Нечётный четверг

Матвей выяснил у матери, что отец через четыре дня уезжает на вахту. Он всегда для работы ездил в другой регион на месяц. А значит, это был безопасный период, когда можно находиться дома и не волноваться, что он неожиданно вернется. Домой можно было поехать в пятницу, родственники приезжали только в воскресенье, и Матвей, скучая на парах, думал над тем, как он может предложить Славе остаться с ним подольше. Юношу беспокоила нервозная привязанность, возникшая у него к партнеру. Это была не только влюбленность, но и что-то тревожное, нездоровое. Он боялся оставаться один. Костя отнесся к переезду с энтузиазмом. Он устал жить в чужой квартире. На этой неделе он вообще выглядел воодушевленнее. Как-то Матвей с опаской сказал Славе: «что-то он поздно приходит после колледжа… Пропадает где-то…» Мужчина удивился его беспокойству: «ну, может, у него друзья появились. Что ты сразу плохое думаешь?». В пятницу Мстислав работал и не мог проводить их, поэтому братья утром сами собрали все вещи и пошли домой. — Че на тебе лица нет? — недовольно спросил Костя. Матвей промолчал. Ему показалось, что брат специально хочет поиграть с ним в свои психологические игры, вывести на ответ в духе «я уезжаю от своего мужика, видишь, мне грустно», чтобы посмеяться над ним. Но Костя после паузы продолжил и удивил его: — Ну типа ты же все равно его увидишь потом. Че ныть-то. Хотя, наверно, вечером опять к нему… побежишь. Матвей повернул к нему голову — они шли по тротуару, и до этого он смотрел себе под ноги — утром лед еще не успели посыпать, и было скользко. Юноша не понял, почему брат вначале сказал что-то поддерживающее, а затем бросил это небрежное «побежишь». Он выдержал паузу, затем равнодушно спросил: — Думаешь, это унизительно… вот так… бегать? — Ну я не имел в виду… — Костя замялся, не ожидая, что брат пойдет на контакт. — Ну ты не то чтобы бегаешь… Просто типа, ну хз, как-то трешься так вокруг него, будто у тебя своей жизни нету. — Может, у меня правда нет своей жизни. Плохо, что мне комфортно рядом с ним и я стремлюсь продлить это ощущение? — Матвей говорил спокойно. — Да не. ну… Это стремно. Вот у тебя были твои нацики, и ты с ними терся, а теперь типа он вместо них. Вместо всего. Интересов у тебя нету, ничего нету. — А у тебя какие интересы есть? Дота?.. А среди друзей у тебя есть хоть один, который тебя не травит? Тебя главный педик школьный… и тот ненавидит, — Матвей резко пошел в наступление, бессмысленная критика брата уязвила его. — И че? Я всех разваливаю в доте, меня уважают, это достижение вообще-то. И я играю с другими людьми, не с дноклассниками, они мои интернет-друзья. Похрен, что в реальности вокруг все лохи, че с ними общаться. Петя мне в хуй не уперся. Про него вообще со мной не заговаривай. Матвей выдохнул, успокоился и сказал: — Что ты ко мне прикопался? Тебе лишь бы прицепиться. Расскажи лучше, как у тебя дела. — Нормально… — Ну а куда ты ходишь? — Хожу?.. — После колледжа, я заметил, что на этой неделе ты задерживался все время. Костя молчал. — К девочке ходишь? — Матвей хитро улыбнулся. — С чего это?! — Неужели тоже к мальчику?.. — Фу, блядь. Че ты сам лезешь ко мне. — Просто хочу пообщаться. Ты закрытый. А мы братья… И надо держаться друг друга. Я не очень это умею, вот стараюсь, как могу… Костя помолчал, отвернулся, скомканно ответил: — Ну есть там одна. В моей группе. Ничего такая. Гуляем. — Спасибо, что сказал, — парень по-дружески пихнул его кулаком в плечо и широко улыбнулся. Костя не встретился с ним глазами, ему было неловко. Дома мама накрыла целый стол. — Ты думаешь, мы эти две недели голодали? — усмехнулся Матвей, накладывая себе картошку. — Бог знает, где вы были, — женщина нервно улыбнулась. Парень понял ее намек. Встретился с ней спокойным взглядом и продолжил есть — она выжидающе смотрела на него. Надолго ее выдержки не хватило, и она робко спросила: — Ну… а где вы жили? — Отец разве не сказал тебе?.. — Матвей посмотрел на нее исподлобья, готовый