Навечно преданный

      Король Джон Ватсон Шотландский редко ошибался в людях. Не обладая какой-либо особой проницательностью или способностью увидеть все достоинства или недостатки человека по отворотам манжет, Его Величество, тем не менее, владел редким талантом открывать собственное сердце лишь тем, в чьих душах не было места ни злу, ни тьме. И английской королеве в своё время удалось без особого труда войти в этот избранный круг.       К сожалению, знакомство сих высокопоставленных особ случилось при весьма печальных обстоятельствах. Едва выйдя из того возраста, который принято называть «нежным», Джон пережил одну из самых своих горьких и трагичных утрат: его любящая мать — женщина бесконечной доброты, но хрупкого здоровья — покинула этот мир, так и не разрешившись очередным долгожданным наследником. Маленький Джонни, потерявший заодно с любимой матушкой и трепетно предвкушаемого младшего брата, предсказанного многоопытной придворной повитухой, был так потрясён произошедшим несчастьем, что полностью ушёл в себя, перестав не только разговаривать и принимать пищу, но и вообще хоть как-то реагировать на попытки обеспокоенных родственников и прислуги расшевелить мальчика, внезапно превратившегося в живое подобие соляного столба. Ни встревоженное внимание отца, ни сердечное участие старшей сестры, ни приобретшая поистине вселенские масштабы забота неотлучной кормилицы не могли проникнуть сквозь непробиваемую раковину абсолютной апатии, в которую ранимая душа юного принца спряталась от безжалостной и невозможной реальности. Собранные на консилиум доктора лишь беспомощно разводили руками, не зная, что противопоставить странному недугу, кроме успокоительных снадобий и лечебных пиявок. И если бы не молодая английская правительница, прибывшая в Эдинбург, чтобы отдать последнюю дань усопшей и поддержать державных соседей и родственников в тяжкую для них минуту, не известно — как бы сложилась в дальнейшем судьба славного наследника Дома Ватсонов.       Джон не помнил точно, что именно говорила ему тогда королева — а говорила она долго, мягко и ненавязчиво, но вместе с тем настойчиво и убедительно — какими словами увещала, но его память бережно хранила ощущение доброго всепроникающего тепла, исходящего от её ладони, ласково гладящей взъерошенные мальчишеские волосы, умиротворяющее журчание негромкого голоса, заполняющее возникшую в сердце пустоту, и неповторимый аромат духов, почему-то родной и успокаивающий, как и утешающие объятия, в которые он, наконец, позволил себя заключить, разразившись спасительными и облегчающими рыданиями. Погружаясь в свои детские воспоминания, Ватсон не мог внятно объяснить, почему, отвергая участие самых родных и близких, он доверился именно этой женщине: скорее всего, виной тому был её удивительный, унаследованный и старшим сыном Майкрофтом дар проникать в самую душу собеседника, подыскивая для этого не только нужные слова, но и правильные интонации, а возможно, причиной послужило то, что английская государыня сама тогда носила под сердцем дитя, и обострившиеся материнские инстинкты подсказали ей верный подход к убитому горем ребёнку, — но шотландский король был почти уверен, что Её Величеству и ныне хватит такта, мудрости и любви, чтобы вновь найти взаимопонимание теперь уже с собственным сыном, на чью непростую долю выпало слишком много тягостных и жестоких испытаний.       И всё же, невзирая на показную убеждённость в необходимости и благополучном исходе предстоящего мероприятия, которой Джон несколько дней подряд лихо бравировал перед тревожно-скептически настроенным возлюбленным, молодой монарх прекрасно понимал, что во всём его красноречии, исходящем, скорее, от чувств, нежели от ума, вряд ли можно найти аргументы, достаточно весомые для взыскательного разума Шерлока. Собственные переживания и опасения, каким-то чудесным образом скрытые не только от наблюдательного взора Преданного, но и от разоблачения проницательной Связи — если, разумеется, Холмс попросту не позволил любимому самодержцу пребывать в приятном заблуждении на этот счёт — нет-нет да и омрачали монаршее чело некоторой сомнительной нерешительностью, придавая ожиданию томительный привкус.       Стоит ли удивляться тому, что после подобных двухнедельных треволнений, когда королевский кортеж со знатными визитёрами наконец остановился у парадного входа эдинбургского замка, Джон не мог оторвать глаз от Шерлока, в свою очередь внимательно наблюдавшего за выходящей из кареты королевой. Заметив, как предательски дрогнув, губы Его Высочества поджались, а зрачки, наоборот, расплылись агатовыми кляксами по потемневшей бирюзе, Ватсон невольно проследил за взглядом возлюбленного, которым тот — скорее по привычке, нежели осознанно — изучающе ощупывал высокую стройную женщину, опирающуюся на учтиво предложенную ей руку Императора.       Вряд ли кто-то из многочисленной придворной публики, встречающей высокородных гостей на широком замковом дворе, мог бы заметить волнение или тревогу в облике благородной аристократки, привыкшей с достоинством и поистине королевской выдержкой принимать не только удары, но и подарки своенравной судьбы — разве что самые дотошные отметили некоторую бледность, которую легко можно было списать на утомительное путешествие. Но Джон каким-то шестым или седьмым чувством угадал и бессонные ночи, проведённые в мучительных размышлениях и горячих молитвах, и обильно пролитые слёзы, наполненные не только сладостью вновь обретённой потери, но и горечью пугающей непредсказуемости, и страх сделать что-то не так, причинить боль или нанести вред, и трепетную неугасимую надежду, и безграничное желание поскорее прижать к сердцу того, по кому оно — несчастное материнское сердце — бесконечно истосковалось.       