Навечно преданный

      Мэри лежала в одинокой постели, прислушиваясь к звукам уснувшего постоялого двора, и плакала — зло и беззвучно. Все её планы рухнули, последние надежды оказались пустой иллюзией. Глупый мальчишка предпочёл короне и власти любовь. Надо же! Конечно, он всё равно оставался Преданным, не смеющим даже шагу ступить без позволения Хозяина, и его выбор достаточно предсказуем… Но что будет теперь с ней? Теперь, когда Шерлок из безродного, бесправного раба превратился в принца? И — Боже мой! — это же только вопрос времени: как быстро он её разоблачит? Она не сможет обманывать этого дьявола бесконечно, один неосторожный шаг, жест, взгляд… А что будет, если он вспомнит? И зачем она только согласилась тогда на эту авантюру? Зачем вообще влезла в то, куда её никто изначально не звал? Сама, сама виновата! Кто её тянул за язык? Князь и без неё бы что-то придумал, он в таких вопросах был настоящий мастер…       Женщине казалось, что это произошло много лет назад, практически в прошлой жизни, когда она тайно прибыла в замок Его Светлости, дабы лично обсудить матримониальное предложение короля Джона и те шаги, которые следовало предпринять в связи с этим. Став свидетельницей странного разговора между Чарльзом и Джимом насчёт ещё одного княжеского Преданного, она невольно заинтересовалась упомянутым Шерлоком, оказавшимся Универсалом. Такие Мэри ещё не встречались и, снедаемая любопытством, она внимательно вслушивалась в суть беседы. Правитель Эплдора и его Идеальный Слуга обсуждали способ, которым они собирались внедрить Шерлока в ближайшее окружение шотландского монарха. Леди Морстен, сперва даже слегка приревновавшая, довольно быстро увлеклась готовящейся ловушкой, пришедшейся по нраву её авантюрной душе. Преданный должен был попасть к Джону, сыграв на милосердии и добром сердце Шотландца, под видом невинной жертвы жестокого Хозяина-тирана, доведшего терпеливого воспитанника Школы до попытки самоубийства. Для этого его легенда должна была выглядеть максимально правдоподобной, и если организовать следы наказаний и издевательств на теле юноши не составляло большого труда, то придумать задание, из-за которого бы Преданному действительно захотелось покончить с собой было не так просто. Именно тогда, уловив смысл проблемы, Мэри и предложила то, о чём в последствии не раз сожалела: приказать Шерлоку кого-то изнасиловать — жестоко и бескомпромиссно, не позволяя остановиться до тех пор, пока несчастная не скончается прямо под ним. Князь оценил идею. Весьма. И тут же, поблёскивая хищными глазами и следуя своей больной и извращённой фантазии, предложил роль жертвы ей, с усмешкой на узком лице снизойдя до пояснений, что реально испугавшуюся не на шутку женщину убивать никто не собирается.       — Я же знаю, дорогая, что тебе нравятся подобные забавы, — говорил Чарльз с приторной ехидной любезностью, от которой почти мутило. — А Шерлок сможет удовлетворить тебя в полной мере. Это будет моим свадебным подарком, моя девочка. Не думаю, что Джон так уж хорош в постели: наверняка скучен и однообразен. Я предлагаю тебе незабываемое острое приключение перед безвкусной семейной жизнью: много часов самого жестокого и умопомрачительного секса. А потом ты выпьешь зелье, которое замедлит сердцебиение и скроет прочие признаки жизни в твоём теле. Преданный решит, что действительно затрахал тебя до смерти. Думаю, этого будет достаточно, чтобы его попытка самоубийства выглядела вполне обоснованной. Иначе мы рискуем, что Мастер-душевник в Школе без труда разоблачит наш маленький обман.       — Но как же я потом смогу вернуться в Эдинбург? — слабо возражала леди Морстен, разрываясь между страхом разоблачения и желанием получить обещанное князем удовольствие. — Разве не опасно мне будет встречаться с Преданным после всего?       — Не беспокойся, мы предпримем необходимые меры, чтобы он тебя не узнал, — захваченный новой идеей, Его Светлость не обращал внимания ни на какие возражения. — К тому же, я могу приказать Шерлоку попросту забыть тебя.       — Да он и так забудет, — словоохотливо вмешался кареглазый Джим, которому и принадлежала идея довести своего собрата до безумного поступка, мотивируя это тем, что после такого сострадание шотландского короля к несчастному рабу будет в разы сильнее. — Прикажите ему остаться в живых, а дальше его разум всё сделает сам. Он должен будет вытеснить сие воспоминание, стереть его. Иначе Шерлоку попросту не выжить. Если что-то и останется в памяти, то лишь призрачная тень, ночной кошмар — не более.       И Мэри, снедаемая противоречивыми чувствами, не смогла ни ослушаться приказа Чарльза, ни побороть собственного искушения… Но ведь они все были уверены, что Преданные неспособны зачать ребёнка!       Ребёнка, которого она сейчас должна была бы ненавидеть. Но почему-то не могла. Нежность, бездомным котёнком прокравшаяся вопреки всему в её сердце ещё тогда, когда находясь в удалении от Эдинбурга по случаю нечаянной эпидемии, она в досаде и раздражении считала тоскливо сменяющие друг друга дни, прижилась и не хотела покидать. Такой же заложник ситуации, как и она сама много лет назад. Да и по сей день. Плоть от плоти её. Тот, что в отличие от покровителей или неверного муженька не может ее оставить. Тот, что рядом, несмотря ни на что. Своеобразный личный Преданный. И хотя она и прекрасно понимала все непостоянство данного обстоятельства, это чувство ныне оставалось единственным, что наряду с тревогами и опасениями давало ещё и толику утешения. Недостаточно. Но это всё, что у неё было.       