Under our Tale

Jeremy Soule – Minstrel's Lament Понадобилось время, чтобы раны Чары полностью зажили. Даже магия Ториэль не могла так просто исцелить сломанные кости, поэтому большую часть дня девочка проводила в постели, пусть и не могла сказать, когда в Подземелье день, а когда ночь. Здесь были часы сна и подъема, время завтрака, обеда и ужина, но человеческого деления дня на утро, полдень, вечер и ночь не существовало. Вероятно, потому, что и солнца тоже здесь не было. Все время, пока Чара не могла ходить сама, у ее постели неотрывно дежурил Азриэль. Зверек носил ей еду, разговаривал, читал и играл с ней, и впервые Чара почувствовала, что она не одинока в этом мире. Еще никто не проявлял к ней столько заботы и внимания, сколько постоянно давал ей этот чудной зверёк. Она многое узнала из его рассказов о подземном мире и о повседневной жизни монстров. Не только время текло в Подземелье по-другому. Культура и быт монстров во многом отличались от таковых у людей. К примеру, у монстров было обычным делом использовать магию при готовке и уборке, в шахтерской работе, кузнечном деле и даже при создании открыток. Или просто так. Азриэль с гордостью показывал Чаре свои умения. Он зажигал огненные шары и жонглировал ими, как уличный циркач, создавал огоньки радужного света вокруг кровати девочки, рисовал магические открытки со светящимися звездами, которые выскакивали из нее и летали по потолку, стоило лишь открыть сложенный лист. И хотя мастерство Азриэля не шло ни в какое сравнение с магией Асгора и Ториэль, он впервые в жизни почувствовал себя сильным и уверенным, когда Чара обняла его, и в ее глазах сверкала, будто звезда, настоящая радость.  — Это потрясающе. Они свернулись на кровати Чары и смотрели, как магические звезды, переливаясь, ползут по потолку комнаты. Магия была способом самовыражения, а не какой-то особенностью. Как творчество, оно шло из самой души на помощь своему призывателю. Многие человеческие вещи в Подземелье были редкостью — к примеру, растения. Королевская семья еще могла себе позволить роскошный сад золотых цветов, искусно выращенных из семян, принесенных с Поверхности ветром. А вот в обычных семьях монстров росли лишь неприхотливые папоротники и лозы, раскрашивающие серость камня зеленью, но увы, никогда не дававшие цветов. Разве что в Водопаде росли таинственные эхо-цветы, но популярностью у городских жителей они не пользовались — им нужно очень много воды. Да и цветок, повторяющий чужие разговоры, явно не способствовал сохранению семейных тайн. Для Чары стало неожиданностью и то, что мяса в Подземелье ни разу не пробовали. Узнав об этом привычном для человечества продукте, Азриэль взвизгнул и схватился за голову.  — Люди убивают других живых существ, чтобы съесть их? Как ужасно! Впрочем, животных в королевстве все равно не было. А те, что были на них похожи, — Азриэль, к примеру, — не годились в пищу; как и все монстры, они превращались в пыль после смерти. Однако для монстра убить другого монстра было ужаснейшим преступлением — которые, к счастью, не случались уже много лет. О том, что такое маньяки, полиция и криминалистика, монстры тоже не знали. Были у них и другие особенности. Чара чуть не упала в обморок, когда Азриэль предложил ей в качестве игрушек мастерски вырезанные фигурки монстров и людей из чистого серебра. Вместо глаз у статуэток сверкали драгоценные камни, в ценности которых девочка не сомневалась.  — Где ты их достал? Это же сокровище! Монстрик лишь подернул плечами.  — В Подземелье много всяких камней и руды. Они валяются прямо на земле, или лежат чуть в глубине, в шахтах, или продаются в городе по дешевке. Не то, что семена растений или человеческие овощи, например. А их я сделал сам, нравится? Чара долго пыталась объяснить ему, что овощи в ее мире стоят намного дешевле золота. Впрочем, эти объяснения она отложила на потом — сначала было веселье, затянувшее ее почти мгновенно. В приюте с ней мало кто играл, а о собственных игрушках она могла только мечтать. С другой стороны, что лучше может скоротать время, чем старая-добрая настольная игра? Фигурки были уникальны, они изображали самых разнообразных монстров и людей с различным оружием — Чара не сомневалась, что их образы Азриэль взял из книг. Каждый воин имел определенные способности и параметры, заботливо написанные на карточках. Задача игры была проста — выбрать себе команду из четырех монстров или людей и победить соперника. Игроки ходили по очереди, бросая двадцатигранную