Второй шанс

«Друг. Что же ты будешь теперь делать, друг Америки?»       Спросил я у самого себя на следующее утро, сидя за завтраком и искоса наблюдая за тем, с каким наслаждением она ест простой итальянский омлет, словно ничего вкуснее прежде не ела. Срочно нужно придумать, как завоевать сердце моей Америки. Мне не хватает её любящего взгляда, её ласковых улыбок и поцелуев. Я просто обязан завоевать её снова, но для этого нужно завоевать её доверие.       Как это сделать? Я не совсем понял в прошлый раз, как и за что она меня полюбила, а теперь придётся пройти через это заново. Был бы умнее, обращал бы куда больше внимания на Америку, не ставил бы других выше её или хотя бы рядом. Вот оно! Вот решение моей проблемы! Я почувствовал небывалый подъём сил, когда понял, каково решение моей проблемы. Я должен уделить много внимания ей, я должен пытаться завоевать её, а не принимать это как должное, как в прошлый раз.       Главное — не сплоховать. — Как прошло твоё первое свидание? — с ласковой улыбкой спросила мама. Она всегда была гораздо внимательнее и заботливее отца. Отец всегда строг и сух, и я не понимал, было ли то потому, что он был королём, или потому, что у него просто был такой характер. Сейчас мне всё больше кажется, что он был неважным отцом из-за того, что никогда не любил меня. Ему нужен был наследник — он его получил. Наверное, всё началось с первого дня моей жизни. Он видел во мне всегда только принца и никогда сына. — Отлично, мама. Куда лучше, чем я мог ожидать, — ответил я как можно равнодушнее, чтобы не вызвать расспросов короля. Не нужно настраивать отца против Америки, начиная с первых дней Отбора. — Кто она? — сидевший между нами отец сразу перешёл к самой сути. Подробности его не волновали, только кто это и почему она? — Америка Сингер. — Для первого раза пойдёт, — безэмоционально говорит отец, и на этом весь наш разговор за завтраком заканчивается. Чего и следовало ожидать от короля. Даже такую реакцию с его стороны можно было назвать хорошей. Я мог бы попытаться предугадать, что он сейчас думает. Он постоянно ожидает от меня ошибок, и я просто уверен, что он думает, будто моё первое свидание вышло хоть немного сносным и хорошо, что это оказалась Америка, и я не опозорился перед более значимой претенденткой.       Шум прервал мои размышления. Он стал для нас уже привычным, как звук шагов гвардейцев, закрывающейся двери или чего-то ещё, но девушек он перепугал очень сильно. Это были повстанцы, и как всегда всё началось с общей суматохи, а затем в окна полетели камни. Женские вскрики смешались с шумом, создаваемым повстанцами, что вместе создало сильный гул. — Дамы, к дальней стене, — отец среагировал самым первым.       Я лишь обернулся, чтобы проверить, последовали ли приказу отца девушки или нет. Они притихли и сбились в кучку возле главного стола. Что ж, и так хорошо. После я поспешил к другому окну, чтобы опустить специальные защищающие жалюзи. В последнее время нападения совершаются довольно часто, и нам не остается ничего, кроме как защищаться, как только можем.       В зале очень быстро появились гвардейцы, которые встали возле двери, преграждая вход возможной угрозе, перед этим забаррикадировав дверь надёжно, чтобы хоть как-то обезопасить короля и королеву. — Они проникли на территорию, Ваше Величество, но мы сдерживаем их. Дамам лучше бы уйти, но мы так близко к дверям… — поспешил доложить отцу один из стражников. — Все ясно, Марксон, — перебивает отец стражника, всем и так уже понятно, что лучше не выходить из зала, но отец слишком нетерпелив, чтобы выслушать гвардейца до конца. Мы поспешили к другим окнам и начали закрывать их.       Я должен был бы вспомнить об упрямстве Америки и её безрассудстве. Должен был вспомнить об этом дне, но я слишком увлёкся тем, чтобы закрыть окна и не помешал ей подскочить к ним, чтобы попытаться нам помочь. В этот раз всё произошло иначе, чем тогда. Вместо того, чтобы Америка успела закрепить защитную ставню и ударивший в окно камень просто откинул бы её немного, она получила удар в плечо и, не закричав, как сделали бы другие, а просто крепко сжав зубы, упала на пол, держась рукой за пострадавшее место.       