Marilyn Manson — Eat me, drink me
Усталость ощущается в каждой мышце. Мучительно приятная, тянущая боль как воспоминание об убийстве. Само оно яркими картинками так и мелькает перед глазами, сочное и вкусное. А реальная жизнь сейчас состоит для Гарри из унылой серой ленты дороги и почти не слышного дыхания Луи рядом. Пальцы сжимаются на руле, Гарри до дрожи хочет чтобы их мягкие замёрзшие подушечки коснулись мёртвого тела Марси. Ещё раз. Ему не хватило крови, боли, участия. Но в салоне их уже двое. Девушка, такая прекрасная в мраморной неподвижности смерти, осталась недолговечной статуей за каменным бортиком старого забытого всеми фонтана. Место выбрал Луи. За деревянным забором, дальше от тупых взглядов людей на территории давно заброшенного музейного комплекса. В первый момент Гарри счёл это глупостью, риском, роскоши которого у них нет, но стоило рыжим волосам окунуться в ледяную, чудом не замёрзшую коркой льда воду… Это было по-настоящему красиво. И было полностью идеей Луи. А он, словно ничего не произошло в лесу, молчалив и спокоен. Гарри ощущает его взгляд на себе всю дорогу до Лондона. Прожигает насквозь. Остаётся лишь крепче сжимать руль и не отвлекаться ни на секунду. Отголоски злости пульсируют в венах, но с каждой пройденной секундой их все больше заменяет растерянность, озадаченность. Предыдущие сутки кажутся вырванными из реальности, словно Гарри поместили в чье-то тело. Эмоции, чувства, ощущения, все кажется чужим, незнакомым. Ярость и жажда приняли новые оттенки, новые вкусы на языке. Прикусывая губу Гарри включает поворотник, но сам вряд ли осознает свои действия, они скорее машинальны. Одна и та же дорога годами. А он погружен в самую глубь себя, пытаясь понять, узнать… Кто же он? Что он чувствует? Каждое самое мельчайшее ощущение Гарри изучил в себе давным давно, каждое непонятное чувство научился играть. Он так думал, но уверенность рушится за ничтожные доли секунды, когда губы Луи касаются его губ. Стена, которая с самого рождения отгораживала от других людей, рушится. Луи рушит ее. Каждым своим безрассудным действием, каждым наспех сказанным словом. А внутри зарождается что-то кардинально новое. Рука сама тянется к проигрывателю, Гарри впервые ощущает потребность в музыке, потребность заглушить свои приводящие в замешательство мысли. Тихий смешок доносится с соседнего сидения. Бьёт кожу ледяным током. Но Гарри делает вид, что все так же поглощен дорогой, музыкой, мыслями. Лондон вновь встречает серостью и грязью, толпами людей, миллионами огней. Уже отчаянно хочется вернуться в холодную хижину. Но пора доставать маски, они слишком долго были сняты. Машина останавливается за пару кварталов до дома Луи, Гарри заглушает мотор и всем корпусом поворачивается к нему, сталкиваясь взглядом с ледяным безумием. Впервые с момента убийства. Луи смотрит с вызовом, насмешкой, играет, а Гарри вновь не может сдержать себя. Луи всегда заставляет терять контроль. Ярость становится одним, тем, чем приходится дышать. Единственным возможным чувством, когда Гарри смотрит в эти холодные глаза. — Прирежешь меня сразу или сначала отъедешь в более тихое местечко? — оскалившись, тянет Луи. Смакует свою насмешку над Гарри, катает на языке его сладкие чувства бешенства и злости. Только чёткое понимание этого позволяет взять себя в руки. Эта качель для двоих, и Гарри не позволит Луи вести постоянно. Он здесь тот, кого показывают в горячих новостях. — Зачем ты отпустил ее, объясни мне? Неужели это стоило того? Стоило риска, которому ты нас подверг? — А разве нет? — Луи наклоняется, приближаясь. — Разве тебе не понравилось? Ты не почувствовал? Мое сердце чуть не разорвалось от восторга! Ты тоже почувствовал, я знаю это, — Луи кладет ладонь на грудь Гарри и тут же сжимает рубашку пальцами. В кулаке она скрипит, костяшки упираются туда, где под кожей бьётся сердце. Гарри ощущает давление и зачатки тупой боли. — Признай! Он раздражённо отталкивает Луи, чем вызывает насмешливую улыбку. Тот дразнит, словно Гарри его очередная жертва. Игрушка. Но выражение лица меняется за доли секунды, и теперь голубые глаза наполняются волнением, страхом. Луи резко хватает его за