Кабы не было зимы...

Тем летом они с Сашкой проводили каникулы на даче у Марата. Впереди был выпускной класс, и они от души отрывались, ленясь и бездельничая, наслаждаясь последним беззаботным кусочком уходящего детства. Оказывали посильную помощь в борьбе за урожай на десяти сотках, купались, загорали, гоняли на великах до ближайшего сельпо и обратно. Вечерами лениво качались в гамаках, делясь неясными пока планами на будущее и перемывая кости знакомым девушкам и одноклассникам. Думать всерьёз о чём-то не хотелось. А ночью, уединившись в летнем домике, бывшем их личной резиденцией, приглушив звук, с упоением смотрели порнушку на стареньком, давно списанном с городской квартиры видаке. Где Сашка раздобыл эти раритетные даже по тем временам видеокассеты, для Марата так и осталось загадкой. Напустив на себя важный вид, тот только обронил: «Места знать надо!» и больше колоться не захотел. А Ставров, в общем-то, и не настаивал. Какая разница, откуда взялась эта «прелесть», благодаря которой им удалось прикоснуться, наконец, к такому таинственному и влекущему миру взрослых, потихоньку изучая в теории то, что каждый собирался в скором времени познать на практике. Просмотры сопровождались комментариями – солёно-пошлыми, похабно-пряными. Оба с видом умудрённых опытом мачо не скупились на оценки достоинств порнокрасоток и технических характеристик их партнёров. Новизна приобщения к запретной теме сексуальных отношений подхлёстывала в подростках и без того нехилое возбуждение. И рано или поздно наступал момент неизбежной и желанной разрядки. Тогда они по очереди, а то и одновременно, с независимым видом подмигивая друг другу, выбегали якобы по нужде, чтобы, затаившись в непроглядной темноте июльской ночи, судорожными движениями довести дело до логического завершения, балдея и немного стесняясь собственной возбудимости. Потом возвращались назад, чуть пристыженные и удовлетворённые, улыбаясь теперь уже заговорщицки, с пониманием, словно два сообщника, связанные одной тайной. И, возможно, эта дачная идиллия так и осталась бы в памяти светлым, вызывающим ностальгическую улыбку воспоминанием, если бы не тот, перевернувший всё вечер, ставший началом новой истории… – Что сегодня смотреть будем? – Сашка сосредоточенно перебирал небольшую стопку заветных «киношедевров», словно, и правда, решал необыкновенно серьёзную задачу, а не просто выбирал очередную порцию жарких потрахушек. Марат вяло пожал плечами. – Мне всё равно, ставь, что хочешь. Честно говоря, все эти сиськи, голые задницы и сладострастные стоны ему уже порядком надоели и почти не вызывали прежнего, чистого и незамутнённого отклика тела. Но сознаться в подобном казалось почему-то сродни декларации о собственной мужской несостоятельности. Друг вон по-прежнему светился от восторга при виде очередной памеллы андерсон, раздвигающей ноги перед камерой. А он, Марат, получается, не такой «горячий финский парень»? В телевизоре замелькали знакомые кадры. Санёк выбрал свой любимый сюжет – чернушку-групповушку, и сейчас удовлетворённо откинулся на спинку кровати, приготовившись получать кайф. Марат со скукой смотрел на экран, не чувствуя никакого возбуждения. С тайной завистью он искоса бросал взгляды на поглощённого разворачивающимся действом друга. Тот так горячо поддерживал или одобрял актёров, с энтузиазмом подвывая «о, да, детка…» или «засади ей, чувак!», словно смотрел этот ролик впервые или сам принимал в нём участие. Постепенно Марат совершенно отвлёкся от фильма, зачарованный игрой эмоций на скуластом, загорелом лице. Тусклый свет экрана отражался в широко распахнутых, горящих вожделением голубых глазах, жадно впитывающих происходящее в кадре. Язык нервно и возбуждённо проскальзывал по приоткрытым в нетерпении губам. Марат вдруг осознал, что смотрит на Сашку с какого-то совершенно нового ракурса. Не как на лучшего друга, товарища и брата, неизменного спутника всех детских проказ и подростковых забав, а как на незнакомого и весьма привлекательного молодого человека, случайным образом вдруг возникшего в его поле зрения. Он никогда не задумывался, хорош ли собой его друг, хотя и слыхал, что многие считают того очень даже симпатичным. Никогда не