Любая из девушек на её месте уже бы заплакала, привлекая к себе как можно больше внимания, но Америка лишь хмурилась и (мне не послышалось?) тихо ругалась себе под нос, проклиная повстанцев и свою неосторожность. Я улыбнулся её выдержке. Вот это моя Америка, и как только я мог подумать, что смогу отпустить её, разве такое вообще возможно?       Наивный, подумал, что смогу быть счастлив без неё, но как? Крисс хорошая, но она не Америка, вскоре её покладистость и сговорчивость надоели бы. Другое дело — Америка. Её упрямство и безрассудство выводили из себя. Но она была такой живой, такой любимой. Ей нравилось выводить меня из себя и в то же время сводить с ума. — Как ты? — я тут же подскочил к ней, не заботясь о том, что подумает отец. Одна из девушек пострадала и даже он не стал бы требовать, чтобы я это проигнорировал. Король королем, а безопасность девушек и их самочувствие, пока они здесь, во дворце и под нашей защитой, игнорировать не выйдет. — Всё в порядке, не беспокойтесь. — Не всё в порядке, у тебя кровь, — я указал на покрасневший участок платья, который прикрывал то место, куда попал камень. Я должен быть гораздо внимательнее и больше не позволять ей ранить себя. С повстанцами шутки плохи и нужно постараться впредь не подпускать их близко к девушкам или даже случайно вредить кому-то из них, а в особенности Америке. — Тебе нужен врач. — Мне кажется, сейчас невозможно, — Америка не пострадавшей рукой указала на гвардейцев. Они всё ещё охраняли двери. Пока есть угроза нападения, нам отсюда не выбраться и не найти врача для неё. Придётся оставаться на местах и словно недостаточно было мне раненой Америки, так остальные девушки начали паниковать совершенно без причины. Наблюдая за ними со стороны, можно было бы предположить, что повстанцы уже пробрались не только на территорию дворца, но и в эту комнату. Девушки поддались давлению вместо того, чтобы хотя бы не мешать никому, они создают шум и дезориентируют других. — Максон, сделай что-нибудь! — прокричал отец, даже не смотря на меня. Он прав. Отбор мой, девушки мои, а значит успокаивать их моя забота. Только вот могу ли я оставить её одну? Она ранена, это моя вина, что не усмотрел, и оставлять её сейчас тоже будет не очень красивым поступком. Ближе всех к нам подошла одна из девушек: добрая открытая блондинка. Марли. Я знаю, что они с Америкой подружатся, и пока она ещё не встретила своего Картера и питает призрачные надежды относительно отбора, но я с точностью уверен, что могу оставить на неё Америку. — Леди Марли, Вы можете мне помочь? — обратился я к девушке, и она тут же откликнулась, подойдя ближе. Насколько мне было известно, между ней и Америкой дружба завязалась ещё до прибытия во дворец. Я знал, что Марли никогда не видела в ней соперницу: больше подругу, поэтому со спокойной совестью я мог оставить на нее раненную девушку. — Вы можете посидеть с леди Америкой? Нужно успокоить девушек, пока они не привлекли к себе внимание повстанцев и не дезориентировали гвардейцев, которые охраняют вход в эту комнату. — Конечно, Ваше Высочество. Я присмотрю за Америкой, — Марли опустилась рядом с Америкой, совсем не беспокоясь, что может стать с её платьем, и я передал раненую девушку её будущей подруге. Рана не выглядела страшной, но Америка, должно быть, ещё ударилась головой. Она выглядела немного растерянной, обессилевшей и бледной. — В этом нет необходимости, Ваше Высочество, — Америка упрямо посмотрела на меня. В её глазах я увидел непонимание. Почему я столько придаю значения её ранению? Но разве это так странно? Она одна из участниц моего Отбора и к тому же теперь ранена или по крайней мере задета. — Есть. Леди Америка, Вы — участница Отбора, и я за Вас отвечаю. То, что произошло — моя вина и ничья больше. — Вы берёте на себя слишком много ответственности, Ваше Высочество. Не Вы же кидали этот камень в окно, а, значит, и не по Вашей вине он попал в меня. — Я должен был обезопасить Вас. Вы находитесь под моей защитой, — Америка покачала головой. Я слишком хорошо помню этот жест. Она так обычно делала, когда считала мои слова или поступки глупыми. Может сама этого не замечала, но она всегда делала так. Прежде, чем она успела бы что-то сказать, а она это хотела сделать (кто бы сомневался), я остановил её. — Просто побудьте тут, с леди Марли. Мне так будет спокойнее, и я буду уверен, что хотя бы две девушки не поддались панике, и их не нужно успокаивать, как всех остальных.       