запястье, сжимает сильно. — Когда мы увидимся? Глаза вновь наполнены голодом, словно и не было убийства несколько часов назад. Или не развеявшийся запах крови все ещё будоражит его? Луи облизывает губы, ожидая ответа, не отпускает руку. Гарри смотрит внимательно, сканируя каждый дюйм кожи, и наконец ощущает возвращение зачатков той необходимой ему уверенности. Контроль над ситуацией, контроль над Луи. — Мы допустили слишком много ошибок. Нужно ждать. — Снова ждать? — Луи рычит, сжимая сильнее. — Нам нужно быть аккуратными. Вся полиция Англии охотится за нами, а ты предлагаешь подкидывать им мясо? Луи отпускает руку и наклоняется вперёд к Гарри, так близко, что тому приходится отклониться назад. Он упирается затылком в дверь и чувствует запах Луи и его дыхание на своей коже. — Знаешь, мы могли бы пойти с тобой на охоту. — Охоту? — Да. Выследим новую жертву, — жажда появляется слишком быстро. Одно движение длинных ресниц Луи, одно его слово, а Гарри уже горит. — Вместе. Новая жертва, растерянная и прекрасная, новая кровь на руках, сладкая и горячая. Новые эмоции, край которых сегодня зацепил Гарри. Могут ли они быть глубже? Всеобъемлющей? Гарри медленно кивает и просит телефон. Нужно переступить ещё одну границу доверия на пути к кровавому безумию. Он записывает свой номер под все таким же пристальным взглядом и возвращает телефон. Луи улыбается, будто одержал самую главную в своей жизни победу, и наконец возвращает Гарри личное пространство. Покидая салон, он всё же не удерживается от прощального жеста: увеличивает громкость музыки и подмигивает. Гарри морщится от звуков громче, чем он привык, но Луи лишь смеётся над этим. Он растворяется во влажной густоте вечерних сумерек, оставив Гарри в полной растерянности. А смех ещё звучит в салоне эхом.***
В начале дня полицейский участок особенно мрачен. Утренние солнечные лучи, способные воскресить к жизни в заскорузлых душах всё лучшее, не в силах проникнуть внутрь, сквозь грязные окна, чтобы пролиться живительным светом на заваленные деталями преступлений столы полицейских. Может оттого служители порядка всегда хмурые. Особенно уходящие после ночной смены: еле волоча ноги, что даже крепкий черный кофе не спасает. Полицейские угрюмо делятся новостями, чтобы потом молча скрыться из виду — успеть улизнуть с работы, пока не появились новые неотложные дела. Фрэнк не замечает этой серости и мрачности. Для него участок — второй дом. Здесь он бывает гораздо чаще, чем в уютном гнездышке, которое обустроила для них Оливия. Собравшись с силами после разговора с Чарли он впервые за долгое время не чувствует отчаяния. Мысли больше не режут зубьями душевных сомнений. Да, подобных серийных убийц иногда ловят годами. Да, этот монстр приносит невероятно много боли. И Фрэнк сделает все возможное, чтобы посадить это животное за решетку. Иногда он жалеет, что смертная казнь запрещена. — Сэр! — Том семенит за ним следом, быстро переставляя ноги. В его правой руке — пластиковый стаканчик с кофе, а в другой — большая стопка документов, которую он подпирает подбородком и удерживает лишь чудом. — Доброе утро, сэр. — Доброе, Том, — Стивенс берет у него документы и толкает спиной дверь переговорной. — Все принес? — Джонс захватит ещё часть. — Проинформировали остальных? — Конечно, сэр. — Спасибо, Бреггинс. Стивенс благодарно похлопывает помощника по плечу и усаживается во главе стола. Уже через десять минут пустая комната превращается в самую шумную в участке. Криминалисты, судмедэксперты, детективы соседнего участка. Они делятся последними сплетнями, обсуждают футбол, смеются. Это до боли в сердце контрастирует со снимками, которые лежат перед детективом на столе. Жизнь и смерть, удовольствие и агония. Фрэнк покашливает в кулак, привлекая к себе внимание, и начинает собрание. Они проговаривают все с самого начала, повторяют каждую деталь: дома, из которых пропадали девушки, места, в которых находили тела, скудные свидетельские показания. Единственной хоть сколько то весомой зацепкой оказывается машина, замеченная на камерах наблюдения офицером Уордом, и это настолько мало, что Стивенс даже не надеется на какую-либо информацию. — По