Не доверяя собственной интуиции, Ватсон сперва даже усомнился в реальности открывшихся ему прозрений — вполне вероятно, что это прихотливая монаршая фантазия наделила гордую англичанку отражением его личных чувств и действий, на которые Шотландец точно был бы способен, окажись он на месте Её Величества. Но уже через секунду, к своему огромному удивлению, шотландский правитель получил подтверждение этим зыбким ощущениям, причём из источника, сомневаться в котором было совершенно невозможно: связующая Хозяина и Преданного нить тревожно дрогнула, натягиваясь до предела, как и всегда в минуты глубоких потрясений, и Джону вдруг показалось, что он видит королеву глазами Шерлока. В голове ясно зазвучали произносимые голосом Холмса чёткие и отрывистые умозаключения: «Давно не спала. Много плакала. Похудела. Взволнованна, но старается скрыть. Испытывает страх…» И за всеми этими сухими фактами, не ускользнувшими от пытливого внимания гениального мужчины, явственно проступала странная растерянность и почти трогательная беспомощность — не слишком искушённый в совсем недавно открывшемся перед ним мире эмоций, Шерлок не до конца понимал, как трактовать увиденное.       Успев лишь краем сознания удивиться новым возможностям, предоставленным непредсказуемо развивающейся Связью, Джон поспешил прийти на помощь обескураженному возлюбленному, восполняя возникшие пробелы собственным немалым опытом и житейской мудростью. Сердце, которое без преувеличений можно было назвать подлинным проводником света, слившись воедино с гениальным интеллектом, без труда открывало перед ним сию тайну, щедро делясь выводами, истинность коих тут же находила подтверждение в самих объясняемых фактах.       «Всё верно, любимый. Всё верно. И забудь о жёсткой логике — то, что ты видишь, продиктовано чувствами! Чувствами к тебе, Шерлок, разве не понимаешь? Конечно, она переживала — за тебя. Очень хотела увидеть и страдала от того, что это невозможно: каждый прожитый в разлуке день был для неё мукой, лишающей и сна, и аппетита. А ещё она беспокоится о том, как ты её примешь, боится сделать что-то не так, навредить… И сейчас держится изо всех сил не только потому, что того требуют статус и этикет, но и, прежде всего, от нежелания давить на тебя. Вглядись получше, неужели не ясно? Неужели тебе на самом деле не ясно?»       Остатки смутного недоверия Преданного — не столько к замершей в нерешительности матери, сколько к самому себе — быстро таяли под лучами убеждённой настойчивости Его Величества, подкрепляемой безмолвным свидетельством мельчайших деталей, незаметных обычному глазу, но для изощрённого разума Холмса складывающихся в целостную стройную картину. И даже если бы в данную минуту Связь не держала своих добровольных пленников так крепко, буквально соединяя в одну сущность, всё равно Джон легко бы прочёл это в обращённом к нему благодарном бирюзовом взгляде:       «Да… Да, ты прав, всё именно так, Джон!»       Ободряюще кивнув и едва сдержавшись, чтобы не выкрикнуть вслух по-мальчишески самодовольное: «А что я говорил!» — Ватсон с невероятным облегчением наблюдал, как его смущённый ангел, собравшись с духом, приблизился, наконец, к королеве и поцеловал руку, так и не решившуюся на объятия.       Теперь, когда подлинные, тщательно контролируемые эмоции высокочтимой гостьи больше не казались настораживающей загадкой, а всё поведение Её Величества указывало на то, что никаких слезливых истерик не предвидится, Шерлок со всей очевидностью не мог не поддаться чувству уважения и даже некоторого восхищения силой духа этой благородной женщины. Заметив вблизи ещё больше признаков, указывающих на крайнее физическое и душевное напряжение королевы, Его Высочество — и Джон, явившись ныне одновременно и вольным, и невольным свидетелем душевных метаний любимого, видел это с невероятной ясностью — был потрясён тем, насколько хорошо она держится, не желая открывать всей плачевности своего состояния, вызванной безусловно тяжкими переживаниями многих последних недель…       И всё же, несмотря на все прилагаемые английской государыней старания, скромный приветственный поцелуй, запечатлённый устами заново обретённого сына на тыльной стороне материнской ладони, стал слишком большим потрясением для её исстрадавшегося сердца. Ноги королевы вероломно подкосились, и Её Величество не рухнула на гранитные ступени лишь благодаря мгновенной реакции Шерлока, сумевшего подхватить матушку так быстро, что окружающая публика не успела заметить невольной слабости женщины, приняв происходящее за свершившиеся-таки объятия и приветствуя их аплодисментами и радостным ликованием.       Одному Господу известно, каких усилий стоило королеве вернуть себе самообладание, но уже через несколько секунд принц почувствовал, как безвольно прильнувшее к нему тело вновь обрело твёрдость и устойчивость. Отстранившись — совсем немного и явно неохотно — женщина подняла на Шерлока чуть виноватый взгляд.       — Благодарю, — негромко произнесла она и, не смея выразить более откровенно ни свою признательность, ни прочие душевные порывы, ограничилась тем, что ласково погладила поддерживающую её руку и улыбнулась. Эта осторожная, бережная ласка, эта улыбка — искренне тёплая и неожиданно знакомая — отозвалась в груди бывшего Преданного удивляющей, непредсказуемо щемящей жалостью, пробуждающей непреодолимое желание защитить и утешить. Вот только причиной тревог и волнений сей мужественной женщины был он сам, а потому молодой человек представить себе не мог, что именно следует предпринять в данном случае. В Чертогах, хранящих, казалось, ответ на любой вопрос, с немыслимой скоростью перелистывались страницы бесполезной информации, и в этом безнадёжном шуршании, в непрерывно сменяющихся образах Шерлоку вдруг почудилось — нет, не воспоминание, а нечто неопределённое, смутное, отрывочное, с ускользающим намёком на узнавание: шелест листвы в тенистой буковой аллее, резная скамья в пятнах солнечных бликов, зажатая в ладони рукоять деревянного меча — игрушечного, но выглядящего совсем как настоящий, и звонкий детский голос, с невинной храбростью обещающий защищать от злодеев и драконов молодую красивую женщину с весёлым и умным бирюзовым взглядом.       Преданный замер, оглушённый этой молниеносной вспышкой, а затем заворожённо, точно следуя старой, когда-то впитанной телом привычке, вновь поднёс руку Её Величества к своим губам и поцеловал — на этот раз прямо в ладонь, ткнувшись носом в бугорок у основания большого пальца, зажмурившись и глубоко вдыхая родной аромат жасмина, вместе с выдохом прошептав в прохладное пересечение линий судьбы и жизни беззвучное и давно забытое: «Мама…»       Не услышав, а, скорее, ощутив кожей робкое свидетельство возвращения её милого мальчика, королева, со счастливым трепетом спеша закрепить сей обнадёживающий успех, но при этом стремясь не разрушить уже достигнутое, мягко озвучила давно томящееся в её сердце желание:       — Вы позволите и мне поцеловать Вас, сын мой?       Секундно поколебавшись — не из-за сомнений, а от растерянности, вызванной внезапно нахлынувшими эмоциями, — но всё же подчиняясь внутреннему, непредвиденно приятному побуждению, Шерлок молча склонил голову и чуть заметно вздрогнул, когда его чела коснулись материнские уста. Объятия, так до конца и не разорванные, вновь окрепли, теперь уже не вынужденно, а по обоюдному желанию. Казалось, мать и сын прикипели друг к другу, позабыв о времени и людях вокруг, словно стирая разделившие их годы жестокой разлуки.       Не смея нарушить торжественность и трогательность момента семейного воссоединения, присутствующие застыли, тактично отводя глаза и смахивая невольные слёзы, однако сир Майкрофт, беспокоясь не столько о правилах приличия, сколько о душевном состоянии своих близких родственников, всё-таки рискнул прервать сей публичный тет-а-тет. Обменявшись многозначительным и понимающим взглядом с королём Джоном, чьё бдительное внимание также было неотрывно приковано к главным действующим лицам разворачивающегося события, Император обратился к Шерлоку с любезной непринуждённостью:       — Позвольте представить Вам, дорогой брат, и остальных членов вашей семьи: мою супругу королеву Антею и сыновей — Кристофера и Уильяма. Мальчики наслышаны о ваших необычайных талантах и просто мечтают познакомиться со своим дядей.       Отрекомендованные родственники, видимо, заранее хорошенько проинструктированные венценосным мужем и отцом по поводу соответствующего поведения, раскланялись с Его Высочеством со всей возможной уважительной деликатностью, а сам сир Майкрофт, меж тем, продолжил, ненавязчиво задавая происходящему верное направление и оберегая чувства Шерлока от дальнейшего ещё большего смятения:       — Уверен, у всех будет ещё достаточно времени познакомиться поближе, но сейчас… — Холмс-старший повернулся к Ватсону с почти извиняющимся видом: — За своими семейными радостями мы совсем забыли о нашем радушном хозяине. Ваше Величество, надеюсь, Вы простите нам эту невольную бестактность?       Выразив лицом и жестами полное удовлетворение складывающимся положением дел, Джон поспешил заверить Императора, что принимать у себя столь дорогих гостей, да ещё и по такому знаменательному поводу для него не только честь, но и счастье, а королева-мать, движимая глубочайшей признательностью, тут же приблизилась к Шотландцу, перемежая слова приветствия выражениями горячей коленопреклонённой благодарности.       Воспользовавшись тем, что на некоторое время всеобщий интерес переместился в сторону сих почтенных особ, Шерлок подступил к брату почти вплотную.       — Ты рассказал нашей матери… всё? — прошептал он, пристально наблюдая за тем, как королева Англии со слезами на глазах склоняется перед растерянным и не менее чем она растроганным Джоном, одновременно пытающимся и поднять статную, даже в такой ситуации исполненную потрясающего достоинства женщину, и не дать поцеловать предлагающие ей опору собственные руки. Принимая искреннюю признательность материнского сердца — «Спасибо Вам, Ваше Величество! Спасибо Вам за моего мальчика!» — молодой монарх явно не чувствовал себя достойным такого почитания и был невероятно смущён им, ответно и от всей души уверяя великую правительницу в своём восхищении твердостью её духа и стойкостью, которые потребовались при страшном известии о гибели мужа и младшего сына. Он не клялся в честности, утверждая, что совершенно не представляет, сколько сил должно понадобиться, чтобы пережить такое несчастье, однако любому прозорливому человеку и без того виделось ясным: король Шотландии не кривит душой, признавая собственную неуверенность в способности на нечто подобное. Только не в отношении Шерлока. Нет.       