Любил, как сорок тысяч братьев любить не могут. Шекспир
Глеб исправно ходил на работу, но качество бананов перестало его интересовать. Он стал плохо видеть и слышать, между ним и остальным миром опустился занавес. Он потерял сон, аппетит, делал много ошибок в отчётах и переходил дорогу на красный свет. Даже мыться перестал. Ему звонили Виталик, Мария Васильевна и Антон, но он не брал трубку. Включал телевизор и, не замечая времени, смотрел новости, ток-шоу и сериалы. Если бы его спросили о сюжете, он бы не ответил. Когда передачи заканчивались, он пялился на мерцающий экран — порой до утра, а на модель рефрижератора, которая стояла на подоконнике, он старался не смотреть. Альберт Николаевич сердился: «Что с вами, Глеб? Без вашей вовлечённости в процесс ничего не выйдет. Куда делись ваши чувства?». Он казался Глебу аквариумной рыбкой, которая беззвучно шлёпает губами за толстым стеклом. О чём он говорит? Пусть лучше бьёт. Раны на теле Глеба не успевали заживать. Когда ему удавалось ненадолго заснуть, в его сны просачивались кошмары. Голый Женя на холодном металле, Женя в заколоченном гробу, Женя очнулся и бродит в одиночестве по тёмным извилистым коридорам. Глеб просыпался, трясясь от гнева, беспомощности и разрывающего душу сострадания. Он мог бы собственными руками задушить родителей Жени за то, что они натворили. В феврале он с кристальной ясностью осознал, что любит снулика не меньше, чем живого. Вопреки здравому смыслу и законам природы. Это открытие его потрясло. Он никогда о таком не слышал: любовь и СНУЛ — крайние точки на оси координат, несовместимые, как жизнь и смерть. Где есть одно, там нет другого: нельзя быть живым, но мёртвым, нельзя быть любимым, но лежать в снулятнике. Нельзя — но оказалось, что можно. Отчаянная и безнадёжная любовь Глеба перешагнула границу жизни и смерти, словно это была трещинка на асфальте, и теперь звала его за собой. На ту сторону. Влюблённые должны быть вместе. Жизнь и смерть, любовь и бессмертие, УЛ, который можно измерить в процентах, как колбасу в граммах, и СНУЛ, который то ли первая стадия клинической смерти, то ли последний приют одинокой души, — это всё условности. Единственная реальность — спящий среди нелюбей мальчик. Глеб решился. Он уволился из банановой корпорации и позвонил Виталику. Соврал, что нашёл другую работу, и пожелал счастья, а Виталик рассказал, что жена родила первенца. Глеб сказал: — Любите его хорошенько. — Ясен перец, — хохотнул Виталик. — Прикинь, он такой наглый — три дня от роду, а уже знает, что любимчик! Постоянно орёт и чего-то требует. — И правильно делает. — Ага! А ты не пропадай, Глебан, звони, если что. Может, в тот бар ещё сходим? — Конечно, сходим, — заверил Глеб. Ни с кем другим он прощаться не планировал, поэтому отправился в городской хоспис. Удушливый запах озона после сеанса кварцевания, тусклый свет и удивление вахтёра при виде посетителя. Приняла его докторша с глазами побитой собаки: — У вас кто-то заснул? Звоните в скорую, они сообщат куда надо и вызовут бригаду. — Он заснул месяц назад. Я хочу его забрать. Она посмотрела на него как на сумасшедшего: — Зачем? — Разве это запрещено? Она побарабанила пальцами по столу, тяжело вздохнула и спросила: — Как его фамилия? В какой степени родства вы состоите? Вы его брат? Супруг? Глеб назвал фамилию Жени и прибавил: — Я его любитель. — Вы шутите? Посещения разрешены только родственникам, — она встала из-за стола. — Покиньте помещение, молодой человек. — Я не уйду без него! Какая разница, где он будет лежать? — Глеб повысил голос. — Я его люблю, он мне нужен. — Любимые и нужные сюда не попадают, — отрезала докторша. — Да-да, я в курсе. Прямо из снулятника Глеб поспешил в ЗАГС. Жениться на Женьке? Как он сам не догадался! Молоденькая администраторша выслушала его с открытым от удивления ртом и позвонила начальнику. Тот явился через несколько минут, и Глебу пришлось повторить трагическую историю об утечке УЛ и взаимной любви. Начальник снял очки и потёр переносицу: — Вы хотите зарегистрировать брак с