Примечательные порты

Пока Берроуз отчитывается, Джессамина несколько раз приподнимает руку, безмолвно веля секретарю перестать записывать. Тот имеет раздражающую привычку постукивать острым кончиком перьевой ручки по краю чернильницы, когда ему нечем заняться. Увы — он сын знатных родителей и, к тому же, знает несколько шуток, которые Джессамина находит забавными. Серый гристольский день за окном теряет последние краски, сдаваясь сумеркам. Вдали, в портовом районе, засыпают жироварни, и высокие трубы перестают извергать в низкое небо густой сизый дым. Пока Берроуз говорит, туман, стелящийся по каменной мостовой, поднимается все выше, пожирая людей и лошадей. Белое море у стен дворца — как молочная пелена в глазах безумных старух, как чистый холст ненарисованного шедевра. — Думаю, это все, ваше императорское величество, — наконец говорит Берроуз, кланяясь; он поворачивается к окну, скрипя суставами и начищенными сапогами. — Леди-защитница. Далила кивает ему через плечо. — Спасибо, Саймон, вы тоже свободны, — произносит Джессамина, едва за Берроузом закрывается дверь. — У вас, должно быть, рука устала писать. — Любые жертвы во благо короны, — говорит секретарь. — Доброй ночи, ваше величество, Леди-защитница. На этот раз Далила не утруждает себя кивком. Джессамина подходит к ней почти неслышно, обнимает со спины и кладет голову на плечо. — Помнишь, — говорит она, — мы так же смотрели на город в детстве. Ты рассказывала, что там, за всеми этими улицами — особняки, увитые розами, и огромные могильные псы, убить которых можно, только раскроив череп. — Ты трусила и прижималась сильней, — говорит Далила, накрывая ее руку своей. У Джессамины теплые пальцы, и она пахнет пирожными — как в детстве. — Ты говорила, там живут ведьмы, у них под кожей растет плющ, который пробивается наружу, когда приходит пора цветения. Ты говорила, там пираты, и их капитан отрезает команде пальцы за каждую провинность. — Я правда все это рассказывала? — бормочет Далила. — Жутким же я была ребенком. — Расскажи мне, что там сейчас, — просит Джессамина. Далила смотрит вниз. Белесый туман ползет по стене дворца, как плесень по хлебной корке. — В Затопленном квартале, — начинает она, — по третий этаж ушедший под воду, обросший речными хрустаками, гниет особняк, где обустроил себе убежище Дауд. У него целая свора помощников, преданных ему, как могильные псы. — Они умрут, если раскроить им череп? — спрашивает Джессамина и прижимается крепче. — Да, — говорит Далила. — Они носят маски, чтобы казаться страшными, чтобы меньше походить на людей, но под ними — плоть, кровь, сухожилия и кости. Этих людей можно сломать, им можно пустить кровь, их можно повесить на главной площади и смотреть, как они дергаются, обмочившись. Джессамина трется щекой о ее плечо. — Дауд хочет убить меня. Далила кривит губы; где-то под одеждой ноет старый шрам, отзываясь на это имя. — Он мнит себя кем-то значимым, но на деле он — цирковой звереныш, прыгающий, когда прикажут, чтобы получить подачку с хозяйского стола. Я вырежу амулеты из его старых упрямых костей. Если начать с пальцев, я смогу даже продемонстрировать ему секреты своего мастерства... А когда он наконец сдохнет, я набью его череп землей и посажу в нем цветы. Соколов говорил, у него выдающаяся форма головы. Ее дыхание оставляет на стекле мутное пятно, тающее, как капля краски в воде. — Не Дауд заботит тебя? — спрашивает Джессамина. — Корво Аттано, — говорит Далила, чувствуя привкус желчи на языке. — Сраный ублюдок. Южная погань. Ведьма Дауда. — Они заодно? — шепчет Джессамина. — Конечно, они заодно! — выплевывает Далила. — Наши главные враги — сплелись, как два уродца в утробе матери. Дауд владеет клинком и душами своих безмозглых приспешников, но Корво Аттано — хитроумная мразь, которая вырвет сердце из твоей груди, шагнув из теней у тебя за спиной. Он будет мучить тебя, пока ты будешь кричать в бесконечной агонии, и он никогда, никогда не даст тебе покоя. Джессамина прижимается так тесно, что пуговицы на ее жилете вдавливаются Далиле в позвоночник. — В детстве ты никогда не убегала, какими бы страшными ни были мои истории, — вспоминает Далила. — Потому что ты всегда говорила, что мне нечего бояться, — произносит Джессамина, — пока ты рядом со мной. Потому что ты на части разорвешь что угодно, если оно проберется во дворец. Ты наступишь ему на горло и будешь давить, пока не выдавишь жизнь. Никто не сможет навредить нам. — Никто не сможет навредить нам, — повторяет Далила, глядя на белизну за окном. Джессамина невесомо целует ее в висок. — И все будет так, как должно быть, — уверенно говорит она. — Я, моя сестра и город, который принадлежит нам.