Им же несть числа

— Эй, Сфинкс, ты же сказал, что все здесь разрушено, — Слепой разжал пальцы, выпустив стиснутый в них протез, и пробежал чуть вперед: он уже давно научился обходиться без поводыря. — А он совсем целый! Слепой не ждал объяснений, прекрасно понимая, что Сфинкс давно здесь не был, и за это время Дом наверняка успели заново отстроить и превратить во что-то еще. Но не было ни ответа, ни удивления, ни даже уверенных шагов, внимательных и контролирующих: таких, которые делали Сфинкса похожим на остальных взрослых, хотя во всем остальном он сильно от них отличался. Называл ребенка Слепым, и тот не обижался — в чем смысл обижаться на правду? Себя просил называть Сфинксом, и Слепому это очень нравилось: он не знал отцовской любви и не смог бы звать настолько родного человека дурацким словом «папа». Конечно, Сфинкс не оставил бы его одного в этом месте, куда так не хотел приводить — Слепой и не просил. Просто почему-то сегодня Сфинкс сказал, что покажет мальчику Дом, в котором он вырос. Наверное, этот летний день был каким-то особенным, значимым, но Слепой не стал задавать вопросов. Ему было все равно. Значение имел только Сфинкс, а не какие-то куски прошлого. А сейчас Сфинкса почему-то не было рядом. Еще считанные секунды назад Слепой хватался за его куртку, а теперь не осталось ни голоса, ни дыхания. Зато появились другие, чужие голоса. И шелест зелени плюща по серым стенам. Слепой их очень хорошо чувствовал — гораздо лучше, чем обычно. Даже эту безумную и головокружительную палитру красок, от которой непривычно звенело в ушах. Но место ему понравилось, и он пообещал себе, что сможет свыкнуться с заполняющими его голову зрительными образами. — Подождите, я на минутку, — женский голос прозвучал чуть ближе остальных, и Слепой напрягся: кто-то шел в его сторону. Кто-то, заметивший его. Подул ветер, и этот кто-то мелодично зазвенел колокольчиками. Слепой неуверенно поздоровался, узнав Русалку. Он встречался с ней лишь несколько раз, и знал о ней только, что она невероятно тихая, у нее длинные волосы и она очень любит Сфинкса. И то, что она работает в очень далекой стране. Честно говоря, Слепой немного ревновал к ней Сфинкса, но всякий раз твердил себе, что это просто непонятные заморочки взрослых, и до них ему нет никакого дела. — Как ты здесь очутился? — спросила Русалка, присаживаясь на корточки рядом с ним. — Меня Сфинкс привел, — Слепой неопределенно передернул угловатыми плечами. — Сфинкс здесь? — с недоверием переспросила девушка, оглядываясь по сторонам, но Слепой отрицательно замотал головой. Он недолюбливал этот жест, как и все другие непонятные ему телодвижения и выражения лиц, но вслух признаваться, что остался один, не желал. — Он знает, где ты? — Возможно, — Слепой вновь неуклюже повел плечами. — Ты должен к нему вернуться, — Русалка поднялась (Слепому показалось, что она чуть ниже, чем он ее запомнил — или это он сам подрос?) и взяла его за руку. — Пойдем. Он вырвал ладонь из ее пальцев, теплых и мягких, и отбежал в сторону. Русалка не погналась за ним. — Что случилось? Ты не хочешь обратно? Слепой хотел, очень хотел: домой, к Сфинксу. Но этот чудной живой мир затягивал его, увлекал многообразием ощущений, которых не было за его пределами. Он четко осознавал, что его обманули: Русалка работала не в далекой стране, а в совершенно ином мире, в котором Дом был цел и обитаем, в мире, о котором Сфинкс знал и к которому не хотел подпускать Слепого, но почему-то сдался и подпустил. Изнутри жгла обида, и ее надо было перетерпеть. Не объяснишь же этого Русалке — она точно будет на стороне Сфинкса. Слепой и сам бы его понял, если бы этот мир