кость — число, выпавшее на ней, означало количество очков, которые можно было потратить на передвижение по полю и различные атаки. Каждая атака требовала различное количество очков, а ее сила зависела от параметров воина противника. Игра требовала внимания, знания и тактики, так что Чара всухую проигрывала в первых же ходах. Но Азриэль был счастлив, и девочка с улыбкой принимала очередное поражение. Хоть где-то «Война людей и монстров» оканчивалась победой монстров. Этот новый мир был таким странным. Таким необычным. Азриэль был ее постоянным источником информации, и он легко делился своими знаниями. Прошло всего немного времени, — Чара не могла сказать, сколько именно, — а монстрик уже привязался к ней всей душой и сердцем и даже не скрывал свою сильную привязанность к человеку, буквально упавшему ему на голову. И если что-то могло быть необычней культуры монстров, то это были именно эти чувства. Милосердие. Забота. Доброта. Любовь. В каждом кусочке пирога и чашке чая, в каждой прочтенной вслух книжке и рассказанной истории, в каждой игре и забаве, в каждом бинте на изрезанном несчастьями теле. Эти чувства, никогда не знакомые Чаре, окружали ее повсюду, и мир внутри нее тоже менялся. Неизменным осталось только одно — ее отношение к людям. Она старалась не вспоминать об этом. Старалась забыть, как страшный сон, который никогда не существовал в реальности. Реальность — это здесь, в Подземелье, в настоящей утопии. Но, пускай Чара и пыталась вырезать воспоминания о людях из своей памяти, сделать это она не могла. Она сама была доказательство существования другого, гораздо более жестокого мира. Он жил внутри ее исхудавшего тела и выпирал сломанными ребрами из грудной клетки. Он существовал на ее коже в виде прорезов, синяков, рубцов. Он обитал в ее голове, терзаемой видениями, голосами, воспоминаниями. Он лежал на ее руках кровью, грязью, бинтами. Каждый шрам на запястье был знаком Поверхности. Один раз она попросила Азриэля показать ей Барьер. Тот согласился и охотно помог новой подруге перейти Тронный зал и выйти к единственному месту, откуда можно было увидеть Поверхность. Чара сидела под аркой, украшенной резьбой. Рунические письмена на ней поистерлись, каменные цветы потеряли лепестки и сыпались крошкой. За аркой лежала тропа — давно заросшая, каменистая, она проходила сквозь небольшую полянку на вершине горы, а затем петляла вниз. Из скалистого проема виднелся кусочек неба, слышен был шелест травы и кустарника, свежий горный ветер летел в лицо. Стоило протянуть руку — и вот, ты уже на Поверхности. Единственное, что портило идиллию — странный серый свет, волнами колыхавшийся в арке. Из-за солнца он был почти не виден, но как только Чара протягивала руку, стараясь поймать ветер с Поверхности, ее ладонь упиралась в нечто твердое. Свет казался иллюзорным, призрачным, и в то же время — непроходимым и непробиваемым. Девочка била его палкой, бросала камни, но Барьер безмятежно блестел, нетронутый. По ее просьбе Азриэль метнул в пленку света несколько огненных шаров. Они разбились о блестящую гладь, магическое пламя растеклось по ней и бессильно потухло. Принц покачал головой.  — Я же говорил. Великая сила нужна, чтобы сломать его. Но, — он гордо выпятил грудь, — когда я вырасту, я обязательно найду способ это сделать! Монстры верят в нас и в свою свободу. Чара не ответила, продолжая смотреть, как солнце на Поверхности закатывается за скалу и меркнет, опуская сумерки на королевский чертог. Она отвернулась и попросила Азриэля отнести ее в комнату. Сейчас как раз наступало время обеда. Девочку не терзал голос из прошлого, хотя она чувствовала, что это ненадолго и рано или поздно, но болезнь даст о себе знать. Она собирала знания о Подземелье из любого источника, который могла найти — в основном, это были истории Дримурров и книги. Иногда по вечерам — точнее, тогда, когда подходило время ужина, — Асгор выносил ее в сад, где Чара вместе с Дримуррами располагались за небольшим столиком и устраивали чаепитие — с историями, шутками и рассказами об окружающем мире. Именно на них Чара концентрировалась, и каждую историю и факт она тщательно продумывала. Потому она просила рассказывать ей больше и больше. Время от времени Азриэль спрашивал ее, какова жизнь там, на Поверхности. Чара отвечала отрывочно, в основном, о том, как выглядит современный мир, или же не отвечала совсем. Даже не потому, что не хотела вспоминать. Азриэль был слишком белым и пушистым, чтобы знать о таких вещах.

