***
– Марик, у тебя проблемы? Может, стоит показаться врачу? Импотенция в твои годы вещь не нормальная. Или это я тебя уже не возбуждаю? – Лео, подперев голову, расстроенно смотрел на уткнувшегося в подушку любовника. Когда это случилось в первый раз, оба с готовностью приняли версию стресса от очередного аврала на работе. Но трижды повторенное вызывало уже законное недоумение и тревогу. Ставров готов был сдохнуть от стыда, но факт оставался фактом – он был болен. Болен своими воспоминаниями и мыслями, и каждый раз всплывавшие перед глазами образы вмиг обрубали все его эротические порывы заняться сексом с… другим человеком. Вот до чего дошло – он уже применял к своему Лёньке подобное определение. Марат, и правда, был готов на всё, лишь бы избавиться от поработившего его наваждения под именем «Сашка». А он-то думал, что давно исцелился от этой заразы. – Прости, Лёнь. Ты здесь, конечно, ни при чём. А с проблемами я разберусь, – невнятно пробормотал Ставров, грызя зубами мягкий ситец наволочки. Тот помолчал, видимо, надеясь на более развёрнутое объяснение, но, сообразив, что это всё, вздохнул, принимая предложенное. Ну или делая вид, что принимает. – И начались проблемы после той командировки, – задумчиво подытожил Лео и по вздрогнувшей спине понял, что попал в цель. – Ты ничего не хочешь мне рассказать? От ответа Марата спас подавший голос мобильный. Глянув на дисплей, Лео секунду колебался, но всё же ответил. – Да. А Ставров, воспользовавшись предлогом, трусливо ускользнул на кухню. Звонок не отнял много времени, но, когда любовник присоединился к нему, он уже вооружился новой темой. – Кстати, что там с твоим кастингом? Марат сосредоточенно возился у плиты, то помешивая закипающий кофе в пузатой турке, то досыпая песок в сахарницу. Губы Лео тронула понимающая улыбка. – Вот как раз сейчас мне сообщили, что я успешно прошёл его и принят в труппу. Он, не отрываясь, следил за обрадованно вспыхнувшей физиономией, без труда читая помимо радости плохо скрытое облегчение. – Это же прекрасно, Лёнь! – Марат возбуждённо стиснул его в объятьях. – Ты наконец-то сможешь начать профессиональную карьеру и покончить со своим стриптизом. Тот кривовато усмехнулся. – Да, но предстоят напряжённые репетиции, премьера, гастроли. Мы будем редко видеться. Зато… успеешь отдохнуть от меня. Сделав над собой усилие, Лео удалось произнести это с шутливой небрежностью. Он не хотел вновь задевать болезненную тему. Но Ставров всё равно нахмурился. – Не отдохнуть, а соскучиться, – обиженно поправил он, но почти неосознанно отвёл глаза. – И не выдумывай никаких глупостей. Это… временное расстройство. А Лео смотрел и чувствовал, как худшие подозрения превращаются в уверенность. Пока Марат ещё способен был обманывать себя. Но недалёк тот день, когда он захочет увидеть правду и попробовать её на вкус, как и тогда, когда решился довести свой эксперимент до конца. И что-то подсказывало, что эта правда Марата не разочарует.***
Все последующие дни Ставров, как утюгом занозу, заглаживал и собственные промахи, и подозрения любовника. Он был нежен, заботлив, предупредителен и даже, то ли приняв чудодейственных пилюль, то ли, и правда, разом поборов проблемы, сумел наладить сексуальную жизнь в прежнем объёме и качестве. Лео, конечно, был несказанно рад вновь оказаться в эпицентре его страсти и более всего желал бы верить, что насторожившие симптомы – лишь цепь случайных совпадений, но… Уж слишком нарочитым казалось ему это выражение любви, словно Марат не столько ему, сколько себе доказывал, что любит. А Марату, и правда, пришлось мобилизовать всю