Why does tragedy exist? Because you are full of rage. Why are you full of rage? Because you are full of grief.
Ветер хлестает в лицо, осыпает одежду каменной крошкой, неприятно царапает замерзший нос. Руки и ноги содраны в кровь еще у подножья, так что украденные из комнаты смотрителя бинты пригодились весьма кстати, однако и они начинают стираться под острыми краями камней. Большие, едва ли не сваливающиеся сапоги не спасают от невыносимой боли в ступнях, покрытых мозолями. Горло было сухим, как и земля вокруг, и не осталось даже надежды на то, что где-то между расселин найдется чистый горный ручеек. Хотелось прилечь на жесткую колючую траву, что пробилась из каменистой земли и трещин в породе. Холодный ветер сбивает с ослабевших ног и студит щеки, но это не спасает от жара усталости. Потрепанный временем и хулиганами свитер промок от пота. До вершины Эббот оставалось всего ничего. Горная тропа петляла между высоких облезлых сосен и кружила вокруг горы спиралью. Ближе к середине она начала резко уходить вверх, и Чаре пришлось карабкаться по острым камням и скрученным корням деревьев. Это было непросто, но она не жаловалась. Когда-нибудь дорога обязательно закончится. Главное сейчас не соскользнуть ненароком со скользкой породы и не покатиться кувырком обратно в деревню. Картина ясно нарисовалась в мыслях, и девочка улыбнулась. Улыбка, впрочем, тут же исчезла с обветренных губ. Радоваться в такой момент она просто не могла. Тропа постепенно выводила ее на ровную землю. Идти стало проще. Чара садится на каменистую поверхность и тяжело дышит, хватая холодный воздух ртом. Ноги дрожат и ноют при каждом движении. Девочка снимает сапоги и невольно морщится — дырявые носки и бинты, которыми перевязаны ступни, уже пропитаны кровью, а от стертых мозолей исходил отвратительный запах. Даже хуже, чем от скисшего молока, которым мальчишки любят обливать ее в жаркий летний день. Руки выглядят не лучше. Бинты на них истрепались, рукава разношенного и потертого свитера порвались и выпирали клочьями шерсти. Чара любила этот свитер и яро охраняла одну из немногих вещей, принадлежащих ей. Поэтому-то на боку кофты красовалась дырка — один из мальчишек порезал ее прошлой весной. Ужасно хочется пить, но вокруг только камни да колючки, а из вещей у нее — лишь сломанный нож, все еще покрытый засохшей алой коркой. Жизнь в приюте несладкая, но жизнь в приюте, где тебя все ненавидят — ужасней втройне. Хотя, ненавидят — это слишком громкое слово. Они просто веселились. Веселились, как дети, которым плевать на чужие жизни и чувства. Чара не помнила, как и когда попала в приют. Единственное, что дали ей родители – имя. Чарити*. Она никогда его не любила, поэтому все звали ее просто Чара. Смотритель был неразговорчив, и на вопросы девочки никогда не отвечал. Он вообще не любил всякие разговоры и шум, жутко бранился, когда мальчишки начинали кричать. Поэтому они веселились там, где их никто не мог услышать. Жизнь в приюте у всех несладкая, но когда ты живешь сам по себе — еще хуже. Чара была больна, и все в приюте знали об этом. Ее непохожесть пугала детей и взрослых не меньше, чем саму Чару. Смотритель иногда говорил, что поэтому ее родители и отказались от девочки — ее больная мать знала, что болезнь передастся и ребенку. Шизофрения. В силу малолетства Чара не могла знать, что это такое. Но уже в детстве она поняла — это будет ее клеймом на всю жизнь. Дети держались от нее вдалеке, редко разговаривали, а иногда и вовсе избегали, как будто она была прокаженной. Когда Чара выросла, вся стало еще хуже. Поняв, что смотрителю наплевать на больную