Ах! Дамы, господа! Позвольте нам начать И пьесу показать Про смерть и про любовь.
Голые ветви деревьев стучались в замызганное окно небольшого здания в каком-то районе Москвы. Его квадратный офисный тип был почти незаметен среди других похожих жилых пятиэтажек, оставшихся еще со времен Советского союза. В некоторых местах кирпич уже начинал отваливаться; тяжелые железные двери, которые люди постоянно насиловали, проходя внутрь, поскрипывали, да настолько громко, что оглушали обветшалый двор. Впрочем, он и так ежедневно был пуст и лишь иногда туда выходили работники этого маленького участка, чтобы сделать перекур с бутербродом и чаем, которые им завернула жена с вечера прошлого дня. Трапезничать на улице в минусовую температуру было довольно трудно, а делать это приходилось по причине того, что начальство терпеть не могло обжираловку на рабочем месте, а у коллег тем временем развивался гастрит от постоянного голода. Все за тем же окном, покрывшимся тонким слоем инея, было довольно холодно, ведь уже во всю разгуливала очередная дождливая осень, пропитанная запахом сырости и противной городской гари. На небе зависали серые толстые тучи, медленно плывущие по занимающемуся рассвету, а ветер хлестал горожан по щекам, заставляя их, подобно пушистым зверькам, скрываться в теплом шерстяном капюшоне или длинном мамином шарфе. Желтые листья давно прогнили и обрели коричневый цвет, смешиваясь с грязью асфальта и взметаясь под порывами проезжающих мимо колес. Где-то вдалеке был слышен утренний грохот рабочих на стройке, выводивший из себя бедных сотрудников в отделе расследования. Несчастный Петр Алексеевич, толстоватый полицейский лет шестидесяти, уже второй день страдал от головной боли и, даже закрыв форточку, все равно слышал, как какой-то таджик постоянно долбит молотком по железной конструкции. Его темный зловещий взгляд пытался настроиться на работу, перечитывая одну и ту же строчку в банальном деле по угону автомобиля, но постоянно срывался от ноющих импульсов в голове. Правда, если быть честным, наш дорогой следователь просто замучился горбатиться сутками на треклятой работе, поэтому любой невинный шорох его изрядно раздражал, отчего более младшие коллеги, сидевшие в этом же пыльном кабинете, вели себя тише воды и делали вид, будто возятся с огромной кучей бумаг, но вместо этого смотрели не очень пристойные ролики по новомодному смартфону. Внезапно в кабинет, до отказа заваленный разной кучей хлама, ворвался молоденький стажер с какой-то папкой в руках. Он очень шумно дышал после долго бега по коридорам, глаза его были полны удивления и любопытства, а гладко выбритое лицо безумно улыбалось старому следователю, который тем временем тушил сигарету о землю гниющего цветка. Другие же сотрудники, в отличие от Петра Алексеевича, на него не обратили даже внимания, по-прежнему хихикая над какими-то видео. Новоиспеченный полицейский пару раз кашлянул от задымленной обстановки, творившейся здесь благодаря извечно парящему пеплу и дыму от сигарет, но все же не переставал светиться от энтузиазма, захлестывающего его душу. Старикашка даже усмехнулся от его порывов. — Петр Алексеевич! Мне поручили раскрыть с вами дело! — восторженно воскликнул стажер, подходя ближе к столу следователя, до отказа заваленному бумагами. — Присаживайся, Куликов, — добродушно произнес старик, скрестив на пивном животике свои короткие ручонки. Светлые глаза молодого человека заблестели от счастья, хотя, возможно, просто слезились от сигаретного дыма, а стройная подтянутая фигурка тут же уселась на поскрипывающий стул. Парень оглядел серую обстановку как-то по-новому, будто ни разу не видел такой жуткий темный кабинет, да и в воображении наверняка считал его воплощением идеала в этой мелкой прокуратуре тем более после работы в архивном отделе, где