Мы – только развалины, Плывущие по воде… (Debris, Theatre of Tragedy)
Я так давно живу, Много времён года сменили друг друга... Я видел, как сквозь века Воздвигались и разрушались королевства, Я видел всё это.... (Jillian. Within Temptation)Воздай мне похвалу за ту кровь, что я пролил. Подари розу мертвецу… (A Rose for the Dead, Theatre of Tragedy)
Ты живешь слишком долго, чтобы слушать звон ружей, Живешь слишком долго, чтобы видеть предательство друзей… (The Poet and the Pendulum, Nightwish)Может быть, сейчас он под защитой миража, Пока пески медленно становятся Елисейскими полями… (Sahara, Nightwish)
Эти песни, звуки Новой Эры, которые я не смел вообразить ранее, существовали. Мне не следует быть здесь. Я не принадлежу этому месту. В течение тридцати двух лет я проходил путь мужчины, но вот уже как 2.366 лет я следую принципам дитя Каина из рода Каинитов. Я живу дольше, чем положено, видел больше, чем кто-либо другой, но даже сейчас те 32 года моей человеческой жизни воспламеняют мое сердце, обжигают воспоминаниями, и мне кажется, что сердце начинает биться в моей груди. Эти воспоминания как свежая рана, которая никогда не заживает, и все из-за него... Я могу жить сотни лет, а он всегда будет со мной... Давным-давно, в то время, что ныне забыто, меня называли его тенью, но сейчас, наконец-то, он стал только моим. Он призрак, что мучает меня в бессонные ночи моей бесконечной нежизни. Но я рад, ведь теперь я не одинок, он всегда будет рядом. Как же мне следует начать рассказ о моей прошлой жизни? Прошло слишком много времени - сложно. Я должен рассказать о людях, которых сейчас не помнят, о местах, которые люди нынче лишь пытаются вообразить, о том образе жизни, который современные люди стараются домыслить; прошло уже 2.000 лет. Я родился в мире без электричества и нефти, без компьютера и пенициллина, без возможности путешествовать в космосе; я родился в эпоху мечей и коней, гораздо раньше, чем свет явил нам Ганнибала Барку и Юлия Цезаря. На момент моего рождения Илиада была величайшей историей, главным средоточием добра и благородства, чести и храбрости, а Гомер был признан лучшим поэтом. Теперь мне говорят, что Илиада лишь сборник мифов, а Гомер и не поэт вовсе. Моя история, вся моя прошлая жизнь, теперь развлечение для историков и археологов. Но ведь так и должно быть. Это мне просто не следует быть здесь. Я не буду говорить, что моя эра - эра сказок и плохих предзнаменований. Нет. Ни одна история не должна так начинаться. Вместо этого скажу, что я родился в эру легенд, чести и безразмерного величия. Я родился в 356 году до Рождества Христова в балканском царстве, известном как Македония... Первые дни января пришли с сильным снегопадом, который запер горожан в своих домах; в Пелле такая погода была редкостью, и для многих это был знак того, что военная кампания царя Филиппа в Потидею* была обречена на провал. Плохие предзнаменования всегда расстраивали людей; даже если царь Филипп II, сын последнего царя Аминты III, одерживал победы в течение 4 лет своего правления, люди всегда думали о самом худшем. Плохие предзнаменования… Шторм заставлял Антигону изрядно нервничать; она была беременна и начинала признаваться себе, что становилась жутко суеверной. Везде она видела плохие знаки, начиная с разбитой амфоры и заканчивая тем происшествием, когда она утром увидела в доме кота с мертвой птицей, зажатой между его острых зубов. Обычно она не верила суевериям, но теперь нервы предавали её. Даже её соседи не могли успокоить её расшатавшуюся психику. - На улице слишком холодно, чтобы сидеть у окна, госпожа, - разрушила безмолвие Кибела, юная сирота пятнадцати лет, живущая в этом доме с 10 лет. Она помогала Антигоне с уборкой и была собеседницей своей госпоже. Антигона и её муж, Аминтор, были семьей для Кибелы, и девушка очень любила их. Женщина улыбнулась. - Теперь ты у нас хорошо разбираешься в беременных женщинах? – спросила она, наблюдая за замерзшим садом через окно. Вдалеке она могла слышать тихое ржание лошади. Рабочие её мужа, должно быть, пытались спасти последний урожай. Но, несмотря ни на что, Кибела все-таки была права; воздух был слишком холодным, поэтому Антигона закрыла деревянные створки. - Вам следует принести жертву Артемиде, госпожа, люди говорят, что это помогает будущим матерям избежать нечистых духов. - Я уже отдала почести