девочку, хулиганы получили карт-бланш на все зверства, вытворяемые с ней на протяжении пяти из двенадцати лет ее осознанной жизни. Быть больным - постыдно, быть больным на голову - приговор на всю жизнь. Отдохнув немного, девчонка с тяжелым вздохом побрела дальше. Оставалось немного. Еще несколько минут, и тропа приведет ее, куда нужно. За спиной не слышно шагов и шума — даже если Чару и ищут, то сюда пока не добрались. Шла она медленно, дабы еще сильнее не стирать ноги. К тому же, ее совершенно не тянуло на вершину. Однако такой вариант был все-таки лучше, чем возвращение в приют. Хватит с нее. Они сами виноваты. Начиналось все просто и отчасти глупо. Обидные клички, тычки, подножки, смех за спиной. Над ней насмехались почти постоянно. Ее высмеивали за слабость, гнобили за силу, издевались над недостатками. Острый страх показаться на глаза и желание запереться в своей комнатушке стали преследовать Чару с тех пор. Однако потом обидчики поняли, что девочка все стерпит, а смотрителю все равно. Тогда тычки превратились в побои, ехидный смех — в угрозы, обидные слова — в брошенные камни, страх — в паранойю, а замкнутость — в отшельничество. Тут-то все и началось. Навязчивые галлюцинации стали проникать в голову все чаще и чаще. Сначала они были снами, потом начали появляться перед глазами — неожиданно, и тут же исчезать. Травля продолжалась, на теле снова бухли синяки и ссадины, а рассудок начинал говорить с ней в несколько голосов. Они все понимали ее. Они чувствовали ее боль. Поэтому снова и снова подкидывали свои бредовые идеи. Со временем они, однако, перестали быть бредовыми. Чара привыкла к голосам и картинкам в своей голове так же, как и ко всему остальному. Тем более, эта бессмыслица успокаивала ее. Когда она возвращалась в комнату и находила ее разгромленной, а свою одежду — испорченной, невидимый собеседник как наяву показывал ей хулиганов в иссеченной тысячами ножей одежде, с сотней кровоточащих порезов по всему телу. Они плакали, валялись у ее ног и молили о прощении. Когда она в очередной раз резала руки в тщетной попытке успокоиться, голоса останавливали ее, чтобы лезвие не врезалось в запястье слишком глубоко. А вместо изрезанной канцелярским ножом руки перед взором появлялись картины ненавистных ей людей с рассеченными лицами и вырезанными глазами. Когда же девочка возвращалась избитая и падала на кровать, едва сдерживая слёзы, голоса шептали ей слова утешения. В голове же, ярко, как перед глазами, вставали ее обидчики, пронзенные тела которых висели на тысячах окровавленных копий. Их крики Чара слышала словно вживую. Теперь они чувствовали то же, что и она. Теперь они страдали так же, как и она. И она упивалась их болью так же, как они наслаждались ее. Поэтому, как-то раз сбежав тайком на кухню, Чара украла оттуда нож — тупой, правда, зато выглядит внушительно. Она давно привыкла воровать, как и все дети в приюте. У них едва была какая-то одежда и еда, а вот у смотрителя, кухарки и управительницы всего было много, пусть они и жаловались на бедность. К тому же, нож был нужен только для устрашения. Сначала это работало. Избиения прекратились. Смотритель не раз приходил в комнату девочки, проверяя ее по наставлению мальчишек. Оружие Чара всегда носила при себе, так безопаснее. Хулиганы шипели ей вслед, но больше не лезли — боялись. Так прошел месяц. Голоса постепенно становились тише, и девочка вполголоса общалась с ними, а в голове появлялись красивые картинки. Блестящая гладь реки, зеленеющие деревья и поляна, усыпанная золотыми цветами. Лютики были утешением для нее. Они росли почти везде, и у