силу воли, чтобы раз за разом освобождать голову от непозволительных картин, призвать на помощь весь многолетний опыт по самоубеждению, что невозможное возможным быть не может, что бы там не померещилось его извращённому воображению и какими бы отчётливыми не были воспоминания о крепком и горячем стояке, упиравшемся ему живот, и о бесстыдных стонах, до сих пор отдающихся в голове сводящим с ума эхом. И он почти преуспел в этом, почти задушил свои ренегатские фантазии, днём зарываясь в работу, а ночами растворяясь в Лео. Ему казалось – ещё чуть-чуть и он победит. Но времени не хватило. Начался обещанный Лео репетиционный период, и количество их встреч резко сократилось. Теперь они виделись редко и урывками, больше созваниваясь. А возросшее число одиноких вечеров и свободного времени коварно подталкивали едва окрепшее сознание к опасным воспоминаниям и ещё более опасному анализу внутреннего «я». А потом от мыслей стало и вовсе некуда деться. Опаздывая на важную презентацию и не в силах дожидаться блуждающего по этажам лифта, Марат летел вниз по лестнице через три ступени и промахнулся аккурат мимо последней. Почти, как говорится, на ровном месте. Диагноз: «Трансоссальное повреждение дельтовидной связки и краевой перелом верхушки внутренней лодыжки ….» и приговор – гипс, постель; и костыли вам в помощь. Конечно, и родители, и сестра, и Лео как могли окружили его заботой и уходом. Но мама всё ещё работала, сестра сидела в декрете, недавно подарив Марату двух очаровательных племяшек, а Ковалёву, чтобы добраться к нему, требовалось пересечь весь город, затратив не менее двух часов в один конец. Нет, Марат был сыт, обласкан и ухожен, но львиную долю его досуга теперь составляли книги, телевизор и компьютер. И ненужные мысли… Долгими часами глядя в потолок под тихий бубнёж телевизора, разморённый бездействием и одиночеством, Ставров отпустил наконец себя на волю, позволив беспристрастно и детально изучить каждый эпизод, связанный с Сашкой – начиная с эпохального «А Маратик у нас в детстве …» до беспощадной откровенности гостиничного «полулюкса». Впервые попытался посмотреть на всё глазами, незамутнёнными предубеждением и горечью, представив, что всё сказанное было правдой. Перебирал, как фотографии в альбоме, фрагменты, интонации, слова. И вслушивался в собственные ощущения. И постепенно с ужасом осознавал, что хочет верить, что в глубине души всегда хотел, что уже почти… Это было неправильно, подло, вероломно, но внезапно он понял, что желал бы оказаться в той временной точке, где ещё не встретил Лео, не завершил свой эксперимент, не принял решения, изменившего его жизнь. Он эгоистично хотел бы сохранить всё то доброе и незабываемое, что пережил рядом с Лёней, но разделить это не с ним, а с тем, кто, несмотря ни на что, оказывается, до сих пор владел его сердцем. И от этих мыслей становилось тошно, впору удавиться. Чего и как бы ни хотелось, он не имел на это права – он уже сделал выбор в тот миг, когда решил влюбиться по собственному желанию. И навязал это желание другому. Навязал, привязал, заставил поверить в чувство, которое… Да, между ним и Лео никогда не звучало пресловутых признаний, но по всем поступкам, отношениям, приметам, по умолчанию подразумевалось, что они не просто спят друг с другом, что существует нечто более глубокое и сокровенное, объединяющее их. И как теперь признать даже наедине с собой, что это был самообман, сублимация любви, подмена объекта? Марат ненавидел себя, но уже не мог остановить безудержный поток самопознания. Он любил Сашку, хотел Сашку и не мог получить Сашку. И не важно, что