вчера, - рассеянно ответила Антигона, её мысли сейчас были далеко-далеко отсюда. – Пожалуйста, убери этот стул. Кибела подчинилась. Её госпожа была молодой женщиной двадцати лет с длинными волосами цвета темной бронзы, тонкая и изящная, словно ивовый прут…. Но, будучи беременной, она походила на маленькую планету с личным спутником, именующимся Никандросом, её маленьким пятилетним сыном, который не переставал крутиться возле матери. - Жена Андромако, Эльпида, сказала, что вчера она видела, будто вокруг нашего дома кружил филин, - молвила Антигона. – Она добавила, что это плохой знак. - Госпожа, Эльпида может найти плохой знак даже в морщинах на собственном лбу. – Её госпожа засмеялась. – Вам не следует слушать её. -Ты права, - мягко погладила её волосы Антигона. – Скажи мне. Что нового в городе? - Ничего особенного. Все говорят о войне между Потидеей и Афинами… но, честно говоря, я мало что понимаю, - вздохнула Кибела. - Царь предал афинян, - объяснила Антигона. – У них был договор: наш Царь завоевывает для них Амфиполис, они же в свою очередь отдают ему город Пидна. В конечном счете, наш Царь нарушил договор и захватил оба города. - У него же нет чести! – Воскликнула Кибела. - Мой муж сказал мне однажды, что Царь любит говорить: «Поразить афинян можно не через их слабое место, а только напролом». – Кибела покачала головой в знак несогласия с мыслями Царя. - Вы думаете это правда? То, что говорят люди? О том, что Царь не сможет завоевать Потидею? – прошептала служанка так, словно они плели заговор. Кибела заметила, что когда люди начинают критиковать Царя, они переходят на шепот. - Что я могу тебе сказать? Я ничего не смыслю в военных кампаниях, но мой муж уверен в нашем Царе, - улыбнулась Антигона, наблюдая, как её ребенок играет с деревянными игрушками. – Я лишь надеюсь, что муж вскоре вернется. Я знаю, быть гетайром – большая честь, но с таким Царем, который жаден лишь до военного величия… - она тяжело вздохнула. – Все же я не понимаю, как мой муж смог оставить свою беременную жену в… Внезапно Антигона умолкла и тут же издала стон, полный боли. - Мамочка? - заплакал Никандрос. Мальчик не понимал, что происходит, но выражение лица матери испугало его. - Иди… позови… повитуху… - для Антигоны было трудным произнести даже слово. Она была очень бледна, крупные капли пота покрыли её лоб. - Сейчас? – Кибела задала самый глупый вопрос, который только могла задать, но, скажу в её защиту, она была жутко испугана. Взгляд госпожи послужил ей ответом, и девочка, быстро вскочив на ноги, побежала в доме местного лекаря. Вот так я и пришел в этот мир в холодный день Ауднайоса…. О, мои извинения, я забыл, что Вы не знаете, что это за месяц в македонском календаре… в холодный январский день в тот год, что сейчас известен как 356 год до Рождества Христова. В моем детстве не было ничего особенного, ничего такого, о чем я мог бы поведать Вам. Моя мать, Антигона, была очень умной и очень благородной. Если бы она родилась в 21 веке, то смогла бы добиться всего того, чего бы захотела: стала бы доктором или космонавтом, или ветеринаром, юристом, писателем… Кем угодно! И даже сейчас, я убежден, что ей было суждено стать женой моего отца. В отличие от других женщин, у которых просто не оставалось выбора, моя мать любила быть домохозяйкой; мне всегда верилось, что это и было её истинным предназначением. Моя семья была очень счастлива, хотя и до христианства, среди македонских стандартов, мы казались странными. Мой отец Аминтор, сын Деметриоса, не имел любовников, не принимал участия в оргиях в царском дворце и обожал мою мать. Моя же мать, в свою очередь, была превосходной женой. Она подарила отцу четырех детей: моего старшего брата Никандроса, меня, сестру Беренику и юного Лисания. Мой дед по линии отца, Деметриос, любил мою мать как собственную дочь и жил в нашем доме время от времени. Кибела была для нас тетей. Однажды она захотела выйти замуж и покинуть нас, но её жених был убит в битве. Я не должен был быть счастливым, но я был. После этого она больше никогда не заговаривала о замужестве. В мое время не было современного понятия романтика. В браке не было преданности (она появилась вместе с христианством), в мое время моя семья была словно пятно на белом шелке. Мы были более продвинутыми в наше время, если так Вы меня лучше поймете. Я жил в золотой век