прерывисто выдохнув, проговорил Филипп. — Уже либо ты не сможешь сделать такую причёску, либо меня не будет рядом. Он подавленно сглотнул и снова посмотрел на Тимура так же, как тогда в их деревянном домике на дереве, когда принёс газету с новостями о Жатве. Тимур не мог смотреть в глаза друга, поэтому просто крепко обнял его и сказал: — Эй, ну ты чего? Мы обязательно что-нибудь придумаем, — голос парня предательски дрогнул, в нём зазвучали слёзы, и Тимур перешёл на шёпот. — Мы что-нибудь придумаем, ты слышишь? Мы как-нибудь выкрутимся… — Да ничего мы не придумаем! — яростно выкрикнул Филипп, поднимая глаза на Тимура. — И ты это прекрасно знаешь! Выживет только один, а мы с тобой оба сдохнем! Стоящие в его глазах слёзы одна за другой срывались вниз и скатывались по его лицу, оставляя за собой мокрые дорожки. Закончив кричать, Филипп начал всхлипывать, уткнувшись носом в плечо Тимура, до которого едва доставал, сидя рядом. Тот всё ещё обнимал его ослабевшими руками и сам беззвучно плакал. Он не должен плакать, он всегда был сильным, всегда защищал своего друга, всегда был для него поддержкой и опорой: и когда в детстве тот боялся грозы, и когда его обижали одноклассники, и когда ему нужна была помощь с домашним заданием по литературе, и когда он расставался с девушкой… Много было случаев, вот только сейчас он ничем ему помочь не может. И это было ужасно — осознавать, что не можешь помочь не только себе, но и самому близкому человеку, у которого кроме тебя больше никого нет. Он сильнее обнял Филиппа, вздрагивающего от рыданий. — Филь, не плачь, — шептал Тимур, говорить в полный голос ему не позволяли слёзы. — Пожалуйста, не плачь! Ты же знаешь, как я люблю тебя. Я никому тебя не отдам, я не позволю им что-то с тобой сделать! Я буду с тобой до конца. В ответ Филипп только зарыдал ещё сильнее, сжимая в пальцах ткань толстовки друга. Светало.Скоро рассвет, Выхода нет…