А его Шерлок, тем временем сам взбудораженный едва сдерживаемыми эмоциями, настойчиво наседал на внешне невозмутимого Императора:       — Всё?!       Тот, чуть улыбнувшись, безошибочно угадывая за этим несколько дерзким натиском не только попытку усмирить ошеломлённость чувств, но и неподдельное беспокойство об их общей родительнице, неопределённо качнул зажатой в руке тростью:       — Сокращённую версию. О том, как ты был взят в плен и попал в школу Идеальных Слуг, а после — к князю. Что Джон тебя спас, и теперь ты свободен, но так сдружился с шотландским львом, что лишать вас этой дружбы после всех пережитых испытаний просто бесчеловечно. А поскольку кто-то всё равно должен представлять английскую корону при эдинбургском дворе…       — Свободен? — младший брат шумно вдохнул. — Ты намеренно умолчал, что я теперь его Преданный, или она просто не спросила? Как вообще может быть, что королеве не доложили о таком? Ушам не верю… А если она всё же потребует моего возвращения?!       — Почему же не доложили? Разумеется, Её Величество в курсе всех общеизвестных фактов, касающихся твоей персоны, брат, — Майкрофт чуть слышно хмыкнул. И тут же с добродушной язвительностью поднял бровь: — А ты его Преданный?       Шерлок чуть было не смутился. Не видя смысла лгать тому, кто, как он и предполагал, понял всё сразу же после скоропалительного отъезда Джона из Лондона по окончании злополучного суда, талантливый родственник Короля-Императора попытался состроить максимально невинную физиономию. Что за вопрос, на самом деле?       Майкрофт хмыкнул уже откровенно, нисколько не купившись на отлично сыгранное непонимание младшенького:       — Наша мать прозорливей, чем тебе кажется, Шерлок. И осведомлённее. Не стоит оскорблять её информацией, давно не соответствующей действительности. Что же касается твоего пребывания в Уайтхолле… Да, она хотела бы, несомненно. Но она не станет настаивать. Ни за что.       — Почему? — уже вполне непритворное недоумение, отразившееся в сверкнувших зеленью удивительных глазах, казалось почти забавным, и Холмс-старший тепло прищурился:       — Потому что видеть того, кого ты искренне и безоговорочно любишь, счастливым — важнее собственного эгоизма, Шерлок. — И добавил с лёгкой укоризной: — Тебе ли не знать.       — Но… — обескураженный попыткой осмыслить, что ещё кто-то кроме Джона любит его настолько сильно, что готов жертвовать своими интересами, Шерлок озадаченно умолк, так и не озвучив очередное въедливое замечание.       — Привыкай, братец, — не удержался от лёгкого сарказма старший, определённо ведающий, что вопреки всем стараниям, и его любовь младший пока если и осознаёт, то скорее мозгами, нежели сердцем. — Привыкай.       Тот лишь ошарашенно сглотнул и перевёл взгляд на шотландского монарха, как раз обменивающегося приветствиями с юными английскими принцами. Ободряющая улыбка, посланная его Джоном в ответ на чутко подмеченную растерянность возлюбленного, подействовала как всегда безотказно успокаивающе, и Шерлок, с благодарностью приняв сей спасительный якорь и решив, что разбираться со свалившимися на него эмоциями следует в более подходящей обстановке, поспешил предложить руку матери и примкнуть к возглавляемой Императором процессии, чинно шествующей сквозь гостеприимно распахнутые двери Эдинбургского замка под сопровождение благожелательных перешёптываний и восторженно-сдержанных аханий не в меру расчувствовавшейся свиты.       Впрочем, не для всех присутствующих зрителей сие торжественное воссоединение королевских особ являлось событием праздным: неизменно находящийся рядом со своим государем, всегда на службе и настороже, капитан шотландской королевской гвардии, вместе с остальными придворными склонившийся в приветственном поклоне идущему об руку с королевой Антеей Императору, был весьма озабочен и… и с трудом подавил шумный вдох, не зрением, а чутьём опытного телохранителя уловив секундную паузу перед очередным шагом Верховного Правителя.       — Рад видеть вас, Грегори, — прозвучало сверху неожиданно тепло и непредвиденно щемяще — то ли во встрепенувшемся в очередной раз при звуке этого бархатно-спокойного голоса капитанском сердце, то ли в отчего-то сжавшемся желудке…       Никогда не отличавшийся особой робостью пред сильными мира сего — хотя и сам откровенно считая это качество скорее дурацкой и в чём-то вредной, берущей корни в озорной юности чертой своего характера, нежели достоинством — Грегори Лестрейд поднял взор на уже двинувшегося дальше Короля-Императора, искристо и едва заметно покосившегося на вспыхнувшие в ответ лестрейдовы скулы. От мелькнувшего рыбкой цепкого взгляда дыхание секундно перехватило. Из благодарности, конечно: надо же, такой великий человек, а ведь выделил, обратил внимание!..       