пробовал оценить его с точки зрения собственного вкуса и личных предпочтений. И вот сейчас он впервые вглядывался в знакомую до боли физиономию и открывал для себя совершенно новые черты изученного, казалось бы, до мельчайших подробностей лица. Этот незнакомец в Сашкиной шкуре притягивал к себе как магнит, волновал, вызывал желание изучить его как можно ближе, максимально близко. Неожиданный спазм горячей волной прокатился внизу живота, внезапно пробуждая его индифферентного до сего момента «спящего красавца». Марат даже не успел провести причинно-следственную связь между посетившими его мыслями и стремительной реакцией, как произошло нечто, повергшее его в шок. Сексуальное буйство в телевизоре, похоже, достигло своего апогея, судя по неестественно громким стонам, наполнившим комнату. Сашка, странным образом даже не замечавший отсутствия привычной поддержки сотоварища по развлечению, вдруг вытянулся, как струна, а затем сложился пополам, словно подброшенный пружиной. – Не могу больше! – сквозь зубы простонал он и, запустив руку в шорты, вытащил из плена своего «дружка». Марат охнул, неверяще глядя, как нетерпеливая ладонь обхватила освобождённый член и начала поступательные движения вверх-вниз, остервенело размазывая сочащуюся жидкость по пульсирующему стволу и обнажая багровую от прилившей крови головку. С трудом оторвав взгляд от руки-труженицы, Марат ошарашенно поднял глаза и впал в окончательный транс при виде вновь изменившегося облика того, кого он, казалось, знал, как облупленного все шестнадцать лет своей сознательной и не очень жизни. Прикушенная в сладком неистовстве губа, выбеленные солнцем брови, напряжённо сведённые над дрожащими, зажмуренными в предвкушении веками, опушёнными такими же белёсыми ресницами. Шея, судорожно вытянутая, с набухшими жилами, и капелька пота, жаркой змейкой ползущая по заалевшей скуле. Это была картина безудержного, первобытного желания, буквально брызжущего во все стороны энергетическим потоком и грозящего вот-вот перевоплотиться в поток другой, освобождающий и приносящий наслаждение. Свист воздуха, просочившегося в лёгкие Марата, больше походил на судорожный всхлип. Подорвавшись с места, парень пулей вылетел из комнаты. Привалившись к влажной и прохладной стене летнего домика, Марат чувствовал, как тело сотрясает озноб, и в то же время внутри, там, где ещё недавно царило столь удручающее затишье, полыхал огонь, неистовый и безжалостный. Абсолютно каменный стояк, требующий немедленного удовлетворения, разрывал ширинку, вынуждая пойти по проторённой дорожке и повторить только что продемонстрированный ему метод облегчения страданий. Дальнейшие минуты слились в одно ускоренное стремление к желаемой разрядке, не угасшее даже перед непривычной картинкой, зависшей под плотно сомкнутыми веками – увитый набухшими венами член, закушенная губа и капелька пота, ползущая из-под светло-русой чёлки. Марат пришёл в себя, ощутив неприятный холод в промокшей до белья пятой точке, помещённой в щедро увлажнённую прошедшим ливнем траву. Сколько он просидел вот так, впечатавшись спиной в шероховатую поверхность, определить не удавалось. Оргазм невероятный, оглушительный, окрашенный какой-то невероятной остротой и чувствительностью опустил его до самой земли, в прямом и переносном смысле. В голове не было ни единой связной мысли, и Марат с ужасом сознавал, что вовсе и не желает их связывать. Происшедшее потрясло его. Да, он был юн и несведущ. Но не настолько юн и не настолько несведущ, чтобы не понять угрожающего смысла того, что ему довелось испытать. Слова «гей» и «педик» сигнальными ракетами вспыхивали в подсознании, вгоняя в полубезумный ступор. Он хотел Сашку! Он завёлся с полуоборота, глядя на то, как тот дрочит. Он сам только что дрочил на него, представляя… А-а-а!.. Марат с размаху уткнулся лбом в колени, пытаясь вытряхнуть из головы застрявшие образы. Мысли скакали, как взбесившиеся кенгуру, то взлетая к истерическому юмору, то падая до суицидальных отметок. В конце концов, обессиливший мозг выкинул белый флаг. «Я подумаю об этом завтра». Где-то услышанная фраза идеально вписалась в умственные конструкции полупарализованного сознания. Марат, по-стариковски