Эй, кто-нибудь..! Сломанная игрушка

      Сорокадвухлетний мужчина с немного обрюзгшим лицом и большими залысинами сидел за кухонным столом и нервно отбивал пальцами ритм по столешнице. Еще вчера он был вполне доволен своей жизнью. У него престижная работа с большими перспективами, он жил в большом городе, ездил на дорогом автомобиле. У него есть красивая женщина, с которой он сегодня собирался пойти в ресторан, чтобы отметить карьерный рост.       Сейчас эта женщина, бледная, со следами слез на щеках, дремала в кресле, свернувшись в клубок, даже во сне не выпуская из рук мобильника. Он заботливо укрыл ее пледом, хотел забрать мобильник, но, не просыпаясь, она сжала пальцы и спрятала руку под плед.       Господи, ну зачем в его прекрасной жизни есть этот противный подросток?! У Дмитрия Васильевича было достаточно причин невзлюбить пасынка. Во-первых, для его молодой жены он был слишком взрослым ребенком. Такую ошибку юности в обществе лучше не показывать, иначе потом не оберешься сплетен и кривотолков. Во-вторых, парень был слишком независимым и своевольным, а Дмитрий Васильевич хотел быть хозяином в своем доме. В-третьих, Вера слишком любила своего сыночка, и мужчина чувствовал себя обворованным в чувствах. Ведь он заботился о своей жене, баловал ее, насколько ему позволяла врожденная прижимистость. В ответ на это он рассчитывал быть единственным и неповторимым. Как же напрягали его нередкие восторги жены: «Мой Славочка такой красивый, умный, самостоятельный!». И еще бог знает какой. Дмитрию Васильевичу вспоминались его юные годы. В школе он всегда был пустым местом; некрасивый угловатый мальчик, лишенный какой-либо привлекательности и обаяния, к тому же ужасно прыщавый. Его не замечали девушки, одноклассники не принимали в свою компанию, за все школьные годы он так ни с кем близко и не сошелся. Его комплексы породили в нем неистовое желание добиться в жизни как можно большего, доказать всем, что он лучше многих красавчиков и обаяшек. Как же теперь его выводило из себя милое лицо пасынка, его открытая улыбка, умение очаровывать слабый пол одним взглядом синих глаз! Необходимость каждый день терпеть его в своем доме угнетала.       И вдруг мальчишка пропал. Не вернулся домой. Смотреть, как переживает любимая жена, было неприятно. Понимать, что выходной день непоправимо испорчен — невыносимо! Еще вчера утром мама и сын сидели рядышком на диване и радостно обсуждали Славкину покупку — мобильник. Вера сама внесла в память номер своего телефона. (О, он помнит, как купил жене дорогущий сотовый, а она хотела отдать его сыночку. Дескать, мальчик давно мечтал). Ну что ж, мечты сбылись.       — Я считаю, это неразумная трата денег, — не удержался от комментария Дмитрий Васильевич.       Мальчишка зыркнул на него колючим взглядом.       — Я сам их зарабатываю, поэтому не спрашиваю вашего совета, как потратить!       Мелкое хамло! Мужчину затрясло от праведного гнева.       — Ты пока еще живешь в моем доме! Я кормлю и одеваю тебя, и, оказывается, слова лишнего сказать не могу?!       Сыночек подскочил как ужаленный и выскочил из квартиры, хлопнув дверью.       Вера, как обычно, пустила слезу и сказала, что он действительно сказал «лишние слова».       Вновь переживая вчерашнюю ссору, Дмитрий Васильевич заглянул в комнату мальчика, словно рассчитывал его там увидеть. По сути, комнатой этот закуток не был. В элитной двушке помещение являлось гардеробной. Но в ней было узенькое окно. Находчивый Дмитрий Васильевич нанял рабочих, дверь со стороны спальни заложили, из прихожей пробили новую и, оп-ля, — готова комната для пасынка. Кроме него самого в комнату втиснули письменный стол и узкую кровать. Навесной шкафчик вместил в себя всю мальчишкину одежду. Мужчина никогда не задавал себе вопрос, хотел бы он, чтобы ЕГО ребенок жил здесь?       Дмитрий Васильевич присел на кровать. Он знал, что сам Славка никогда не садился на кровать днем, она всегда была идеально заправлена. В его комнате вообще все всегда в идеальном порядке. Это тоже раздражало отчима. Сам он когда-то был «нормальным» подростком и комфортно себя чувствовал в своей неубранной и пропыленной комнате. На полке над столом стояло несколько массивных томов в темных переплетах. Математическая литература. Когда-то, много лет назад, «нормальный» подросток Дима обожал научную фантастику.       Неожиданно в дверном проеме возникла Вера. Взгляд ее был холоден, капризно изогнутые губы дрожали.       — Что ты сделал моему сыну? — с надрывом сказала она. — Поднял на него руку?       Дмитрий Васильевич поспешно вскочил с кровати и залепетал:       — Что ты, Верочка, я никогда… Хотя он постоянно хамил мне…       — Читай! — Вера сунула ему в руки свой мобильник. — Он никогда не позволял себе говорить о тебе плохо в моем присутствии. Ни разу не пожаловался на тебя!       