Скульптор.

Я задумчиво проводил рукой над огнём. Вязка-вязка, не обжигает огонёк меня... Рукия неодобрительно цокнула языком. - Не жги себя. - Ты же знаешь, это сложно, - я запрокинул голову. Мне хотелось чего-то пьяно-безумного. Я был уставшим и довольным - вязка научила меня ещё большему контролю. Я был пьян от чувства победы. - Спать иди. - Не хочу, Ру, - так я называл Рукию, периодически. - Танцевать хочу! - вдруг выдал я. Рукия вытаращилась на меня. Всё-таки сложно ребятам привыкнуть к тому, что я люблю танцевать. Я встал и, немного пошатываясь, пошёл к выходу. Я был без рубашки, в одних штанах, босиком. И открыл дверь. Туман, поднявшийся к вечеру, уже осел росой. Луна была полной, и меня она тоже пьянила. Мне казалось, я тону в этих запахах, что я хочу дышать сыростью, лунным светом, своим желанием танцевать и петь - и пьянит от этого чувства. - Как у ведьмы четыре крыла, платье до пола, ой, до пола, - опустить руки, шаг, два, три шага вперёд. Поднять руки и повернуться. - Свили гнезда в ее рукавах совы, соколы да перепела. Ай, дурная голова, в волосах листва, и руки красны, - я начал петь смелее, опьянев от того, что мне это позволено. Поднял руки, я потянулся к Луне. - Просит беса незрячей луны, чтобы за зимой не было весны. Я пьян? Я пьян. Я пьян от того, как мне легко. Это так луна действует? Туман развеялся не до конца - он лоскутами остался траве, и я тревожу его своими шагами. И трава горит - горит туманом, призрачным белым цветом, огонь, который не жжёт меня. Я пошёл в танце, уже не сдерживаясь, начиная смеяться и петь. Петь в голос. - Эй-эй, пока еще жива… Эй-эй, пока горит трава… Эй-эй, огонь тебе к лицу… Танцуй, ведьма, танцуй! Я иду. Я пою. Я иду в лес. Мне кажется, что расплавленное серебряное серебро капает на мою кожу, немного обжигает холодом, уже привычно даже. Ветер вокруг меня кружит, в него я вплёл свою энергию. Я иду уже по лесу - и вокруг меня всё полыхает белым и синим пламенем. - Там, где ведьма, там жито не свячено, кони не подкованы. Прахом пусть улетает, бродячая, во четыре, ой, стороны. Как завертит суховеем танец смерти, что иных древней, Ведьма спляшет, а с верою нашей не справиться да не сладить ей. Я смеюсь в голос. Громко. Почти срывая голос. Рукия вертится рядом, она танцует со мной. Я вижу её - вот она шагает ко мне. В такт песни. В такт своим мыслям. Давай. Давай же, танцуй! Ты словно в объятьях огня, ты словно огненная дева. В рот попадает роса - и я чувствую вкус хмеля и корицы. Ты готовила сегодня что-то из этих приправ. И капельки, которые сорвались с твоих пальцев - пьянят не хуже саке. Нет, даже лучше. Что делает с нами песня, ночь, огонь луны и роса? Впрочем, забудь! Сойди с ума, хоть на короткое время! Гори! Танцуй!!! Ведь танец пьянит этой ночью! Даже волосы твои отливают синим пламенем. - Напейся пьяною нашего гнева. Танцуй! Сегодня ты королева. Пусть хмель и корица, и змей, и лисица На первой зарнице прославят сестрицу — Аллилуйя Огненной Деве! Ты смеёшься ничуть не тише меня. Мы хохочем, заливаемся смехом, мы идём, скачем, прыгаем, продвигаясь в лес. Позади нас - лишь размытая картинка. Но наше безумие стихает. Хмель уходит из головы. Но он ещё есть, и я пою. Потому что песня ещё не окончена. - Как у ведьмы четыре крыла, а и за плечами воздух дрожит. Нынче ей полыхать синим пламенем, как она горела во лжи. Я дышу с трудом. Ру, помнишь, ты сказала, что я сумасшедший? А разве ты не такая? - Нет предела милости огня, и Господь помилует нас, Чтобы рожь высока родилась, чтобы за зимой вновь была весна!!! Мы допеваем последние две строчки вместе - а ведь ты даже не знала слов... И падаем на траву, поднимая тучи брызг. Безумие танца и песни отступает. Одежда мокрая насквозь, я фыркаю - в нос затекла вода. С трудом встаю на карачки. - Ру? - Я здесь, - ты садишься. - Это... Было безумие. - И это тебе понравилось, - утверждаю я. Твоё лицо разглаживается, ты киваешь. - Я горела в Лунном Пламени... Я улыбаюсь. Мы встаём и в дом идём уставшие, грязные, мокрые... Но счастливые. На пороге я оборачиваюсь. Трава горит призрачным светом. Огнём Луны.