Избранная свыше

Самые страшные кары те, которые мы накладываем на себя сами. Никакой палач не придумает наказание страшнее, чем накажет себя раскаявшийся человек, ибо его вина всегда будет при нём, и всегда будет напоминать о себе... и с этим жить... ©Сергей Садов. Князь Вольдемар Старинов.

11 Июля 1938 г. За окном была глубокая ночь. Ветер то и дело колыхал верхушки больших деревьев с копной зелёных, остроконечных листьев, создавая безумные, хаотичные шорохи, напоминающие шипение змеи или шуршание мышей. Самодельные верёвочные качели на заднем дворе медленно и плавно раскачивались, намереваясь в любую минуту резко взмыть вверх и также резко и глухо опуститься. Через тонкие толще оконного стекла было слышно нескончаемое лаянье уличных собак, звон чьих-то дверных колокольчиков и пьяное бормотание прохожих. Я снова не могла уснуть. Вторую ночь подряд мне снились кошмары. Ужасные вещи, которые я вытворяла одна за другой, бесчисленное количество раз, проматывались у меня в голове. Стоило мне закрыть глаза, как эта картина, кровавым пятном всплывала в сознании. Она словно окутывала меня, погружала в себя, медленно и остро вгрызалась в мой мозг, заставляя впитать каждую миллисекунду того злосчастного дня. Этого нельзя так просто забыть. Невозможно просто взять и вычеркнуть из памяти. Это преследует меня, заставляет чувствовать себя виноватой. Это чувство острыми шипами вонзается в сердце, сдавливает его, пронзает насквозь, не давая издать ни звука, медленно впрыскивает свой яд и мучительно убивает. В моей голове эхом отзывается одно, единственное имя. Николас. Николас Хемелтон. Мой милый, маленький друг. Он был первым, с кем я познакомилась. И был первым, кто стал мне настоящим, хорошим другом. В отличие от Эмили, Николас не сразу перестал со мной общаться. Всё происходило постепенно, сначала искренние слова поддержки, короткие разговоры, единичные приветствия, долгое зависшее в воздухе молчание и полное игнорирование друг друга. Поначалу я винила его, пыталась как-то привлечь внимание, обижалась и снова игнорировала. Общественное мнение сыграло с ним в злую шутку. Он, как и многие воспитанники приюта, оказался в самом центре распространения всех самых лживых и отвратных слухов обо мне. Но со временем, я поняла, что Николас всего лишь ребёнок, подросток, который с лёгкостью поддаётся чужому влиянию и не способен сразу отыскать правду в бесчисленном количестве лжи. Спустя время, наше с Николасом безмолвное молчание превратилось в немое, бросание взглядами. Правда, я не всегда отвечала ему, в некоторых случаях предпочитала отводить взгляд и делать вид, что не замечаю его сильного желания начать общаться со мной снова. Возможно, моя резкая дружба с Томом помешала ему подойти и заговорить со мной, а возможно, нежелание быть отвергнутым, выставить себя посмешищем в глазах других ребят. В то время наше общение с Томом перешло на более высокий, развёрнутый уровень и компания Николаса только подорвала бы доверие Реддла ко мне. Я думаю, Том не знал об этом. Я не разговаривала с ним на эту тему. Да и будущего наследника Слизерина вряд ли заинтересовал бы такой примитивный, по его мнению, человек, как Николас Хемелтон. Но тогда, когда мне нужна была поддержка, Николас всегда оказывал её, но мысленно. Я нередко замечала, его мимолётную, нежную улыбку, понимающий, добрый взгляд и эмоциональный, энергетический посыл, с просьбой взбодриться и не думать о плохом. Иногда это действительно помогало, а иногда вводила в заблуждение и расстраивало. Осознание того, что эта мысленная, созданная связь не в состоянии перерасти в прежнюю дружбу, давало понять, что моё общение с Томом и непроизвольное вмешательство в его жизнь даёт негативные, отрицательные последствия. И эти последствия с каждым разом всё сильнее и больше затягивают меня в череду неправильных, не свойственных этому времени событий. С каждым днём дорога в истории этого мира всё больше затягивается туманом, меняя привычное расположение путей, создавая огромное количество пространственных дыр и временных парадоксов, которые не в состоянии справится с иным положением вещей и приспособится к нынешнему, новому течению жизни. Изменения происшедшие в этом мире уже значительно повлияли на судьбы некоторых людей, и где должна была быть жизнь, постигла быстрая и незамедлительная смерть. Также это можно трактовать и по-другому: «Где в жизни рождается смерть, там и смерть обретёт свою жизнь» Мои мысли снова и снова возвращают меня в тот злосчастный, ужасный день, заставляя с прежней силой презирать и ненавидеть себя. Это случилось два дня тому назад. 