Кабы не было зимы...

– Ни-че-го… – с досадой констатировал Сашка, клацая кнопками пульта и пролистывая окончившие трансляцию телеканалы. – А ведь время-то ещё детское! Марат мельком взглянул на часы – 1:28. Ну, не то чтобы… – Так что? Немножко «клубнички» на сон грядущий и баиньки? – Саня легко вспорхнул с кровати и, как железо к магниту, потянулся к своим ненаглядным кассетам. – Ты, кстати, подумал? – словно невзначай поинтересовался он, не глядя на притихшего соседа. Марат, прищурившись, рассматривал его спину. А не так уж ты спокоен, как хочешь казаться. Вон, плечики-то как напряжены и глазки на меня поднять боишься. Что же тебя так зацепило, Сашка, в этой игре? Просто желание подразнить меня, взять «на слабо» или продемонстрировать собственную продвинутость и раскрепощённость? Стеснительный я, говоришь? Ну-ну, ещё посмотрим, кто в итоге будет стесняться. Что-то подсказывает, ты совершенно не ожидаешь моего согласия. Марат на секунду задержал дыхание, как перед прыжком в воду… – Подумал. Ты прав, пора внести разнообразие в эти киносеансы. Давай, заводи шарманку, посмотрим, чьи яйца круче. Березин дёрнулся, оборачиваясь. На губах играла недоверчивая улыбка. – Что, правда? Вот уж не думал… – Почему? – теперь, когда решительный шаг был сделан, Марат вдруг перестал волноваться. Эксперимент начался, и сейчас его интересовал только он сам и изучаемый им объект – Сашка. Тот неуверенно пожал плечами. – Мне показалось, ты обиделся, да и комплексов всяких у тебя… Марат презрительно фыркнул, отметая подобные обвинения. – Ерунда, не вижу ничего предосудительного подрочить в дружеской компании. Особенно, если друг так этого хочет. Последняя фраза прозвучала двусмысленно. Сашка напрягся, бросая на него острый взгляд. Неизвестно, что именно привиделось ему в глазах Марата, но, неожиданно стушевавшись, он принялся суетливо кидать на кровать коробки с фильмами. – Тогда, считаю, справедливо будет, если ты сам выберешь то, что тебе больше всего нравится. Ставров покачал головой. – Мне всё равно. Да и вкусы у нас с тобой одинаковые. Так что, решай сам. Удивительно, но Сашка всерьёз призадумался, глядя на раскиданные видеокассеты. – Хм, пожалуй, вот это, – наконец определился он. – По-моему, мы только разок его глянули. «Надо же, – подивился Марат, – держать в памяти, что и сколько раз мы смотрели». Что касается его, он практически не отличал один фильм от другого и не видел смысла запоминать их содержание. Однако Сашка явно относился к этому иначе. Поколдовав над видеотехникой, тот в манере профессионального зазывалы обратился к воображаемой аудитории. – Достопочтенные зрители! Прошу занимать места согласно купленным билетам. Приготовьтесь к уникальному и незабываемому зрелищу. Два секс-гиганта, прославленных в узком кругу ограниченных людей, сейчас будут мериться членами и соревноваться в скорости достижения оргазма на глазах у изумлённой публики. Делайте ваши ставки, мадам, месье. Итак, в левом углу ринга… – Придурок! – расхохотался Ставров, поудобнее устраиваясь на своей кровати. – Хватит орать, родителей разбудишь. Включай уже, секс-гигант! Санька послушно стих и, плюхнувшись на соседнюю койку, нажал «пуск». На экране замелькали первые кадры… Марат постарался расположиться так, чтобы максимально незаметно наблюдать за ничего не подозревавшим вторым участником проводимого эксперимента. Порнушка его не интересовала. Важен был эффект от совсем другого зрелища. И, судя по тому, что он видел, долго результата ждать не придётся. То ли Сашка действительно всерьёз проникся своей затеей, то ли молодой организм естественным образом так мгновенно реагировал на внешние возбудители, но спустя всего несколько минут на глазах Марата начала происходить вчерашняя метаморфоза. Вместо родного, привычного Сашки возникал давешний незнакомец, чувственный и дерзкий, сжигаемый изнутри нарастающим желанием. Чуткое ухо отчётливо уловило, как