Всё ещё провожая глазами венценосную пару, охваченный не слишком понятными для себя эмоциями из смеси восторга и откуда-то взявшегося грустного сожаления — это-то с чего? — капитан неожиданно натолкнулся на ещё один пристальный взгляд — на этот раз Холмса-младшего — изучающе скользнувший от него к сиру Майкрофту, обратно, а затем к — шотландскому монарху, тотчас отзеркалившему посланный ему взор недоверчивым удивлением. И всё бы ничего, если бы это красноречивое переглядывание не сменилось подозрительной и совершенно неуместной ввиду драматичности момента озорной весёлостью, подобно молнии на один короткий миг вспыхнувшей как в синеве очей друга и сюзерена, так и в светлых омутах ведущего под руку английскую королеву Шерлока…       Поняв, что явно что-то упустил, капитан попытался обратить к важно шествующим молчаливый вопрос из-под озадаченно сведённых бровей, но в который раз успев впериться взглядом лишь в удаляющиеся спины, только пожал плечами — кто их разберёт, этих Величеств да Высочеств? тем более с их… Связью… — и кивнув караулу сопровождения, поспешил вернуться к своим обязанностям командира лейб-гвардии. Приём таких высокопоставленных гостей — дело почётное, но хлопотное и обязывающее. Не до загадок, даже если они странно свербят в желудке неопознанным предвкушением… чёрт знает чего…       Как и предполагал, а точнее сказать — горячо надеялся Джон, визит правящего английского семейства не принёс с собой ни огорчений, ни разочарований. Даже наоборот: последовавшие за торжественной встречей события не только рассеяли последние страхи и сомнения всё ещё не до конца уверенного в своей человечности Преданного, но и послужили источником многочисленных сюрпризов — как приятных, так и весьма полезных, и даже поучительных.       Её Величество, проявляя чудеса терпения и деликатности, избегала малейшего давления на отыскавшегося после стольких лет младшего сына, позволяя привыкнуть к себе, не навязываясь, но выражая абсолютную любовь и нежность каждый раз, когда Шерлок решался на общение с матушкой. Постепенно их свидания становились всё более частыми, а беседы — непринуждёнными, приобретая то особое доверие, которое возможно лишь между людьми, близкими друг другу не только по крови, но и по духу. Да и с остальными родственниками Его Высочество сошёлся довольно легко. На устроенном по настоятельной просьбе Ватсона небольшом домашнем концерте — «Шерлок, это отличная идея, поверь!» — он покорил сердце знающей толк в музыке и покровительствующей многим молодым талантам императорской супруги необычными, но гениально сыгранными скрипичными импровизациями, после которых королева Антея, и сама в совершенстве владеющая мастерством игры на клавесине, присоединилась к деверю, предоставив возможность избранной публике в полной мере насладиться их поистине потрясающим дуэтом.       Что же касается юных племянников Холмса-младшего, то Джон был немало, но крайне приятно удивлён, когда в один из дней, конфиденциально прогуливаясь по парку вместе с сиром Майкрофтом и обсуждая с ним некоторые государственные вопросы, на одной из крошечных полянок, затерянных в недрах тисового лабиринта, он натолкнулся на Шерлока, знакомящего маленьких принцев с местной флорой и фауной. Опустившись на одно колено и подняв руку с раскрытой вверх ладонью, этот живой свод мировых знаний в человеческом обличье как раз демонстрировал мальчикам довольно крупного — с фалангу величиной — тонконогого паука, рассказывая о нём увлечённо и увлекательно, разбавляя сухие энциклопедические факты любопытными поверьями и преданиями разных народов, превращающими банальное и привычное насекомое в почти мифическое существо. Племянники слушали, разинув рты, с непритворным любопытством внимая каждому слову необычной лекции, а после её завершения засыпали дядюшку вопросами, на которые тот отвечал терпеливо и обстоятельно, при этом придавая информации захватывающую занимательность, способную обратить любое обучение в интересную и забавную игру.       Не желая нарушать сию интеллектуальную пастораль, шотландский монарх и Верховный Правитель Европы, не сговариваясь, осторожно покинули тисовые кущи, лишь на самом выходе из лабиринта молчаливо обменявшись впечатлениями от увиденного, выразив их удивлённо-радостной усмешкой с одной стороны и многозначительным поднятием брови с другой.       Несколько позже, оставшись с Шерлоком наедине — что в силу сложившихся обстоятельств за последнюю неделю случалось не часто — Шотландец всё же не удержался от благодушно-насмешливого замечания:       — Даже не думал, что ты можешь так запросто найти общий язык с детьми, — произнёс он, подчёркивая привычное восхищение мягкой полуулыбкой, и был в очередной раз повержен в изумление невероятной серьёзностью, с которой Преданный — несомненно догадавшийся о присутствии на давешнем «уроке» тайных слушателей, а потому без труда понявший, о чём идёт речь — ответил на его почти невесомую иронию:       — Джон, это должен уметь каждый отец. Иначе как тогда я смогу растить нашего сына?       Ватсон сам не был уверен, что именно в этой простой фразе или в тоне говорившего произвело на него столь непредсказуемый эффект, но трогательное тепло, зародившееся под сердцем, быстро переросло в горячую волну восторга и, как ни странно, умопомрачительного желания, тут же захватившего любовников своим нежданным приливом и унёсшего их из реальности в мир, полный сжигающих ласк и бурной, как весенние ручьи, всепроникающей страсти.       Окончательно удостоверившись в том, что душевному состоянию его драгоценного возлюбленного больше ничего не угрожает, Джон Ватсон Шотландский наконец назначил дату долгожданных крестин наследника, выбрав для сего знаменательного торжества ближайшее воскресенье.       