защищаться. У нее задрожали губы. — Ты сказал отцу?! — Костя, ошалелый, посмотрел на него. — Прям все сказал?! — Суть он знает. — Них-фига… И че он? — Ебалом меня о пол приложил. — Моть! — мать рефлекторно сделала замечание из-за грубого слова. — Прости, мама, — Матвей потемнел лицом и повернул голову к брату. — Я хотел сказать, Костя, что наш отец, узнав, что я гей, разбил мне подбородок о пол и, если бы я не убежал, разбил бы мне еще и голову. Так правильнее, мам? Она поднялась из-за стола и ушла в комнату. Косте стало стыдно за брата, он почувствовал укор совести и негромко проговорил: — Че ты к ней-то цепляешься?.. Она-то че с ним может сделать. Матвей промолчал. Когда в детстве было совсем плохо, он фантазировал, как мать разведется с отцом и они будут жить где-то в другом городе и у них все будет хорошо. Когда он становился старше, в эту историю стали добавляться печальные детали: для того чтобы растить одной в чужом городе двух детей, маме придется работать на нескольких работах, сыновья будут редко ее видеть, жилье у них будет скромное, от папиных родственников придется отказаться (вдруг та бабушка расскажет ему: где они?), мамины родители скажут ей, что она дура, раз бросает мужа просто из-за его строгих методов воспитания детей, и в конце концов отец все равно найдет их, разозлится и убьет всех троих. Тогда, захлебываясь слезами после побоев, Матвей начинал думать о том, как его усыновит другая семья и он забудет и об отце, который его бьет, и о матери, которая не может его остановить. Эта злая мечта распаляла мальчика. Он представлял, как родители расстроятся, что его забрали, и как новые будут хвалить его, ценить, защищать. Матвей хорошо засыпал под эту фантазию. Он все еще не мог простить маму. А Костя был умнее, относился к этому проще. Но женщина и сама умела обижаться — в этот день она больше не заговаривала с Матвеем. Теперь, живя с Костей в одной комнате, парень заметил, что брат все время переписывается и много посмеивается. Матвею хватило ума сдержать шутливое «что улыбаешься? Тебе там невесты пишут, да?», потому что, как ему казалось, так оно на самом деле и было. Днем парень читал билеты — зимой его ждала сессия. Если прошлые он закрывал на «отлично», эту он заранее решил закрыть на «три»-«четыре». Учеба надоела, о ней думать совсем не хотелось, поэтому он готовился больше по привычке, а не из-за большого желания. В планах было найти работу — Матвею не хотелось отставать от Славы в плане «взрослости». Вечером стало тревожно. Он с тоской смотрел на вяло ползущую к восьмерке часовую стрелку — она, конечно, не двигалась, когда за ней следишь, но парень поглядывал на нее час за часом, и, казалось, что время еле идет. В девять у Славы кончалась смена. Наверное, зайдет в магазин и к десяти будет дома… Долго… А можно встретить прямо на работе! Не мучиться лишний час. Парню понравилась эта мысль. Он слез с двухъярусной кровати и стал собираться. Костя играл и поэтому ничего не сказал. Хотя Матвей ожидал услышать от него что-то типа: «Ну что, как собачонка, побежишь к нему, да? Он устал от тебя уже». Парень действительно боялся, что он ему в тягость, что его слишком много и проблем у него тоже слишком много. Но Слава улыбался, целовал его в висок или в закрытые глаза с подрагивающими веками (поцелуй в глаза казался Матвею чем-то страшным, поэтому он не мог остановить дрожь), и юноше казалось, что все нормально. А вдруг это неправда? Вдруг мужчина уставал от него, но молчал? Подпитываемое общим стрессом, это опасение стало упрочняться в нем. Но справиться с собой он все равно не смог, хоть и логично было бы дать ему день отдохнуть. Вышел ровно в восемь. До славиной работы было минут тридцать пешком. Значит, он придет заранее, будет стоять, караулить… как собачонка. По дороге парень думал о том, почему Слава больше не занимается с ним сексом. Все две недели… Сколько Матвей не предлагал ему — он ни разу не согласился. Может, он ему больше не нравится? Хотя зачем тогда