кряхтя, выгреб зад из мокрого плена. Возвращаться внутрь помещения ох как не хотелось. А вдруг Сашка ещё не спит? Совладав с трусливым желанием поскрестись в большой дом к родителям на ночёвку, он мужественно направил своё потрёпанное тело к отведённому койко-месту. «Я подумаю об этом завтра!» – ещё раз, как заклинание. Ещё один глубокий вздох и… Переступив порог недавно покинутого помещения, Марат замер. Саня мирно спал. Телевизор зиял погасшим экраном. Стопка кассет на нём аккуратно выправлена. Ничего не указывало на недавно разыгравшиеся здесь события. «Может, мне всё это просто приснилось? – нереальная надежда вспыхнула, как спичка, и тут же погасла. Марат мысленно одёрнул себя. – Тебе могло присниться только одно – что всего этого не было. С остальным будем разбираться позже». «Спи, ночь в июле только шесть часов…» Строчка всплыла в памяти ровно за тридцать секунд до того, как изнасилованный собственными мыслями Марат отбыл-таки в страну сновидений. Рассвет как раз успел напомнить ему эту старую, непонятно как зацепившуюся в памяти песню. Когда Ставров проснулся, в комнате царил лёгкий полумрак. Это означало, что солнце уже перевалило за полдень и теперь согревает своими лучами другую сторону летнего домика. Соседняя кровать была пуста и аккуратно заправлена. Он недовольно протёр заспанные глаза. Сашка куда-то свалил, не удосужившись разбудить его? Странно. И тут же, как обухом по голове, в памяти воскресли события прошедшей ночи. Марат крепко зажмурился, стискивая зубы. Завтра уже наступило, но вот думать по-прежнему совершенно не хотелось. – Ну и здоров ты спать, Марат Иваныч, – шутливо поддела мать, накрывая ему то ли завтрак, то ли обед на тенистой веранде. – Санёк, вон, ни свет, ни заря подорвался и на рыбалку побежал. А ты что ж? Или вы поссорились? Марат отрицательно помотал головой, радуясь, что бутерброд во рту избавляет от более пространного ответа. На рыбалку, значит… Всю дорогу до озера он пытался решить, как следует вести себя с другом. Соблазнительней всего, конечно, сделать вид, что ничего не было. И правда, в свете дня случившееся уже не казалось столь шокирующим и даже позволяло надеяться, что кое-что ему просто померещилось или было неправильно понято от неожиданности, и никогда больше не повторится. Повеселев от подобных умозаключений, Марат почти безбоязненно ступил на берег водоёма, втайне надеясь, что Сашка и сам уже устыдился собственного поведения и не станет касаться щекотливой темы или задавать смущающие вопросы. Так оно и вышло. Они как ни в чём не бывало улыбались друг другу, дурачились в воде, болтали о всякой всячине. Постепенно Марат так расхрабрился, что даже позволил себе исподтишка разглядывать приятеля, пытаясь найти в привычных чертах следы того, вчерашнего незнакомца. Но сегодня это был прежний Сашка, ничем не напоминавший знойного красавца, привидевшегося Марату ночью. Что, несомненно, могло бы служить почти полным доказательством несостоятельности его опасений на собственный счёт, если бы не странно ёкающее сердце. Каждый раз, когда взгляд голубых глаз перехватывал его, виновато–жадный, постыдно убегающий от контакта, он чувствовал себя преступником, застигнутым с поличным на месте преступления. И это, как симптом, очень не нравилось Марату. Это да ещё чуть уловимое напряжение, что постепенно нарастало между ними, несмотря на внешние признаки лёгкости и благодушия. И напряжение сейчас, как ни странно, исходило вовсе не от него. …Разморённые после купания, они валялись на покрывале, подставив солнцу кто грудь, кто спину. Разговор постепенно иссяк, уступая место тишине, задумчивой, неспокойной. – Я сильно шокировал тебя вчера? – не поднимая головы, вдруг спросил Сашка. Вопрос прозвучал невнятно, но Марату не нужно было повторять. Вздрогнув, он оторвал взгляд от бронзовой спины, которую, оказывается, изучал всё это время и уставился в замешательстве на светло-русый затылок. Надо было что-то отвечать. Но что? – Э… Это было неожиданно, – наконец выдавил он, не представляя, что последует дальше. Саня резко перевернулся набок и подпёр голову рукой. В голубых глазах плясали чёртики. – Вот уж не знал, что ты такой застенчивый. А давай попробуем сделать