Джон, потворствуя незаметно укоренившейся привычке, ласково водил ладонью по тёмным локонам притихшего рядом Шерлока, перебирая встрёпанные кудри, наматывая завитки на пальцы и тут же выпутываясь из шелковистого плена, заодно вытягивая попадающиеся на пути сухие травинки. Его личный и неистребимый фетиш — густая, цвета чёрного шоколада шевелюра, к которой каждый раз, стоило ослабить контроль и заполучить удобную минутку, рука тянулась сама собой чуть ли не с первой встречи с этим нереальным мужчиной, ставшим, в конце концов, выбором и судьбой молодого шотландского монарха.       Шерлок, словно пребывающий в полусне-полузабытьи, обманчиво расслабленный, но, судя по всему, искренне умиротворённый, всем своим видом демонстрировал нежелание мешать этому процессу, слегка жмурясь от проникших в узкие окна первых лучей восходящего солнца, и, тем не менее, не собираясь сдвинуться ни на дюйм. Джон улыбнулся необычному сочетанию блаженства и лёгкой лукавинки на любимом лице, с глубоким удовлетворением отмечая, что в благородных чертах его возлюбленного нет больше и намёка на прежнюю безропотную покорность. Осознание сего факта наполняло душу бесконечным счастливым теплом: Шерлок был свободен — и всё же оставался с ним, Джоном, следуя своему желанию и равноправному выбору. И теперь, когда минувшей ночью Его Величество, поддавшись сердечному и телесному порыву, отдал себя в безоговорочное обладание обожаемому любовнику, это их равноправие приобрело абсолютную полноту и завершённость.       Прислушиваясь к себе, заново переживая неизведанные доселе ощущения безусловной принадлежности другому человеку, Ватсон сожалел лишь об одном — что не сделал этого раньше. Тогда его поступок не выглядел бы всего лишь проявлением заботы или, того хуже, следствием нового аристократического статуса Холмса-младшего. Впрочем, король почти не сомневался: в истолковании причины не совсем обычного желания Его Величества Шерлок не ошибётся — для бывшего Преданного он был понятнее многократно прочитанной книги. Их недавняя близость лишь в очередной раз подтвердила это: растворяясь в упоительном наслаждении, подаренном гениальным возлюбленным, Джон краем затопленного эйфорией сознания всё же успевал изумляться тому, насколько чутко и безошибочно Шерлок угадывал все его едва зарождающиеся желания, удовлетворяя их прежде, чем они успевали оформиться во что-то более ясное и вразумительное.       Шотландец почувствовал лёгкий укол сожаления: увы, ему никогда не сравняться в искусстве любви с этим неземным созданием, без особых усилий умеющим доводить любое своё действие до совершенства. Но вот страсти, клокочущей в груди Его Величества, мог бы позавидовать даже легендарный Везувий. И как только раны его прекрасного Ангела окончательно затянутся…       Подстёгнутый беспокойством и некоторыми всплывшими вдруг воспоминаниями об этой удивительной ночи, Джон резко сел, впиваясь в безмятежно возлежащее рядом тело встревоженным взором.       — Шерлок…       — Ммм? — тот слегка приоткрыл глаза в ответ на озабоченный и неожиданно покаянный тон любовника и удивлённо вскинул бровь.       — Повернись пожалуйста, я хочу взглянуть на твою спину.       — А этот вид тебя больше не устраивает? — заложив руки за голову, Его Высочество изогнулся так соблазнительно, что у Джона на мгновение перехватило дыхание. Впрочем, подавив вспыхнувшее возбуждение, король повелительным жестом подтвердил свою просьбу и, как только Шерлок с неохотной неспешностью выполнил её, стал придирчиво осматривать растрепавшиеся и кое-где сдвинувшиеся с места бинты.       — У тебя кровь… — досадуя на собственную неосторожность, виновато проворчал Ватсон и сердито стукнул себя кулаком по колену. — Чёрт, я идиот… Знал же, что ещё не зажило, какого дьявола я…       — Ерунда, — Шерлок нарочито беззаботно пожал плечами, пытаясь снова улечься на спину, тем самым скрыв от Шотландца нанесённый в пылу страсти ущерб.       Но Джон удержал его, обеспокоенно оглядывая остальные повязки и удручённо бормоча:       — Вот ещё… И ведь так старался поаккуратней… Нет, я на самом деле идиот… И ты не лучше: если чувствовал, что больно, почему не остановил?       Шерлок возмущённо закатил глаза:       — Потому что это не было больно, Джон, клянусь! Пара капель крови не заслуживают ни твоих переживаний, ни даже внимания! — Он остановил трепетное блуждание монарших пальцев по собственной горячей коже, местами скрытой белой тканью бинтов, и, прижав их к груди, лукаво прищурился: — Но зато точно стоят того, из-за чего появились. Несомненно — стоят.       Шерлок нежно, но настойчиво привлёк к себе своего венценосного любовника, игнорируя тревогу в потемневшей синеве заботливых глаз и, наконец, добираясь губами до потрескавшихся и чуть припухших от ночного безумства уст Его Величества. Джон охотно ответил на поцелуй, согласно делая его более глубоким и страстным, подкрепляя ласковыми объятиями, не только слыша, но и ощущая довольное урчание кудрявого провокатора, и, тем не менее, стараясь не потревожить раненую, окроплённую алым спину.       Впрочем, почувствовав, как живо откликается на каждое прикосновение собственная истосковавшаяся по близости плоть, Шотландец поспешил оторваться от жаркого коварного рта, предпочтя возбуждающим поцелуям более скромные ласки в решительной попытке уберечь своего принца от дальнейших повреждений растревоженных ран. Провёл кончиками пальцев по высокой скуле, ревниво следуя за скользнувшим по лицу Шерлока солнечным бликом, погладил стройную шею, едва удержавшись, чтобы не припасть губами к манящей россыпи родинок, опустился ладонью на стянутую бинтами грудь, невольно хмурясь на проявленное возлюбленным недовольство — тому подобная сдержанность пришлась явно не по вкусу.       