Советую не есть во время чтения. Глава содержит неприятные сцены, не предназначенную для употребления пищи. Я Вас предупредила.
«Очередной непогожий день «радует» дождём и холодом, но то ли из-за жара в теле, то ли по ещё какой причине, но холода не чувствую. Да и так ли холодно на улице? Если обратить внимание на остальных обитателей поместья — прислугу — они не сменили свою одежду на более тёплую, » — вскользь оглядываю служанку, стоящую возле двери, и опускаю взгляд. «Хм… Да. Погода, одежды, поведение прислуги — всё это кажется, нет, чувствуется таким странным, таким неестественным. Может здесь и нет ничего такого. Может просто в последнее время разуму нечем заняться, и он играет со мной, вызывая необоснованную мнительность, нервозность и, возможно, этот самый непонятный жар в теле. Ведь всё это может быть объяснено каким-нибудь невротическим состоянием, перенапряжением или усталостью. Ведь не могу же я сама себе отрицать тот факт, что в связи со всеми произошедшими со мною событиями вряд ли нахожусь в своём уме. Да и есть ли вообще адекватные люди без каких-либо проблем в этом мире? Сложно сказать, ведь здесь, к сожалению, такие не попадались. То ли просто так сложилось, что они не встречались, то ли здесь нормальные люди — это вымирающий вид, то ли вообще — это мифические существа вроде единорогов… последние, впрочем, в силу ненормальности данного мира, могут оказаться вполне существующими, в отличии от существования нормальных здесь людей… " Подперев подбородок ладонью, наблюдаю за тем, как несложными движениями пальцев между ними вращается перьевая ручка: «Кстати о мифических существах. Бастьен куда-то запропастился. Просто собрался и неожиданно уехал, не сказав, сколько дней его не будет. Это бы радовало, если бы не пугали его хитрые задумчивые глаза, в последнее время оценивающе оглядывающие… Он, конечно, и раньше так делал, только не с таким фанатичным выражением глаз, » — скривившись, дёргаюсь. И ручка, сделав кривой оборот, падает на стол. Капли чернил, сорвавшись с пера, мелкими каплями рассыпаются по столу и коже. Замираю. Служанка, стоящая у двери, спокойно подходит ко мне и чистым платком, вынутым из кармана, вытирает пятна с кожи, а затем стирает оставшиеся чернила со стола и ручки. И всё. Словно ничего и не было. Чистая ручка лежит на чистом столе да и руки без единого пятнышка. Побарабанив ногтями по столу, взмахнув рукой, говорю девушке: — Пока можете быть свободны, — отсылая её из комнаты. Проследив за ней взглядом, дожидаюсь, когда служанка покинет комнату, и только затем беру чистый лист с края стола и кладу перед собой. Взявшись снова за ручку, медленно начинаю выводить букву за буквой, слово за словом, время от времени поднимая голову, чтобы посмотреть в окно…Здесь время пролетает словно ветер. Быстро и практически незаметно. И это бы не беспокоило, если бы не безвылазное нахождение в одном и том же месте. Жизнь здесь неплоха, но изо дня в день происходит примерно одно и тоже. Даже если кажется, что делаешь что-то, когда начинается следующий день, всё повторяется снова.
*Тяжкий вздох*
Малоотличимые друг от друга дни словно проходят по сценарию дешёвого театрального представления с бесконечным количеством сцен и частей, у автора которого давно кончились хорошие идеи, но всё равно с упорством пытающегося выжимать деньги из своего «детища»…
*Вздох*
Единственными переменными в данном представлении с моим участием являются только погода, периодически повторяющиеся повседневные дела, да наличие или отсутствие Бастьена. Первая переменная, как и вторая, бывает разная и мало действует на события в поместье, как и на события моего дня в частности. Третья же, Бастьен…
Последняя точка в многоточии расплылась пятном на бумаге, напоминающем собой монстра, поглощающего ближайшие к нему буквы. Отведя взгляд от неровных чёрных закорючек на листе, прикрываю глаза. Жарко. Голова немного плывёт. Ворох мыслей, кружась по кругу, путаются в голове. Сделав глубокий вдох и выдох, протыкаю пером исписанный лист. В раздражении поджав губы, откладываю ручку, комкаю испорченную бумагу и подношу к горящей свече на столе. Пламя тут же начинает жадно её пожирать, уничтожая очередной неугодный лист бумаги, оставляя после себя только кучку пепла. Взглянув на серую массу, задуваю пламя свечи, поднимаюсь и подхожу к окну. Слегка приоткрыв его, выставляю раскрытую ладонь в окно. Бумажный прах быстро подхватывает, унося с собой, разгулявшийся на воле ветер и уносит во тьму. Присев на широкий подоконник, наблюдаю завистливым взглядом, как последняя частичка срывается с руки, улетая во влажный мрак, после чего просто смотрю в черноту ночного дождливого неба над тёмными силуэтами деревьев, едва различимых в темноте ночи. Прислушиваюсь. Дождь мягко шумит, стуча по крыше поместья, стеклу, листве. Сквозь его шум слышно завывание ветра и шорох листов бумаги под пресс-папье на столе, на которых чернеют неоконченные чернильные зарисовки силуэтов прислуги, поместья, сада, попорченные пятнышками и кляксами. Мазнув по ним взглядом, вслушиваюсь в шелест листьев, хруст веток в саду… На следующий день Бастьена всё ещё нет. После выполнения своих обязанностей снова берусь за ручку.«День номер… N.