сломался ритм дыхания, как слюна шумно и с трудом дёрнула острый кадык. Внимательный глаз фиксировал движение руки, нетерпеливо и предвкушающе оглаживающей вздыбившийся холмик, неосознанно стискивающей майку на животе, оголяя кубики загорелого пресса. Парень вдруг ощутил, что ему не хватает кислорода. Сашка обернулся к нему быстро и внезапно. Голубые глаза полыхали азартом. – Марик, ты как? – возбуждённо выпалил приятель, не обращая внимания на странно застывшее лицо. – Я уже готов! – Ого… Я смотрю, ты тоже, – с уважением добавил он, бросив взгляд ниже. Этот момент можно было и не уточнять. Там, внизу, всё стояло колом, болезненно и остро, пробудившись в один миг, словно выключателем щёлкнули, и требуя немедленной свободы и удовлетворения. Что ж, сомнений больше не оставалось. Эксперимент можно было считать состоявшимся. Но внезапно Марат понял, что больше всего желает довести его до конца. То тёмное и пугающее, что заставляло его весь день шарахаться от собственных фантазий, сейчас подталкивало осуществить их вопреки всем доводам рассудка. – Ну что, приступим? – подмигнул незнакомец напротив, запуская руку в свободные шорты. Марат колебался лишь секунду. Одним прыжком перемахнув на соседнюю кровать, он перехватил Сашкину кисть, заменяя её своей. Ладонь уверенно и твёрдо обхватила горячую, пульсирующую плоть, пройдясь по всей длине от основания до головки и обратно, снова и снова, наращивая темп. На минуту оцепеневший от изумления Сашка пришёл в себя и возмущённо вскрикнул, пытаясь приподняться. Но Марат без церемоний припечатал его к матрасу. – Марик, ты что..? – голубые глаза таращились растерянно и непонимающе. – То, что ты предложил, – Марат, не отрываясь, смотрел в побледневшее лицо друга. – Но я имел в виду совсем не это! – отчаянно закричал Сашка. – А я – это, – отчеканил Ставров, склоняясь совсем близко, почти придавливая собой распластанное под ним тело. Рука тем временем скользнула ниже, окончательно освобождая возбуждённого пленника от покровов одежды. Оторвавшись от потрясённо округлившихся глаз, Марат с интересом изучил зажатый в ладони член. Красивый, ровный, хорошего размера. Вот никогда бы не подумал, что чужие половые органы будут возбуждать в нём столь жадное любопытство. Оттянув крайнюю плоть, он несколько секунд разглядывал подрагивающую гладкую головку, истекающую прозрачными ручейками смазки. В безотчётном желании, размазал эти тёплые потоки по всей поверхности, испытывая прежде незнакомое удовольствие от ощущения мягкой плоти под подушечкой пальца. Замерший было Сашка дёрнулся всем телом, не удержав стона. – Марик, прекрати... Не надо! Колено Марата двинулось вверх, принуждая разойтись сопротивляющиеся ноги. – Расслабься и наслаждайся процессом. Ты же этого хотел, чтобы мы вместе получили удовольствие. Вот и получим – каждый своё. Пальцы меж тем продолжали исследования, перекатывая, сжимая, поглаживая подобравшиеся яички. Новый, уже неконтролируемый стон подстегнул собственное, почти невыносимое возбуждение. Он ускорил движения, понимая, что долго не продержится. Ещё один мучительно-сладкий стон на выдохе, и Сашка задрожал, невольно подаваясь бёдрами навстречу. Сопротивления больше не было. Марат пожирал глазами запрокинутое, порозовевшее лицо, искажённое переполнявшими ощущениями. Хриплые вскрики, срывающиеся с полуоткрытых губ, били по нервам, к чертям выносили остатки здравого смысла. Ему хотелось ещё и ещё этих вскриков, хотелось ощутить всей кожей жар, исходивший от дрожащего в его руках тела, хотелось… Но времени почти не оставалось. Только на одно, последнее желание. Обхватив рукой мятущийся по подушке взмокший затылок, Марат накрыл губами источник сладострастных звуков, вторгаясь языком сразу глубоко и яростно, заставляя принять его безоговорочно, не раздумывая, не давая ни единого шанса вырваться. О, целоваться Марат умел. Это было, пожалуй, главным его достижением на ниве