Македонии, когда Царь Филипп II превратил неизвестное варварское царство в сильнейшую державу в Греции и когда Александр превратил её в империю. Македония была центральной силой Греции еще в течение 150 лет после моей смертной жизни, но никогда больше не существовало такого Царя, как мой Александр, и никогда не происходило такой же истории, как моя… Тринадцать лет прошло с того момента, как я появился на свет. Тринадцать счастливых, скучных, мирных лет… Гефестион, сын Аминтора, сидел на берегу реки, который одновременно являлся границей владений их семьи. Сегодня был его тринадцатый день рождения и независимо от холода, он покинул свою мягкую теплую постель, чтобы встретить рассвет. Он только что сбежал от своего спартанского учителя, того, которого его отец нанял, чтобы учить его сыновей науке войны. В эти дни наука войны была особенно востребована. С тех пор как Царь Филипп нанял Леонидаса, родственника царицы Олимпиады, чтобы тренировать наследного царевича, каждая благородная семья считала делом чести нанять опытного наставника и для своих юных македонцев. Так однажды и его отец вернулся домой со спартанцем с причудливым именем Арсенайос. Как знал Гефестион, он был сыном-ублюдком своего отца и, хотя он и был рожден и воспитан согласно спартанским идеалам, в спартанском обществе у него совсем не было прав. Поэтому Арсенайос и решил попробовать сыскать славу в других местах. Он нравился Гефестиону. Арсенайос был самым противоречивым человеком, которого он только встречал за тринадцать лет. Он был воином, у которого был разум философа, его натура завораживала Гефестиона. Они проводили целые часы за беседой о войне и чести, человеческой натуре и обо всем, о чем только могли пожелать говорить. Спартанец немало удивился, когда обнаружил, что юноша склонен к философии, и разочаровался, когда обнаружилось, что Гефестион совершенно неловок, когда дело касается битвы. Нет, Гефестион знал, как ездить на лошади, и у него это получалось чрезвычайно изящно и элегантно. Гефестион был неумел в бою. У него получалось неплохо фехтовать, но Арсенайос сказал ему однажды, что если он хочет быть уважаем в кавалерии, то он должен уметь орудовать копьем, как его старший брат. Гефестион не боялся войны. Македония – её подстрекатель, в конце концов, и как все те жители этой страны, кто ещё ни разу не был в бою, мальчик мечтал о вечном величии на поле боя. Он часто спал и видел, как он возвращается домой героем, как отец гордится им. Но его учитель не видел в нем потенциала воина. Подросток закутался в мех, который ему купил дедушка в Афинах в начале зимы, и принялся тереть руки друг о друга, пытаясь согреться. Он сидел на одном месте уже достаточно времени, чтобы начать замерзать. Ему нравилось гулять одному по владениям его семьи. Поэтому сама идея о том, чтобы покинуть дом и стать пажом в царском дворце, была для него не слишком привлекательна… Лучше бы остаться здесь, чтобы в обед слушать дедушкины истории о битвах. Он знал лишь нескольких представителей благородных македонских семей и никогда не встречался с наследным царевичем. Он знал о нем только из тех вестей, что доносил ему его отец или Кибела. Лучше всего он знал Пердикку, сына Орента, который жил в Орестиде, городе в Верхней Македонии. Аминтор часто путешествовал, и Гефестион радовался шансу повидать царство вместе с ним, встретиться с друзьями и увидеть города за пределами Македонии, такие как Фивы, Афины и Спарта. Голоса и смех привлекли внимание Гефестиона, выведя его из транса и заставив обернуться; неподалеку прогуливалась компания из 4 мужчин, каждый был с одной или двумя девушками. Копна иссиня-черных волос привлекла внимание Гефестиона, и вскоре он признал в их обладателе своего старшего брата Никандроса. Будучи взъерошенным, сейчас он казался Гефестиону диким зверем. Только не это… Может быть, если я медленно уйду, он меня не заметит. – Гефестион уже приготовился спрятаться и сбежать, когда… - Тион! – закричал его старший брат, заставляя того остолбенеть. – Что ты здесь делаешь? Неужто потерял мамочку? – Собутыльники Никандроса дружно загоготали. Гефестион заключил в кулак все свое достоинство и повернулся к брату. - А что насчет тебя? Что же скажет отец, если узнает, что ты шляешься здесь в такую рань? - Шляюсь? – Поддразнил его Никандрос. – Кто это тут шляется, Тион? Мы Компаньоны