человеком, у которого врождённый СНУЛ, чтобы забрать его из хосписа? — Всё верно, — подтвердил Глеб. — Зачем вам это? — Затем, что я его люблю. Мне всё равно, живой он или нет, — ответил Глеб. — Я хочу прожить свою жизнь рядом с ним — до самого конца. Это ведь нормальное желание? А потом, когда меня не станет, пусть нас заберут в снулятник и положат на одну полку. — О боже, — воскликнула администраторша, — вот это чувства! Она налилась жаром от фантастической любовной истории, как будто сама её пережила. Глеб увидел в ней союзницу. Сказал: — Поймите, моя любовь к нему — это не просто чувства. Я должен что-то сделать. Если вы нас не пожените, я ночью ограблю снулятник и заберу его силой. Девица умильно изогнула брови, а начальник подумал и сказал: — В моей практике таких случаев не было, но закон этого не запрещает, просто до вас никому в голову это не приходило. Тем не менее, больные СНУЛ покойниками не считаются и, следовательно, имеют право сочетаться браком. Но у меня есть условие: докажите, что он желал этого брака не меньше вас. Глеб уставился на начальника: — Как я могу это доказать? — Предоставьте свидетельства, что вы планировали пожениться. Видеозаписи, электронные сообщения, личный дневник — всё подойдёт. Глеб лихорадочно думал, как выкрутиться. Женька отказался от свадьбы, но лишь потому, что его любовь была милосердной, благополучие Глеба он ставил выше своих желаний. — А если... — он задумался, — если воспитатели и воспитанники детского дома подтвердят, что он хотел этого брака? — Свидетельские показания? Хорошо. Только письменные. Глеб выдохнул и помчался в детдом. Мария Васильевна увела его в кабинет и попросила Антона, который крутился поблизости, принести им кофе. Они разговаривали больше часа. Глеб настаивал, чтобы Мария Васильевна написала лживые показания, но она возражала. По её мнению, не стоило Женю тревожить и куда-то перевозить. И свадебная церемония ничего не даст, Женя никогда не очнётся. Она сдалась, когда Глеб встал перед ней на колени: — Я нелюбь, Мария Васильевна. В этой жизни я был нужен только двум людям, и обоих я потерял. С тех пор, как ушла мама, я только и делал, что боролся за жизнь всякими дрянными способами, а когда не стало Жени, я понял, что с меня хватит. Я знаю, что он никогда не очнётся, я просто хочу держать его за руку, когда буду засыпать. Вот и всё. По её лицу побежали быстрые слёзы: — Женя хотел, чтобы ты жил. — Я знаю. Но я не могу жить без него.***
Церемония состоялась через два дня. Глеб боялся, что в эти дни зайдёт Альберт Николаевич и придётся разбираться с ним раньше времени, но обошлось. Глеб вспоминал рассказ Виталика и прикидывал, сколько он протянет после того, как разорвёт отношения с Альбертом Николаевичем. Сутки? Двое? Полчаса? На бракосочетание Женю принесли в таком же алюминиевом поддоне, в каком Глеб видел маму. Пол качнулся под ногами. Мария Васильевна поддержала его под локоть, но Глеб мягко отстранился и подошёл к Жене. Мешковатая фланелевая пижама под горло. Волосы откинуты со лба, руки вытянуты вдоль тела ладонями вверх, словно в них лежат невидимые отравленные яблоки. Сказочный принц, которому не суждено проснуться. Глеб встал рядом с Женей и взял его за руку. Посмотрел на Марию Васильевну и Антона, пожелавшего присутствовать на свадьбе, на докторшу с собачьими глазами и на цветущую работницу ЗАГСа. — Мы готовы, можете начинать, — сказал он. Она выпятила грудь и торжественно произнесла: — Дорогие молодые! Любовь — это сокровище, дарованное человеку природой... — Пожалуйста, не надо, — попросил Глеб, сжимая прохладные пальцы. — Не читать официальную речь? — Глеб помотал головой. — И клятву любви и верности вы повторять не будете? А кольца? Тоже нет? — Кольца — да. Глеб вытащил из кармана два золотых кольца. Подумал, что на церемонии не хватает мамы, и эта мысль обожгла его ощущением невосполнимой утраты. То, что произошло с ней и Женей, — неправильно и бессмысленно. И сделать ничего нельзя. Он сморгнул слёзы и надел одно кольцо на безымянный палец Жени, а другое — на свой собственный. Он не смотрел на окружающих. В этот момент чужая жалость казалась неуместной и унизительной, он понял, почему Женя скрывал свой диагноз. — Дорогие Глеб и Евгений! Обменявшись обручальными кольцами, вы скрепили... э-э-э... свои брачные обеты. Это означает, что отныне вы не две половины, но единое целое... — Голос администраторши дрогнул, она сунула Глебу бумажку: — Вот ваше свидетельство, возьмите. Простите меня, я вынуждена... Она зажала рот руками и убежала из кабинета. Антон без смущения прокомментировал: — Какая нервная. Подумаешь, снулик женился! — Он пожал Глебу руку и хлопнул по плечу, словно был старшим товарищем, а не четырнадцатилетним мальчишкой: — А первая брачная ночь у вас будет? — Антон, неприлично задавать такие интимные вопросы, — заметила Мария Васильевна. Впервые за месяц Глеб улыбнулся. Мысль о том, что Женя принадлежит ему, наполняла его радостью. Не без примеси мучительной тревоги и тоски, но всё же — радостью. — Ты слышал, что девушка сказала? Мы теперь одно целое. Антон одобрительно хмыкнул. — Ваш супруг ничего не почувствует, — сказала докторша с глазами брошенной собаки.***
Когда Глеб нёс Женю к подъезду, дорогу ему преградил Альберт Николаевич. Наверное, сидел в машине и поджидал. От неожиданности Глеб попятился, прижимая к себе Женю, завёрнутого в одеяло. Альберт Николаевич посмотрел на босые ноги, торчащие из кулька, потом заметил у Глеба кольцо: — Что это? Глеб молчал — не потому, что соблюдал уговор, а потому, что растерялся. Он заранее приготовил несколько подходящих фраз, но сейчас, стоя на февральском ветру с Женькой на руках, он не мог их вспомнить. Он понимал, что с минуты на минуту его УЛ свалится в штопор, но не это его беспокоило. Он думал о том, что босые ноги замерзают. — Отвечайте, — приказал Альберт Николаевич. Глеб глотнул морозного воздуха: — Не приходите больше. Мне не нужна ваша любовь. — Из-за него? — Водянистые глаза буравили одеяло. — Это тот самый Женька? Глеб промолчал. — Вы пожалеете о своём решении, — сказал Альберт Николаевич, его акцент звучал как карканье ворона. — Вы не представляете, что вас ждёт в скором будущем. Вы подписали себе смертный приговор. — Мне плевать. Уйдите с дороги. Альберт посторонился, его лицо искривилось от ярости. Уже в прихожей Глеб почувствовал слабость: и без того невысокий УЛ пополз вниз. Альберт в совершенстве владел техникой любви и нелюбви. Глеб прошёл в спальню, где бубнил невыключенный телевизор, и опустил свою лёгкую ношу на постель. Растёр холодные ступни, подышал на них: — Замёрз? Сейчас я тебя согрею. Он быстро разделся до трусов, покидав одежду на пол. Забрался под одеяло и обвил Женю руками и ногами. Окунулся в знакомый запах и обмяк, словно после долгого и опасного путешествия вернулся в родной дом. Прошептал: — Всё хорошо, Женька, теперь всё будет хорошо. Он ещё не засыпал, но его охватила блаженная нега, предшествующая долгому сну. Он поцеловал круглое ухо, такое близкое и соблазнительное. Привстал и поцеловал висок. Скулу. Щёку. Уголок рта. Потом навис над Женей и поцеловал сомкнутые губы — неожиданно мягкие, податливые, раскрывающиеся под его напором. Обцеловав лицо Жени и шею над воротничком пижамы, он вернулся к губам — терзал и прикусывал, и никак не мог насытиться. Глеб не собирался заниматься сексом со спящим супругом-девственником. Разговор о первой брачной ночи — похабная шутка, без которой ни одна свадьба не обходится. Но теперь, оглаживая под одеялом согретого Женю, тиская его и прижимая к себе, Глеб чувствовал растущее возбуждение и хотел большего — разрядиться, не отрываясь от сладких Жениных губ, утолить неуёмную жажду. Потянувшись к себе, он коснулся чего-то твёрдого под пижамой. Не веря в реальность происходящего, боясь ошибиться, он потрогал выпуклость, нашёл пуговички на ширинке и пробрался пальцами внутрь. И застонал, когда убедился, что прав. Он слышал, что у снуликов сохраняются рефлексы. Или инстинкты. Особенно у молодых и свежих, не успевших окоченеть от СНУЛ. Он слышал истории о