тот хоть и поздно, но осознал свои чувства, а он, Марат, наконец сумел в них поверить. Это уже ничего не меняло. Их поступки и желания не совпали во времени и пространстве, и теперь уже просто не имели значения. И стоило лишь утвердиться в этой мысли, убедить себя, что для всеобщего блага ему не нужно встречаться с Сашкой ближайшие полгода-год, а может, и все два, и даже стоически подавить болезненный откат в груди, как прозвенел дверной звонок. У Лёни и мамы были ключи, а никаких других посетителей не ожидалось. Скакать к дверям на костылях охоты не было, и Марат затаился, надеясь, что незваный гость уйдёт. Но трели не смолкали. – А, чтоб тебя, – с досадой сплюнул Ставров и потянулся к орудиям передвижения. – Иду, – гаркнул в сторону прихожей, теперь уже не желая, чтобы его усилия пропали втуне. Доковыляв до двери, он распахнул её, не потрудившись даже заглянуть в глазок. За что был вознаграждён оборванным на середине вздохом и сердцем, ухнувшим с «тарзанки» и тут же начавшем скакать в кульбитах. Тот, кого полагалось не видеть ближайшие пару лет, с несмелой улыбкой топтался на пороге, сжимая в руках объёмистую сумку. – Саня? Ты как здесь? – ошарашенно спросил Марат, когда удалось наполнить воздухом лёгкие. – Я – почтальон Печкин, принёс посылку для вашего мальчика, – мультяшным голосом затянул тот и, сменив интонацию на обычную, расшифровал, – кормёжку тебе доставляю от любящей матушки. Войти-то дашь? Марат неловко посторонился. Привычно раздевшись-разувшись, Сашка потаранил поклажу на кухню, попутно поясняя ситуацию. – Я своих навещать ездил, а на улице тётю Олю встретил, она как раз к тебе поспешала. Вот от неё и узнал, что ты у нас нынче «бриллиантовая нога». Стол украсился извлечёнными на свет божий баночками с салатами, какими-то судками-кастрюльками, объёмным термосом. – Поезжай, говорит, Сашенька, проведай друга, заодно передачку ему отвезёшь - и сумочку мне в руки. Глянь, как там сынок мой ненаглядный, потом отчёт пришли с голубиной почтой. Сашка балагурил, деловито хозяйничая на кухне, и вообще вёл себя совершенно непосредственно. Ставров решил последовать его примеру. – Не стоило так утруждаться. Он застучал костылями в направлении комнаты. – Что ты! Я сам соскучился. Марат чуть не запнулся о ковёр. Соскучился. Нет, стоп. Обычное слово, применимое к чему угодно. Без всякого подтекста. – Ты даже не позвонил, – полный обиды голос возник за спиной. Марат наконец-то дополз до дивана и блаженно водрузил покалеченную ногу на мягкий пуф. – А зачем? Вокруг меня полно нянек. – Друзья нужны не только для этого, – запальчиво возразил Сашка. Ставров в упор взглянул в горящие праведным негодованием глаза. – Мы снова друзья? Березин вспыхнул и на секунду сжал губы. Марат знал этот жест, как свой собственный – сейчас Сашка соврёт. – Конечно. Кто же ещё?! Взгляд, полный чистосердечного удивления, не обманул Ставрова. Потому что вместе с губами стиснулись кулаки, тут же непроизвольно спрятанные за спину. – Обедать будешь? – Сашка первым отвёл глаза. – Пожалуй. Давай, заботься обо мне, добрая нянюшка. Березина как ветром сдуло. Слушая перезвон посуды и нарочито бодрое мурлыканье, доносящееся из кухни, Марат со стыдом и растерянностью анализировал свои чувства. Уж слишком часто билось сердце и слишком сладко замирало при мысли, что Сашка только что солгал и что на самом деле означала эта ложь.***