Америка задумчиво кивает и не начинает со мной спорить. Это просто потому, что я не даю ей такой возможности? Я встаю и иду в сторону девушек. Большинство из них напуганы, и я уговариваю себя не злиться. Любой на их месте испугался бы, но они совсем потеряли ощущение реальности. Им словно сложно понять, что, создавая весь этот гул, они только привлекают к себе внимание. — Дамы, прошу вас, сохраняйте спокойствие, — попытался начать я, но я был слишком глуп, если думал, что успокоить их будет так легко. Я всё ещё теряюсь при виде плачущих девушек, а их тут было около двух десятков. Как их всех успокоить? «Попробуй похлопать их по спине или по плечу и сказать, что всё будет в порядке. Очень часто, когда девушки плачут, они вовсе не хотят, чтобы ты решил проблему, а только чтобы утешил.»       Словно издалека я услышал доверительный голос Америки, которым она в той, более привычной для меня реальности, в этот же самый день, поделилась со мной. Отчего-то сейчас всё не кажется таким простым и понятным. Большинство девушек продолжали всхлипывать, и меня очень порадовали Селеста, Бариэль и Крисс. Они старались сохранить спокойствие, хоть и боялись не меньше остальных, это было видно по их испуганным глазам. — Что теперь с нами будет? — Нас убьют? — Я больше не хочу тут оставаться. — Как можно жить во дворце, когда тебе угрожают? — Нас тоже ранят, как Америку?       Вопросы и даже претензии звучали ещё долго и, проведя с каждой утомительный разговор, я оглянулся и понял, что хоть как-то их успокоил, но надолго ли их хватит? Сам я оказался выжат как лимон. Отходя от девушек, я посмотрел на родителей. Отец о чём-то разговаривал с гвардейцем, приобнимая маму за плечи. Она стояла ровно, сохраняя спокойствие и здравый смысл. Я знал, что подобные нападения не проходят для неё бесследно. Такие волнения ей вредны, и потом она ещё долгое время чувствует себя неважно. Это одна из причин, по которой отец ненавидит повстанцев и хотя бы в этом, но я с ним заодно. Здоровье мамы, и без того слабое, подвергалось серьёзному испытанию из раза в раз, но она сохраняла поистине титаническое спокойствие. Я невольно задался вопросом: кто из девушек был бы способен на такое?       Америка себя показала. Она всегда была бойкой, Марли очень стойкая, Селеста и Крисс тоже справились, но что касается остальных… Тайни и Эммика только пришли в себя, остальных мне еле удалось успокоить. Как можно было бы отдавать приказы и следить за охраной дворца, когда под боком бы плакала от испуга супруга? Даже отцу, наверное, не удалось бы, а мне и подавно.       Когда я подошел к Америке и Марли, те о чём-то тихо переговаривались и улыбались. Разительный контраст в сравнении с другими девушками. Я не ожидал увидеть что-то подобное и, хотя ситуация сама по себе тревожная, как для девушек, так и для нас, они нашли способ справиться с происходящим. — Ваше Высочество, — первой отреагировала на моё появление Марли. Иногда меня начинал раздражать мой собственный титул хотя бы уже тем, что он мне постоянно напоминал об оковах, которые надежно выковал отец. Я всегда должен быть таким, каким он хотел бы меня видеть. Он никогда не прощал ни единой ошибки, а все их можно с легкостью сосчитать на моей спине. Неожиданно двери открываются и несколько гвардейцев выходят из зала, отец поворачивается к вновь встревожившимся девушкам. — Дамы, прошу Вас сохранять спокойствие. Повстанцев удалось прогнать с территории дворца, но некоторое время придётся подождать тут, пока гвардейцы проверят территорию и убедятся в полной безопасности.       Напряжение, царившее во всем зале, после слов отца начало спадать. Девушек успокоило то, что им больше ничего не угрожает. — Леди Америка, как Ваше плечо? — осторожно спросил я девушку. Она благодарно улыбнулась мне и затем расслабленно пожала плечами. — Хорошо. Я же говорила Вам, что со мной всё в порядке, просто слегка задел камень, а кровь от царапины. — Всё же я настаиваю на осмотре доктора, — сейчас она скажет, что это лишняя трата времени, и я напрасно беспокоюсь о ней, в то время как мог бы потратить его на успокоение любой другой девушки. — Не вижу в этом никакой необходимости. У Вас и без того, наверное, много дел. — Сколько бы их не было, Вас нужно показать врачу, — не знаю, почему Америка решила сдаться. Может потому, что увидела, как я буду стоять на своём, или может и правда пострадала сильнее, чем хотела в этом признаться. Чем бы это не было вызвано, но она согласилась на осмотр врача, правда, поставив условие, что до больничного крыла дойдет сама. Марли быстро отошла к другим девушкам, оставив меня с Америкой, и когда спустя час мы сидели в её комнате и вместе смеялись над её шутками, я понял, что она — лучшее, что произошло со мной за всю мою жизнь. Я был глупцом, когда, поддавшись вспыльчивости и ревности, оттолкнул её, не дав объясниться.       