сексе, любви и пробуждении — истории, поразившие мир. И пускай Женя не проснётся ни от секса, ни от любви, где-то там, в своём летаргическом сне, он испытывает желание и, может быть, видит пряные жаркие сны, и почему бы немного ему не помочь — разве они не одно целое? Глеб откинул одеяло. Расстегнул фланелевую рубашку и обнажил худую грудь. Ключицы, бледные соски, выступающий край рёбер — тело как у мальчика. Глеб выпростал пуговички на пижамных штанах, спустил их до колен. Нет, не мальчик, и совсем не игрушечная пушка. Его захлестнуло неконтролируемое желание. Развести длинные ноги, взять послушное бездыханное тело. Нет! Глеб не мог и не хотел пользоваться его беспомощностью. Он мог лишь попытаться подарить ему удовольствие. Любое, какое возможно, учитывая, что у Жени СНУЛ, а у него самого едва ли пятнадцать процентов в запасе. Замирая от нежности и горечи, Глеб склонился над ним, целуя шею, плоские соски и живот. Потом спустился ниже и лизнул блестящую головку. Вдохнул запах, ощутил вкус и, не в силах сдерживаться, взял в рот целиком. Он дразнил языком и посасывал, гладил маленькие яички и качался на волнах то ли чувственного, то ли предсмертного томления. Он не имел ничего против, чтобы заснуть во время минета, но сначала хотел довести дело до конца. Если получится. Он облизал палец и сунул ладонь под ягодицы Жени. Нащупал вход и скользнул внутрь, не встретив сопротивления мышц. СНУЛ — неуловимое дыхание и сердцебиение, идеальная расслабленность на грани жизни и смерти. Плавное скольжение, сонное тепло. Глеб ласкал Женю двумя руками — бережно и сильно. Он цеплял самые нежные места в самые нужные моменты. Это сработало. Женя плеснул тугими струйками на живот, Глеб достал член и, сделав несколько коротких рывков, кончил поверх белых капель. Смешал себя и Женю в одно целое. Перед глазами поплыло. Он рухнул на кровать, затащил Женю на себя и устроил его голову на плече. Зарылся носом в шелковистую макушку: — Надеюсь, тебе понравилось, ты больше не девственник... Потом зевнул и, стремительно проваливаясь в сон, прошептал: — Спокойной ночи, моя любовь... Увидимся на той стороне...***
Работающий телевизор бормотал всю ночь. В утренних новостях сообщили сенсационную новость: в одном из хосписов вышла из СНУЛ сорокавосьмилетняя женщина, пролежавшая в коме более пяти лет. В данный момент её УЛ катастрофически падает, ведутся работы по поиску её любителя, предположительно, сына.***
Глеб проснулся и зевнул, громко щёлкнув челюстями. В закрытые веки бил назойливый солнечный свет. Он повернулся набок и случайно толкнул кого-то, кто спал у него на груди. Он открыл глаза и увидел Женю. Лохматый как обычно, ресницы и брови неестественно яркие на фоне бледной кожи. Глеб помнил всё: от их знакомства в пышечной до свадьбы в городском снулятнике. И то, что случилось после свадьбы, он тоже отлично помнил. Он знал, что любит Женю больше жизни, но пока ещё этого не чувствовал — кратковременная эмоциональная амнезия защищала организм от перегрузок. Из кухни пахло чем-то вкусным, позвякивала посуда. Уютные домашние звуки, знакомые и безопасные. Глеб встал, с наслаждением потянулся и в одних трусах пошёл на кухню. Если он очнулся, значит, кому-то это нужно. — Мама? Она стояла у плиты, зимнее солнце серебрило её виски. — Проснулся, сынок? Оладьи будешь? — спросила она. — Буду. — С вареньем или сгущёнкой? — С вареньем. И со сгущёнкой, — ответил Глеб. Он сел за стол, придвинул тарелку и принялся жевать оладьи. Хрустящие снаружи и восхитительно нежные внутри. Мама сидела напротив и смотрела, как он ест. Тишину нарушали лишь скрежет вилки по фаянсу и воркование голубей за окном. Мама жива, это хорошо. Это значит, его любовь всё-таки перевалила за десятку. Он жив — тоже хорошо. Материнская любовь — лучшее средство от СНУЛ. Только Женя спит, но это и понятно, у него утечка УЛ, его любить вообще бесполезно... Не успев проглотить очередной кусок, Глеб ощутил удар в солнечное сплетение. Из глаз брызнули слёзы. Он уронил вилку и вцепился в край стола, чтобы не