племянника Царя. Компаньоны племянника Царя? – усмехнувшись, Гефестион рассмотрел всю компанию и увидел среди парней белокурую голову Аминты, сына Пердикки III, который был царем Македонии, перед тем, как его и его 4 охранников убили иллирийцы. Это произошло, когда Аминте исполнился год, и македонцы, будучи мудрыми и хотевшими нового могучего царя, избрали своим правителем Филиппа, младшего брата погибшего. Что-что, а Македония, будучи маленьким царством, знает все о конфликтах в царских династиях. Ради примера: Архелай I, сын-ублюдок последнего царя от шлюхи, стал Царем после того, как убил всех своих братьев и дядь; Аминта III, отец настоящего Царя Филиппа, убил Павсания, сына узурпатора Аэропуса, потому как тот не хотел уступать ему трон…. И в следующие годы конфликты в царских семьях будут нарастать с большей силой, и последний царь Македонии, Персей, убьет собственного брата, чтобы стать царем, но зачем? Только чтобы вскоре потерять власть и добровольно отдать её римлянам…. О да, Македония знала, знает и будет знать о том, насколько коварны представители царской крови. Наиболее логичным и жестоким действом было бы убийство юного племянника царя, Аминты, чтобы исключить претендентов на трон, но Царь Филипп, будучи крайне великодушным, решил сохранить ему жизнь и назвал его своим преемником до того времени, когда у него родится сын. К сожалению для Аминты, 13 лет назад на свет появился царевич Александр… Из-за всего этого, из-за семейных ссор, убийств, шантажа и шпионажа - Гефестион избегал царского дворца. Когда он ходил во дворец, каждый раз он боялся, что однажды проснется и обнаружит себя привязанным к алтарю, готовый быть жертвой для Диониса от небезызвестной царицы Олимпиады. - Ник, здесь холодно, - поежилась одна из женщин в его объятиях. - Идем домой, именинничек, - сказал Никандрос в качестве прощания. - Я не маленький, чтобы так со мной разговаривать, - насупился подросток. - О, действительно. Вот когда ты убьешь своего первого человека, мы с тобой поговорим как мужчина с мужчиной. А пока ты еще маленький. – Гефестион скрипнул зубами от обиды и последовал за компанией. Это была очень специфическая компания: первый, его брат Никандрос. В свои 18 лет, он был известен почти всем женщинам Македонии, в Пелле не было ни одной милой девушки, которая бы не переспала с ним. Никандрос не был настолько красив, как можно подумать, но он был привлекательным, Гефестион не мог понять своим умом почему, и женщины считали его обольстительным. У него были иссиня-черные волосы от отца и зеленые глаза от матери - полная противоположность Гефестиону; у того были волосы темной бронзы, как и у его матери, и красивые темно-серые глаза с более светлой серой каемкой по краям радужки, как у его отца. Его волосы спускались чуть ниже плеч и были настолько же шелковистыми на вид, как и наощупь. Обычно он завязывал их в высокий хвост, но несколько прядей все же выбивалось и закрывало его глаза. Братья были разными, но Гефестион вскоре обещал вырасти очень красивым юношей, представителем красоты необычной, поражающей прямо в сердце. Следующим был шестнадцатилетний Аминта, но на его счет нельзя сказать чего-либо интересного. По факту, его лучший друг Филота, сын знаменитого генерала Пармениона, был бы гораздо лучшим членом династии Аргеадов, чем он. Аминта – блондин, не слишком высокий, у него были очень светлые голубые глаза, и он не слишком много разговаривал. К тому же он был очень грустным. Гефестион удивлялся, как Аминта еще не утопил себя в речке, чтобы прекратить безвольное существование на этой земле. У Аминты было потрясающее воображение и «чудесные» мысли о смерти и богах подземного мира; из того, что он услышал от Никандроса, единственной причиной, почему тот уважал его, был тот факт, что, будучи другом Аминты, племянника Царя, у него был более высокий статус. (Кто-кто, а его брат не знает, как заводить настоящих друзей). По мнению Гефестиона, у Никандроса были друзья по особым случаям: друзья для охоты, собутыльники, друзья, с которыми можно сходить повеселиться…. И он менял их, как люди обычно меняют перчатки. Независимо от его популярности и благородства, в действительности у него не было ни одного настоящего друга. Даже у Аминты был лучший друг (Гефестион, правда, не мог понять как). Лучшим другом Аминты был Филота, и Филота проявлял большую