Уже какое-то время живу в каком-то поместье с тех пор, как была унесена только Демон знает куда. Хотелось бы, чтобы при таком сожительстве у меня всё было как в лучших романах со счастливым концом. И жили они долго и счастливо и умерли. Просто долго и счастливо. Но в моём случае не такое уж это «долго» и счастливое. Кажется, что от скуки и отсутствия нормального общения с нормальными людьми уже начинаю сходить с ума. И, как мне кажется, чем сильнее скука от всей монотонности дней, тем быстрее. Ведь в поместье помимо чокнутого демона — для которого это скорее нормальное состояние — здесь все ненормальные…
Марионеточного вида слуги с бездушными — по-другому я даже не знаю как назвать выражение их глаз — глазами и невыразительными пустыми лицами кружат рядом, как не знающие устали муравьи… что очень пугало в начале, сейчас не вызывает даже раздражения в результате привыкания…»
Отведя взгляд от бумаги, смотрю в окно на бурно цветущие белые и кроваво-красные кусты роз, которые в данный момент неспешно постригали садовник и его помощники, попутно выравнивая свежевзрыхлённую или свежевскопанную сырую тёмную землю под кустами. Прямо на линии моего взгляда на оконное стекло села на оконную раму стрекоза. Пошевеливая подрагивающими переливающимися крыльями, она перебежала из одного угла рамы в другой. Подперев голову рукой, бездумно на неё смотрю. Взмахивая крыльями, она взлетает. И в полёте её перехватывает клювом голодная птица. Вздрагиваю. Посидев некоторое время, смотря в пространство, где в последний раз увидела почившую стрекозу, возвращаюсь к изливанию своих мыслей, чувствуя, что настроение как-то подпортилось…»…чтение книг, как и любое другое занятие, помогающее скоротать время до конца дня — не меняло общую ситуацию, но помогало забыть на время обо всём вокруг, да и скрасить время пребывания в своеобразном заточении. Ведь я определённо, пусть и не очевидно, но нахожусь в своеобразной тюрьме или скорее «клетке» Бастьена, ограниченной, на данный момент, территорией поместья.
Итак, уйдя от одного места вынужденного пребывания в поместье Фантомхайв, я оказалась в другом. В первом случае у меня хотя бы была возможность выбора, а здесь же… у меня лишь его иллюзия. Ведь, унеся меня с собой из поместья Фантомхайв, после того как Сиэль сам стал демоном, нарушив условия контракта, Бастьен поджёг поместье: то ли чтобы задержать и отвлечь его обитателей, то ли просто из каких-то своих личных побуждений — и, обманным путём заключив со мной контракт, привёз в какое-то его (или не его?) поместье, изображая из себя примерного супруга, то ли ради потехи, то ли ещё ради чего-то, о чём пока я не знаю. Да и не важно это. Ведь мне нужна свобода выбора и перемещения, а не очевидная иллюзия оного. Но если смогу выбраться отсюда, что мне делать, где жить да и как обеспечивать себя? Смогу ли найти и получить хорошее место без помощи Бастьена? Да и есть ли здесь такое место для меня? Ведь Здешнюю жизнь я практически не знаю…»
Закончив писать, некоторое время смотрю на неровные строчки и снова поджигаю лист пламенем свечи. Когда догорает последний кусочек листа, вытряхиваю пепел в окно. Взглядом по привычке окидываю сад. На улице после вчерашнего дождя свежо. Воздух напитан влагой и запахом дождя. Поразмыслив немного над тем, что делать дальше, решаю прогуляться и спускаюсь в сад. За стенами поместья зябко, промозгло… но как же приятно… до дрожи приятно стоять под снова моросящим дождём и чувствовать, как обдувает ветер тело в быстро впитывающей влагу одежде. Подняв лицо вверх, стою посреди сада, густо засаженного кустами белых роз, и наслаждаюсь ощущением остывающего на пронизывающем ветру тела, густым запахом роз. Через некоторое время прихожу в себя настолько, чтобы перестать безмолвно наслаждаться шорохом листьев и барабанящего по телу дождю, возвращаясь к действительности. Я не одна. Неподалёку стоит с раскрытым зонтом и полотенцем приставленная ко мне горничная и равнодушно взирает на меня, не пытаясь как либо остановить или же прикрыть от непогоды. Вздохнув, склоняю голову к плечу, моргая от