он поселил его у себя дома? Чтобы помочь? Но он целовал его так нежно, чувственно. И слова все эти… От которых тепло и дышится даже легче. Он же не мог неправильно это понять… А может, он неправильно как-то запомнил? Иногда юноше казалось, что мозг путает его и он наполняет иными смыслами какие-то события из прошлого. Вдруг Матвей увидел перед собой знакомое лицо и вскинул брови от неожиданности. Он не испугался, увидев своего былого товарища из националистов, и приветливо улыбнулся. Из-за гаражей вышли еще двое. Парень услышал шаги позади себя, обернулся — и там двое. Он понял, что окружен… Матвей оглянулся — он был в глухом месте, вокруг одни гаражи, фонарь в десяти метрах еле светил, ни души. То самое место, где он гнался за Петей. — Как поживаешь? — спросил главный — высокий и широкий в плечах. Парень не ответил, нахмурился. Они подошли ближе. — Леваки сказали, ты теперь у ихнего петуха на подсосе? Он не отвечал. — Че, он тебе полный рот спермы спустил? Не говоришь — типа боишься растерять капельки? Матвей усмехнулся про себя: «Какие же вы школьники внутри, такие же колкости и все вокруг членов вертится, а вроде взрослые». — Прости, в этот раз я не сберег. В другой раз принесу тебе и поиграем в «снежки», — Матвей показал язык, ему вдруг стало все равно. Главарь ударил его под дых кулаком, и он упал на колени. Волосы парня все еще были слишком короткими, чтобы за них можно было ухватиться, тогда мужчина наклонился и, схватив его за челюсть, заставил посмотреть на себя. — Ты нас всех опозорил. — Я же ушел от вас, чего ты от меня еще хочешь, Мих? — равнодушно отозвался парень. Миха ударил его — Матвей повалился набок на мерзлую землю. Другие — молодые парни — мялись вокруг главного. Им было не по себе, оттого что все это они делают с их бывшим товарищем. Матвей всегда был сдержан, вежлив, они не сближались с ним, но видели в нем надежного товарища. Сейчас им тяжело было принять предательство с его стороны. Унизить их так хлестко — им казалось, что этого простить нельзя. — Так и побьете на земле ногами? Пятеро на одного? — Матвей тяжело дышал. Миха кивнул парням, и двое поставили его на колени, придержали за плечи, чтобы не вертелся. Мужчина стал расстегивать ремень прямо перед его носом. — Серьезно?! — с ехидством и заметным страхом крикнул Матвей. — Это не по-пидорски, по-твоему?! Сунешь мне его в рот — откушу, клянусь. — Я просто обоссу тебе лицо, расслабься. Может, ты и такое любишь. Матвей резко дернулся и со всей силы ударил Миху лбом в пах. Тот отступил, зажмурился. Парни растерялись, юноша вскочил, воспользовавшись заминкой, врезал по лицу одному, затем другому. Третий уже врезал ему сам. Парень больно приложился спиной о гараж, и он противно загудел. Кто-то оказался внутри него, взбешенно закричал: «Вы там охуели?! Мусоров сейчас вызову!» Все напряглись, и Матвей убежал. Они вроде бы кинулись вдогонку, но испугались хозяина гаража (вход в него был с другой стороны, и тот обходил его кругом) — им не нужны были свидетели и уж тем более полиция — и бросились в другую сторону. Двое помогли Михе. Тот крикнул Матвею вслед: — Тебе — пизда! И ёбырю твоему — тоже! Парень очнулся квартала через четыре — остановился, только потому что понял, что сердце сейчас разорвется. Сел прямо на холодную лавку, уперся в нее руками, запрокинул голову, холодный воздух уже не обжигал горло, в небе сияла луна. «Ну прямо романтизм…» — подумалось вдруг ему. Посидев минут десять, с пустой головой Матвей решил встать, но ноги затряслись, и он сел опять. Очень хотелось к Славе, но юноша подумал: «А вдруг они все еще гонятся за мной и я приведу их прямо к нему?..» Потом решил: «Нет, ну в таком состоянии если я к нему приду, то точно замучаю его… Надо дать ему отдохнуть… Костя прав, у меня ничего нет… Нужно как-то научиться жить, дружить… Иметь что-то…» Матвея несло, мысли рвано цеплялись друг за друга. Он словно оказался в состоянии мании. Решил, что сейчас вызовет такси и поедет в гей-клуб… искать друзей.