Кто бы знал, чего ему стоило прийти в эту квартиру. И не то чтобы Сашка не хотел увидеть Марика – этого он хотел как раз больше всего. Но страх столкнуться здесь с этим, убедиться, что этот и его друг действительно вместе… Хотя в чём там убеждаться? Всё и так ясно. Но повезло – не столкнулся. Впрочем, неоспоримых подтверждений присутствия постороннего субъекта в жизни Марата вообще и его квартире в частности получено было предостаточно. Два банных халата в ванной, две зубные щётки, неизвестный парфюм на полке. Сашка из интереса понюхал и скривился – фу, какая приторная гадость. Дерьмовый вкус у стриптизёров. Невинный набор баночек с йогуртом и ассортимент фруктов в холодильнике вызывал почти что рвоту – никогда бы Ставров не стал таким питаться. Но самым отвратительным был маленький снимок на дверце того самого «Индезита», пришпиленный пошлым сердечком-«валентинкой». Всё время, пока возился, сооружая поднос с обедом для Марата, Сашка кидал на него разъярённые взгляды, борясь с желанием сорвать и уничтожить. Очень сложно при этом было напевать под нос весёлую мелодию, изображая беззаботность. Но Сашка справился. Обед прошёл, выражаясь официально, в тёплой, дружественной обстановке. По телику показывали старый боевик, который когда-то нравился им обоим. Незаметно досмотрели до конца. Переключились на спортивный канал. Болтали о работе, сослуживцах, обсуждали семейные новости. И ни слова о том, что произошло между ними. Словно и не было роковых признаний, ссоры, разлуки, не было никаких поцелуев и объятий, от одних воспоминаний о которых Сашку до сих пор бросало в жар. Ничего не было. Только Марат Ставров и Александр Березин – друзья детства, лучшие друзья. Сашка с блеском исполнил свою роль. Во всяком случае, очень хотел на это надеяться. Почти стемнело. Взгляд Марата всё чаще убегал к часам, становясь тревожней. Березин угадал причину. – Скоро должен вернуться твой… друг? – в последнюю секунду удержался. Ни-ни, никакого сарказма. Он больше не повторит своих ошибок. – Да, – неловкость пятнами мазнула по щекам Марата. – А мне-то можно будет ещё тебя навестить? – Сашка изо всех сил играл понимание. – Конечно, – Ставров явно обрадовался, – только позвони сначала, – и осёкся, доводя румянец до багрового. Это ж надо такое ляпнуть! Как любовнице свидание назначает, пока жена на работе. Сашка, судя по лицу, тоже чувствовал себя задетым. – И в какое время ты бываешь в одиночестве? – Да я почти всегда один, – затараторил Марат, оправдываясь. – У Лёни сейчас новая работа, сплошные репетиции. Он здесь даже не каждый день бывает. Березин мысленно скрипнул зубами. «А до этого, значит, каждый… Лёня!» – Ладно, понял, – он поднялся, протягивая руку. – Тогда до связи. Ретировался Сашка с космической скоростью, мечтая только не сорваться. Пальцы слегка подрагивали, отказываясь чётко и быстро справляться со шнурками. Уже с порога, крикнул в сторону комнаты. – Всё, Марик, я ушёл. Привет Лео, – и, не удержавшись, хлопнул дверью чуть сильней, чем требовалось. Сорвался, таки сорвался. На последней минуте. Боль, обида, ревность слишком явно прозвучали в прощальном пожелании. Сашка готов был себя стукнуть. Но эмоции, переполнившие его в тот миг, оказались сильнее. Оставалось надеяться, что Марат не расслышал эту какофонию чувств и не заподозрил, что сегодняшний спектакль был вовсе не актом примирения, а началом его, Сашкиного, отчаянного, бескомпромиссного, как штыковая атака, и беспощадного, как полёт камикадзе, сражения за сердце любимого.***