познания интимных отношений. Сим важным умением он был обязан Наташке, соседке и приятельнице его старшей сестры, разбитной, добродушной девахе, знакомой ему с самого детства. Как-то раз она, шутя, предложила пятнадцатилетнему Марату научить его целоваться. Быть может, затевался разговор и в шутку, а вот продолжать его пришлось очень даже всерьёз. Новоявленный ученик оказался настырным и дотошным, постоянно требуя дополнительных занятий, благодаря чему к настоящему моменту кое в чём даже превосходил свою учительницу. Но то были просто механические упражнения, не наполненные ни чувством, ни желанием, хотя и не лишённые приятности. Сейчас же он дарил и получал свой первый настоящий поцелуй. Его единственный способ выразить то, что внезапно переполнило не только тело, но и сердце. То, что невозможно пока было высказать словами. То, чему он пока даже не знал названия. И в эту секунду было абсолютно неважно, что все эти странные ощущения рождала в нём близость не просто с парнем, а с лучшим и единственным другом. Ведь ему отвечали. Пусть неуверенно и робко, но отвечали. Его поцелуй не был отвергнут, как не были отвергнуты ранее почти насильственно навязанные ласки. И это дарило надежду, что желание, так внезапно захватившее его, тоже не является безответным. Тело под ним задрожало, выгибаясь в экстазе, и Марат ощутил, как горячая, вязкая сперма потекла по сведённым пальцам. В ту же секунду, словно лопнула последняя струна, в голове взорвались петарды, вырывая из плена умопомрачительного поцелуя. Наслаждение, как гигантская волна подхватило его, унося куда-то за грань реальности, поглощая все остальные чувства и мысли. Он кончил, даже не прикоснувшись к себе. Реальность обрушилась на него внезапно и с кулаками. Грубо спихнув с себя блаженно улыбающегося друга, Сашка с ожесточением принялся мутузить плохо соображающего Марата. – Сань, ты чего? – парень пытался перехватить мельтешащие в воздухе руки. – С ума сошёл? – Если кто и сошёл здесь с ума, то это ты! – яростно выплюнул Березин, прожигая его ненавидящим взглядом. – Ты… Не договорив, он буквально слетел с кровати. Испачканная майка, содранная с отвращением, словно пропитанная ядом, полетела в угол. Фигура метнулась к двери. – Саша! Марат услышал, как треснула подкладка сорванной с крючка куртки. Через секунду он остался один.

***

Солнечный луч нахально пролез между неплотно сдвинутыми шторами и прицельно ударил в лицо спящему. Марат недовольно зажмурился и тут же резко распахнул глаза. Надо же, он всё-таки уснул. Осторожно приподняв голову, убедился, что в комнате по-прежнему никого. Прошлой ночью он так и не дождался возвращения приятеля. Значит, тот до сих пор не вернулся. Парень рывком сел на постели, растерянно оглядываясь. Кроме отсутствующего Сашки, в комнате не было его спортивной сумки с вещами, обычно стоявшей на стуле в углу, не было уже ставшей привычной стопки кассет на телевизоре, не было пары поношенных кроссовок, прежде сиротливо стоявших у входа со дня водворения Березина на даче. Выводы напрашивались сами собой. – Да, Саша уехал. Наверное, первой электричкой. Даже я ещё спала, – удивлённо подтвердила мать его догадки. – Вот, записку под дверью оставил, чтобы мы не волновались. Она протянула сыну листок в клеточку. «Тётя Люба, я уехал в город. Звонила мама, просила срочно вернуться. Какие-то проблемы. Марика будить не стал, так что передавайте ему привет. Я позвоню позже». Мама звонила… Марат горько усмехнулся. Сашкин мобильник уже который день бесполезным чёрным прямоугольником пылился на столе в летнем домике – зарядка сгорела. Сбежал. И даже поговорить не захотел! Ставров почувствовал, как по-детски стремительная, неконтролируемая обида горячей лавой заливает горло. Но, впрочем… Ему ли обижаться? А может, и правда, всё-таки позвонит… Увы, надежда оказалась тщетной. Ни в тот день, ни назавтра, ни через неделю Саня так и не дал о себе знать.