Доктор сказал, что у Америки просто ушиб. Он настоятельно советовал поменьше двигаться и задевать плечо, прописал мази и, пожелав скорейшего выздоровления, отправил нас обратно. Ему предстояло ещё справиться с начавшимися головными болями нескольких девушек.       Глаза Америки оставались печальными, сколько бы мы не шутили и не смеялись. Я чувствовал себя в ловушке. Я знал, что рано или поздно зайдет разговор об Аспене Леджере, но всячески хотел его избежать. Нового я ничего не узнаю, а чтобы грустила Америка, мне не хотелось, и пока я могу отложить этот разговор, я буду это делать. — Мне пришлось ещё несколько недель мыть за Мэй посуду, а она ведь прекрасно знала, что я не люблю это больше всего. — Нужно уметь проигрывать, — подбадриваю я девушку, и она ухмыляется. Мне нравится её улыбка, и пусть где-то в уголках губ всё ещё кроится тоска, её сердце болит от предательства человека, с которым, как она думала, она проведёт всю жизнь, я рад, что она сейчас так свободно и открыто мне улыбается. — Было бы куда легче, если бы Мэй так сильно не наслаждалась своей победой. Мы с ней похожи только внешне. Характер у нее более бойкий и приветливый, но упряма она невероятно сильно. Ни за что не отступится, — говоря о родных, она забывала, что ей причинили боль, и в глазах появлялся блеск. Та Америка, которую я знаю, намного больше похожа на младшую мисс Сингер, чем она думает. Да, девушка, сидящая сейчас передо мной, не совершила ещё всех тех импульсивных и, по большей части, глупых и неоправданных поступков, но она совсем не была спокойной и кроткой. — Ты её любишь, — улыбаясь говорю я. Я не чувствую больше зависти. Раньше я завидовал тем, у кого была большая семья, кто не рос в одиночестве и кто никогда не знал, что значит отсутствие друзей. Но больше одиноким я себя не чувствовал. Пустоту, образовавшуюся из-за безразличия короля и болезненности мамы, заполнила Америка, и хотя сейчас она не знает ничего, но уже заполняет мои часы теплом. Больше нет нужды завидовать, я не чувствую себя одиноким. — Конечно, люблю. Она может выводить и раздражать, но не любить её невозможно. — Вы, наверное, очень дружны с ней. — Да, но мы редко ладим, — я удивленно выгибаю бровь. Она ведь знает, что я единственный ребенок в семье, и я не знаю какие отношения складываются между детьми в одной семье. — Если разница в возрасте небольшая, то без ссор и размолвок не обойтись, это нормально. Если этого нет, тогда уже подозрительно. — Не могу ни согласится, ни поспорить с тобой. — Ваше Высочество, — дверь в комнату Америки распахнулась, и в неё вошёл Джордан, явно обыскавший уже не одну комнату, так как выглядит немного потрепанным, словно оббегал уже весь дворец. Я повернулся к нему, давая знак говорить. Он подошел немного ближе, перевел дух и только тогда продолжил. — Король ищет Вас. Просил передать, что ждет в своём кабинете. — Спасибо, Джордан, уже иду, — не успел он выйти, как я повернулся к Америке, которая притихла, сидя на своей кровати среди горы подушек. Я очень не хотел уходить и идти к отцу, но выбора особого у меня не было. Отец не любит, когда его приказы не выполняются, а я пока ещё должен играть по его правилам, если хочу сделать так, как нужно мне. — Америка, я надеюсь на твое благоразумие и на то, что ты станешь выполнять предписания доктора. — Постараюсь, но не могу ничего обещать. Сидеть неделю одной в комнате быстро надоест. — Позови кого-нибудь из девушек, чтобы составили тебе компанию. Твоему плечу нужен отдых. Не пренебрегай этим. Если хочешь, считай это приказом твоего принца.       