упасть. Мама накрыла его руку: — Вернулись чувства? Ничего, Глебушка, всё хорошо... Он поднял на неё глаза: — Мамочка, прости меня. Я плохо тебя любил... — Ты научился любить по-другому, сынок. Теперь твоя любовь сильнее смерти, я проснулась. — Не все, кого я люблю, проснутся. — По лицу Глеба струились слёзы, он их не вытирал. — Но я не отдам Женю в снулятник, это неправильно, он должен быть со мной. Мы поженились сегодня утром. — Я видела свидетельство, Глебушка. Вы поженились позавчера. — Кто поженился? На пороге кухни стоял Женя в пижаме с неправильно застёгнутыми пуговицами. Волосы с одного бока всклокочены, на щеке вмятина, глаза заспанные. Он почесал живот под пижамой, потом заглянул за пазуху и спросил с угрозой: — Что ты делал со мной? Мы же договаривались! Это нечестно, кто тебе разрешил меня трогать? Глеб вскочил, уронив табуретку. Усадил Женю за стол, боясь поверить в невероятное, осознавая, что на его глазах происходит чудо, равного которому в мире не было, что Женька жив, здоров и даже в состоянии ругаться. При этом любят его не триста профессиональных любителей, а лишь один новоиспечённый супруг. И, может быть, немного тёща. — Оладьи будешь? — спросил он самым будничным тоном, чтобы не напугать Женьку своим волнением. Сердце выламывалось из грудной клетки, в ушах шумела кровь. — Они вкусные, не хуже, чем пышки в «Сластёне». — Что тут... — Мам, положи ему, он может штук пятнадцать съесть, я его знаю. — Что тут происходит?! Где я? Почему мой банановый реф стоит в той комнате? И что ты со мной делал, пока я спал? Женя требовательно смотрел на Глеба, уши его покраснели. — Давай поговорим, когда ты снова меня полюбишь, — сказал Глеб. — Не хочется начинать семейную жизнь с драки. — Семейную жизнь? Ты женат?! — У меня и кольцо есть, — Глеб растопырил пальцы. Женя нахмурился, поднял правую руку и обнаружил, что на его безымянном пальце тоже сверкает колечко. — Ладно, потом поговорим, — сдался он. — А сейчас... можно мне оладий с вареньем? И со сгущёнкой.Эпилог
Глеб спешил в порт на инспекцию прибывшего груза. В машине орало радио, переднее сиденье было завалено папками с отчётами. Сзади благоухали коробки с манго и апельсинами, которые он третий день не успевал забросить в лабораторию. Кондиционер барахлил, и майская жара заставляла его потеть в форме старшего инспектора банановой корпорации. Он прихлёбывал кофе из бумажного стаканчика и лихо объезжал пробки по хитрым переулкам. — А теперь — новости часа, — сказал диктор. — Продолжается массовый выход из состояния смертельно низкого уровня любви. За последние сутки по данным Минздрава очнулись ещё девяносто три человека. Метод Глеба Морозова, который в народе прозвали «Сделай хоть что-нибудь», получает всё большее число сторонников даже среди медицинских работников. Многие из них признают, что теория о том, что любовь — иррациональное чувство, над которым человек не властен, должна быть уточнена и дополнена. Они допускают, что любовь — это не только чувства, но и поступки. Проводятся масштабные исследования на базе городского детского дома, где воспитываются дети с врождённым СНУЛ. Нам не удалось получить точных данных, но заведующая в частном разговоре обмолвилась, что успехи грандиозные. Похоже, лекарство от СНУЛ найдено. Глеб проехал на территорию порта и поднялся на палубу белоснежного рефрижератора. Солнце припекало совсем по-летнему, глаза резало от сверкающей белизны, пахло горячим железом и краской. Его встретил старпом: «Вы тот самый Морозов? Счастлив с вами познакомиться! Дадите автограф для моей дочки?». Пока старпом вёл его к трюмам, Глеб осмотрелся и заметил палубного матроса, который стоя на коленках красил леера. Глеб вздохнул. Никакого рома и рассказов о путешествиях, пока матрос не дорастёт хотя бы до штурмана. Но мировая известность дарует привилегии. — Пока я буду осматривать груз, пришлите мне в помощники вон того матроса. И кофе покрепче. И не беспокойте меня во время работы, я должен сосредоточиться... — Да без проблем, — ответил старпом и подмигнул.Конец