Руки мужчины заметно дрожали, когда он поднес к глазам мобильник и прочел сообщение: «Мама, я больше не хочу жить в одном доме с этим козлом. Я не вернусь, не ищи меня».       POV Артем.       Отец ждал меня. Сам открыл дверь и сходу обнял. Я растерялся. Потом подумал — может случилось что? Что-то плохое, с кем-то близким. Неужели дед? Он в больницу угодил недавно, так ведь вроде все обошлось?       — Темка, я так соскучился! — пояснил отец свое поведение.       Обхватив мои плечи могучей рукой, он потащил меня в столовую, где уже суетилась Олеся.       — Ты же голодный, наверное? — заботливо сказал он. — Давай пообедаем вдвоем.       — А мама?       — Уехала на встречу с подругами.       — Дома не с кем собаку оплакивать?       Отец на секунду нахмурился, потом похлопал меня по плечу.       — Я понимаю тебя. Понимаю твою злость на нас…       — У тебя на меня бизнес-план на всю жизнь, а маме смерть собаки важнее судьбы сына!       Я думал, отец разозлится.       — Сынок, — мягко сказал он, заглядывая мне в глаза, — а ты не думал, что маме так важна была эта собака, потому, что от нее она видела больше любви и преданности, чем от нас с тобой вместе взятых?       Говори за себя, подумал я. Батя словно прочел мои мысли.       — Я очень виноват перед мамой. Несравнимо больше, чем ты. Но ведь и ты — единственный сын — ты совсем отстранился от нее. Взрослый парень, конечно, зачем тебе ее любовь и забота?       — Батя, трудно терпеть в моем возрасте, когда над тобой кудахчут, — не очень уверенно сказал я. — Завели бы себе еще одного ребенка.       Отец отвел взгляд.       — Мама хотела. А я считал, что одного тебя мне достаточно. Ты — моя гордость, мое продолжение. Делить сердце на части не хотел. Наверное, я был не прав. Мой эгоизм сделал из тебя циника. Тёмка, мы любим тебя, что бы ты себе не напридумывал. Я… я теперь просто не знаю, как достучаться до тебя.       Черт, мне не показалось — у него слезы в глазах! Отец говорил так тихо, а в меня каждое его слово будто молотком вбивалось.       — Батя, ну что ты? — совсем потерянно сказал я. — Мы же всегда понимали друг друга!       — Ну так пойми меня и сейчас! Все, что я делаю — это только ради тебя. Я до сих пор считаю, что прав, отправляя тебя из города. Я ведь знаю многое о твоей жизни. Ты переступаешь… грань. Не хочу, чтобы то, что ты сын богатого и влиятельного человека, превратило тебя в монстра.       Я, наверное, побледнел. Потом почувствовал, что щеки мои пылают. Отец во всем прав! Я попытался взять себя в руки.       — Ты разочаровался во мне? — очень тихо спросил я       Он снова меня обнял. Крепко-крепко прижал к себе.       — Что б ты ни говорил и ни делал, любить я тебя не перестану. И всегда буду в тебя верить.       Ночевать я остался дома. Поговорил с мамой, извинился перед ней. Она тоже долго обнимала и целовала меня. Без этого никак.       Уже лежа в постели, я подумал, что мой отец всегда прекрасно манипулировал людьми. Что ж, значит, я еще щенок перед ним и зубы мне показывать рано. А завтра я вернусь на дачу, выгоню вон зарвавшихся друзей и отвезу Славку домой. Поговорю с ним, пообещаю свое покровительство в будущем. Я знал, что навредить он мне не сможет. И надеялся, что и он это понимает. И еще надеялся, что у мальчишки хватит разума ничего с собой не сделать и попытаться обо всем забыть как можно скорее.       Утром я пообещал отцу скоро вернуться.       — Я там такой свинарник устроил, — честно сказал я. — Если дядя Алик это увидит — даже на порог своей московской квартиры меня не пустит.       В доме было тихо и пусто. Я позвал парней, мне никто не ответил. Неужели сами смотались? В гостиной было почти чисто. Только вот пустые бутылки они не выкинули, побросали в пакет и оставили возле порога. Надеюсь, Славку они с собой забрали. Только как, интересно, они его повезли — голым, что ли? Порванные вещи лежали в одном пакете с бутылками.       Я обошел комнаты. Особой уборки вроде бы не требовалось. На всякий случай решил заглянуть в подвал.       Там в луже воды валялся Славка. Точнее — полулежал, привязанный за руки ремнем к водопроводной трубе. Он не шевелился, мне показалось, что он мертв. Кожа на ощупь была ледяной. Но когда я перевернул его на спину, он медленно открыл глаза и разлепил спекшиеся губы:       — Зв... жи, пожа...та, — только и смог произнести он.       Я понял, что он просит развязать его. Кое-как освободил синюшные, отекшие руки.       — Пить…       Я с трудом поднял его на руки, чтобы вынести из подвала. Он был легкий, но на меня вдруг накатила слабость, колени дрожали, и руки едва удерживали мокрое тело.       В гостиной я уложил его на диван, сбегал за полотенцем и осторожно вытер его. Растереть не получилось, он стонал от малейшего прикосновения к избитому телу. Я закутал его в плед и напоил минералкой. Теперь мне очень хотелось поговорить с друзьями.