леса, и у стертого сотней подошв крыльца приюта. Чара редко их собирала, цветы быстро вяли. Но всегда, стоило смотрителю отвернуться, она уходила к подножию горы Эббот, к реке, где находились целые моря лютиков. Возвращалась она поздно и поэтому оставалась без ужина в качестве наказания. Но это всегда стоило того. Горная тропка ушла вверх, и девочке снова пришлось карабкаться. Камни расширяли края дырок на растрепавшихся шортах. Колени давно были содраны в кровь. Не в первый раз. Переживет как-нибудь. Она вылезла к широкой прогалине, которая уходила вниз. Ее края разошлись, словно молния на куртке, образовав длинную расщелину с крутыми боками. Дна ее не было видно. Только колючие лозы, обвивающие скалы, были свидетелями того, как потрепанная и уставшая девочка опустилась на колени перед бездной и заплакала. Она и раньше поднималась на гору — не так высоко, как в этот раз, но делала это достаточно часто. Там ее посещали невеселые мысли, подталкивающие девочку к краю скалы. Но она никогда не решалась сделать шаг вперед и отходила, снова и снова придумывая новые оправдания своей бессмысленной жизни. Зато отсюда прекрасно была видна ее деревня и окрестности. Лес, протиравшийся далеко вокруг, как шумящее зеленое море, старый сиротский приют, покосившийся, со стенами, увитыми плющом. А прямо перед глазами медленно падало с небес солнце, окрашивая небеса в цвет крови, льющейся из рассеченного горла. Они последовали за ней, когда Чара в очередной раз спустилась по крепкой сети плюща и убежала в лес. Они нашли поляну золотых цветов и слышали разговор девочки с невидимым собеседником. Вокруг никого из взрослых. Никого, кто мог бы услышать, помочь, защитить. Сначала они смеялись. Чара сидела на коленях, среди золотых цветов, а кольцо людей вокруг сжималось. Реальность стала расплываться, и черные фигуры заполонили собой горизонт. Их едкие слова отдавались эхом в воспаленном разуме, и голоса в голове девочки шипели, словно рассвирепевшие змеи. — Убогая, зачем ты ходишь сюда? Помыться что ли? Давно пора, а то вокруг тебя уже мухи летают! …достань его. Ты же знаешь, он там. - Эй, убогая, с кем ты говоришь? Может, ты стала медиумом, и… …они испугаются. Они всегда его пугаются. — …а может, ты просто уродка с мозгами набекрень, которая говорит сама с собой и целует цветочки? Жестокий смех раскалывает уши. Пальцы сжимаются на стертой, непрочной от времени рукоятке и вытягивают предмет из кармана. — От тебя даже родители отказались, потому что ты больная с рождения. Больная на голову! …ударь его. Ударь его посильнее. Он это заслужил. Десяток рук хватает ее за одежду, рвут волосы, обшаривают карманы. Крик тонет в кронах деревьев, худое тело без звука падает на ковер из золотых лепестков. …бей его, бей его, быстрее! Они прижали ее руки, держали ноги, придавили к земле своими телами. Чужие грубые руки проникали под свитер, лапали и царапали кожу. Девочка закричала. …чего ты ждешь?! Защищайся! Она пинает одного, отбрасывает рукой другого, и, освободившись, подхватывает упавший нож. Тупое лезвие дрожит, но выглядит устрашающе в свете алеющего солнца. — Не подходите! Назад! Они отходят, поднимая руки, но на губах — ехидные ухмылки. Чара встает, все еще держа нож перед собой. Клокочущий страх наполняет голову, и та отдается всплеском мучительной боли и новых видений. Она оступилась, и тут же была схвачена мальчишкой за талию. Девочка завизжала под дружный гогот. Они веселились. Они упивались. Они все разные, и все одинаковые — без лиц, но хохочущие своими зубастыми ртами, пинающие крепкими ногами, бьющие твердыми кулаками. Их было, много, они