Королевский замок тут же превратился в растревоженный улей. Хотя в ожидании монаршего благословения вся основная подготовка к празднеству уже была проведена придворным распорядителем в союзе с миссис Хадсон, не доверившей бы никому другому заниматься организацией столь важного мероприятия, оставалась ещё добрая сотня нюансов, требующих внимания самого венценосного родителя.       Разумеется, по негласному правилу, все эти мелочи — с благодарностью и облегчением — целиком и полностью были переложены на плечи того, кто, будучи настоящим отцом шотландского дофина, не мог быть признан таковым по закону. И стоит отдать должное Его английскому Высочеству — сей факт никак не повлиял на рвение, с которым он принялся отшлифовывать и доводить до совершенства то, что уже было сделано церемониймейстером и неугомонной королевской кормилицей.       Впрочем, узурпировать в единоличное владение это благодарное занятие у Шерлока всё равно не получилось. Деятельная натура его самодержавной родительницы, ко всему прочему оказавшейся незаурядным знатоком придворного церемониала и традиций, нет-нет да и проявлялась то каким-нибудь вскользь брошенным замечанием, то нечаянным советом, за которые Её Величество тут же тактично извинялась, остроумно оправдываясь привычкой держать всё под личным контролем и приближающейся брюзгливой старостью. Смирившись с неизбежным — во всяком случае судя по его ворчливым жалобам, хотя Джон, которому эти несерьёзные жалобы и адресовались, вполне обоснованно предположил, что Шерлок сам не против разделить приятные хлопоты с матушкой, в виду открывающихся перспектив проводить вместе время, не обременённое излишними сантиментами — Его Высочество предложил королеве принять непосредственное участие в подготовке радостного события, чем, безусловно, осчастливил английскую государыню безгранично.       Умной женщине, не слишком уступающей своим блестящим сыновьям ни в наблюдательности, ни в умении делать выводы, хватило одного взгляда на новорождённого наследника шотландского престола, дабы понять, что родство, связывающее правящий Дом Холмсов и это крошечное ангелоподобное существо является куда более тесным, нежели могут обеспечить удалённые на несколько поколений общие предки, но присущая Её Величеству мудрость удержала благородную англичанку как от явно выраженного удивления, так и от любых вопросов или комментариев. Лёгкое секундное замешательство, постигшее королеву при виде младенца, смогли заметить разве что Шерлок с Джоном, предполагавшие в высокочтимой гостье изрядную проницательность, а потому наблюдавшие за женщиной с особым, почти ревнивым вниманием, да сир Майкрофт, с которым мать обменялась быстрым нечитаемым, но, безусловно, прекрасно понятым Холмсом-старшим взглядом. Вероятно, несколько позже, между этими двумя и состоялся бы разговор о столь странном и загадочном обстоятельстве, как внешность маленького шотландского принца, однако ныне никаких попыток выведать что-либо ни у счастливого отца, ни у своего доброжелательно-сдержанного сына английская правительница разумно не предпринимала, хотя в её отношении к их малышу и без неуместных пояснений появились какие-то особенные теплота и нежность, не выходящие, однако, за осмотрительные рамки разумных приличий. И не удивительно, что предложение Шерлока, воодушевлённо поддержанное его венценосным возлюбленным, нашло живой отклик в сердце государыни, считающей семью одной из самых значимых человеческих ценностей и готовой ради близких пойти на многое.       Поэтому праздник, краткий срок приготовления которого был с лихвой возмещён неоспоримыми талантами организаторов, удался на славу, торжественностью и пышностью в полной мере соответствуя значимости отмечаемого события. Все, кому посчастливилось воочию лицезреть сию величественную церемонию, пребывали в полном восторге, а сам король Джон едва не прослезился, растроганно взирая на оказавшего честь стать крёстным отцом маленькому Мартину сира Майкрофта, бережно принимающего новоиспечённого крестника из рук благообразного священника в свои осторожные объятия, не уступающие ни заботой, ни надёжностью объятиям затаивших дыхание отцов.       Выходя из собора под торжествующий звон серебряных колоколов Его Величество Джон Хэмиш Ватсон Шотландский подумал, что в эту самую минуту он абсолютно и безоговорочно счастлив.       Его Величество решительно вышагивал по коридору, ведущему в приёмную залу, не утруждая себя сбавлением скорости перед резво распахиваемыми дежурными гвардейцами створками дверей и изо всех сил стараясь не оборачиваться на Его Высочество, следующего за ним по пятам безмолвной, но слишком уж озабоченной тенью. Ощущая затылком… нет, не недовольство, не раздражение, а, пожалуй, крайнюю собранность Шерлока, напоминающего своим состоянием скрученную в ожидании начала непредсказуемых и не слишком радостных событий пружину, Джон досадливо хмурился, но продолжал чеканить шаг. Подобное состояние случалось с его Преданным не часто, а потому самым коварным образом наводило мысли на очень неприятные ассоциации и воспоминания. Однако…       Однако король Шотландии был уверен — он прав. Ждать более немыслимо. Да и чего, собственно? Совесть, не проснувшаяся в этих душегубах за столько лет сознательных издевательств над живыми людьми — более того, детьми! — вряд ли сделает жест доброй воли внезапно и без всякого постороннего вмешательства. Они, видите ли, учёные! Гении! Сволочи… Опыты ставили над его мальчиком… Суки…       — Джон.       