9 Июля 1938 г. В этот день мы решили с Томом немного развлечься, устроив очередное нашествие змей. Жертву мы выбрали как нельзя кстати – Даррена Смита, извечного врага Тома. Именно этот пятнадцатилетний подросток-великан относился к той немногой части ребят, которые всячески пытались как-то навредить будущему волшебнику, постоянно избивая или оскорбляя его. Сам по себе без своих подставных пешек-громил, Даррен ничего собой не представлял. Обычный парень, крупного, взбитого телосложения с маленькими, впалыми глазами тёмно-карего цвета, в зрачках которых можно было различить некий отблеск превосходства, с кое-как зализанными назад, русыми сальными волосами, округлым, длинным носом в виде картошки и большими, пухлыми губами, на которых жирным блеском красовалась извечно ненавистная для многих мерзкая улыбка. Родители Даррена погибли 8 лет назад при печальных обстоятельствах. В один из вечерних дней, возвращаясь с работы, они попали под дождь и, не справившись с управлением, машина скатилась со склона и угодила прямо в воду. Двери заклинило и, не успев выбраться, они затонули вместе с машиной. Их тела были найдены только спустя несколько дней. Со стороны отца и матери, бабушек и дедушек у мальчика не было. Но был дядя по материнской линии, который, не желая брать ответственность за маленького Даррена, отправил того в самый дальний от дома приют. Такое радикальное и непоколебимое решение с его стороны было достаточно обоснованным и правильным, так как сам он на то время был достаточно молод, и тратить свои силы, а уж тем более свою собственную, личную жизнь на воспитание хоть и не чужого ребёнка было для него непосильной, сложной ношей. Но, несмотря на свой сделанный выбор, он периодически навещал своего племянника, приезжая где-то 2 раза в год, дядя мальчика привозил с собой различные гостинцы в виде сладостей, книг или своеобразных детских игр. Именно поэтому Даррен не был столь сильно обделён вниманием старших, как большинство других воспитанников приюта. Возможно, из-за ежегодных гостинцев, получаемых от дяди, он был так популярен среди своих сверстников и детей младшего возраста, имея свою собственную, диктаторскую власть. Но Том был совершенно другим ребёнком, он не собирался поддаваться влиянию разбалованного, взбесившегося подростка, не спешил следовать за ним, выполнять приказы, он просто игнорировал его. Из-за такого неуважительного отношения к своей персоне, Даррен Смит возненавидел мальчика и при каждом удобном случае пытался всячески его задеть, угрожая физической расправой, провоцируя на разного рода действия, вовлекая в очередную, бессмысленную потасовку. Таким образом, давая понять, что именно он здесь главарь, вершина всех страхов и ужасов. Будущий тёмный Лорд, гроза всей магической Великобритании ненавидел этого напыщенного пятнадцатилетнего подростка с манией величия. Каждый раз, проклиная Смита, Том мысленно выстраивал очередной изощрённый план мести, направленный на уничтожение диктаторской власти подростка, причинение ему зверской, мучительной боли и подрыв его статуса задиры. Нередко Том любил воровать у Даррена. Одна или две пропавшие вещи, вводили подростка в неслыханное, дикое бешенство, от чего наследник Слизерина мысленно ликовал, радуясь своему небольшому, но успешному достижению. В этот день Даррен Смит вместе с одним из своих друзей-громил, так удачно расположился на лестничной площадке между первым и вторым этажом. Идеальное место для свершения безобидной, но достаточно жуткой мести Тома. Одна из любимых его змеек, недавно полакомившись, найденным