В кухне шумела вода – Лео мыл посуду после ужина. А Марат, лёжа на диване, мрачно таращился в потолок, размышляя о неожиданном визите Сашки. Зачем тот приходил? Зачем вёл себя как ни в чём ни бывало? Зачем пытался убедить, что они снова друзья? Ещё недавно Ставров был бы счастлив такому развитию событий. Разве не он мечтал, чтобы всё вернулось на круги своя, чтобы Сашка образумился, вернулся к прежним взаимоотношениям? Что же теперь мучает его, не даёт принять исполнившееся желание, что раздражает в предложенном выходе? Да то, что предложение запоздало. Точка невозврата для них обоих была пройдена той ночью в гостинице. Нет и не может больше быть никакой прежней дружбы. Никогда Марат не сможет посмотреть на Сашку, не вспоминая тех горящих желанием глаз, ненасытных губ, развратно предлагающего себя тела. А Сашка сможет? Конечно, нет. Тогда к чему пытался обмануть его? А может, вовсе не пытался? Может, искренне хотел остаться для него хоть другом, коль не добился своего в любовном плане? А как же «я дождусь»? Так быстро сдался? И что делать ему, Марату – пойти на компромисс, соглашаясь с этой, пусть эрзац, но близостью, или всё-таки придерживаться прежнего решения и оборвать контакт, сосредоточив всё своё внимание на Лео? И, кстати, говорить ли любовнику о имевшем место примирении. Нет, если Саша снова станет частью его жизни, Лёнька первый, кто должен знать об этом. Им так или иначе придётся встречаться, общаться друг с другом. Но, может, не сейчас, чуть позже. Лео что-то чувствовал, подозревал, особенно после той злополучной командировки, а недавнее недоразумение в постели лишь укрепило эти подозрения, напрямую связав их с лучшим другом любовника. Так стоит ли усугублять и без того взрывоопасную ситуацию? Тем более, у Лео сейчас напряжённый период, ему нужны только позитивные эмоции… Но только ли в этом причина нежелания делить с ним вдруг возникшую проблему? Марат издал тяжкий вздох, зажимая глаза рукой. Опять его несёт по кругу, сворачивая к Сашке. – О чём мы так вздыхаем? – неслышно вернувшийся в комнату Лео примостился рядом. Пальцы мягко откинули чёлку с нахмуренного лба, ласково прошлись по скуле. Чуть насмешливая улыбка приподняла уголок широковатых губ. Марат смотрел на склонённое над ним лицо, в наполненные нежностью глаза и ощущал себя Иудой. Вот о ком он должен думать в первую очередь, вот чьи чувства имеют значение более других. В порыве раскаяния вырвалось то, что ещё минуту назад предполагалось сохранить в секрете. – Сашка приходил. Серебро в глазах дрогнуло. – Березин? Сам? – Его моя мама попросила сумку с провизией передать. А он… решил помириться. Брови Лео недоумённо сдвинулись. – Твоя мама? Ах да… Ну и что, помирились? Марат приподнялся на локтях, стараясь изобразить воодушевление. – Знаешь, Лёнь, мне кажется, он наконец избавился от всей этой чуши в голове. Во всяком случае, вёл себя совершенно как прежде, ни словом не обмолвился о всём произошедшем. Но нет худа без добра – эта история, похоже, помогла Сашке перебороть свою гомофобию. Он дал понять, что принимает наши отношения. Ну или, по крайней мере, смирился с ними. – И ты в это веришь? Теперь в серебристых глазах светился скепсис. Марат сдулся, как мыльный пузырь. – Так мне показалось, – угрюмо пробормотал он, понимая, что не верит и не хочет верить. А самое главное, не может лгать убедительно, глядя в эти колдовские глаза. – Что-то я не слышу радости в голосе, – за иронией тона явственно угадывались прохладные нотки. – Не ты ли желал именно такого исхода? Марату было стыдно за своё подавленное состояние, но изобразить веселье почему-то не удавалось. – Стало быть, – подвёл итог Лео, не дождавшись ответа, – старые друзья снова вместе. Как трогательно. Стремительно нарастающий холод между ними заставил Марата поёжиться. Ах, не зря, не зря он опасался реакции любовника. – Лёнь, ты против? – Как можно?! Вот только я бы тоже