***

Они встретились на линейке 1-го сентября… Остаток лета Марат провёл в невесёлых думах. Некоторое время он ещё пытался достучаться до Сашки, но тот звонки игнорировал, и постепенно Ставров оставил бесполезное занятие. Произошедшее, как землетрясение в семь баллов по шкале Рихтера, основательно встряхнуло ещё не отвердевшие основы его мироздания. Но, несмотря на это, несмотря на мучительные и пугающие сомнения в собственном привычном представлении о себе, любви, дружбе и о Сашке Березине, в частности, нередко доводившие неокрепшее сознание до поисков пресловутого смысла жизни, Марат решил не спешить с выводами по поводу своей ориентации. В конце концов, сравнивать ему пока было не с чем. Его несомненная популярность у девушек, как ни странно, до сих пор так и не повлекла за собой никаких романтических последствий. Особо не парясь по этому поводу, он полагал, что всему своё время. Но сейчас Марат решил, что пора поспособствовать ускорению процесса. Обзавестись подружкой надо было позарез – и для вынесения окончательного вердикта по собственному вопросу, и для успокоения чувствительной Березинской натуры, видимо, всерьёз оскорблённой проявленными нестандартными посягательствами. Любой ценой необходимо было убедить Саню, что всё случившееся не более, чем неразумная шалость – глупая и безобидная, не имеющая под собой какого-либо повода для дальнейшего беспокойства. Правда это или нет – в данном случае было неважно. Для себя Марат уже принял окончательное решение. Сашка был и оставался для него самым близким, самым дорогим другом. Только теперь к прежней привязанности добавилось ещё нечто новое. Нечто, чему он пока не мог дать название. Как ни парадоксально, прошагав по жизни аж до самого шестнадцатилетия, Марат умудрился ни разу не познать светлого и восхитительного состояния влюблённости. Так что он, конечно, не мог решиться применить подобный термин к своим новообретённым чувствам, в душе страшась, что именно так и обстоит дело. Но даже не это было сейчас главное. Как бы ни называлось то, что он испытывал к Сашке, это было только его, одностороннее наваждение, ненужное и опасное, способное только оттолкнуть, вызвать отвращение. А следовательно, необходимо любой ценой задушить, затоптать в себе непонятные эмоции, ну или как минимум научиться скрывать их в его присутствии. Это в том случае, если ему удастся всё же выпросить прощение у друга. Первая встреча не дарила надежды на скорое примирение… Сашка держался отчуждённо. Холодно кивнул и постарался занять место, как можно более удалённое от Марата. Не простил, значит. Но Ставрова явное недружелюбие не обескуражило. Он был готов к нему и полон решимости доказывать свою благонадёжность. После линейки Березин попытался незаметно ускользнуть, но ему не дали такого шанса. – Сань! Соседний со школой дворик был по-будничному пуст и тих. Самое место для серьёзной беседы. Тот неохотно обернулся, обдавая враждебностью. Взгляд, незнакомый и жёсткий, леденел презрением. – Мы должны поговорить. Настроенный по-боевому Марат немного оробел, чувствуя необъяснимую агрессию, исходящую от застывшей напротив фигуры. – Мне не о чем разговаривать с таким, как ты, – сквозь зубы, холодно процедил Сашка и с нарочитым сокрушением покачал головой. – Подумать только, мой лучший друг оказался… Я всегда знал, что твои танцульки до добра не доведут. – При чём здесь танцы? – опешил Марат, не ожидавший подобного выпада. Саня всегда не одобрял его увлечение, считая это исключительно бабским занятием, но из уважения к другу старался сдерживать своё пренебрежение. Теперь, видимо, уважение иссякло. – Да при том, что все танцоры – пидоры, – безапелляционно отрезал Березин. – И ты не лучше! – С чего ты это взял?! От неожиданной атаки Марат окончательно растерялся. Все заготовленные