им мышонком, уже вовсю извивалась гибкой, тонкой лентой возле ног мальчика, готовая всецело и полностью повиноваться своему названному, маленькому господину. Внезапно до ушей донёсся тихий, но отчётливый шипящий звук. Словно протяжной, придыхательной мелодией, Том медленно и чётко нашёптывал что-то, то и дело, сужая глаза и с опасным блеском, поглядывал на свою будущую жертву, мысленно ликуя, он предвкушал очередное забавное представление, пропитанное страхом и ужасом зазнавшихся подростков. Внимательно вслушиваясь в голос своего хозяина, змея ловким, быстрым движением направилась в сторону двух безмятежно болтающих ребят. Обсуждая новости из внешнего мира, они в очередной раз пересказывали уже заевшую, как старая пластина шутку, то и дело, расплываясь в улыбке и заливаясь диким, безудержным смехом, не замечая никого и ничего вокруг. Сливаясь с лестницей, змея незаметно, ровными волнами приближалась к ребятам, на ходу медленно раскрывая свою пасть, с острыми, длинными клыками, на которых всё ещё виднелись кровавые следы её прошлой жертвы. Всё происходило, как в замедленной съемке. Вот змея Тома резко оказывается возле ребят, не сразу заметив её, они начинают прерывисто размахивать руками и пятиться назад, спиной натыкаясь на стену. Глаза быстро увеличиваются в размерах, отражая дикий страх и ужас, колени непроизвольно подрагивают, а дыхание сбивается, учащая ритмичное сердцебиение и пульс. Пытаясь выбраться из злосчастной западни рептилии, они начинают мельтешить из одной стороны в другую, одновременно прячась, за спинами друг друга. Казалось, отступление проиграно и змея, готовая сделать последний рывок, обнажает свои ядовитые клыки и не думая, быстро нападает на ребят. Но, ничего не происходит. Не слышны дикие, адские крики боли, завывающие вопли и непрекращающиеся мольбы о помощи. Ничего, совсем ничего не слышно. Это просто ступор, внезапный шок. Я ногами вступаю на красную, липкую жидкость, которая багровой дорожкой медленно окрашивает деревянный паркет, просачиваясь в щели, смешиваясь с запахом гнилых досок. К горлу незамедлительно подступает рвотный рефлекс. Пытаясь остановить его и не дать содержимому желудка вырваться наружу, я с силой зажимаю двумя ладонями рот, останавливая тошнотворный позыв и рвущийся на волю, отчаянный крик боли. Мне не верилось в это. Не хотелось верить. Я отчаянно боролась с мыслью, что всё это сон, что всё это неправда и в скором времени всё это исчезнет, канет в бездну, отгоняя очередной ночной кошмар и возвращая привычную, знакомую мне реальность. Реальность, где мой милый, маленький друг, не лежит в бессознательном состоянии на грязном, обшарпанном паркете, с пробитой головой, с неестественно свёрнутой шеей и вывернутыми в разные стороны руками и ногами. Всё случилось внезапно. В тот момент, когда змея, готовая к нападению, собиралась броситься на двух, мертвенно белых от страха ребят, Николас спускался с верхнего этажа и застав такую, нелицеприятную картину, быстро среагировав, бросился на помощь подросткам. И тут произошёл непредвиденный, несчастный случай, когда в очередной попытке отогнать змею, Николас загнал её к краю лестницы, но рептилия с присущей ей скоростью ловко прошмыгнула между ног мальчика, а сам Николас, не сориентировавшись с движением змеи, пошатнулся и кубарем скатился с лестницы, сильно ударяясь затылком и сворачивая себе шею. Я в ступоре стояла и смотрела на бездыханное тело мальчика, не в силах издать ни единого звука. Голос на мгновение пропал, застревая где-то глубоко в глотке, а глаза с неимоверной скоростью бегали в разные стороны, намереваясь ухватиться за что-нибудь другое, лишь бы не смотреть вниз, не видеть этой ужасной, отвратительной картины. Всё словно перевернулось, переставая казаться настоящим. Для меня это было временем, когда стрелки часов на мгновенье остановились, давая возможность отдышаться, прийти в себя. Дверь, что я так отчаянно держала закрытой на протяжении целого месяца – открылась, высвобождая ту часть меня, которая казалась мне самой правильной, самой верной и настоящей. И в этот момент, все