***

Прошло достаточно много времени, когда Чара, наконец, смогла встать на ноги. Во многом этому способствовала лечебная магия Ториэль — из всех средств медицины монстров это было самым эффективным. Больше Чары такому повороту событий радовался только Азриэль. Он взволнованно нарезал круги перед чариной кроватью и смотрел, как она надевает пурпурную робу, пошитую специально для нее. Он был настолько встревожен, что едва не прыгал на месте, и возбужденно повизгивал о том, какие потрясающие места хочет показать подруге. Из его быстрой речи и высокого тона Чара ничего не смогла различить. Сегодня предстоял тяжелый день — в середине рабочего дня была назначена церемония Приветствия, после которой семейство Дримурров и Чара собирались отправиться в город. Конечно, сейчас девочка знала, из чего состоит Королевство. Перед Замком растянулся огромный Капитолий, он же Новый Дом, — столица и главный город монстров, а под ним располагалось Ядро — что-то вроде электрической станции, работающей на геотермальной энергии и магии. За Ядром тянулся Хотланд, Лавовые земли — горячая пустыня, изрезанная потоками лавы, и большой промышленный комплекс. Там мало кто жил, в основном это были рабочие, шахтёры, кузнецы, учёные и огненные монстры, не желавшие селиться в более холодных и влажных областях Подземелья — Ватерфолле и Сноудине. Первый лежал сразу за Холтандом и представлял собой цепочку заболоченных пещер, где находилось несколько разрозненных посёлков, населённых водными монстрами — торговцами, собирателями камней, ловцами жемчуга и садоводами, выращивающими ту немногую зелень, которая могла расти в подземной темноте. Второй был лесистым участком местности, постоянно покрытым снегом. Там находился всего один, но достаточно крупный городок Сноудин, одиноко стоящий посреди мертвого леса. А вот в глубине засыпанного снегом леса находились Руины — остатки Дома, бывшей первой столицы монстров. Найти дверь туда было непросто из-за непролазной чащобы и больших сугробов, но неугомонные детишки из Сноудина уже давно знали дорогу туда. Ворота в Руины были распахнуты, так что в развалинах города мог побывать каждый. Там любил гулять и Азриэль — когда-то он с семьей жил там, в собственном доме и часто наведывался в свою старую комнату. Именно во время такой прогулки он и услышал крик падающей Чары. С этого момента привычный мир пушистого принца перевернулся с ног на голову. Ториэль, занятая чтением, никак не ожидала, что в их чистый и спокойный дом ворвется сначала Азриэль, что-то в страхе и тревоге пищащий, а затем — целая группа монстров, волочащих какой-то разорванный мешок. Но стоило матери семейства прийти в себя, она, к своему ужасу, разглядела кровавые пятна на свитере сына, а то, что она приняла за мешок, оставляло после себя такие же алые разводы на ковролине. Алые, — а кровь монстров была темной. То, что она приняла за мешок, оказалось изломанным и израненным, но самым настоящим человеком. К еще большему ужасу Ториэль, это был ребенок. Ей пришлось разогнать любопытных монстров, с интересом тыкающих неподвижное тело, и велеть Азриэлю сейчас же позвать папу. Все монстры были бы рады увидеть живого человека, — но судя по его состоянию, он мог стать и не совсем живым, чему Ториэль активно пыталась помешать. Поэтому она долго не хотела соглашаться на уговоры сына выпустить сына с Чарой в город. Сначала им предстояло провести церемонию, в ходе которой король и королева оповестили народ об упавшем человеке, который не представлял угрозы и которому было запрещено причинять вред. Однако, помня ту жуткую картину, открывшуюся ей тогда, мать семейства боялась, что с Чарой снова может случиться беда. Азриэлю пришлось постараться, чтобы убедить Ториэль отпустить их хотя бы посмотреть город, и она согласилась — но только при условии, что она пойдет с ними. Чара