хотел верить, что между вами будет только дружба. Он дёрнулся, пытаясь встать, но крепкие руки удержали его. – Клянусь, тебе не о чем волноваться. Сашка для меня лишь друг. Ложь. Никогда больше он не сможет видеть в нём лишь друга. – Пока у меня есть ты… – А если бы меня не было? Марат моргнул непонимающе. – Что бы ты сделал, не будь меня? Ставров открыл было рот и замер, поражённый молниеносным прозрением. Он знал, что бы он сделал. Он уже почти сделал это там, в гостинице чужого города… Мысль пролетела за мгновение, но именно ему суждено было стать той роковой паузой, что вдруг меняет тональность разговора и влечёт необратимые последствия. Серебро в глазах стало почти прозрачным. – Вижу, ты нашёл ответ на этот вопрос. Опомнившийся Марик перешёл к обороне, то бишь к нападению. – Что за глупости! Откуда я знаю, что было бы. История не знает сослагательного наклонения. Ты есть, и всё. Тело любовника в его руках напоминало камень. – Перефразирую, – голос не уступал ему в холоде. – Что, если меня не будет? Марат затосковал окончательно. А затосковав, разозлился. – Не хочу даже думать об этом. Разговор надо было сворачивать незамедлительно. И хотя имелся в его арсенале один беспроигрышный метод, почему-то сейчас впервые ему не хотелось к нему прибегать. Но иных аргументов не было. Одним рывком поднявшись, он накрыл своими гневно стиснутые губы, нахраписто, почти грубо, преодолевая их сопротивление, приказывая открыться, впустить в себя. Вторгаясь языком, едва нащупав брешь в защите, подчиняя, принуждая ответить. Вкладывая в это двоеборство всю силу убеждения, всю страсть, на какую был способен. Заставляя верить, что такое слияние не может быть простым поцелуем – это победа и капитуляция в одном флаконе. Да, Марат Ставров умел целоваться… Ладонь, до боли сжавшая затылок, не давала отстраниться ни на миллиметр. Трепыхавшееся в железной хватке тело слабело, постепенно обмякая и сдаваясь во власть поработившего его объятия. Так же, как и губы, поддававшиеся уже и с наслаждением, и с взаимной жаждой. Цунами страсти медленно стихало, перетекая в штиль щемящей нежности. – Такой ответ тебя устроит? Марат с облегчением наблюдал, как плавится серебро в глазах, переливаясь всеми оттенками желания. Лео расслабленно взмахнул ресницами, словно вспоминая. – А на какой вопрос ты отвечал? Ставров едва заметно усмехнулся – его тактика в очередной раз доказала свою эффективность. – На все сразу, – он прошёлся языком по контуру припухших губ. Требовалось, как можно скорее, вернуться к прерванному процессу, пока не возникло новых.***
Сашка и сам не знал, зачем ему понадобилось ещё раз взглянуть на треклятого стриптизёра. Не налюбовался, что ли, сегодня на рожу его поганую, на снимке запечатлённую? Но… Вечер выдался непривычно тёплым для начала мая, спешить было некуда, а подумать и успокоиться не мешало бы. Так или иначе, втиснув седалище в раздолбанные детские качели напротив подъезда Марата, Березин уже битый час меланхолично курил, покачиваясь, и вёл с собой тихую беседу. Сегодняшний визит был спонтанным, но не незапланированным. Через две недели у Марика день рождения, и он по-любому собирался воспользоваться предлогом, а тут оказия выпала раньше. И обстоятельства сложились – лучше не придумаешь. Теперь он на законном основании сможет навещать Ставрова до полного его выздоровления. За это время предстоит сделать всё возможное, чтобы вновь закрепиться в статусе лучшего друга, а там… Сашкин план не блистал конкретикой, но, поразмышляв на досуге, Березин понял, что первоначальная стратегия по завоеванию Марата имеет ряд