эмоции, все чувства, которые намертво были запечатаны глубоко в сознании, волной нахлынули на меня, с неимоверной силой сметая все преграды на своём пути, заполняя до самых краёв горячей, обжигающей жидкостью все пустые, холодные закоулки души. Отчаяние с новой силой накрыло меня. Руки стали холодными, лицо приобрело мертвенно белый цвет, а в глазах застыли слёзы. В этот момент я ненавидела себя настолько, что хотелось содрать с себя кожу, лишь бы забыть, вычеркнуть всё увиденное мной сегодня. Лёгкие наполнились свинцом, прекращая изобильное поступление кислорода. Дышать стало в несколько раз тяжелее. Почти задыхаясь, я почувствовала металлический, гнилой запах, который воздушно-капельным путём распространился по всему приюту, оседая на волосах и коже человека. Боль с нечеловеческой силой сдавливала грудную клетку, словно пытаясь сломать каждое ребро в моём теле. Через сумрак, пелену, образовавшуюся перед глазами, я нечётко различала резкие движения, мельтешение и чьи-то непрекращающиеся, взволнованные разговоры. Неожиданно передо мной промелькнул чей-то силуэт, и по инерции я отступила на два шага назад. Но хлюпающий, мерзкий звук заставил меня взглянуть вниз и увидеть, как мои туфли медленно пропитываются чужой, липкой кровью. И два кровавых, тёмных следа, так отчётливо выделявшиеся на фоне отвратной, убийственной картины, с некой неровной, размытой изящностью повторяли мои шаги. Я находилась в шоковом состоянии и плохо понимала, что происходит вокруг, но один очень навязчивый вопрос не давал мне покоя: «Том. Что случилось с Томом?» Глотая большими порциями воздух, я начала нервно оглядываться по сторонам, ища одного, единственного человека, мальчика, с глубокими, как дно океана голубыми глазами. И я нашла его. Том Реддл стоял вдали, прячась в сумраке плохо освещаемого углового периметра. Даже с такого расстояния, с пеленой на глазах, я отчетливо могла видеть его, особенно эти ярко выраженные глаза. Я надеялась, что увижу в них хоть что-то, хоть какую-то душераздирающую эмоцию, но ничего. Его глаза застыли в немой пустоте, в мёртвом холоде равнодушия и в смирении? В них не было раскаяния, сожаления, в них не было ничего. У меня возникла мысль, что у него, как и у меня наступил ступор, шок, непонимание происходящей ситуации, но уже через минуту, он быстро отвёл свой взгляд с непонятной, мельтешащей на заднем фоне картины и начал открыто рассматривать меня, останавливая внимание на моей обуви. Не выдержав столь пронзительного взгляда, я отвернулась, пытаясь смотреть сквозь предметы, не замечая толпу народа, которая стремительно начинала расти и раздирающие крики некоторых детей, больно резали по ушам. Я была далеко от этого мира, где-то глубоко в мыслях, я старалась не думать о случившемся, старалась не дать вредоносному червю, проникнуть в мой разум, разгрызая плотную оболочку отрицания и неведения всего происходящего. Я отчаянно решила, что буду наблюдать сквозь чёрные, не проницающие очки, чтобы не впасть в неминуемую затяжную истерику. Мне было так легче. Мне было так лучше. Стоять и ничего не предпринимать, оставляя разум свободным, а мысли пустыми. Очнулась я только тогда, как чья-то холодная, мокрая рука схватила меня за запястье, разворачивая резким движением к себе. Это был Том. Его настороженный, ровный взгляд явно не предвещал ничего хорошего. - Бери обувь в руки, и немедленно уходим. Скоро здесь будут старшие. Нам незачем лишний раз привлекать к себе внимание, - приблизившись к моему лицу, проговорил Реддл. Краем глаза, обведя территорию, проверяя, не появился ли кто из старших, Том, мысленно подыскивал наилучший вариант побега. Не став ничего говорить, я быстро сняла туфли и аккуратно, поправив их, взяла в правую руку. Сделав несколько шагов в сторону, подальше от кровавой, тёмной лужи, я незамедлительно последовала за Томом к выходу, постепенно переходя на бег, чтобы не попасться на глаза старшим. Мы оказались в туалетной комнате для преподавателей на первом этаже. Я впервые здесь была, но она ничем особым не отличалась от туалетной комнаты для девочек. Голубая