машине пока ничего. Заявление на угон Range Rover за этот период поступило одно. Я все проверил, к делу Монстра это не относится, — Том показывает бумаги, подтверждающие эту информацию. — Джим, вы занимались проданными машинами? Молодой человек поднимается со своего места и откашлявшись, отвечает: — Да, железное алиби у всех. Монстра среди них нет. Отчёты передал офицеру Бреггинсу. — Аренда? — спрашивает Стивенс. — Тоже нет. Все были в автопарке. — Что насчет работников проката? — Стивенс ждёт ответа, не поднимая голову от блокнота, но комната впервые за час погружается в тишину. — Их проверили? — он поднимает глаза на Тома, но тот, опустив свои в пол, нервно мнет в руках бумаги. — Кто-то мог воспользоваться машиной. Джим, камер наблюдения пока будет достаточно. Если что-то покажется странным, опрашивайте сотрудников. Отчитываться передо мной лично. Возьми с собой троих. — Есть, сэр. Сотрудники покидают помещение, а Том тем временем продолжает слегка дрожащим голосом. — Владельцев ещё не всех опросили, но пока все чисто. Стивенс ничего не говорит, кивает, чтобы Бреггинс садился на свое место, и встает сам, а зал погружается в абсолютную тишину. Душно. Виной тому не нагревшие чрезмерно воздух радиаторы, а большое количество тяжело дышащих людей. Каждый из них, на кого не кинь взгляд, выглядит вовлечённым. Множество глаз влажно блестят, грудные клетки судорожно сжимаются при вдохах. Убийства, о которых они говорят, происходят не где-то на улице, в далёкой от их реальностях тьме. Тела на фотографиях — не незнакомые девушки, о которых можно забыть через несколько дней. Нет. Это их реальность, это их дочери и сёстры. Монстр уничтожает их город, и потому Стивенс видит насколько они возмущены и озлоблены. Каждый в комнате хочет поймать эту сволочь с той же жаждой, что и он. — Вы понимаете, что это дело первоочередной важности. Как мы сегодня уже говорили, первый труп был найден полтора года назад. Полтора года. Одиннадцать трупов, — проектор показывает детальные фотографи изуродованных тел. Кадр за кадром транслируется весь ужас, вся боль, нанесённая убийцей. Некоторые полицейские отворачиваются, некоторые прикрывают глаза рукой, пытаясь отгородиться от кровавого кошмара. — Мы не можем с уверенностью сказать, что он не причастен к другим убийствам и исчезновениям. И первое убийство так называемого Монстра, не значит Его первое убийство. Сегодня к нам присоединился профессор Адам Льюис, он помогает нам с психологическим портретом Монстра. Профессор Льюис, прошу вас. Стивенс уступает свое место пожилому мужчине. Он достает из нагрудного кармана очки и нервно теребит листок бумаги, зажатый в руке. — Мы имеем дело с очень организованным серийным убийцей, — без приветствия начинает профессор. Его неуверенные движения контрастируют с твердым и властным голосом. — Журналисты назвали его Монстром, но вы должны пониматься, что внешность его скорее всего привлекательна. По профилю, который мы создали совместно с детективом Стивенсом, это обаятельный молодой человек, образованный, до 40 лет. Скорее всего обеспечен. Общается с узким кругом лиц, которых он выбрал скорее как прикрытие, чтобы не казаться странным одиночкой. Одни офицеры записывают за профессором, другие не сводят глаз с повторяющихся фотографий, пытаясь представить на месте изверга не монстра — человека. — Очень аккуратен, — тем временем спокойно продолжает Льюис, словно он рассказывает о своем давнем знакомом. — Помешан на контроле. Думаю, это связано с родителями, которые не давали ему самостоятельно принимать решения, были очень холодны, возможно даже тираничными. Поэтому он наслаждается властью над жертвами, контролем, их зависимостью от его решений. Ни в одном деле не фигурирует изнасилование или надругательство над телом сексуального характера, прежде всего оттого, что он уважает своих жертв. — Уважает? Вы издеваетесь? Со всех сторон слышится ропот, словно внутри тугого плотного улья шумят сотни тонких крыльев. Стивенса тошнит от каждого слова психолога и он не может не поддерживать своих ребят в их возмущении этим чудовищем. Но в отличии от тех, кто помоложе, Фрэнк молчит. — Отнюдь. Уважает, — профессор