изъянов. Та ночь в отеле стала для него подарком и наказанием. Да, он получил долгожданное доказательство, что по-прежнему любим. И наконец сумел понять и ощутить, что значит быть с мужчиной, с Мариком, пусть и не в полной мере. И это ощущение до сих пор жило в нём, распаляло, заставляло желать большего. И в то же время, Сашку ожидало неприятное открытие – препятствие, стоявшее на пути к его счастью, оказалось гораздо более серьёзным, нежели ему представлялось. И дело было даже не в личности соперника, а в самом Марате. Неважно, что испытывал друг к нему самому или к любовнику – со всей своей порядочностью и чувством ответственности тот никогда не оттолкнёт и не предаст доверившегося ему человека. И этим человеком, на данный момент, являлся, увы, не он, не Сашка, а белоглазый дьявол в стрингах, так коварно и беззастенчиво укравший у Березина самое дорогое – сердце Марата. Пока Сашка, как капризная девица, выкидывал фортеля и истерил, этот упырь укреплял свои позиции, всё глубже проникая в жизнь Ставрова. Приковывал цепями секса, быта, привычки, долга, наконец. Саша знал Марата. Тот ни за что не нарушит слова, не метнётся в сторону, никогда не пойдёт на разрыв первым, если не дать ему безоговорочного и неопровержимого повода. Он достаточно наблюдал отношения друга с женщинами, чтобы иметь возможность делать выводы. Не было оснований считать, что в этот раз будет по-другому. Промаявшись месяц в ревнивых думах и неудовлетворённости, Сашка вдруг осознал, что совершил ошибку. Нельзя было пускать события на самотёк, отсиживаясь в сторонке и гордо ожидая, пока этот Нуриев недоделанный натешится и сам бросит Марата, или тот вдруг прозреет и поймёт, кто его истинная любовь. Надо быть там, рядом с ними, оставаться с Мариком при любых обстоятельствах – как в том анекдоте, «чучелом или тушкой» – но оставаться. Чтобы, когда момент настанет, вновь занять узурпированное самозванцем место, только теперь целиком и полностью, навсегда – заполучить душу, тело, мысли Марата, заполнить его жизнь собой, дать всё. Чтобы никогда больше и мысли не возникло ни о других вариантах, ни о и других кандидатурах. И ради этой цели Сашка был готов на всё – изображать друга и терпеть муки ревности, он даже мог бы подружиться с ненавистным разлучником, если того потребуют обстоятельства. По части упорства Марат был из разряда спринтеров, способных на сильные, но краткие вспышки, а он, Александр Березин – марафонец. И у него хватит выносливости и терпения одолеть любую дистанцию, если впереди маячит вожделенный приз – друг детства и, как оказалось, главная любовь его жизни. Таким или примерно таким размышлениям предавался Сашка на старых качелях, лениво отталкиваясь ногой от земли и прикуривая десятую сигарету, когда величественная и длинная, как крейсер, иномарка мягко притормозила у подъезда напротив, лаково сверкнув отполированными боками. Березин насторожился. Белокурая кучерявая голова вынырнула из автомобиля, а следом и её обладатель целиком. Он, Лео! Махнув на прощание рукой, молодой человек скрылся за железной дверью, оставив Сашку негодовать по поводу столь непродуктивного результата его ожидания – он и рассмотреть-то ничего не успел. А вот машина осталась на месте. Водитель выбрался из салона и принялся неторопливо протирать лобовое стекло. Березин машинально следил за его телодвижениями, ощущая смутное беспокойство. Фигура казалась до странного знакомой. Звонок мобильного заставил мужчину развернуться, попадая лицом в свет фонаря и фокус зрения наблюдателя. Сашка тихо присвистнул. «Вот это да! События приобретают неожиданный оборот…»