кафельная плитка, со-временем ставшая слегка сероватой, такой же кафельный пол с чёрными разводами от грязи, пять белых больших умывальников с небольшими трещинками и длинными, изогнутыми кранами и столько же тёмно-синих туалетных кабинок, с металлическими дверьми. Для полной безопасности и уверенности, что нас здесь не обнаружат, Том закрыл дверь на ржавый, металлический крючок, аккуратно продевая его край в не менее ржавую, узкую петельку. Теперь можно было спокойно выдохнуть, восстанавливая дыхание и приводя свои мысли в порядок. Но мне было совершенно не до этого, от прежнего спокойствия не осталось и следа. Моё тело пробила мелкая, сильная дрожь. Руки не то от сквозняка, который с лёгкостью просачивался через мелкие щели маленького, квадратного окошка, не то от пережитого мною эмоционального потрясения стали ужасно ледяными. Подрагивая от переизбытка различных чувств, правой рукой я с силой сжимала злосчастные туфли, на которых всё ещё находилась кровь моего друга. - Том, - позвала я тихим, сиплым голосом мальчика. Но он не ответил, продолжая неотрывно гипнотизировать один из умывальников туалетной комнаты. – Том! – уже громче обратилась я к наследнику Слизерина. – Том, ты в порядке? – сокращая между нами расстояние, поинтересовалась я. Медленно поднимая левую руку, я осторожно коснулась его плеча, чтобы удостовериться, что с ним всё в порядке. Но он сразу же отбросил её, не желая принимать мою помощь. - Я в порядке, - резко повернувшись ко мне лицом, спокойно проговорил Реддл. – Смой кровь с туфель, нам не нужны ещё одни слухи, - требовательным тоном велел Реддл. Его глаза выражали холодную, безмятежную отчуждённость и непонятно было, не то он действительно смирился со случившимся, не то он не совершенно не чувствовал своей вины в этом. В который раз я снова промолчала. Мне нечего было сказать, нечего было ответить. Моё время остановилось. Я не желала принимать тот факт, что моего друга больше нет. Реальность казалась слишком жестокой и несправедливой по отношению ко мне. Смотреть правде в глаза было невыносимо больно и тяжело. В этот момент моё сердце обливалось кровью, с каждой секундой замедляя свой темп, оно вместе со мной желало умереть. Душа разрывалось на части, а в голове барабанной дробью звучали слова обвинения. Прокрутив несколько раз кран, я опустила свои туфли под тонкую струю ржавой, грязной воды и медленно начала оттирать уже засохшие пятна крови. Мне казалось, что чем сильнее я тру туфли, тем всё больше мои эмоции теряют над собой контроль. Но я продолжала снова и снова оттирать их, не останавливаясь и не прекращая, стирая в мозоли ладони, повреждая нежную, девичью кожу, я продолжала совершать одно и то же действие на протяжении десяти, пятнадцати минут. Я не замечала уже, как наворачиваются слёзы, как одна за другой, слезинки стекали со слегка розоватых щёк, проходили линию подбородка и предательски капали на руки. Я даже не поняла, когда глаза полностью наполнились слезами, когда виденье проклятых туфель с впитавшейся в них кровью и розовато-грязной жидкостью стекающей в проём умывальника стало размытым, нечётким пятном. Я не могла держать всё это в себе. Это было невыносимо тяжело и непосильно сложно. Ком, так некстати, подкативший к горлу, намеревался вырваться, высвобождая дикий, отчаянный крик внутренней, душевной боли, который с лёгкостью может перерасти в безумную, неутихающую истерику. - Том, ты понимаешь, что мы… - начала было я говорить, но внезапно запнулась, не в состоянии произнести этого вслух. Нервно сглатывая, пытаясь сдержать нарастающую истерику, я продолжила: - …мы убили человека. Ты понимаешь это или нет? – всё ещё отказываясь верить в случившееся, я пыталась хоть как-то достучаться до Тома. – Мы убили его, Том. Мы убили моего друга! – голос предательски дрожал, а слёзы с новой силой затмевали глаза. – Почему ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь! - резко бросаю туфли в раковину, от чего несколько капель воды попадает мне на одежду, я разворачиваюсь к Тому и уже не в силах сдерживать свои эмоции, буквально выплёскиваю