снисходительно смотрит на помешавшего ему офицера. — В своем понимании этого слова, конечно. Он действительно думает, что делает им некое одолжение. А почему вы думаете он не прячет их, а выставляет на показ? — Льюис снимает очки и оглядывает аудиторию, словно они его нерадивые студенты и приходится второй раз объяснять очевидное. — С его интеллектуальными способностями он мог бы прятать каждый труп так, что эти девушки до сих пор считались бы без вести пропавшими. — Он гордится, — Том говорит тихо, но головы всех полицейских тут же поворачиваются к нему. — Именно. Он гордится тем, что сделал с ними, — подтверждает профессор тоном ментора, хвалящего своего самого сообразительного ученика. — И он делится этим с нами. Делает нам одолжение. — Этот ублюдок больной на всю голову, — выплёвывает кто-то не в меру ретивый. Стивенс слышит откровенную ненависть в голосе. Коллеги шумно поддерживают сказавшего эти слова офицера. Тон разговора повышается, и собрание грозит перерасти в балаган. Фрэнк громким ударом кулака по столу заставляет всех замолчать. — Слушайте внимательно! Каким бы больным он не был, он умнее всех нас. Комната вновь затихает, все прислушиваются к старому профессору. Но Стивенс знает, как кипит кровь в этих людях, посвятивших жизни поимке преступников. У него самого внутри жар и пламень. — Мы не можем его поймать, во-первых, потому что он очень тщательно готовится к каждому преступлению: не бывает спонтанностей, импульсивных взрывов, ничего такого. Четкий план. И во-вторых, мы не можем определить тип жертв, — слайды вновь меняются, на сей раз показывая девушек ещё живыми. — Девушки все разные: возраст, национальность, размер одежды, цвет волос, социальное положение. Ничего общего, словно в каждой он видит нечто особенное, не подвластное нам. Профессор замолкает, когда видит протянутую вверх руку Бреггинса и кивком головы позволяет ему задать вопрос. — А что вы скажете о Сьюзен Макнелли, десятой жертве? Он убил ее в доме, никогда такого не было. — Да, это довольно странно для такого любителя порядка, как он. Возможно, имеет место быть поиск нового способа совершения преступления, — спокойно и размеренно рассуждает профессор. Его лекционный тон никак не вяжется с предметом их обсуждения. — Так же возможен вариант, при котором жертва дала отпор, которого убийца не ожидал. Чтобы не рисковать, он не стал ее похищать, а убил на месте. Впоследствии завершив дело привычным способом. — То есть вы отрицаете предположение о подражателе или о том, что их двое? Брови профессора хмурятся, он минуту обдумывает вопрос. Очки отражают электрический свет ламп, и за бликами невозможно разглядеть его глаза. Уверенность и твердость голоса пошатываются, теперь в нём слышится сомнение. — Я могу предположить, что это убийство совершил подражатель, это вполне вероятно. Но то, что орудуют вместе двое убийц… Понимаете, — он словно уверяет сам себя, а не собравшихся вокруг людей в форме. — Эти преступники, они презирают всех, ставят себя на голову выше. Я не думаю, что такой человек может с кем-то сработаться, если можно так выразиться. Не представляю, по каким причинам они должны были объединиться. Стивенс никак не комментирует данное высказывание, погружается в собственные заметки. А собрание длится, и даже голодное урчание в животах сотрудников полиции не может его прервать.***
Капли для глаз теперь всегда на рабочем месте Уорда. Тысячи просмотренных файлов, и ещё тысячи впереди. По одной капле в каждый покрасневший от усталости глаз и можно снова приниматься за работу. Искать любую зацепку, имея лишь марку машины, задача сложная, но воспоминания о случайно увиденной фотографии трупа Кристин и убитом горем взгляде ее жениха каждый раз, когда хочется плюнуть на все и уйти домой, вновь приковывает уставший взгляд к монитору. Тысячи просмотренных и тысячи впереди… Гребанный Range Rover слишком популярен в их городе. В стопке подозрительных увеличивается на одну папку, на одно имя, на которое нет ничего, даже зарегистрированного водительского удостоверения — Кевин Джонс. И даже если это не тот, кто им нужен, Уорд уверен — Монстр гуляет на свободе последние свои дни.