была только рада. Рядом с приёмной матерью она чувствовала себя в безопасности — и это было прекрасное чувство. Можно было отбросить застарелую паранойю, оставшуюся от жизни в приюте, где защищать себя и свое невеликое имущество было жизненно необходимо, и просто расслабиться, спокойно гуляя по городу. Перед этим их ожидала церемония Приветствия. Дримурры подняли их пораньше, чтобы успеть подготовить все к нужному времени. Чаре пришлось как следует вымыть грязные, жирные волосы, которые никак не желали укладываться, и в итоге превратились в торчащую во все сторону гриву. К счастью, Ториэль уже не раз имела дела с такими проблемами: скоро и непослушные чарины букли, и всклоченная шёрстка Азриэля заблестели, аккуратно уложенные и смазанные маслом. Вымывшись, они взялись за одежду. У всего семейства имелись церемониальные одеяния — пурпурные шелковые робы с белыми рукавами, с вышитым на груди гербом Королевства — руной Дельта, напоминающей схематичного ангела, — и высоким, загнутым назад воротником, отороченным серебряными нитками. К ним прилагались пурпурные плащи и накидки, а также королевские венцы — короны и венки из золотых цветов. Они тоже считались символами власти — золотые цветы были небывалой роскошью и символизировали молодого, подрастающего правителя или правительницу. Обувь же не являлась частью церемониального наряда, так что Чаре пришлось идти босиком. Девочка смутилась, увидев себя в таком наряде. Он действительно был по-королевски богатым: мягкая, удобная и изысканная роба с подолом до самого пола, шуршащая на плечах накидка. Чара поправляла складки, стараясь не смотреть на свое лицо — вот уж что действительно портило все впечатление. Однако ворвавшийся в комнату Азриэль прервал ее.  — Ты только посмотри! Папа сделал их своими руками, — в мохнатых лапках принца лежали цветочные венки. — Мы будем превосходны сегодня! Он возложил венец на голову Чары, затем на свою, и гордо выпрямился, как его учила мама. В зеркале отразились две фигуры в царских одеяниях, выглядевших действительно так, как подобает властной семье. Азриэль, эмоциональный и подвижный, приложил все усилия, чтобы на его робе не было ни складки. Намасленная шерсть сверкала белизной, а торчащие из-под венца рожки были отполированы до блеска. Даже Чара, не привыкшая чувствовать к себе что-то, кроме ненависти, признала, что сейчас она действительно выглядит… красиво. Не как жалкая оборванка из приюта, нет. Как почетная гостья на королевском празднике. Церемония началась торжественной музыкой, и король с королевой вышли на балкон, чтобы произнести речь. Грохот аплодисментов почти оглушил Чару, от него, казалось, дрожали витражные стёкла в башнях. Похоже, все Подземелье собралось тут, чтобы поглядеть на человека. Монстры смолкают, и Дримурры начинают речь. Чара нервно переминается на мокрых от пота ступнях, ее руки дрожат. Всего делов-то — выйти на публику, но для девочки это кажется непостижимой трудностью.  — Эй, — окликает ее тихий голос. — Если станет страшно, возьми меня за руку, так будет проще. Не смотри на толпу. Все закончится быстро, я обещаю. Азриэль приободряющее улыбается, и Чара отвечает ему тем же. Ее влажная ладонь сжимает его — мягкую, будто шелк. Спину ровно, расправить плечи, подбородок поднять — смотреть гордо и высоко, как подобает королевской семье. Дримурры расступаются, и пара входит на освещённый балкон под взгляд сотен тысяч любопытных глаз. Чара не чувствует ног, и ее ногти сильнее впиваются в ладонь Азриэля. Свет ослепляет ее, но, открыв глаза, она обнаруживает себя стоящей перед огромной, битком забитой площадью. Наступает тишина. Чара рассматривает монстров во все глаза — они оказываются гораздо более разнообразными, нежели люди. Есть и большие, и маленькие, и мохнатые, и покрытые чешуей, рогатые и хвостатые, крылатые и с