Похоже, Шерлок всё-таки не выдержал. Сейчас вновь начнёт своё: «Не заводись, подумай о последствиях»… А кто подумает о бедных малышах, попадающих в руки этих экспериментаторов и гибнущих под их ножами и иглами? Пусть случайно, пусть только некоторые, но ведь это дети!!! Как можно хладнокровно откинуть в сторону проценты «брака», если за каждым из этих процентов чья-то дарованная богом, но загубленная по вине Школы Идеальных Слуг жизнь? Джон насупился ещё больше, но друг за спиной только устало вздохнул. Ватсон остановился сам, не дойдя до последнего поворота нескольких шагов, засопел, не оборачиваясь:       — Шерлок, всё знаю. Понял тебя, не дурак. Но я звал его, и он прибыл. Прикажешь сделать вид, что я хотел просто пригласить Гранд-Мастера ненавистной мне Школы на крестины наследника?! — Он упрямо мотнул головой. — Я должен попробовать доказать, убедить… В просвещённом веке живём, вон, каналы строим, университеты… Вакцины изобретаем… Неужели не найдётся совсем никакого рычага воздействия на этих коновалов? Я не верю. Должно быть что-то. Не страх, так выгода. Не выгода, так здравый смысл. Хоть что-то.       — А если нет?       — Тогда… Тогда и поглядим.       Расправив плечи, Джон решительно шагнул в последний открывшийся перед ним дверной проём и замер, несколько опешив от представшей его глазам картины. Сир Майкрофт — то ли потакая просьбе королевы-матери задержаться в Эдинбурге чуть дольше, то ли как всегда прозрев возможность нынешней напряжённой встречи и желая своего на ней присутствия, но так или иначе до этого времени не успевший покинуть гостеприимный шотландский двор — с доброжелательно-заинтересованным выражением лица вёл мирную беседу с тем, кого Шотландец без всяких сомнений готов был причислить к первейшим врагам Адамова рода. Тобиас Мейер — всё такой же солидный, неспешный, не утративший ни капли самоуверенности даже рядом с первым лицом Империи, отвечал на вопросы Холмса-старшего с невозмутимым спокойствием человека, убеждённого в своей правоте и неприкосновенности, ничуть не стыдясь смотреть в глаза государю, чей родной брат на протяжении многих лет был жертвой принятых в Школе изуверских методов воспитания.       Не ожидавший со стороны Его Императорского Величества такого легкомысленного великодушия, Джон подавил очередной приступ так и норовящего вырваться из-под контроля гневного возмущения. Шотландский монарх, разумеется, был совершенно не против участия Верховного Правителя в столь деликатных переговорах, но его решительно не устраивало ни то, что достопочтенный родственник даже не попытался поставить Ватсона в известность касательно намерения первым встретиться с Гранд-Мастером, ни благожелательный тон, которым сир Майкрофт обращался к своему сомнительному собеседнику. Словно уловив исходящие от Шотландца токи сдержанного недовольства, Император обратился к вошедшим с той приязненной приветливостью, которая подразумевает под собой самое приятное и непринуждённое дальнейшее времяпрепровождение:       — А вот и сир Джон! Доброе утро, Ваше Величество, брат… — знакомая полуулыбка Холмса-старшего сопроводилась приветственным кивком, чуть сдобренным величественной надменностью, ставшей неотъемлемой частью образа Короля-Императора при публичном общении как с друзьями, так и со злейшими недругами. Вертя в тонких пальцах неизменную трость, сир Майкрофт примирительно пояснил Ватсону: — Я натолкнулся на вашего гостя в коридоре и позволил себе предположить, что вы, дорогой друг, не будете против моего присутствия на этой встрече. Вы ведь не возражаете? — Обезоруженный дружеской непосредственностью англичанина Джон согласно качнул головой, и Холмс-старший, вполне удовольствовавшись сим неозвученным ответом, продолжил: — А пока вас не было, Гранд-Мастер любезно согласился удовлетворить моё любопытство относительно некоторых деталей устройства подчинённого ему учреждения. Благодарю, мистер Мейер, это было познавательно.       Покончив с учтивостями Император сделал пару шагов в сторону, всем своим видом словно подчёркивая нежелание претендовать на прерогативу Шотландца решать вопросы с Гранд-Мастером по собственному усмотрению. Оценив сей тактичный жест, но, тем не менее, в глубине души отчасти чувствуя себя школяром, сдающим экзамен под неусыпным оком взыскательного экзаменатора, Джон облизал нервно дрогнувшие губы и, вызывающе вздёрнув подбородок, заговорил.       Говорил он много. Долго. Перебирая по очереди все имеющиеся аргументы. Взывая к совести и состраданию. Предлагая невероятные отступные. Выражая личное возмущение и предсказывая реакцию общественности в ответ на обнародование информации о методах Школы. Почти угрожая, почти наплевав на тревожную волну, исходящую от внешне абсолютно невозмутимого Шерлока, стойко держащегося под сверлящим пронзительным взглядом Гранд-Мастера плечом к плечу со своим другом и возлюбленным.       