объяснения внезапно улетучились перед абсурдностью предъявленного обвинения. – Димыч сказал, а он врать не будет. Старший брат был для Сани непререкаемым авторитетом. Пройдя срочную и сейчас служа по контракту в ВДВ, тот имел абсолютно авторитарную точку зрения по всем вопросам в мире и возможность отстаивать её не только в словесном споре. Марат почувствовал, как ледяные мурашки побежали от икр к позвоночнику. – Ты рассказал об этом Димке? – с ужасом переспросил он, прикидывая, сколько ему осталось жить, если Саня посвятил братишку во все подробности. – Ну, не то чтобы… – Березин слегка смешался. – Я его гипотетически спросил. Якобы один пацан из твоей студии… и всякое такое. А он сказал, что всех педиков надо в дерьме топить. Слышишь, Маратик? Таких, как ты, надо топить в дерьме! – постепенно распаляясь, почти с ожесточением, припечатал Сашка. Сейчас он повторял чужое извращённое мнение, явно пытаясь поверить, что оно его собственное. Мерзкие слова, как пули, впивались в беззащитное сознание Марата. В глазах вдруг запекло горячо и жгуче, размывая картинку. Он ожидал чего угодно от этого разговора, но только не такого циничного, безжалостного унижения. Дрожащие губы бесславно провалили попытку сформировать слова. Минуты текли в наэлектризованном молчании. Не выдержав, Сашка первым отвёл взгляд, возможно, осознав, что перегнул палку. Но извинений Марат не дождался. – Бросай ты эту свою хореографию, Марик, пока совсем не скурвился, – как-то тоскливо, без прежней уверенности пробормотал он, глядя себе под ноги. Но тут же встрепенулся, вновь наливаясь праведной неприступностью. – Тогда, может, и поговорим. Так и не пошевелившись, сквозь мутную пелену перед глазами, Марат следил за удаляющейся фигурой. В груди болело так, словно его и правда расстреляли, и теперь он умирал от потери крови, надежды и желания жить. Сумей он заглянуть сейчас в лицо того, кто только что с такой изощрённой жестокостью изливал яд ему в душу, возможно, боль его была бы менее острой. Ибо, несмотря на независимо расправленные плечи, невзирая на расслабленную, беспечную походку «руки-в брюки», вопреки даже фальшивому насвистыванию легкомысленной мелодии, плакал в тот момент не только Марат Ставров… И Марат бросил танцы. Бросил сразу и бесповоротно, мотивируя тем, что у него выпускной класс, надо готовиться к экзаменам и поступлению, а хобби отнимает слишком много времени. Мама не разговаривала с ним неделю. Партнёрша Светочка надавала пощёчин и месяц изводила звонками, призывая одуматься. Хореограф Татьяна Николаевна ещё полгода надеялась на его возвращение. Он не вернулся. Записался на те же компьютерные курсы, что и Сашка, и с головой погрузился в учёбу. Прежнее увлечение казалось вычеркнутым из жизни окончательно и без сожалений. Конечно, первым, кому Марат сообщил о происшедших изменениях, был Сашка. Тот ничего не ответил, но лёд в отношениях постепенно начал таять. Мало-помалу, прежняя дружба отвоевала свои позиции, вернув всё на свои места. Словно и не было той жаркой июльской ночи, безумных желаний, неистового поцелуя… Ничего не было. Они успешно сдали экзамены, вместе поступили в ВУЗ. Вместе пришли на практику в «Аксиома-сервис», где и проработали бок о бок последние пять лет, деля на двоих как высокотехнологичные будни, так и развлекательно-дуракавалятельный досуг. Выполняя принятое когда-то для себя решение, Марат почти сразу, ещё в школе обзавёлся подружкой, с которой благополучно встречался до самого выпускного и так же мирно расстался сразу после него. После этого девушки в его жизни замелькали, как карусельные лошадки. И не потому, что Ставров был излишне ветренен или переборчив. Нет, как ни странно, они сами покидали его. Марат как раз настроен был серьёзно. Все его избранницы казались ему настолько