на него всю свою злость. - Замолчи, Каролина! – стиснув зубы, с раздражением потребовал Реддл. – Ты ему уже ничем не поможешь, а своей истерикой только нам хуже делаешь, привлекая никому ненужное внимание, - то и дело, поглядывая на входную дверь, будущий наследник Слизерина был явно чем-то обеспокоен. – Из-за твоих криков нас могут найти, поэтому думай, что говоришь! - Том был не на шутку взбешён. Его дикий, пронизывающий холодом взгляд со злостью поглядывал на меня, пытаясь заставить замолчать. - Ты не понимаешь! Они поймут, что это мы. Они поймают нас! – не понимая такого равнодушия со стороны Реддла, я всеми силами пыталась донести до него, что так просто мы не сможем уйти от ответственности. Даже, если получится, нас всё равно ожидает наказание, если не сейчас, то жизнь ещё напомнит нам об этом, расставляя всё по местам, она с двойной силой нанесёт нам ответный удар. - Я же сказал, замолчи! – закрывая мне ладонью рот, практически переходя на змеиный язык, гневно прошипел Том. – Как они, по-твоему, поймут, что это мы? Устроят змее допрос или она сама расскажет им об этом? Это глупо и нелогично. Мы не участвовали в этом. Всё произошло случайно, - поняв, что я не собираюсь больше кричать, Том убрал руку с моего рта. – Ты поняла меня, Каролина? Всё это было просто случайностью. Если не хочешь оказать в больнице, не вздумай никому, ничего говорить, а иначе для тебя это может плохо закончится, - угрожающе процедил сквозь зубы Том. Мне не нужно было повторять два раза. Я сразу поняла, что он имел в виду, поэтому просто кивнула и вернулась к своему прежнему занятию, продолжая оттирать уже почти незаметные остатки крови с обуви. Том же всё это время, продолжал, следить за входной дверью, чтобы никто в течение часа, пока я оттираю кровь и привожу свой внешний вид в порядок, нас не побеспокоил. 11 Июля 1938 г. На часах, скорее всего уже три часа ночи. Но я всё ещё не могу уснуть. Воспоминания преследуют меня, не давая ни минуты покоя. Они затягивают меня в свой бесконечно повторяющийся ад и не отпускают до тех пор, пока я сама не сдамся, пока я снова не переживу этот момент, пока я снова не вкушу все ужасы и кошмары того дня. Ворочаясь в кровати, меня не покидало чувство опустошённости, словно что-то вырвали из сердца и забыли положить обратно. Совершённые мною ошибки слишком остро давали знать о себе. Я была словно в неведение, абсолютно не отдавая отчёт о том, что вытворяю. Другая моя сторона оказалась слишком свободной, манящей, опьяняющей разум. Но она – это не я. Она лишь часть целого меня. Одна из тёмных сторон моей души. Пребывая в дурманном состоянии, я творила ужасные вещи. Настолько ужасные, что порой мне казалось, что я могу быть куда хуже Том Реддл. Мои мысли, сплошь были пропитаны чудовищными, ужасающими желаниями. Я причиняла боль и наслаждалась ею, впитывая в свою тёмную частичку души каждое чужое страдание, каждую боль, каждую муку. За свои необдуманные, жестокие действия и неправильные, чудовищные поступки, я поплатилась жизнью своего друга. Именно это отрезвило меня. Именно это дало мне понять, насколько сильно безумие поглотило мой разум. Я не желала больше участвовать в этом, совершать ужасные вещи, играть чужой жизнью. Я не желала становиться палачом. Мне хотелось свободы, хотелось лёгкости, хотелось простого спокойствия, но не ценой жизни других людей. Эта игра зашла слишком далеко и, если не остановится Том, то остановлюсь я. Я понимала, что мне нужно поговорить с ним, но не могла решиться. Я отсчитывала минуты, секунды, но время не ускорялось, за окном всё также была глубокая ночь и только шуршание деревьев под лунным светом, тенью вырисовывали живые пейзажи природы на моей стене. Время казалось мне резиной, липкой жвачкой, так противно тянущейся, медленно оттягивая неизбежное, оно не давало возможности выбраться из своей паучьей сети. Покрутившись ещё несколько раз в кровати, переворачиваясь то на одну, то на другую сторону, я понимала, что сегодня уже не усну. И возникшая в голове, так некстати безумная мысль, не давала мне покоя, то и дело, вызывая