Слова, поначалу просто укоризненные и — памятуя о сделанных ранее Шерлоком предупреждениях — тщательно подбираемые, осторожные, увещевающие, но явившиеся совершенно безрезультатными и досадно не имеющими возможности пробить упрямые возражения верховного главы Школы Идеальных Слуг: «Но таковы наши традиции, Ваше Величество! Но дело же не в деньгах, не только в деньгах! Но у нас есть дарственная и разрешение, подписанные Вашим предком, неужели слово королевского Дома Шотландии ныне утратило свою ценность? Но это научные изыскания — Вы ведь сами настаиваете на развитии наук и прогресса? Но с научной точки зрения это вполне приемлемый процент неудачных результатов! Но мы не занимаемся похищением детей, в большинстве случаев их приводят к нам сами родители, которые не в состоянии прокормить своё потомство, либо это беспризорники, которые всё равно погибнут на улице или превратятся от нужды в разбойников и грабителей, и не является ли при этом наше заведение лучшим жребием для них, лучшим шансом, пусть и с долей риска? И разве в таком случае Школу, напротив, не следует считать благом для общества и королевства? Лекарем, не лечащим, а предупреждающим болезнь, своей ролью напоминающим действие вакцины от тифа, созданной, кстати, именно нашим выпускником, — хитрый и горделивый взгляд в сторону присутствующего в зале единственного Преданного, — в самом зародыше пресекая развитие преступности, давая шанс не опуститься на дно безнравственности хотя бы некоторым из этих никому не нужных ребятишек?» — с каждым мгновением становились всё более резкими и раздражительными. Да какого дьявола?! Вакцина?! Шанс? Для чего? Чтобы после многолетней ломки сознания и суровых лишений стать безвольной игрушкой в руках такого монстра, как покойный князь Чарльз? Чтобы не иметь ни собственной воли, ни возможности продлить свой род? Чтобы до конца жизни быть рабом и гарантированно сдохнуть вместе с купившим словно скот и, так же как его, заклеймившим тебя Хозяином?!       Негодование, многократно возросшее от столкновения с ледяной несокрушимостью контраргументов проповедующего абсолютно иную логику и философию оппонента, угрожая непредсказуемыми последствиями, стремилось прорваться за рамки самоконтроля из последних сил держащего себя в руках шотландского короля. Шерлок, всеми фибрами ощущающий накал эмоций Ватсона и прекрасно понимающий, что ещё немного, и, чёрт возьми, у того начнётся нервный тик, лишь всё больше мрачнел, не имея возможности ни прервать этот никуда, кроме как к неприятностям, не ведущий диалог, ни повлиять на его исход, и всё чаще поглядывал на хладнокровно внимающего происходящему Майкрофта.       Император же вёл себя расслабленно и непринуждённо, словно и не замечая сгустившихся туч грозящего вылиться в опасное противостояние конфликта. Отмечая это непоколебимое и даже несколько флегматичное спокойствие краем распаленного дискуссией сознания, Джон был не слишком удивлен сим фактом, учитывая, что данная манера поведения ничем не отличалась от обычной личины сира Майкрофта на любых переговорах. И всё-таки… И всё-таки! Речь шла о Школе, а значит, и о Шерлоке, о его тяжелейших годах в этом далеко не богоугодном заведении и всём том времени нечеловеческих испытаний после. Речь шла о его любимом — Джон в этом не сомневался — младшем брате, любимом и горько оплакиваемом когда-то. И Ватсон, изначально будучи уверенным в поддержке и единомыслии с ним старшего, теперь несколько терялся: восторгаться ли ему сейчас выдержкой Майкрофта Холмса или же огорчаться его отстранённости, и эта неуверенность в настроении Императора только добавляла раздражения и внутреннего разлада.       — Вы не можете говорить о невинности или целесообразности своих изысканий, даже относительной, — продолжая давить, яростно зашипел он, заставляя раскрасневшееся лицо господина Мейера приобрести ещё более насыщенный яркий оттенок, а старшего Холмса, наконец, всё-таки прищурить глаза. — Не в присутствии человека, который из-за них лишился всего, Бога ради! И справедливость в отношении которого была восстановлена только каким-то невероятным чудом. И не в присутствии его брата, которому торжество этой справедливости также стоило воистину колоссальных усилий!       Гранд-Мастер неловко крякнул, но ещё более упёрто нахмурился:       — Естественно, я не могу отрицать свершения того прискорбного факта, на который Вы сейчас соизволите намекать, Ваше Величество. Однако, Вам наверняка известно, что нет ни одного самого жёсткого правила в этом несовершенном мире, которое не имело бы хоть крохотного, но исключения. Также Вы не можете не признать того, что мастера Школы Идеальных Слуг не только не чинили никаких препятствий восстановлению справедливости в указанном Вами деле, но и, согласно закону, прилагали усилия для её торжества, когда возникла такая необходимость.       — Не все возможные усилия. Иначе подобной ситуации не возникло бы вовсе!       Джон сердито сопел, и подрагивающие пальцы левой руки, то сжимаемые им в кулак, то явным усилием воли ослабляющие свою хватку, не говорили Шерлоку ни о чём хорошем. Впрочем, глава неугодного Шотландцу заведения выглядел не менее решительно нахохлившимся:       — В данном конкретном случае, как и в любом другом, наши представители действовали и действуют исключительно в рамках традиций Школы и дарованного нам суверенитета! И традиции эти, как и устои всякого государства, возникли из целесообразности и необходимости. Ни один из сыновей Англии или Шотландии не может не понимать и не чтить подобного!       — Несомненно.       Внезапно почувствовав себя насекомым, увязшим в пространстве-времени, словно в тягучей смоле, Ватсон ошарашенно обернулся…