дождевой воды, попадающей в них, окидываю взглядом полупромокшую фигуру, не показывающую ни движением, ни выражением лица какого-либо дискомфорта, дождливый пейзаж, разворачиваюсь и иду в дом. Зайдя внутрь, отправляю горничную переодеваться. Сама же в сопровождении стоявшей неподалёку от входа служанки иду к себе сменить одежду. К концу процесса переодевания, слышу своим нечеловеческим слухом, как где-то в доме раздаётся сильный грохот — упало что-то тяжёлое. Не подав виду, что что-то не так, спокойно дожидаюсь, когда меня оденут, и отпускаю служанку. Склонив голову, та послушно покидает комнату, тихо прикрывая за собой дверь. Прислушиваюсь к её шагам. Как только их звук достаточно удаляется от меня, приняв кошачий облик, незаметно выскальзываю из спальни и спешу в направлении необычного для этого сонного царства шума. Прячась в укромных уголках и густой тени от снующей по коридорам прислуги, добираюсь до склада. Уже на подходе к помещению в нос ударяет тяжёлый металлический запах. Запах крови. Захожу в помещение и вижу крупные, явно тяжёлые деревянные ящики не живописно раскиданные в одном углу помещения, залитого кровью, уже старательно вытираемую прислугой. Сильный металлический запах навязчивым смрадом разливается по помещению, практически перебивая все остальные запахи. Прокравшись поближе, вижу не только лужу крови, но и кровавые следы волочения, ведущего в другое помещение. Проследовав за ними, выхожу в другое складское помещение, в котором находится крупное металлическое устройство, напоминающее здоровенную мясорубку или нечто подобное. Склонив голову набок, осматриваю помещение и застываю. Из-за устройства прихрамывая выходит один из слуг… со сломанной ногой. Торчащие наружу кости, явно говорили об открытом переломе, но мужчина не показывал и виду, что испытывает боль. Желчь подползла к горлу, но заставляю себя смотреть дальше. Забравшись в устройство, слуга поднимает окровавленные руки и… сворачивает себе шею, падая в огромный жёлоб. Дыхание замирает в груди. Зажимаю руками рот. Мутит. Но упорно продолжаю смотреть. Дальше другой слуга включает устройство, и оно с громким хрустом буквально перемалывает в фарш то, что до этого было человеческим телом прямо в подставленный мешок. Понимая, когда дьявольская машина перестаёт работать, а мешок с... этим был взвален на плечо слуги, что это ещё не всё, следую за прислугой взявшим мешок в сад. Прячась в тени кустов, под пеленой дождя крадусь в след за ним до розовых кустов, где стоит другой слуга у свежевырытой земли, ожидая, пока тот засыпет свой груз в разрытую землю, после чего спокойно засыпает землёй. В этот самый момент, все странности прислуги сложились в одну чёткую картину. Живых душ кроме меня здесь нет. Всё это время мне прислуживали лишь бездушные пустые оболочки. Вероятно, бывшие «клиентами» Себастьяна. Спать после увиденного, как и есть совершенно расхотелось. Как и оставаться в поместье. Поэтому, незаметно покинув сад, возвращаюсь в комнату, чтобы собрать вещи и сбежать, пока есть возможность. Но жар, преследующий меня последние несколько дней накрывает новой волной. Чувствуя, что в таком состоянии, вряд ли выберусь отсюда, заталкиваю вещи под кровать и тяжело оседаю на её край. Одежда раздражающе липнет к болезненно чувствительной коже покрытой потом. Низ живота пылает, мышцы болезненно сокращаются. Упав на кровать, в раздражении разрываю когтями сковывающие тело ткани, превращая её лишь куску бесполезного тряпья. Но это не помогает. Голова плывёт, сознание ускользает. Появляются кошачьи уши, хвост и острые клыки. Перекатившись на живот, пытаюсь приподняться, но еле отрываю бёдра от кровати, упёршись коленями в матрас. Кожа болезненно трётся о ткань покрывала, покрывающего постель. Лежу так некоторое время, пока, еле скрипнув, не открывается дверь… что-то с тихим шорохом падает на пол… прогибается у ног матрас… и наконец не чувствую прохладное прикосновение, скользящее по ногам к бёдрам, а от них к пояснице… — Ш-ш-ш, Кити, — шёпот заполняет вязкую тишину комнаты и сознание тонет в долгожданном избавлении…