головную боль, эта мысль с новой силой намеревалась мучать моё сознание. Это внезапное желание, настойчиво требовало воплотить его в жизнь. Мне нужно было поговорить с Томом. Сейчас же! Немедленно! Поднявшись с кровати, забыв обуть туфли, я босиком подошла к двери и медленно начала открывать её, пытаясь предотвратить протяжный, скрипучий звук. Выглянув за дверь, я обвела мрачный коридор взглядом и незамедлительно направилась в комнату Тома, пытаясь как можно тише идти, не создавая лишнего шума. Я знала, что Том не спит. Его, как и меня мучала бессонница. Но в отличие от него, моя бессонница была существенной, обоснованной, со своим началом, и неизвестным концом. В отличие от меня, Том был спокоен и с неким отчуждением отнёсся к недавнему, произошедшему инциденту. Его не мучило угрызение совести, наоборот, предпочитая забыть о случившемся, он напрочь вычеркнул все тяготящие его голову мысли. Именно поэтому причина его бессонницы мне была неизвестна. Я замечала только, что он пребывал в некой задумчивости, словно пытался разобраться с чем-то, решиться на что-то, взвешивая все «за» и «против». Дойдя до двери, ведущую в комнату мальчика, я не решалась открыть её, продолжая уже вторую минуту топтаться на месте. Я боялась, что наследник Слизерина не правильно воспримет мои слова, не сможет принять моё желание отступить назад. Медленно нажав на ручку двери, я открыла её, запуская прохладный ветерок. В комнате Тома, также было темно, и только лунный свет, пробиваясь через маленькие квадратики окна, освещал нечётким, тусклым светом силуэты различных предметов интерьера. - Том, - позвала я мальчика, пытаясь отыскать его в этой темноте. Нашла я его сидящим на кровати, в своей привычной для него позе. Он, не двигаясь, в упор смотрел на кирпичную кладку стены, пытаясь, возможно сосчитать количество кирпичей или просто находился в раздумьях. - Проходи и садись, - оторвавшись от стены и взглянув на меня, Том жестом намекнул мне, чтобы я заняла свободное место на кровати и присоединилась к нему. - Я хочу прекратить это, - удобно расположившись на кровати, согнув ноги в колени и обняв их руками, резко выдала я. – Я не собираюсь больше участвовать в твоих играх. Это слишком далеко зашло. Давай просто остановимся, - пытаясь правильно подбирать слова, я с надеждой взглянула на будущего волшебника, надеясь, что он всё-таки примет моё предложение и отступит вместе со мной. - Значит, хочешь поменять сторону? - в полумраке невозможно было понять, что выражает взгляд Тома, но почувствовать насмехающиеся нотки в его голосе было возможно. - С ними тебе больше нравится проводить время, с теми, кто ненавидит тебя? – издевательски, растягивая каждое слово, поинтересовался Реддл. Мне стало как-то не по себе от его резкого, пренебрежительного тона в голосе. Пытаясь совладать с собой, запрятав в дальний угол все свои сомнения и страхи, я глубоко вздохнула, стараясь не обращать внимания на гулкие удары сердца. Посильнее обняв колени, я вцепилась ногтями в нежную кожу руку, думая, что небольшая боль поможет мне спокойно и здраво высказывать свои мысли. - Нет, - резко ответила я, но после, немного подумав уже более спокойно и рассудительно продолжила. - Я никогда не принимала чью-либо сторону. Я всегда находилась с тобой рядом, только потому, что хотела этого. Мне нравилось проводить с тобой время. Нравились наши разговоры, совместное чтение книг, даже те ужасные вещи, которые мы творили, казались мне какими-то правильными и нужными рядом с тобой. Но это совсем не означало, что у нас было право распоряжаться чужими жизнями! Это отвратительно и бесчеловечно играть чужими жизнями! – на последней фразе, я, не выдержав просто вскрикнула, не давая нагрянувшим воспоминаниям, затуманить мой рассудок, пошатнув и так нестабильное эмоциональное состояние. В комнате неожиданно повеяло холодом и зябкая дрожь, пробравшая меня, гусиной кожей распространилась по телу. Интересно, а Том почувствовал этот ледяной холодок? - Это просто вздор! Очередные бредни слабых и наивных людишек, – изрёк свой неожиданный вердикт Том. – Ты не