были старше. …ты знаешь, что делать. Нож впивается в бедро мальчишки, и хватка вокруг тела ослабевает. Он кричит, теперь уже не от радости, а от боли, сгибается пополам и падает на желтые лепестки, держась за рану. Рассудок разрывается от видений, реальность закручивается в водоворот, но голос продолжает холодно вещать. …убей его. Он это заслужил. — Ты… ты больная! Сумасшедшая! Чокнутая! Убери это от меня! …он боится. Они все боятся. Они должны боятся. — Эта убогая сошла с ума! — Убери нож, дура! …прекрати это. Ты можешь это прекратить. — Отойди от меня! Ты слышишь?! Не подходи! Хватит смотреть на меня с этой жуткой ухмылкой! …он причинит тебе боль, если ты отпустишь его. Все они разорвут тебя, если ты не ударишь первой. — Отойди! Я… я обещаю, я больше так не буду! Убери нож… …он лжет. — Отойди от меня, поехавшая шизофреничка! Толчок, удар по лицу. Вспышка ярости, импульс в голове, а руки действуют сами собой. …он заслужил это. УБЕЙ ЕГО. Дикий вопль огласил поляну, эхом разнесся по горе Эббот. Мальчишки бросились бежать, крича и плача, сминая собой кусты и ветки. Все, кроме одного. Когда в глазах прояснилось, Чара вскрикнула и упала на землю. Нож выскользнул из руки, а старая деревянная рукоятка, не выдержав силы удара, раскололась надвое. Хулиган лежал неподвижно, с расширенными от ужаса глазами. Из рассеченного ударом горла толчками выплескивалась кровь, превращая золотые цветы в алые. ...он это заслужил. Она не помнила, как долго бежала. Не чувствуя усталости взбиралась вверх. Ужас толкал ее все дальше и дальше и не утих, пока деревня не осталась далеко внизу. Лишь бы только подальше уйти отсюда. Из этого проклятого места, от ненавистных ей людей. Она ненавидела их всех, и была бессильна что-либо исправить. Чара подняла голову, рассматривая расщелину, протянувшуюся перед ней. Вот она, несправедливость мира — в приюте множество мразей, а уходить приходится ей. Девчонка вытащила из кармана бесполезный нож и, завопив от бессильной ярости, бросила его вдаль. Он пролетел несколько метров, ударился о камень, и со звоном отскочил, упав прямо в пропасть. Эхо детского крика и стук железа пронеслись над сонной вершиной. Как она могла совершить подобное? Может, все эти люди были правы? Но она никогда не хотела уподобляться этим негодяям. Она никому не хотела причинить вреда. Но - она совершила это. Поэтому должна понести справедливое наказание. Она не может быть выше последствий, так что приговор когда-нибудь сам бы ее достиг. И пусть это казалось неправильным, пусть ей казалось, что это не ее вина, сделанного не исправишь. Чара встала, понурив голову, и побрела к обрыву. Пора с этим заканчивать. Это оказалось сложнее, чем предполагалось. Дрожащие ноги скользили по земле, которая словно проваливалась в бездонную дыру, а колючие лозы едва не сбивали вниз. Споткнешься, и костей потом не соберешь, в самом буквальном смысле. Хотя какая сейчас разница. Девочка остановилась у края дыры. Внизу можно было рассмотреть клыки сталактитов и сталагмитов, колючки, проросшие прямо сквозь стены. Солнце почти зашло, и большую часть вершины скрыла темнота, поэтому увидеть дно пропасти оказалось невозможно. В горле пересохло. Несмотря на всю свою решительность и желание прекратить, наконец, свои мучения, Чара боялась сделать шаг вперед. Волна ненависти к окружающему миру захлестнула ее, и на глаза снова накатили слезы бессильной злобы. Невидимый собеседник молчал, ни подталкивая ее вниз, ни отговаривая от шага. Она еще раз взглянула на свои руки. Бинты на них истрепались и повисли так, словно принадлежали мумии. Эту повязку Чара