одинаковыми, что он готов был с любой из них строить долгосрочные отношения. Но не получалось. Вновь и вновь очередная красотка «делала ему ручкой», тихо, без скандала, толком даже не объяснив суть своих претензий к кавалеру. Лишь одна из них на прощанье обронила странную фразу: «Неживой ты какой-то, Марат. Равнодушный…» Марат ничего не понял. Он не считал себя равнодушным. Наоборот, он каждую из них любил. Во всяком случае, хотел любить… Березин тихонько посмеивался и сочувственно хмыкал, выслушивая очередную балладу о сбежавшей невесте. Казалось, неудачи друга на любовном фронте его совсем не огорчают. Впрочем, Сашкина личная жизнь тоже была далека от совершенства. Только раз за все эти годы тема, едва не разрушившая их дружбу, вновь всплыла между ними, чуть не став причиной новой ссоры. Хотя случай был совсем не типичный. На третьем курсе, работая в составе группы над масштабным конкурсным проектом, Марат неожиданно сблизился с одним из студентов с соседнего потока. Раньше они не приятельствовали, но долгий и тесный контакт поспособствовал возникновению взаимной симпатии. Редкое единомыслие, куча общих интересов… Всё чаще многочасовое коллективное творчество перетекало для них в вечерние посиделки в кафе, походы в кино и на дискотеки или просто задушевные прогулки по парку в компании пары баночек пива. Конечно, Сашка неизменно принимал участие во всех этих незамысловатых развлечениях, но, похоже, расширение их с Маратом дружеского кружка его отнюдь не радовало. Ставров наивно дивился внезапным вспышкам раздражения друга, его необычной язвительности, непонятным обидам, но Сашка не стал долго скрывать причины своего недовольства. – Я гляжу, вы с Лёшкой спелись, как два голубка. А может, вы, и правда, того… два голубка? Ты его насчёт ориентации-то зондировал? Марат словно окатило ледяной водой. Сказано было зло, без намёка на шутку. Березин не скрывал своего презрения. Отношения с сокурсником тогда быстро сошли на нет. Не мог Ставров выносить подозрение в глазах того, кто был ему так... дорог. Больше к этому вопросу они никогда не возвращались. Постепенно воспоминания о той далёкой, роковой ночи стёрлись из памяти, перестали тревожить сны Марата. Работа, девушки, развлечения. Он жил и чувствовал себя как все, поверив, наконец, что безумие, однажды овладевшее им, никогда не повторится. А Сашка… Ну что ж, Сашка был и будет его другом по жизни. Но Марат больше не искал названия тому неясному, что иногда ещё, как неправильно сросшийся перелом, ныло и болело где-то в глубине души, захватывало врасплох рваными толчками сердца. Есть вещи, о которых лучше не знать. И жить тогда становится гораздо проще… Простая жизнь закончилась в тот момент, когда ехидный голос произнёс: «А Маратик у нас в детстве…» И вот теперь, глубоко за полночь, Ставров, сгорбившись, сидел на кухне, тупо уставившись в недопитую рюмку. Оказывается, он ничего не забыл. Просто все эти годы лгал себе виртуозно и изобретательно. А вопросики-то, те самые вопросы, что когда-то остались без ответа, никуда не исчезли, тихо ждали своего часа, чтобы вновь вылезти на поверхность. И теперь настырно долбили в голову, требуя довести до конца так и незавершённый эксперимент. В конце концов, он больше не наивный пацан, непонимающий своих желаний. Пора, пора, Марат Иваныч, вытряхивать скелеты из шкафов и проводить их тщательную инвентаризацию. Глядишь, одним-другим станет меньше. Ну, или ещё парочка прибавится. Это уж как выйдет… Вот только почему Сашка, всю жизнь ревностно оберегавший гетеросексуальность друга, вдруг так необъяснимо и провокационно своими, можно сказать, руками, направил по дороге к пропасти, от которой прежде иступленно оттаскивал? Захотел испытать или… столкнуть? Это «или» странным образом волновало Марата сейчас больше всего.