не был таким… полноценным. А может, он и остался бы незаметным и невзрачным, если бы Сфинкс по-прежнему оберегал от него Слепого. — Я не стану удерживать, — Русалка улыбнулась, словно мать, позволившая ребенку погулять подольше. В этой улыбке не было слышно ни горечи, ни радости, словно осуществилось то, что она считала неизбежностью. Лес подхватил его ветками, заскрипел вокруг стволами, захлюпал болотцами под лапами. Он казался Слепому чем-то неимоверно родным. Мальчик наслаждался им, чувствовал себя его частью, его порождением и — совсем немного — повелителем. Здесь он мог позволить себе быть обычным ребенком, которому доступны все забавы и радости, мог не думать, что он чем-то невыгодно отличается от других детей, об эмоциях, значения которых не всегда понимал, а порой и не стремился понять. Он дома, он счастлив. Здесь и сейчас — счастлив, если не считать горького осадка от того, что Сфинкс так не любил это место. Не любил ли? Наверное, эта нелюбовь отличалась массой оттенков, но Слепой в них не разбирался. Он просто знал, что на такое отношение у Сфинкса были свои причины. Как и у него самого теперь появились причины это место полюбить. Он щенком катался по траве, и земля пахла не болью и обидой от содранных коленок, а свежестью и жизнью. Слепой зарывался в нее мордой и довольно чихал, пофыркивая и разбрасывая вокруг комья почвы. Он бы и умылся ей, как родниковой водой, но постоянно терял равновесие, заваливаясь вперед, непривычный к новым ощущениям. Лапы смешно путались в корнях, и он приноровился вытаскивать их и обходить заросли, так что вскоре зашагал быстрее. Вот бы всегда быть таким — чувствовать бьющую светом с неба свободу, верить в то, что сказки Сфинкса оживают: все эти облака, непонятными белыми красками разлитые по незнакомым синим, тучи — перистые, кучевые, барашковые. Слепой не стал запоминать их названий — ни научных, ни придуманных для него, так как не надеялся когда-либо увидеть. Но сейчас их оттенки и контуры проникали в сознание, минуя глаза. — Они знали, — тявкнул он, выкрикивая это деревьям и небу — втайне ждал от них подтверждения, а они и не спорили. Русалка и Сфинкс знали. Сфинкс оберегал его, потому что боялся потерять. А она отпустила, веря, что для Слепого не будет ничего лучше этой жизни. От таких мыслей ему стало до жжения в груди приятно: эти взрослые относились к нему, как к равному, взаимно нуждались в нем, но не могли ради этого все время ограничивать. Поэтому он здесь. Сфинкс не бросил его рядом с Домом: он просто остался на другой стороне. И наверняка ждал обратно. Слепой поднялся и отряхнулся, почему-то вместе с землей стряхнув и Лес. Как он ни прислушивался и ни принюхивался, Лес не возвращался. Его звуки перебило угрожающее рычание и сдавленные рыдающие извинения. Слепой снова был человеком. Город снова был городом, хоть и совершенно незнакомым. Мальчик прижался спиной к стене какого-то сарая, слыша, как за перегородкой, разделявшей их, боязливо всхлипывает ребенок, словно затравленный осатаневшими в неволе тварями. В Лесу Слепой прошел бы мимо — это чужая добыча. Но здесь что-то не позволило ему проигнорировать происходящее. — Что значит, ты не хочешь? — скрипящий прошитый едва сдерживаемым гневом голос Слепому сразу не понравился. — Забыл уже, как из голодной песьей пасти несет? Малыши тебе напомнят. Рычание не заставило долго себя ждать. Слепой услышал скребущие когтями по доскам шаги, тяжелое жадное дыхание, тягучее падение слюны на пол. Уловил, как мальчик попятился, глотая страх, всхлипы, выдохи. Лес не мог просто так выпустить его здесь. Слепой улавливал в этом определенный знак. Он не знал, сможет ли