Чтобы отвлечь нетерпеливого сумасброда от дальнейших, рискующих оказаться вполне удачными попыток сооблазнения, Джон постарался переключить внимание Холмса на вопрос, пусть и не слишком насущный, но всё же, по мнению шотландского монарха, достаточно важный. С самым глубокомысленным видом разглядывая неприкрытые повязками едва затянувшиеся рубцы молодого мужчины, Его Величество озадаченно хмыкнул, а когда Шерлок отреагировал на этот неуверенный звук незамедлительно вспыхнувшим во взгляде любопытством, озвучил свои опасения:       — Странно. Мне казалось, что твоё тело должно восстанавливаться значительно быстрее… Во всяком случае, исходя из того, как было раньше. Или теперь, когда ты больше не зависишь от меня физически, благотворное влияние Хозяина тоже утратило своё исцеляющее действие?       Без малейших усилий раскусив незатейливую хитрость любовника и понимая, что дальнейшая настойчивость приведёт лишь к большему сопротивлению, Шерлок разочарованно вздохнул и потянулся за валяющейся неподалёку рубашкой.       — Сейчас сложно что-то утверждать, — в бархатном голосе сквозила некоторая обида. — Мы же всё это время были порознь, — прозвучало почти жалобно, но Джон, стиснув зубы, не поддался на очередную провокацию. Его бывший Преданный медленно облачился в белоснежный батист, скрывая от короля не только удручающие последствия своего пребывания в жестокой власти эплдорского тирана, но и будоражащий желания Шотландца торс, достойный античного Аполлона. Мстительно улыбнувшись на промелькнувшее во взоре Ватсона сожаление, лукавый искуситель подцепил лежащую на охапке сена сорочку Его Величества и протянул её владельцу с самым невинным видом:       — Если уж Вы, Ваше Величество, намерены так беречь моё тело, то не разумнее ли будет и Вам побеспокоиться о своём здоровье и защититься от утренней прохлады? Здесь довольно свежо, Вы не считаете?       Не найдя, что возразить, Джон покорно набросил на себя предложенную часть туалета, отвечая на выходку Его Высочества разве что сердитым сопением. К счастью, на этом месть Холмса себя исчерпала, и, вновь устроившись на импровизированном ложе поближе к бывшему Господину, Шерлок постарался развеять его опасения, начав, однако, не совсем удачно.       — Честно говоря, я не особо рассчитывал на то, что мне удастся избежать виселицы, поэтому предпринимал всё возможное, чтобы закрыться от тебя и хоть как-то ослабить нашу Связь. Я надеялся, что так тебе будет легче пережить… исполнение приговора, — произнесённые без всякого трагизма слова вонзились в сердце шотландского монарха, подобно острому лезвию. Тут же осознав свою оплошность, Шерлок поспешил найти руку Его Величества и крепко сжать её в своей. Но всё же продолжил, доводя пояснение до конца: — Это отнимало значительные силы и не позволяло Связи или тому, во что она превратилась, оказывать нужное благотворное воздействие.       — Во что она превратилась? — непонимающе переспросил Джон.       — То, что сейчас есть между нами, трудно назвать традиционной Связью между Хозяином и Преданным. Основой подобных отношений прежде всего является физическая зависимость Идеального Слуги от Господина и безоговорочное подчинение, а этого, как тебе самому известно, больше нет… — Шерлок на мгновение замолчал, словно вспомнив о чём-то важном. Пристально уставился на Ватсона взглядом завзятого исследователя. — Кстати, мне хотелось бы уточнить: как именно ты понял, что всё изменилось?       — Серьёзно, Шерлок? — от неожиданности Джон даже рассмеялся. — Вот не когда, а именно как?       — Когда — это очевидно, — досадливо поморщился Его Высочество. — Я почти увидел твоё озарение там, на суде. — Он задумчиво прищурился, коснувшись губ кончиками сомкнутых домиком пальцев, и Ватсона окатило волной нежности при виде этого знакомого до боли жеста. — Скорей всего, сами путы разорвались, когда я решился и… сделал это. Убил князя… Хотя за общими ощущениями, перекрывшими всё, включая доступ воздуха в мои лёгкие, дошло до меня не сразу.       — И как? Что ты почувствовал, когда дошло? — теперь уже и у Джона в глазах читалась явная заинтересованность.       Непредсказуемое смущение окрасило лицо Шерлока восхитительным румянцем.       — Если честно, я почувствовал себя голым, — губы скривила сконфуженная улыбка, а бирюзово-озёрный взор предусмотрительно укрылся под опущенными ресницами. Казалось, бывшему рабу было нелегко признаться в подобном даже верному другу.       — Но почему? — удивлению Джона не было границ. — Разве ты не хотел этого? Не мог не хотеть… Это же как кандалы!       — Они были со мной много лет, Джон. Слишком долго, — неземные глаза снова были обращены на Шотландца, и застывшая в их льдистой глубине всё ещё не растаявшая до конца боль заставила сердце монарха тоскливо сжаться. — Да, я хотел. С той самой минуты, как ты зародил во мне призрачную надежду на подобный исход. Но не ожидал, что это станет таким… откровением… — Меж бровей легла печальная складка: — К тому же, на фоне гибели Чарльза Магнуссена моё желание утратило всякий смысл.       — Не говори ерунды! — возмущённо перебил Шерлока король. — Ты стал свободным — и это прекрасно! Разве может быть иначе?       Лазурное сияние подёрнулось пеленой невыразимой грусти, послав Ватсону невысказанный вопрос: неужели ты действительно ничего не понял, Джон? Вслух же было произнесено совершенно другое, хотя и довольно близкое по смыслу:       — Ты мне так и не ответил — как? Если бы для тебя это было таким же, почти физическим переживанием, ты ощутил бы его ещё там, в кабинете князя… — рассуждения, прерванные красноречивым молчанием и выразительным взглядом Шотландца, замерли на губах Холмса, приоткрывшихся в изумлённом озарении: — О! Ты почувствовал? Почувствовал, но не смог разобраться!       — Знаешь ли, я в ту минуту тоже был занят несколько иными заботами… — слегка натянуто рассмеялся Джон, испытывая одновременно неприятную дрожь от нахлынувших жутких воспоминаний и облегчение от осознания того, что весь этот ужас остался в прошлом. Но вспыхнувшие азартом глаза Шерлока были так настойчивы, что Его Величество не смог не удовлетворить их жадного любопытства, чувствуя, как возникшее было напряжение спадает вместе с каждым произнесённым словом этой странной исповеди:       — Мне тогда показалось, что внутри меня что-то лопнуло или взорвалось. И возникла пустота — тёмная, сосущая. Я чуть было не провалился в неё, не исчез в её омерзительном ненасытном брюхе. Но… Я не мог позволить себе исчезнуть, мне было необходимо выжить и защитить тебя, я был слишком занят, чтобы отвлекаться на что-то другое. И только позже, после того, как всё закончилось, когда тебя оправдали, когда я смог думать о чём-то кроме твоего спасения и увидел, как тебя обступают подданные английского престола, отделяя от меня, как надёжно и заботливо обнимает Майкрофт — до меня вдруг дошло, словно вспышка, озарение, что ты больше не зависишь от меня так, как раньше. Не знаю, не могу объяснить — как я это понял. Есть вещи, которые не нуждаются в объяснениях. Я просто знал и всё: ты больше не мой Преданный, — Джон вдохнул. — Только поэтому я и решился уйти. Не хотел мешать…       По мере того, как Его Величество описывал собственные ощущения, всё более оживляясь, Шерлоком, наоборот, овладевало необъяснимое оцепенение, превращая стремительного в каждом жесте молодого мужчину в неподвижную статую. Застывшая на лице страдальческая гримаса и потемневший отсутствующий взор не оставили у Джона ни малейших сомнений: сказанное им пробудило в бывшем Преданном личные, далеко не радужные воспоминания. И Ватсону не нужно было прибегать к помощи Связи, чтобы понять, какие именно видения сейчас терзают душу его избранника. С ласковой осторожностью тронув окаменевшее от напряжения плечо, Шотландец постарался поймать направленный в прошлое взгляд, желая как можно скорее вернуть дорогого сердцу друга к вполне благополучной действительности:       — Это ведь были не мои переживания, а твои, так, Шерлок? — легонько встряхнув Холмса, негромко, но настойчиво произнёс он. — И эта отвратительная бездна — она предназначалась тебе? Как расплата за убийство… Хозяина? — последнее слово было произнесено с непреодолимым омерзением. — Ты должен был уйти туда следом за Магнуссеном?       Сочтя едва заметный кивок достаточным ответом, Джон продолжил, не отрывая заботливых глаз и рук от пленённого мрачными призраками возлюбленного:       — Но ведь у них ничего не получилось! — король и сам не понимал, кого именно «их» он имеет в виду, но прилагал все усилия, чтобы сказанное звучало как можно убедительнее. — Ты справился, ты смог избежать смерти, и уже не в первый раз, Шерлок! У тебя хватило сил, ты сумел вернуться победителем. Ты сделал это!       — Нет, — словно пробуждаясь от кошмара, но уже вполне овладев собой, мотнул головой Холмс. — Это сделал ты, Джон. Вряд ли мне удалось бы выбраться, не будь тебя подле. И совершенно верно — такое происходит уже не в первый раз. Ты всегда оказываешься рядом, когда это необходимо, и поступаешь правильно, даже если сам не осознаёшь этого. Меня трудно удивить, ты же знаешь, но твоей мудрости и интуиции я не перестаю удивляться. Как и твоим доброте и великодушию. Но знаешь, Джон, в одном ты всё же ошибаешься.       — Только в одном? — счастливо улыбнулся Ватсон, радуясь тому, что к его гению вновь вернулись внезапно утерянные подвижность и красноречие. — И в чём же, позволь узнать?       — Связь между нами осталась, и даже стала ещё крепче, если судить по тому, что я… что мы оба пережили в Эплдоре и продолжаем испытывать сейчас, — в обретших прежнюю ясность глазах вспыхнули лазурью лукавые искры. — Так что меня по-прежнему со всем основанием можно считать твоим Преданным.       Выдохнув с облегчением и старательно проглатывая подступивший к горлу сентиментальный комок, Джон ответил нарочито ворчливым тоном:       — Если судить по тому, что, как ты говоришь, мы оба испытываем, то это ещё теперь разобраться надо — кого и чьим Преданным можно считать?       Шерлок отнёсся к шутливому упрёку Его Величества неожиданно серьёзно. Виновато понурившись, он подтвердил сокрушённым тоном:       — Я действительно плохо справлялся с обязанностями Идеального Слуги. Тебе слишком часто приходилось защищать меня, а то и спасать мою жизнь, рискуя собственной. Что уж говорить о тех бедах, что из-за меня свалились на твою голову…       Джон пресёк этот приступ словесного самобичевания, подсев поближе и заключив любовника в крепкие, но по-прежнему осторожные объятия. Жарко прошептал, почти касаясь губами скрытого кудрями уха:       — Неужели ты думаешь, что я могу даже на секунду пожалеть о том, что судьба подарила мне тебя? Какая разница — кто и сколько раз рисковал жизнью? Я солдат, Шерлок, и мне не привыкать держать удар. Главное — ради чего или кого ты это делаешь. А ради тебя я готов отправиться даже в ад, не то что перетерпеть пару неприятностей. Жизнь без тебя — вот самое невыносимое для меня испытание. И ты даже представить себе не можешь, насколько счастлив я был вчера, когда увидел тебя скачущим вслед за моей каретой. — Чуть отстранившись, Шотландец не удержался от короткого смешка: — Правда, я тоже не могу представить, как удалось уговорить сира Майкрофта отпустить тебя? Особенно после того, как он узнал, что ты больше не связан зависимостью Преданного. Что ты ему сказал?       — Ничего. — Шерлок пожал плечами и пояснил в ответ на вытянувшее физиономию Его Величества удивление: — Я ничего не сказал Императору о произошедших изменениях. Впрочем, не думаю, что в этом была какая-то особая необходимость, — предупреждая готовую сорваться с уст шотландского монарха возмущённую тираду продолжил он. — Своим уходом ты и так дал Майкрофту более чем ясную подсказку. Наверняка, брату не нужно будет много времени, чтобы сообразить, почему ты решился оставить своего Преданного.       — Так он догадался или нет? — озадаченно нахмурился Джон.       — Полагаю, мы узнаем об этом совсем скоро, — невозмутимо отозвался принц. — В любом случае, я довольно чётко объяснил Его Императорскому Величеству, что мой выбор окончателен и не будет изменён ни по каким причинам. И, судя по всему, Майкрофт действительно готов его принять.       — А как же честь Дома Холмсов? — не унимался Ватсон, в котором вдруг и совершенно не к месту проснулся политик. — Одно дело, когда ты Преданный и просто не можешь физически существовать без Хозяина, подчиняясь навязанным инстинктам, и совсем другое — когда ты свободен, и желаешь быть рядом со мной… ну, сам знаешь, почему. Что скажут другие, когда узнают? Поползут слухи… Это может навредить репутации Императора.       — Собственная репутация Вас уже не волнует, милорд? — усмехнулся Шерлок. — Но ты совершенно прав, Джон, и именно поэтому будет крайне неразумно делать подобную информацию достоянием общественности. Как Преданный я просто обязан находиться рядом с тобой, в конце концов, это вопрос жизни и смерти, и всякому сие ясно, как божий день. Зачем смущать умы неуместными вопросами? Я не сомневаюсь, что, догадавшись и проанализировав ситуацию, сир Майкрофт придёт к такому же выводу. И, разумеется, постарается придумать наиболее благовидный предлог для пребывания своего брата при шотландском королевском дворе, дабы хоть как-то завуалировать мой вынужденный статус Идеального Слуги.       — А как же королева? — принимая всю неоспоримую убедительность высказанных Холмсом доводов, Джон всё же не мог оставить без внимания чувства этой достойной женщины, на чью долю выпало немало горьких испытаний. — Она твоя мать. Ей тоже не следует знать о том, что её сын свободен от рабской зависимости?       — Это что-то изменит? — глубокий баритон, мгновение назад звучавший уверенно и веско, вдруг затих почти до неверного шёпота. — Полагаешь, Её Величество действительно будет рада получить назад своего давно оплаканного сына… таким?       — Что значит «таким», Шерлок? — возмущение Шотландца не знало границ. — Ты прекрасный молодой человек, достойнейший из всех, кого я знаю, умный, воспитанный, образованный, с безупречными манерами — когда хочешь того, разумеется — с неисчерпаемым списком талантов, с благородным сердцем… — Король прикусил губу, но не смог сдержаться: — Невероятно привлекательный, в конце концов. Да любая мать могла бы гордиться таким сыном! Особенно если учитывать всё, что тебе пришлось вынести…       — Вот именно, Джон — учитывая всё! — прервал дифирамбы распалившегося любовника Холмс. — Разве ты не понимаешь? Она помнит своего сына пятилетним ребёнком: весёлым, озорным, забавным, таким, каким и положено быть детям в этом возрасте. Родным. Любящим. Но того невинного ангелочка больше нет, он давно умер, исчез. Кто я для неё? Совершенно чужое существо, выращенное на продажу, подобно животному, лишённое памяти кровных уз. Не умеющее любить…       — Ты — её дитя! — Его Величеству вновь захотелось заключить в объятия своего глупого гения, разбирающегося во всём на свете, но, видимо, так и не научившегося до конца понимать сущность человеческой натуры. — Утерянное, а теперь вновь обретённое. Познавшее много жестокости и страданий, но сумевшее выстоять и сохранить себя. Разве этого не достаточно? И почему ты говоришь, что не умеешь любить? Кто, как не я, может судить об этом?       — Ты — совсем другое дело, Джон, — упрямо поджимая губы и пряча растерянный взгляд от пытающегося заглянуть ему в глаза друга, возразил принц. — Не забывай — меня двадцать лет готовили к тому, чтобы стать неотъемлемой и незаменимой частью Хозяина. И при этом жёстко искореняли даже намёк на любую иную привязанность. В Школе, если между кем-то из воспитанников возникала малейшая симпатия, тень дружбы, просто желание помочь собрату без приказа кого-то из Мастеров — за этим сразу следовало наказание. Стоило подать руку упавшему во время тренировок или позволить себе улыбнуться в ответ на чей-то взгляд — и провинившихся тут же заставляли сечь друг друга плетью. Количество ударов зависело от тяжести проступка. Безотказный способ превратить сердце в кусок льда.       — Но ведь всё не так безнадёжно, — осторожно запротестовал Ватсон. — Я же видел, как ты относишься к Грегу и к миссис Хадсон, и к леди Хупер… Разве это не проявление симпатии? Твоё сердце давно уже оттаяло, и я готов поклясться, что на месте холодного айсберга теперь клокочет настоящий вулкан. Ты же общался с сиром Майкрофтом — неужели встреча с братом оставила тебя равнодушным?       — Не оставила, — Шерлок вздохнул, — но я так и не разобрался, что чувствую к этому человеку. Да, он мой брат. Да, он любит меня и сделал почти невозможное, чтобы спасти, но… Всё это, в большей степени, дань памяти о том же пятилетнем мальчике. Это того Шерлока Майкрофт любит, ради него он переворачивал Тортугу и готов был пожертвовать репутацией и честью. Я благодарен ему, Джон, я готов ответить ему тем же, но могу поклясться — мой отъезд принёс Императору определённое облегчение. Вряд ли он представлял, какими должны быть наши дальнейшие отношения, останься я в Лондоне. Допускаю, это также явилось одной из причин, почему Его Величество отпустил меня с такой лёгкостью.       Вскочив на ноги, принц сделал несколько стремительных шагов и замер, повернувшись к Шотландцу вздрагивающей спиной.       — Мне трудно сходиться с людьми, трудно впускать их в свою душу, Джон. Возможно, это когда-нибудь изменится, возможно нет. Ты для меня — единственный по-настоящему близкий человек. Лишь к тебе я могу испытывать действительно глубокие чувства — и дело тут не только в Связи, хотя она и является неотъемлемой частью наших отношений. Но остальные… Друзья, брат… Я готов ради любого из них отдать жизнь, но достаточно ли этого? И эта женщина. Мать… А если моё сердце останется безучастным к ней? Если моя холодность ранит или оскорбит её? Будет ли сие справедливо после стольких лет пусть и горестного, но успокоения? Не лучше ли мертвецам оставаться мёртвыми?       Приблизившись и положив осторожные ладони на ссутулившиеся плечи возлюбленного, Джон ощутил, как тело того сотрясается крупной дрожью, и, с некоторым усилием развернув Преданного к себе, всё-таки поймал ускользающий взгляд:       — Ты боишься, Шерлок, и это понятно. Твой страх уместен и оправдан. А ещё он подтверждает то, что твоё сердце вовсе не так холодно и безучастно, как ты себе воображаешь. Беспокойство о другом человеке — лучшая основа для любых отношений. Поверь, твоя мать будет счастлива обнять тебя снова. И даже если при первой встрече ты не испытаешь каких-то особо глубоких чувств — это не значит, что они не возродятся со временем. Думаю, у Её королевского Величества достанет терпения и мудрости подождать, пока твоя душа сможет раскрыться перед ней. А материнская любовь и забота помогут в этом. И не забывай: я тоже буду рядом, не оставлю тебя ни на минуту, поддержу, ты только не бойся, себя не бойся, милый мой… — последние слова, сбивчивым шёпотом произнесённые в опасной близости от пульсирующей на точёной шее прозрачно-голубой венки растворились в сладостном поцелуе. Прикосновения бережно поглаживающих рук расслабили напряжённые плечи и спину терзаемого сомнениями молодого мужчины. Вдохновлённый успехом, Шотландец поспешил привести ещё один аргумент, заодно пытаясь и для себя прояснить очередной тревожащий вопрос:       — Возможно, постепенно ты сможешь восстановить и некоторые воспоминания. Я не говорю о конкретных образах, но ведь есть память тела, забытые чувства… То, что я видел во время установления Связи — оно ведь не потеряно? Не знаю, что там сотворили с тобой Мастера-хирурги, но, похоже, их вмешательство не так уж необратимо, судя по тому, что произошло в Эплдоре…       Шерлок замер в объятиях участливых рук, словно разрываясь между желанием не покидать их ласковый приют и необходимостью разъяснить Ватсону подлинное положение дел. Победило второе, и Преданный, неохотно высвободившись из благостного плена, отступил на шаг, всем видом давая понять, что готов удовлетворить интерес Его Величества целиком и полностью.       — Моё освобождение от физической зависимости не имеет ничего общего с действиями Мастеров-хирургов, — на его невозмутимом лице не было и следа недавних сомнений, а голос звучал чётко и размеренно, словно у читающего урок учителя. — Производимые ими изменения действительно носят необратимый характер, в отличии от того, что делает с разумом воспитанников Мастер-душевник… Именно он отвечает и за блокирование памяти, и за формирование определённого поведения, и за развитие необходимых для каждого Преданного навыков. Избранные им методы должны применяться к имеющемуся в распоряжении Школы исходному материалу с неукоснительной точностью, иначе добиться желаемого результата будет просто невозможно.       Джона бы покоробила такая граничащая с равнодушием невозмутимость, не чувствуй он, что это только щит, которым Шерлок старается отгородиться от кошмара, пережитого в стенах ненавистного заведения. Подавив волну собственного возмущения, король уточнил:       — Мастер-душевник? А при чём тут он? Я думал — это дело хирургов…       — Ты действительно хочешь знать? — переспросил Шерлок, давая Его Величеству последнюю возможность избавить себя от подробностей творящегося за стенами Школы. — Теперь, когда я могу говорить о всех секретах Мастеров… Боюсь, человека непосвящённого эта информация способна повергнуть в шок.       — А ты всё ещё сомневаешься в крепости моего духа? — усмехнулся Шотландец, усаживаясь на расстеленный поверх сена плащ. — Или в способностях моего ума?       — Нисколько, милорд, — взгляд Шерлока остался непоколебимо серьёзным. — Но, полагаю, мне всё же придётся начать с некоторых общих пояснений. Дело в том, что Мастера-хирурги создают лишь основу для дальнейшего воспитания Идеальных Слуг. В своё время основатель Школы Виктор Франкенштейн, после долгих исследований, проводимых сперва на животных и трупах, а затем и на живых телах попавших в его руки бродяг, опытным путём установил те части человеческого мозга, которые отвечали за послушание, удовольствие и болезненные ощущения. Я не буду вдаваться в научные детали сделанных гениальным доктором открытий, скажу только, что Франкенштейну удалось найти способ воздействовать на эти участки таким образом, чтобы подчинение экспериментатору доставляло подопытным удовольствие, ослушание же, напротив, причиняло сильную боль. Подобный эффект достигался путём введения в ткань мозга тонких игл из особого, не подвергающегося коррозии сплава. Состав сплава, также разработанный доктором, сейчас известен лишь Мастеру-ювелиру и передаётся им ученику-преемнику после того, как последний докажет свою искусность вместе с преданностью Школе. Ещё около года понадобилось отцу-основателю для того, чтобы выяснить: стимулирование мозга ребёнка значительно превосходит по результативности воздействие на мозг взрослого. Да и процент удачных операций, проводимых на детях в возрасте от двух до трёх лет был значительно выше, чем в остальных возрастных категориях.       