использовала не в первый раз, потому что добыть свежие бинты было проблематично. Под перевязкой же находились свежие порезы, нанесенные день назад в попытке успокоиться и забыть очередную порцию насмешек. Решительность наполнила ее. Не было другого пути, только вперед. Даже если впереди бездна. Изо всех сил закрыв глаза, девочка рванула вперед. Не повезло — слишком большой сапог зацепился носком за лозу, и Чара кувырком полетела в пропасть. Ее крик эхом разнесся внутри горы. Девочка отчаянно махала руками, пытаясь схватить хоть что-то. Сапоги слетели с ног, а ветер растрепал и едва не сорвал бинты. Перекувыркнувшись в воздухе, Чара зацепилась руками за колючие лианы. Это приостановило падение, но лозы не выдержали веса, и с хрустом разорвались. Вновь перевернувшись, девочка ударилась о землю. Волна боли прошла сквозь тело, и разум, наконец, померк.***
- Ох! Ты упала, да… Чей-то писклявый голосок впился в уши, и боль пронзила голову не хуже сотни иголок. Девочка не чувствовала своих ног. Вся передняя часть тела, принявшая на себя большую часть удара, горела огнем. От боли в глазах расплывались круги, но Чара смогла увидеть, что кто-то стоит перед ней. Рассмотреть его полностью она не могла. Каждая попытка пошевелить онемевшими конечностями пронзала тело новой вспышкой боли, а длинная челка закрывала обзор. Однако она все равно не могла поверить в то, что она видит. У фигуры рядом были пушистые, белые, с маленькими коготками, похожие на кошачьи… лапы. - Эй, ты в порядке? Высокий голосочек снова раздражает слух, и Чара, несмотря на боль, поднимает голову. Незнакомец невысокого роста, одет в простые коричневые штанишки и зелено-желтый свитер. На секунду девочке кажется смешным, что у этого чудака одежда почти такая же, как и у нее. Он протягивает ей такую же пушистую и белую лапу и помогает подняться. - Вот, вставай. Как тебя зовут? Ноги не гнутся и весят целую тонну, как будто их отлили из свинца. Правая рука неестественно выгнулась, и рваный рукав кофты пропитался кровью. На глаза находят слёзы, но Чара находит в себе силы ответить: — Чари… Чара. Зовут Чара. Перед собой девочка видит вытянутую мордашку какого-то невиданного животного, покрытого белой шерстью. Его длинные уши свешиваются до плеч, во рту различимы маленькие клыки, похожие на иголки. Что бы это ни был за зверь… он носил одежду. — Чара, да? Это красивое имя. Меня зовут… Маленькая когтистая лапа сжимает правое предплечье, пытаясь поставить девочку на ноги. Крик эхом раздается по пещере. Зверек испуганно пятится. Чара падает на бок и стонет. По щекам катятся слезы. Лишь сейчас она видит, что земля на месте ее падения буквально залита кровью. — Ч-что с тобой т-такое? — голос незнакомого существа сбивается на испуганный писк. — Помоги… Мне нужна помощь. — Стонет Чара. Реальность снова ускользает от нее и меркнет. — Ты… с тобой что-то не так? Что это за… за красная жидкость на твоей… Кажется, до зверька стало доходить, что с девочкой не все в порядке. Одно он понимает — сама Чара на ноги не встанет. Прежде, чем разум окончательно выключился, девочка чувствует, как мягкие лапы аккуратно поднимают ее с земли, стараясь не сделать больно. — Я знаю, мама поможет… Только не теряй решительности, ладно? Девчонка кивает, позволяя незнакомцу взвалить ее на плечи. Они медленно побрели куда-то в темноту, вглубь пещеры. Темнота окружила их, ощущения померкли, мысли угасли, и тонкий голос, шептавший слова поддержки, затих. Тогда она еще не знала, что своим появлением запустила цепочку трагических событий, на развязку которых было потрачено множество лет и поломанных судеб.