вновь превратиться в зверя, но чувствовал, что должен вступиться за мальчика. Драться он научился еще в детском доме, и Сфинкс, в отличие от воспитателей, не стал убеждать его в том, что это плохо. И вот теперь умения пригодились, хотя он был один против взрослого и пятерых собак: Слепого они почему-то не пугали, он чувствовал себя гораздо сильнее их. Не слишком крупный и неимоверно худой белый зверь на шести лапах запрыгнул в сарайчик через приоткрытую дверь, встал, закрыв собой мальчика и хищно оскалился. Человек с мерзким голосом потянулся к ружью. Собаки оказались умнее — они опустились на пол, поскуливая и поджимая уши. Слепой, являясь по сути еще щенком, заставил их задрожать в ужасе. — Убегай, — рявкнул он мальчику и прыжком переметнулся к взрослому, вцепившись ему в руку. Нутром он чувствовал, что смог бы и загрызть мужчину насмерть, исполосовать когтями, и трусливые шавки ему бы не помешали. Но не при человеческом же детеныше — он и так был напуган. Мальчик неуверенно протиснулся к выходу. Псы поднимали морды и рычали ему вслед, но, стоило Слепому зыркнуть на них блеклыми глазами, как они тут же жались к углу, в который прежде загоняли жертву. Мужчина бранился на них, используя слова, которых Слепой никогда прежде не слышал, но сделать большего не мог — лишь раз потянулся к неведомому зверю, скалясь металлическими зубами. Зверь клацнул пастью у него перед носом и, повалив на пол мощными лапами, выскочил вслед за спасенным мальчиком. Вдвоем они наперегонки побежали в лес: ноги у мальчишки оказались быстрыми, и от щенка он не отставал, а когда тот вновь помчался на двух ногах, с непривычки семеня, так и вовсе обогнал. Когда они оказались в Лесу, Слепой понял мгновенно и остановился, прислушиваясь. Псы не гнались за ними. Даже если и гнались, здесь мальчиков им было не найти. — Спасибо, — отдышавшись, выговорил спасенный без тени страха, но все же с удивлением. Наверное, он впервые сталкивался с чем-то подобным. Слепой молча кивнул. Они наугад шли бок о бок еще какое-то время, пока не оказались у Дома, где жила Русалка. Всю дорогу мальчик о чем-то рассказывал: что потерялся, пробыл в этих краях несколько лет, и Слепой на это лишь фыркнул. Тот, что поначалу показался ребенком, теперь звучал старше, но Слепой не мог избавиться от мысли, что спасенный — его ровесник. Не мог взрослый так бояться надрессированных зверей. Хотя много ли Слепой знал взрослых? И все-таки этот человек ему понравился: как понравилось это место, как понравилось превращаться в щенка, как нравилось быть рядом со Сфинксом. Чем-то мальчик напоминал его. Русалка ахнула, выбежав навстречу и увидев их вместе. — Уже нашел друга? — пролепетала она, стараясь быть веселой, но Слепой слышал ее волнение: не испуг, а что-то похожее на интонации, с которыми она встретила его здесь. Слепой пожал плечами, а мальчик широко улыбнулся. — Меня Кузнечиком зовут, — сказал он, хотя представиться мог бы и раньше. Впрочем, Слепой и так его запомнил и отличил бы от остальных. — Ты ведь еще придешь сюда поиграть? — Хорошо, — пообещал Слепой. — Только взрослым больше не попадайся. Тебя ведь, наверное, дома ждут. Кузнечик ахнул, всполошившись, и почти сразу же исчез: пропал его запах, пропало ощущение улыбки. — Он ушел… туда, где Сфинкс? — спросил Слепой у Русалки, и она сжала его пальцы так, что он сразу все понял: мир, откуда он пришел, не единственный из тех, что пересекаются в этом городке. — Я пойду с тобой, – вроде бы девушка утверждала, но вместе с тем словно спрашивала у Слепого разрешения. — Ты ведь не против, если я поговорю об этом со Сфинксом? — Чтобы он запретил мне ходить сюда? — Наоборот.