шипами. Есть те, кто больше похож на человека, и те, кто больше похож на животных, и те, кто вообще не похож ни на что, виденное Чарой. Они толпились, сидели на плечах и спинах друг друга, парили над площадью, залезали на крыши и фонари, лишь бы рассмотреть стоящего на балконе меленького человечка, буквально свалившегося на их головы. Текут секунды мучительной тишины, и Чара чувствует, как наливаются тяжестью ее ноги. Желудок сводит от волнения, девочка съеживается. Она хочет развернуться и бежать без оглядки, чтобы только избавиться от тяжести тысяч взглядов на ее плечах. Проходят секунды, и тишина сменяется — аплодисменты, крики, вой и свист оглушают Чару так, что уши закладывает, и она голыми ступнями чувствует, как дрожит под ними балкончик. На него летят голубые эхо-цветы, а толпа поднимается и машет разноцветными лентами, скандируя хвалы королевской семье и ее имя — Чара. «Чара» — звучит над площадью и над городом, и от криков едва не вылетают стёкла во дворце. Они кланяются, — колени Чары дрожат, и она едва не поскальзывается на мокрых ступнях, но Азриэль подхватывает ее под плечо. Затем, огласив слова благодарности (голос Чары предательски дрожал), они уходят под стихающие аплодисменты. Девочка едва выходит обратно в зал, наступает на подол робы и, наконец, падает, сдавленно вскрикивая. Азриэль тихо смеется и помогает ей встать.  — Я тоже долго не мог к этому привыкнуть. Вся эта толпа, смотрящая на тебя, ожидающая от тебя чего-то невообразимо великого… И тебе приходится показывать, что ты оправдываешь ожидания. Дримурры окружают ее, хлопают по спине и хвалят. Чара устало кивает. Столько внимания за один день! Вот уж действительно сногсшибательное событие. Все это наваливается на спину невообразимо тяжелым чувством — Чара никогда не считала себя кому-то нужной, но сейчас вдруг получила огромную дозу любви и внимания от тех, кого даже не знала. К такому надо еще привыкнуть. Они переодеваются в своей комнате. Азриэль возбужденно прыгает на месте, его маленький хвостик снует из стороны в сторону, как лихорадочно дёргающийся помпон. Монстрик всегда пытался спрятать эту слишком милую для грозного принца деталь, но сейчас просто позабыл о неуверенности и стыде. С ними будет мама и Чара, так что от насмешек он защищен. Только Чара неуверенно рассматривала себя в зеркале. Азриэль прав, от них ждут чего-то особенного, чего-то великого. Монстры видели в ней ключ к Барьеру, к своей свободе, к новой надежде — и что она могла сделать, чтобы оправдать эти надежды? Она обхватила свои острые плечи руками. Роба, которая ей так нравилась, стала напоминать об ответственности, тяжелым грузом лежащей на плечах. Идти в город внезапно расхотелось. Вдруг она и там облажается? Девочка судорожно сглотнула. Один ее чудовищный промах унес жизнь человека. Страшно даже подумать, что будет, если она подведет Дримурров…  — Эй, ты в порядке? — тонкий голос вернул ее к происходящему. — Мне тоже нравится этот наряд, но он для церемоний. Мама говорит, что в город лучше надеть что-то более удобное. В ответ она кивает и улыбается, обещая переодеться как можно быстрее. Ее сомнения никуда не ушли, продолжая тереться где-то на уровне подсознания, вызывая липкий, как пот, страх. Но на этот раз Чара отогнала мрачные мысли и поправила свитер, чтобы он сел поудобнее. На этот раз она не облажается. Она сделает все, что может — и даже то, что не может, если этого хочет ее новая семья. Она покажет, что способна оправдать любовь и заботу, которую они дали. Сейчас она отправится в город и увидит новый мир, новую жизнь, за которую будет стоять и бороться. Судьба дала ей новый шанс — и она покажет, что достойна его. Алым огнем вспыхивает в ее груди неудержимое твердое чувство, уничтожающее страх и сомнения и делающее все желания кристально ясными и твердыми — решительность.