постоянно чихал от дикого слоя пыли. Впрочем, и здесь с чистотой было не лучше, будто бы уборщице платили какие-то копейки или вовсе ее не наняли. Следователь, конечно, обрадовался, что ему послали более серьезное дело, вместо постоянных угонов автомобилей и краж красных сумочек с такой розовенькой цепочечкой. Но в душе его все равно царили сомнения. Не мог этот опытный человек смириться с тем, что придется возиться со стажером, всячески его обучать и постоянно делать замечания, коих на все сто процентов должно быть много. Геморроиться не хотелось, можно было передать дело, да только вот в кабинете сидеть и жиры нагуливать куда хуже, чем носиться с молодым полицейским, раскрывая преступления и получая за него неплохие деньги. — Ну-с, — прокашлялся седовласый, — я тебя внимательно слушаю, Аркадий. — Меня попросили передать вам дело о самоубийстве Виктории Ильиной, — стажер передал папку с делом старику и стал дергаться от нетерпения. — И да. Это дело закрыто, я в курсе. Но начальство просит его пересмотреть, потому что недавно семья Ильных обратилась к нам с посмертными записками и дневником девушки. В них погибшая намекает на свое убийство! Следователь что-то недовольно бубнил себе под нос, листая пожелтевшие за эти два года страницы. Дело успевали рассматривать несколько раз, но итогом все равно значили, как самоубийство, а именно передозировка от лекарственных средств. Мужчине Виктория показалась довольно молодой и красивой девушкой, и даже некая грусть появилась в его душе, когда сосредоточенные глаза уставились на фотографии из больницы. В конце прилагались копии тех самых записок, только в печатном виде, а так же фотография дневника девушки, который она, по видимости, вела со средней школы, что указывалось в описаниях. В записках женщина действительно намекала на свое убийство и, что самое интересное, несколько раз упоминала одно и то же мужское имя. — Аркадий, ты же уже хорошо ознакомлен с делом? — вдруг прервался старик, не отводя глаз от посмертных строк. — Конечно! — взвизгнул молоденький стажер. — Я его просматривал несколько раз. Следователь недовольно прищурился, когда до его слуха долетел такой высокий голосок паренька, и он тут же с укором уставился на Аркадия, намекая на его нетактичность и бурную резвость. Впрочем, вспоминая себя в молодости, старик отмечал, что был точно таким же, поэтому снова вернулся к ознакомлению с делом. Он перелистнул в ту часть, где числились подозреваемые люди. А если быть точнее, те, которые непосредственно были рядом, когда Виктория скончалась в одной из обветшалых больниц большого города. — Я смотрю, девушка упоминает некоего Льва… — Да-да! Это ее муж! Причем он сбежал сразу после бракосочетания, когда началась свадьба, а потом девушка покончила с собой, — перебив следователя, протараторил стажер, — поэтому преступление и решили посчитать самоубийством. — Значит, спихнули на отчаянье… — Именно! А мужа ее по паспорту зовут Игорь Михайлович Бортник. Является известным музыкантом и главным… — Подозреваемым, — твердо закончил старик, захлопывая папку с делом. — Что ж, Аркаша… Судя по упоминаниям в посмертных записках, мы можем взять ордер на арест этого горе-мужа и допросить его. Стажер светился от счастья, как новогодняя гирлянда, не желая и минуты сидеть на пыльном месте. Неотесанные коллеги все еще смеялись над какими-то вирусными роликами, нагло наплевав на то, что их кабинету поручено важное дело. А вмиг обретший уверенность Петр Алексеевич гордо выпячивал вперед грудь, стуча пальцами по загаженному столу. Он отпил свой остывший кофе из керамической чашки с поздравительной надписью и, хорошенько стукнув кулаком по гниющему дереву, громко огласил так, чтобы и другие сотрудники его слышали: — В этот раз дело не закроется самоубийством! За работу, парни!Убитая любовь!