сможешь каждый раз оставаться в стороне, делая свой собственный, нейтральный выбор. В итоге, какая-та из сторон возьмёт верх, и ты уступишь её силе, подгибаясь под неё и принимая со всеми негативными последствиями, ты сделаешь правильный выбор, руководствуясь головой, а не чувствами, иначе в случае неповиновения тебя ожидает смерть, - на последнем слове, я нервно сглотнула, сильнее впиваясь ногтями в кожу. - Поэтому советую хорошенько тебе подумать, прежде чем среди ночи заявляться ко мне и рассказывать о жестокости и бесчеловечности наших поступков. Каждый получает то, что он заслуживает и, если ты решила проявить жалость к людям, которые к тебе относятся как ничтожеству, то это твой выбор. Но, если ты решила предать меня, принимая их сторону, то я так просто этого не оставлю, ты ещё очень сильно пожалеешь об этом, - привлекая к себе моё внимание и глядя прямо мне в глаза, угрожающе процедил Реддл. Его голос постепенно начал переходить на тихое, протяжное шипение. - Что это значит? – я не совсем понимала, к чему он клонит. Не в состоянии больше находится рядом с Томом, я мгновенно встала с кровати и, встав напротив него с расплывающейся ухмылкой на губах, спросила: - Ты мне снова угрожаешь? – наклонившись, преодолевая значительное расстояние между нашими лицами, я с уверенностью и неприсущей мне издёвкой в глазах, посмотрела на него. О, да, его взгляд говорил сам за себя, красноречиво, выражая недовольство. Не ожидая от меня такого напора, Том с некой брезгливостью и смущением отодвинулся от меня в сторону, давая понять, что такое слово, как личное пространство ещё никто не отменял. Надо же, даже будущий тёмный Лорд может испытывать смущение и чувствовать себя некомфортно при близком контакте с девочкой. Это было действительно неожиданно и как-то даже мило. Возможно, не будь сейчас так темно, я бы могла увидеть слегка розовый румянец на щеках юного Волан-де-Морта. На сердце от чего стало тепло. Эта внезапно обнаруженная сторона Тома, забавляла меня, поселяя внутри какую-то светлую, чистую надежду. Это было впервые за всё время, когда я увидела столь красноречивую и совершенно не свойственную этому мальчику эмоцию. И мне это понравилось. Он действительно выглядел милым, впервые походил на ребёнка, а не на много повидавшего в жизни взрослого. Эта его реакция веселила меня, заставляя дьявольские огоньки в моих глазах полыхать пламенем. Все мысли разом вылетели из моей головы, а плохие, ужасные воспоминания, так отчаянно, пытавшиеся пробить стену, выстроенную в моём сознании, на время затихли, сменяя смущённым выражением лица самого Тома Реддла. Не понимая, что меня так развеселило, Том двояко поглядывал на меня, пытаясь понять причину моего столь хорошего настроения. - Я не угрожаю, а в очередной раз предупреждаю. Не делай глупостей, если не хочешь, получить ответный удар, - вернув своё привычное равнодушие, спокойно проговорил мальчик, всё также продолжая как-то подозрительно поглядывать на меня. - Если это всё, что ты хотела мне сказать, то можешь уходить, скоро будет светать. Эта старая карга не обрадуется застав тебя среди ночи в комнате мальчика, - при упоминании миссис Коул, Том слегка поёжился, а на лице образовалась гримаса отвращения к этой жестокой, страшной женщине, которая являлась болезненным отголосок прошлого Тома. Пожелав спокойной ночи, и получив ответное пожелание, я вышла из комнаты мальчика, и также тихо и незаметно, как в прошлый раз добралась до своей комнаты, проклиная в очередной раз жуткий, скрипучий звук от старой, не смазанной двери. Когда начало понемногу светать и первые лучи солнца появились на горизонте, пробуждая от спячки серые, сонные улицы, наполняя их светом и красками и поднимая с постели не менее сонных людей, я, наконец, смогла уснуть, освобождая свою голову от ненужных мыслей и тяготящих угрызений совести. Только два человека не выходили у меня из головы, продолжая даже во сне преследовать. Первый – это Николас, который винил меня в своей смерти, а второй – это Том, чьё смущённое выражение лица даже во сне забавляет, от чего-то грея сердце.