это вместе? – коварная улыбка затаилась в уголках губ. – Сделаем… что? – ошарашенно переспросил Марат, не в силах поверить в реальность услышанного. – Ну, подрочим на пару. Хочешь, можем даже на скорость – кто быстрее кончит, – теперь Сашка улыбался с откровенной насмешкой и без всякого стеснения. – А что, мне кажется, прикольно будет! – Са-а-ашка… – Марат не мог прийти в себя. – Откуда у тебя в голове такие мысли? Где ты этого понабрался? Березин пренебрежительно дёрнул плечом. – Да ладно. Что здесь такого? – похоже, изумление друга его совершенно не тронуло. – Мы же оба парни, значит, можем не стесняться друг друга. – Вот именно. Оба парни! – заорал Марат, возмущённо отворачиваясь, чтобы скрыть внезапно запылавшие щёки. Потому что вопреки несколько наигранному негодованию вчерашняя картинка выскочила перед глазами, как джинн из бутылки, и моментально вогнала в краску, отдаваясь тихим уханьем в районе паха. – И что? – резонно возразил искуситель. – Я же тебе не трахаться предлагаю, а всего лишь подрочить за компанию. Не в кустах за домом, а с комфортом в кроватке. Как-то просто скучно в последнее время стало… – Затейник, мать твою, – зло прошипел Марат, чувствуя, как кровь приливает уже не только к лицу. – Да, я такой, – Санёк лениво вернулся в прежнюю позу, закрывая глаза. – Ты погоди отказываться. Подумай. Он уткнулся лицом в нагретую ткань, вновь погружаясь в дрёму. Разговор, мол, окончен. Понимай, как хочешь. А у Марата всё тряслось внутри от бессильного гнева, отчаяния и некстати накатившего возбуждения. И если с последним удалось совладать путём погружения в прохладную даже в июльскую жару пучину озера, то с остальным проблемы только начинались. Всего несколькими словами этот начинающий плейбой разворошил осиное гнездо и выпустил наружу целый рой злых и жалящих мыслей, целую ночь не дававших уснуть бедному Марату. И теперь тот никак не мог утихомирить и загнать их обратно, так как, вопреки всей возмутительности и бесстыдству сделанного предложения, в глубине души парень чувствовал, что готов принять его. И вовсе не по той причине, что выдвинул скучающий искатель новых ощущений. К вечеру Марат сломался. Благо сразу по возвращению с рыбалки мать запрягла их с Сашкой красить сарай, чем они и занимались до самого ужина. А поскольку покраска происходила одновременно с разных сторон, необычная рассеянность Марата и его мрачноватая задумчивость так и остались незаметными для окружающих. А подумать ему было о чём. Потому что, несмотря на первоначальный ужас и смятение, испытанное накануне подсознательно не вызывало в нём отвращения, и даже более – подталкивало к более глубокому изучению природы данного феномена. В чём причина того нешуточного возбуждения, что, как цунами, накатило вчера и продолжало свои набеги сегодня, стоило лишь вспомнить, как загорелая кисть терзает истекающий каплями член... И почему само Сашкино присутствие, ощущение того, что он рядом, вдруг стало провоцировать доселе неведомые мысли и эмоции. Марат снова вспомнил, как таращился днём на обнажённую спину друга, борясь с необъяснимым желанием коснуться его, ощутить тепло нагретой солнцем кожи, попробовать её на вкус. Откуда взялось это внезапно зародившееся желание? И кто виноват в его зарождении – он или Сашка? Для разрешения сомнений был лишь один путь – опытный. Иначе не понять, были ли его чувства внезапным озарением, пробуждением некой новой, прежде неведомой стороны натуры или всего лишь совпадением, случайным всплеском юношеских гормонов и игрой воображения? А если отбросить демагогию в сторону, Марат просто хотел разобраться в том странном и противоестественном влечении, что внезапно захлестнуло его, заставляя желать лучшего друга. И другого выхода, кроме как подвергнуть себя ещё одному испытанию, он не видел. Что ж, решено. Он поддастся на Сашкину провокацию. Пойдёт на это смехотворное предложение устроить сеанс одновременной мастурбации. Вот только в ход эксперимента придётся внести небольшие изменения. В конце концов, если результат так важен, в первую очередь, для него самого, значит, ему и предстоит направить действие в нужное русло. И некоторый риск здесь не только позволителен, но даже неизбежен.