Шерлок замолчал, внимательно вглядываясь в лицо Джона, считывая в застывших чертах того впечатление от услышанного. В синих глазах короля клокотало негодование, но Его Величество решительно кивнул, требуя продолжения.       — После полученных результатов нужно было добиться, чтобы существо, в последствии должное стать Преданным, подчинялось лишь одному человеку — своему Хозяину. Достичь подобного при помощи операций Виктору не удалось, но он нашёл иной выход. Исследуя древние трактаты Востока и Индии, он наткнулся на описание методик, позволяющих руководить сознанием людей при помощи словесного внушения. Доктор подвергал подопытных различным испытаниям, заставляя их голодать или мучиться от жажды, запирая на долгое время в темноте, истязая тела, а затем, когда человек достигал состояния, называемого пограничным — давал им питьё с веществом, вызывающим видения и вводящим душу в особо восприимчивое положение, в котором она становилась такой же податливой, как кусок мокрой глины. Из такого материала сведущий мастер может вылепить что угодно — надо лишь знать, как и на что воздействовать. Всё это легло в основу воспитательных методик, которую Мастера-душевники Школы со временем довели почти до совершенства.       Казалось, излагаемое никак не трогало рассказчика, но по пересохшим губам, которые тот быстро облизывал, делая короткие паузы, да по блеску прищуренных глаз Ватсон безошибочно угадал о сильнейшей буре чувств, что скрывалась за всей этой сухо излагаемой информацией.       — По большому счёту, у каждого имеется так называемое высшее «я», внутренний командир, решениям которого и подчиняется человек, — хладнокровно продолжил Шерлок, стараясь как можно понятнее объяснить своему внимательному слушателю суть разработанных гениальным безумцем методов. — У Преданных эта часть души полностью подавлена и замещена внешним носителем — Хозяином. Кроме того, доктору Франкенштейну повезло: после целого ряда неудачных экспериментов ему посчастливилось найти особую точку в теменном отделе, по расположению совпадающую с так называемым третьим глазом, описанным в тех же древних рукописях. Вторжение в эту часть мозга очень опасно и требует невероятной точности, но если операция проходит успешно, у воспитанника открывается необыкновенная восприимчивость к чувствам и даже мыслям других людей. Именно это в совокупности с тщательно отработанной процедурой инициации и обеспечивает прочность так называемой Связи между Идеальным Слугой и Господином. Подчинение становится для Преданного единственно возможным способом поведения. При этом базовые инстинкты, включая самосохранение, отходят на второй план. Как и прочие последствия хирургического вмешательства, это остаётся необратимым при любых условиях.       — Подожди, но ведь это значит, что ты по-прежнему должен кому-то подчиняться? — нахмурился Шотландец.       — Служение как таковое действительно остаётся главным стимулом всех поступков, — кивнул Шерлок, — но вот как и кому служить, теперь решает мой внутренний «хозяин».       — Откуда тебе всё это стало известно? — услышанное действительно походило на жуткую сказку и никак не хотело вязаться с тем впечатлением, что произвели Мастера-наставники Школы на шотландского монарха при личном знакомстве. В конце концов, эти люди оказали Его Величеству содействие как во время первого судебного процесса, так и в оправдании Шерлока во втором слушании. К тому же, они совершенно не были похожи на жестоких деспотов, способных издеваться над детьми, и Джон в последнее время вполне серьёзно стал задумываться над тем, что слухи, окружающие это таинственное заведение, слишком преувеличены. Теперь же его настроения по поводу Школы уверенно возвращалось на прежние круги — подвергать сомнению слова бывшего Преданного не было никакого резона. — Воспитанникам что — преподают историю Школы? Наставники не опасаются, что их секреты будут раскрыты?       — Нет, не преподают, но в школьной библиотеке я как-то наткнулся на дневники доктора Франкенштейна, — невозмутимо пожал плечами принц. — Основная часть записей, разумеется, была зашифрована, поэтому Мастера не считали необходимым прятать их более надёжно. К тому же, мало кто из кадетов интересовался чем-то, кроме заданной программы. Мне понадобилось около недели, чтобы разобраться с шифром.       — Но если зависимость от Господина — результат словесного воздействия, почему Преданные погибают, если их владелец уходит из жизни? — вновь нахмурил брови Шотландец, силясь уяснить и связать между собой все нюансы полученной информации.       — Гибель Идеального Слуги наступает не от каких-либо физиологических изменений, вызванных кончиной Хозяина, хотя из-за Связи эта смерть и воспринимается, как собственная, а от глубокого чувственного осознания бессмысленности дальнейшего существования. Проще говоря, исчезает всякое желание жить, и Преданный умирает от безотрадной тоски и апатии, не позволяющей удовлетворять элементарные потребности тела. Что же касается проводимых в Школе операций, то они пока ещё слишком далеки от совершенства, чтобы обеспечить такое мощное и сложное влияние. Разумеется, Мастера-хирурги продолжают исследования доктора Франкенштейна, но после его открытий существенно продвинуться в этом направлении так и не удалось. К тому же, Наставники не хотят портить будущий товар уродливыми шрамами, — голос Холмса стал совершенно ледяным, а взор помрачнел, словно перед грозой, — поэтому иглы вводятся в мозг воспитанников через небольшие отверстия, просверленные в кости черепа, почти вслепую. Во многом успех таких операций зависит от удачливости хирурга — некоторая часть попадающих в их руки детей попросту не выживает после подобного вмешательства, есть и такие, что превращаются в бессловесных и бездумных животных, служа впоследствии материалом для дальнейших экспериментов и наблюдений. С теми же, кому удаётся сохранить жизнь и разум, дальше работают Мастер-душевник и прочие наставники.       — Дьявол! — не в силах больше сдерживаться, Джон вскочил с места и принялся мерить пространство конюшни размашистыми шагами, непроизвольно сжимая кулаки и бормоча невнятные угрозы и проклятия в адрес злополучной Школы, всех её служащих, а особенно — основателя доктора Франкенштейна. Приблизившись к Шерлоку, наблюдавшему за перемещениями Его Величества со смесью тревоги и понимания, он схватил молодого человека за плечи и произнёс, глядя в лазурную глубину глаз возлюбленного:       — Клянусь — я покончу с этой Школой! Дай только добраться до Эдинбурга — и я найду способ прикрыть сие отвратительное заведение, в котором детей калечат и истязают ради безбожных экспериментов и наживы!..       Прерывая гневную речь монарха из-за двери конюшни донёсся какой-то невнятный шум.       — Что там ещё? — недовольно вскинулся Его Величество, совершенно не обрадованный перспективой быть обнаруженным кем-то из постояльцев или работников заезжего двора в столь сомнительном и интимном виде, как отсутствие штанов и спущенная с одного плеча расхристанная сорочка.       — Полагаю, это старший сын хозяина гостиницы, пришедший задать корма лошадям, которого не пускает выставленная капитаном Лестрейдом охрана, — невозмутимо и исчерпывающе пояснил Шерлок, секундно прислушавшись к глухому бубнению.       — Думаешь, Грег поставил стражников караулить конюшню?       — А Вы сомневаетесь в командире Вашей личной гвардии, государь?       — Только не в Грегори! — убеждённо тряхнул взлохмаченной головой король и, на секунду призадумавшись, полюбопытствовал: — А капитану тоже не следует говорить о… тебе?       — Ему можно, — смилостивился принц, прекрасно понимая желание Джона хоть с кем-то поделиться столь долгожданной и выстраданной радостью. — Лестрейд — надёжный и верный товарищ, умеющий хранить секреты. К тому же, он ведь и так в курсе почти всего, милорд, не так ли?       Гомон у входа в конюшню меж тем утих, но вслед за этим в дверь осторожно постучали, и голос помянутого добрым словом командира охраны произнёс негромко, но настойчиво:       — Ваше Величество! Прошу прощения, но госпожа королева и леди Хупер уже проснулись и ожидают Вас к завтраку.       — Чёрт! — упоминание о венценосной супруге вызвало у короля смешанное чувство неловкости и раздражения. Запустив пятерню в собственные соломенные волосы, он постарался хоть как-то привести в порядок растрёпанные пряди, попутно подбирая разбросанную вокруг одежду. — Что ж, как бы то ни было, — пробормотал в ответ на собственные мысли, — а заставлять дам ждать невежливо. Да и в Эдинбург хотелось бы попасть как можно скорее…       Шерлок, ни единым звуком или жестом не выдавший своих чувств, молча последовал примеру поспешно одевающегося Величества.       Довольно приличная трапеза, источающая насыщенный аромат поджаренных колбасок и свежего кофе, ожидала почтенных гостей посреди почти безлюдного зала — лишь у входа на кухню сам хозяин замер в готовности всячески услужить знатным и щедрым постояльцам.       Осторожно спускающаяся по крутой лестнице Её Величество выглядела вполне отдохнувшей и беззаботной, весело переговариваясь со следовавшими за ней леди Хупер и доктором Андерсоном, и только Шерлок мог заметить, что тщательно подведённые веки королевы припухли от пролитых ночью слёз, а бледность щёк скрывают умело наложенные пудра и румяна. При виде следов такой глубокой горести, виновником которой, несомненно, являлся именно он, молодой человек почувствовал жалость и даже некоторый стыд — удручать несчастную женщину, к тому же носящую под сердцем наследника шотландского престола, ему абсолютно не хотелось. Холмс инстинктивно дёрнулся было в сторону королевы, ещё не осознавая, как именно собирается сгладить ситуацию, но в этот момент Мэри, явно не ожидавшая ни заинтересованности счастливого соперника в своей персоне, ни, тем более, его сочувствия, бросила на Шерлока короткий взгляд, полный настолько откровенной ненависти и злобы, что все участливые порывы, вспыхнувшие звездой в сердце английского принца, печально погасли, оставив вместо себя лишь чёткое понимание: сия особа достаточно опасна, чтобы можно было позволить себе обманываться её кажущейся уязвимостью.       Ещё пребывая в Тауэре, имея достаточно времени на размышления, он сумел вычислить, кого именно имел в виду князь Магнуссен, говоря о том, что Преданный — не единственный эплдорский шпион при дворе короля Шотландии. Рассудив здраво, Шерлок не торопился ставить Джона в известность о своих умозаключениях, опасаясь, как бы эта информация ещё больше не усложнила и без того непростые отношения монарха с его беременной супругой, но глядя на железный занавес приветливой улыбки Её Величества, которой она с мастерством опытного лицедея мгновенно прикрыла свои подлинные эмоции, утвердился в необходимости позднее всё же поговорить с этой подозрительной дамой, как только к тому предоставится возможность.       К счастью, полный неловкой натянутости завтрак длился недолго, и путники, влекомые желанием как можно скорее добраться до родного дома, отправились в дорогу ещё до того, как набравшее силу майское солнце выпило росу на сочных, подступающих малахитовыми волнами к самому большаку травах, а личная неприязнь друг к другу двух отдельно взятых участников процессии пробилась из-под маски обоюдной учтивости и педантично контролируемой благожелательности.