симпатию к своему другу. Следующий, Филота, сын Пармениона, был стройным. У него были светло-рыжие короткие волосы и яркие голубые глаза. Все в нем кричало: "Солдат!". Но у него было гораздо больше внушительности, чем у его вечно грустного друга. Филота высокомерный, эгоцентричный, до смерти любящий сплетни. Он обычно говорит то, что хочет, и плюет на мнение других. Никандрос говорит, что с ним довольно весело ходить за девушками, потому как обычно только глупые девушки клевали на его отношение. Гефестион бы не позавидовал тому, кому бы предстояло провести время с Филотой…. Теперь он отчасти понимал, почему Филота дружит с Аминтой: они нашли того, с кем могли бы общаться, и никто не может встать между ними. Хотя и Никанор, и Гектор - братья Филоты, были гораздо более приятными в общении, чем их старший брат. Последним в группе был Птолемей, сын Лага - молодой человек в возрасте двадцати четырёх лет был старшим из них. Птолемей был типичным «неизвестно кто», который по велению судьбы общался с самыми известными парнями. Его личность не была окружена загадками и не имела притягательности, он не был слишком красивым, слишком умным или умелым. Его волосы имели морковный оттенок, отчего казалось, будто он стал жертвой взрыва, так они торчали во все стороны. Его глаза были темны, а натура сплетника гораздо более сильной, чем у Кибелы. Птолемей знал все, что происходило во дворце, даже если его там не было. Никандрос как-то сказал, что Птолемея называют «человеком ста дел», потому как тот часто преувеличивал своё мастерство в бою. Его брат нашел это забавным, Гефестион же посчитал это идиотством. Подросток тяжело вздохнул и решил вернуться в дом. - Тион, поиграй со мной, - едва увидев его, заверещала его 11-летняя сестра Береника, кидаясь в его объятия. - Не сейчас, Эни. Я не в настроении. – Сестра распахнула свои серые глаза с обидой, а её нижняя губа начала подозрительно дрожать. - Но ты скоро уезжаешь, - голос Береники дрожал. – И-и никто больше не будет со мной играть… - Хорошо, идем играть… - Гефестион улыбнулся, увидев, как сестрины глаза счастливо заблестели. Скоро уже был полдень, и Кибела уже обыскалась их. Их дедушка уже приехал, обед уже был готов. Антигона тщательно приготовилась к празднику её мальчика, украсив праздничный стол цветами и приготовив любимые блюда сына. И поэтому когда подросток вошел в дом, ароматный запах привел его прямиком на кухню. - Дедуля! – Береника побежала к дедушке Деметриосу, чтобы обнять. - Как поживает самая красивая девочка в мире? – Дедушка чуть приподнял её. – Тион, а ты что стоишь? Обними-ка своего деда. - Я тоже хочу, - детский лепет Лисания, 3-х летнего брата Гефестиона, настиг их, и они обнялись все вместе. - Как это мило. Сейчас пущу слезу, - поддразнил Никандрос, входя в комнату. - Где ты был, парень? – спросил Деметриос, уже освободившийся от любвеобильных внуков. - Гулял с друзьями. - У этих твоих друзей есть имена? – продолжал опрашивать Деметриос. Он не любил, когда Никандрос начинал выделывать финты. Если бы этот парень был его сыном, уж он-то показал бы ему, что такое дисциплина. Но все-таки он уважал семью Аминтора и то, как они воспитывают детей. - Филота, Птолемей и Аминта, племянник Царя, - защитился Никандрос, используя волшебную фразу «племянник царя». Никандрос знал, что, будучи компаньоном Аминты, он обязан быть рядом с ним, поэтому дедушка не сможет возразить ему. - Когда я был в твоем возрасте… - начал Деметриос. - Пожалуй, я пойду, - выдохнул Гефестион. - Мы всегда были заняты в царском дворце… - Я уверена, что это было так, но времена изменились, - сладко добавила Антигона, неся серебряный поднос с едой. – Ник уже скоро пойдет в бой, не так ли, милый? - Что-то вроде этого. Я слышал, что Царь планирует сопровождать своего родственника, Александроса, обратно в Эпир, - сказал Никандрос. – Птолемей говорил, что Царь рассчитывал посадить Александроса на эпирский трон в следующем году, - он уже потянулся за кусочком хлеба, когда мать звонко шлепнула его по руке. - Не перед тем, как сядет твой отец. - Это не битва, - фыркнул Деметриос. – Когда Бардилис, царь иллирийцев, атаковал Эпир - вот это была битва: кровавая, дикая, а когда на помощь пришла Спарта… - Папочка!? – воскликнула Береника, встав на стуле. Аминтор вошел в комнату и поцеловал жену в лоб. Он был высоким, сильным