Я слышал, как она разозлилась, как с досадой вздохнула и собиралась возразить, но я не дал ей такой возможности, выйдя из её комнаты. Я знал о её упрямстве более чем достаточно, чтобы не питать напрасные надежды, что она подчинится. Поэтому когда я покинул комнату и встретил по пути одну из её горничных, то попросил присмотреть за Америкой. Пусть её ранение и не такое серьезное, чтобы приковывать к постели, но раз доктор прописал отдых, нужно следить за тем, чтобы она отдохнула.       Дверь в кабинет отца была приоткрыта. Раньше бы я боялся войти в эту дверь, ожидая очередного выговора или чего хуже, но та, другая Америка, из моей реальности, сделала меня более решительным и смелым. — Как отреагировали девушки на нападение повстанцев? — отец остановился у окна. Я мог видеть только его спину. Он часто так делал, создавал видимость того, что во время разговора его интересует что-то ещё, помимо собеседника. Таким образом он пытается заставить человека поверить в свою незначительность. Не всем это нравится, но и сказать никто ничего не может.       Мне же сейчас только легче разговаривать таким образом. Его испытывающие серо-голубые глаза не впиваются в меня, выискивая проявления ненавистных ему слабостей или эмоций, не смотрят на меня так, словно я досаждаю ему уже одним своим существованием.       В том, что он стоит спиной, определённо есть свои плюсы. — Пять девушек попросились домой, — стараюсь как можно равнодушнее проговорить эти слова. Самого меня удивляет то, что девушки готовы так легко сдаться, но для отца я должен быть равнодушным. — Отпусти их. Пусть уезжают, — безапелляционно выносит приговор король. Он почти никогда не бывает отцом, только в присутствии мамы и то не часто. Он никому и никогда не дает второго шанса. Для него ошибка равносильна проигрышу. — Нам не нужна боязливая принцесса. — Они напуганы и не понимают, что делают, — не знаю, зачем я попытался что-то объяснить отцу, он не хуже меня знает, что двигало девушками и, что они ещё пожалеют о своей просьбе. — Они всегда должны думать, что они делают или говорят. — Ты многого требуешь от девушек, которые ещё вчера были у себя дома и знать не знали о жизни во дворце, — хоть я и был согласен в чем-то с королем, но сочувствие к девушкам перевешивало. Будет так, как они решат. Я не могу удерживать их во дворце, когда они того сами не хотят и когда их жизнь всегда тут будет под угрозой. Если для них риск перевешивает награду, я не вправе их держать около себя. — Девушки, подавая анкеты, должны были понимать, на что они соглашаются. — Если к утру они не передумают — уедут домой, — твердо и решительно заявил я. Девушки мои, и мне решать, что с ними будет. — Посмотрим, не пожалеешь ли ты о своём решении. — Не пожалею, — отец повернулся, и как я и предполагал, попытался воздействовать на меня своим убийственно-испытывающим взглядом, который я выдержал, даже не моргнув. — А сейчас почему бы тебе не заняться делом?       Весь оставшийся день я провел то ли кропя над государственными бумагами, составляя планы или внося поправки в законопроекты, то ли общаясь с леди Оливией, а затем и с леди Сарой. И я не могу сказать, что из этого было более утомительным. Оливия оказалась более интересной собеседницей, но спустя час общения с ней я понял, что мы слишком разные, не та степень различия, когда говорят, что противоположности притягиваются, а гораздо дальше. У нас не было ни общих тем для разговора, ни общих интересов, никаких состыковок в общении, но по крайней мере с ней не было так неловко, как с леди Сарой. Во время этих свиданий, на которых настоял отец, я не мог не возвращаться мысленно к Америке. Я пытался себя заставить не думать о том, что она делает или о чём разговаривает со своими горничными или с кем-то из девушек, но не мог. Она как смертельная болезнь, от которой можно избавиться, лишь умерев, но в моём случае и это не стало спасением.       Я ведь уже умер однажды, загубив и её, и себя, и даже Крисс с Леджером. Я всё испортил и умер, оставив свою страну сиротой.       Уже около полуночи, лежа в своей кровати и подводя итоги сегодняшнего дня, я понял, что тут не так уж и плохо. В той реальности, которую я помнил, нет родителей, есть сотни моих ошибок и там же я причинил боль любимой девушке, намеренно оскорбляя её и отталкивая.       Может эта реальность не так уж и плоха? Может это мой шанс сделать все правильно?