сорокалетним мужчиной, достаточно привлекательным с внушительной черной бородой. Он поцеловал всех своих детей, включая Никандроса. Тот лишь недовольно фыркнул, зная, что для своего отца он всегда будет маленьким мальчиком. - Вот он – мужчина дня! – воскликнул Аминтор, обнимая Гефестиона. - Он не мужчина, - пробурчал Никандрос, но никто не обратил на него внимания. - Уже 13 лет! Мне кажется, что только вчера я получил письмо на пути в Потидею о том, что у меня родился второй сын, - Аминтор занял место, посадив на колени Лисания, который обеспокоенно прыгал вокруг. Антигона позвал Кибелу, и она начала подавать еду. - Тион, а ты знаешь, что мы тебя чуть не назвали Александром, - сказал отец, улыбаясь. - И почему же я им не стал? - Мне нравится это имя, - признал Аминтор. – Но твоя мать не согласилась со мной. Она сказала, что треть македонских мальчиков ходит с этим именем. - Это так, - согласился Деметриос, и Кибела наполнила его кубок вином. – Или Филипп. Каждая македонская семья имеет хотя бы одного Филиппа в родстве. В Афинах все совсем по-другому. Мне нравится это царство, но мои афинские родственники правы, считая Македонию варварской страной. - Ты слышал последнюю речь Демосфена? – спросил Аминтор, и его отец кивнул. - На этой неделе я был в Афинах у твоей тети Талии, - ответил Деметриос. – В Агоре я имел шанс услышать его. - Что он говорил? – поинтересовался Никандрос со ртом полным хлеба. - То же самое, что и всегда; согласно Демосфену, Царь Филипп – варвар, и он и вся афинская делегация с ужасом вспоминали о той ситуации с Амфиполисом, - продекламировал Деметриос безэмоционально. – Талия боится, что может начаться война между Македонией и Афинами, и она очень просила меня остаться в Афинах. - Действительно? – спросил Гефестион, внезапно преисполнившись воодушевлением. Если его семья переедет в Афины, то он не пойдет в пажи. - Как же Афины смогут выиграть войну против нас! – засмеялся Никандрос. - Следи за тем, что говоришь, парень. Запомни, что все мы родом из Афин, - напомнил ему его дедушка. – Это страна моих предков и дом моей сестры и её детей. - Дедушка, Тион будет служить пажом в царском дворце со следующей недели, - сказала Антигона, пытаясь сменить тему. - Со следующей недели? Неужели так скоро? – Гефестион не мог быть более расстроенным. - Ты должен быть горд, сынок. Это большая честь. - Честь? Мы становимся пажами по приказу царя, который держит нас как заложников, взамен на то, что наши семьи прилежно ведут себя! – яростно воскликнул Гефестион. - Тион! – возмущенно крикнули Аминтор и его жена одновременно. - Что за бессмыслица? – повысил голос Деметриос так, будто они находились в разных частях дома. - Я не хочу отправляться туда, где никогда не был, исполнять роль слуги для Царя, его полководцев и Царевича! – От всего сердца восклицал брюнет. - Не переживай. Когда мне исполнится 13, я тоже стану пажом, - попыталась поддержать его Береника. - Ты не можешь быть пажом. Ты не мальчик, - влез Никандрос. - Конечно могу, так, мамочка? - Нет, милая, ты не сможешь быть пажом. – Глаза Береники распахнулись, и появилось ощущение, что слезы вот-вот польются из её глаз. – Но ты можешь остаться дома со мной, и я научу тебя вкусно готовить. - Тион, не думай об этом как о наказании, - сказал Аминтор, понимая его чувства. – Ты свободный человек и сын одного из гетайров нашего царя. Быть пажом - честь. Твой дедушка, Ник и я - тоже были пажами, и, возможно, ты будешь одним из компаньонов Царевича. - И твой друг Пердикка тоже будет там, милый, - улыбнулась Антигона. – Вместе с тем милым мальчиком Леоннатом. - Каким Леоннатом? – спросил Деметриос, с наслаждением поедая свою порцию. - Он сын Антея, - ответил Аминтор. - Кто такой Антей? – задала вопрос Береника. - Дядя Царя, - сказал её отец. – Он был двоюродным братом матери Царя, Эвридики. Семья Леонната происходит из рода Линкестидов. - Леоннат восхитительный, просто маленький джентльмен, - произнесла Антигона. – Ты ведь уже знаешь его, не так ли, Тион? – Гефестион лишь кивнул. - Превосходное вино, - сказал Деметриос, вновь опустошая свой бокал. - Конечно же, это же день рождения Гефестиона. Мы должны отметить его как можно лучше, - произнесла Антигона с большой улыбкой. В свои 33 года её красота расцветала с каждым днем. - Очень вкусно, мамочка, - протянула Береника, облизываясь как кот, только что съевший сметану. - Господин, я слышала, что в город прибудет персидская делегация, - молвила Кибела. - Да, это так. Я слышал, что они приедут, чтобы успокоить разыгравшиеся волнения вокруг пакта, - отозвался Аминтор. - По-настоящему? А мы можем пойти посмотреть на персов? – Глаза Береники засияли при слове «персы», словно те были диковинными животными. - Я так не думаю, царевна, - сказала Антигона, расстроив дочь. - Ну, мы все говорим и говорим, а я все еще не отдал тебе подарок, Тион, - улыбнулся Аминтор, когда служанки положили десерт на стол. - Я тоже хочу подарок, - подал голос Лисаний. Мать лишь погладила его по голове. - Я буду рад любому подарку, который ты мне дашь, отец, - мягко сказал Гефестион. - Что за дела? Ты уже молодой мужчина, ты заслуживаешь ценного подарка, - настаивал отец, заставляя Гефестиона улыбнуться. Как же это приятно – он уже «молодой мужчина». - Папочка что-то задумал, - хитро подмигнула брату Береника, облизывая леденец. Аминтор улыбнулся. - Вскоре в Пелле будет фестиваль, там будут продавать хороших коней, - начал его отец. – Поэтому я подумал, может быть, мы сможем поехать и присмотреться. - Зачем? – Вся семья засмеялась над наивностью Гефестиона. - Для чего же еще? Купить тебе коня! – объявил отец, и подросток открыл рот, не зная, что сказать. - Ему? Тион еще ребенок! Мне, между прочим, тоже нужен конь, я буду сопровождать родственника Царя в Эпир в следующем году. - У тебя уже есть конь, - пробурчала Береника. - Моя кляча стара. - Папа купил её тебе 3 года назад, - возразил ему Гефестион. - Ну и? - Мальчики, мальчики, - засмеялся Аминтор. - Ник, это день рождения Тиона, - сказала Антигона одновременно строго и мягко, так, как она обычно обращалась к Лисанию. - Через год и посмотрим, нужен ли будет тебе новый конь, - заключил Аминтор, завершая разговор. ХХХ Гефестион вместе со своей семьей прибыли на фестиваль в обед; на событии было полно народу со всех уголков царства. Даже Царь и Наследный Царевич были здесь, но пока Гефестион не видел их. Вскоре после того, как он оставил семью, Никадрос нашел Коиноса, сына Полемократа, и Аминту, сына Андромеда, двадцати четырёх и двадцати двух лет. Гефестион услышал от своего отца, что на фестиваль съезжаются торговцы из Фессалии, Фракии, Эпира, Геллеспонта и даже из более дальних городов. Многие люди уверяют его в том, что есть лошади и из конюшен персидского Царя, Артаксеркса Оха. Гефестиону очень нравилась атмосфера праздника. Здесь же, на территории фестиваля, проходили скачки. Люди начали громко выкрикивать имена предполагаемого победителя. Потрясающей красоты животные были везде, гарцуя перед своими будущими хозяевами. - Смотри! – Воскликнул Лисаний, указывая на красивого белого жеребца. - Какой симпатичный! – Улыбнулась Антигона. - Когда я вырасту, вы купите мне лошадь? – Спросила Береника у Аминтора. - Только если ты научишься ездить верхом, - ответил отец, и девочка начала радостно прыгать на месте. – Что-нибудь приглянулось, Тион? - Много чего, - признался его сын. - Не торопись, - положил руку ему на плечо отец. - Уверься в том, что ты покупаешь боевого коня, - посоветовал ему дедушка. – Это будет только полезнее для тебя, если ты начнешь с лучшего, не как твой брат Ник. Он хочет красивую, но бесполезную клячу. Гефестион улыбнулся. - Спасибо за совет. - Папочка! Папочка! Тот человек продает яблоки, купи нам, пожалуйста! – просила Береника, сложив руки в мольбе. - Хорошо. Гефестион уже хотел последовать за ним, когда поразительный серый конь привлек его внимание; перед тем, как он понял, что делает, он уже последовал за ним, потеряв связь со своей семьей. Он был настолько сосредоточен на прекрасном коне, что не услышал истеричный вскрик Птолемея: Берегись!? И вдруг, словно весь мир перевернулся и резко стало холодно. Он ничего не видел и не слышал, и был чуть не сбит мощным боевым конем темной масти. Ржание лошади заставило его повернуться в последнее мгновение, и, только благодаря удаче, он сумел увернуться перед тем, как упасть на землю. Гефестион видел силуэт лошади, освещенный ярким солнцем, и вдруг почувствовал необъяснимый страх, поднимающийся из недр его души. Подумать только, он чуть не был сбит конем! Он прижал руки к груди, стараясь защититься и позволить боли уйти. - С тобой все в порядке? – Гефестион открыл свои темно-серые глаза и увидел мальчика его возраста, наездника. У мальчика были светлые волосы, отливающие золотом, длинные передние пряди почти закрывали его лицо, когда он наклонился, и пара разноцветных глаз смотрела на него с любопытством. Один был прозрачно-голубым, второй – карим. Сын Аминтора встал на ноги с достоинством и посмотрел на блондина с яростью, стараясь воспроизвести поведение своего отца в моменты злости. - Ты сошел с ума? Ты чуть не убил меня! – воскликнул Гефестион со всей яростью, которую только мог вложить в речь в свои 13 лет. – О чем ты думал, когда так быстро скакал на своем коне? Как безответственно! Я чуть не умер из-за тебя и твоего коня. Ты вообще думаешь о том, что делаешь, или тебе некогда оглядываться по сторонам? Блондин смотрел на него с потрясением, не веря, что Гефестион орет на него. Все же ему хотелось обернуться назад и посмотреть, что, быть может, причина его гнева стоит прямо за спиной. Люди останавливались, чтобы посмотреть, что происходит, с тем же удивлением и потрясением в глазах. Птолемей и Гарпал, сыновья Маката, его одногодки, быстро появились рядом. - О, пожалуйста. Избавься от этого взгляда и покажи хоть долю раскаяния на своем лице, - продолжил Гефестион, когда Никандрос появился сзади и схватил его за руку, призывая остановиться. - Я прошу прощения за то, что произошло, - извинился Никандрос к огромному удивлению младшего брата. – Этот безумец отвлекся и не заметил вашу лошадь. - О чем, во имя Аида, ты говоришь? – воскликнул Гефестион еще злее, чем прежде. – Что с тобой происходит? Если бы Никандрос мог ударить своего младшего надоедливого брата в обмен на то, что он, наконец, заткнется, он бы это уже сделал, но, к сожалению, потом придется объясняться перед родителями. - Он твой брат, Никандрос? – спросил блондин, скрестив руки на груди. - Нет, он всего лишь бедный сумасшедший ребенок, который прятался в нашем саду. Отцу стало жалко его, и мы оставили его у нас, хотя у него до сих пор не все шестеренки работают, - ответил Никандрос, страдальчески склонив голову, заставив Птолемея и Гарпала утирать слезы от смеха. Гефестион закатил глаза и скрипнул челюстью. - Придурок, - процедил он сквозь сжатые зубы, разъяренный тем, что его брат унизил его перед столькими людьми. - Я прошу у тебя прощения, - сказал блондин, заставив Гефестиона удивленно приподнять бровь. – Я не видел тебя, и ты мог пострадать. Пожалуйста, прими мои извинения. - Что же ты раньше не извинился. Только время тратишь, - продекламировал Гефестион, когда Никандрос толкнул его сзади. - Я Александр, царевич Македонии, - представил себя блондин. Брови Гефестиона удивленно взлетели. Он постарался принять уверенный вид так, будто он с самого начала знал, с кем разговаривает. - Гефестион, сын Аминтора. – Он совсем не хотел, чтобы его запомнили, как идиота, который орал на царевича, не зная, кто он. Он предпочел, чтобы его запомнили как идиота, который наорал на царевича, зная, кто он. - Александр! – Неарх, сын Андротима, позвал его. – Царь прибыл. Царевич покинул его, сопровождаемый Птолемеем и Гарпалом, и, повернувшись, он встретился взглядом с Гефестионом. Блондин улыбнулся. Для сына Аминтора это была последняя капля. Все слишком напоминало какой-то вызов, который ему только что бросил царевич, дразня его за то, что он был недостаточно вежлив с будущим македонским Царем. Гефестион покраснел. - Придурок, - подумал Гефестион, и впервые в его сердце зажглось непередаваемое чувство ненависти к человеку. Удар по затылку выдернул его из мыслей. - Ой! - Ты ненормальный, Тион,ненормальный!? Как ты мог кричать на наследного царевича? – Изумлялся его брат. - Он чуть не убил меня, - попытался оправдаться Гефестион. - Ты не обратил внимания. Ты был единственным, кто не видел его, - вздохнул Никандрос. Тонкий голос в сознании Гефестиона говорил, что брат прав, но его гордость не хотела быть уязвленной. - А ты? Если ты все видел, то почему ничего не сделал? - Я бежал к тебе, придурок, но я был слишком далеко. Я тебя потерял из виду. Потом Птолемей увидел меня и указал на тебя, а потом крикнул «берегись», но ты не слушал, - объяснил Никандрос, ведя его к тому месту, где должны были быть их родители. Оба замолчали. - Ты ведь не знал, что это был царевич Александр, не так ли? - Конечно знал! – солгал Гефестион, не сумев обмануть брата, который лишь прыснул в кулак.