Флешка

Лето было все еще очень жарким. Только теперь Алена начинала осознавать, насколько страшна бывает жара. Даже вчера она так не ощущалась, вчера было по большей мере больно. Сейчас же боль в раздираемом гвоздями теле отодвинулась на второй план. Третий день девушка ничего не ела и, что важнее, не пила. Желудок болел так, как будто туда вбили еще один гвоздь. Периодически накатывала тошнота, дико кружилась голова, а язык намертво приклеился к нёбу. Каждый вдох стал испытанием и точно наждаком тер по растрескавшимся губам и по пересохшему горлу. Кровавые следы под дверью почти уже не подновлялись, хотя раны на руках и ногах временами снова начинали капать красным. Особенно тяжело приходилось икрам: под тяжестью тела они постепенно опускались, а гвозди, не получая должного упора, медленно прорывали в плоти целые тоннели. Солнце не ласкало кожу, как во время загара, а высушивало тело, обжигая каждый его участок, даже самый маленький. Сменявшая дневной зной ночная прохлада оборачивалась жутким морозом, пробиравшим до костей. Алена тогда начинала дрожать, бередя еще больше свои многострадальные раны. Маньяк приходил утром и вечером, чтобы заснять ее мучения и устроить новую пытку. Так утром он приколол к своей жертве несколько десятков канцелярских кнопок, которые причиняли острейшую боль при малейшем движении. Но еще большую боль причиняла забытая им бутылка с минералкой. Вода стояла прямо перед Аленой, чуть поблескивая в лучах поднимающегося Солнца, а девушка никак не могла до нее дотянуться. Чувство жажды только усиливалось с каждой минутой - не столько от обезвоживания, сколько от осознания, что вожделенная вода совсем рядом. Пленница попробовала было зажмуриться и не видеть забытой похитителем бутылки, но та продолжала ей мерещиться, только теперь воды в ней было больше, а пластиковые стенки запотели от собственной прохлады. И сама бутылка виделась в блестящем ведерке со льдом. А солнце поднималось все выше и пекло все сильнее. Воздух обжигал при каждом вдохе, словно дневной зной был растворен в нем. Пришлось открыть глаза и убеждать себя, что бутылка не холодная, а вода в ней - затхлая и наверняка отдает болотным запахом. От этого к горлу подкатил новый, особенно большой ком тошноты. Живот скрутили спазмы, только тошнить было совсем нечем. Алену буквально скручивало пополам, только гвозди не давали согнуться на самом деле, добавляя боли. А спазмы и головокружение от этого еще усиливались. Сквозь окутывавшую взор пелену пробивалось только одно: оставленная маньяком вода. Всего один глоток, и сразу станет легче, а если выпить все, то быть может, удастся и сбежать. Боль от ран целую вечность назад ушла на второй план, уступив место страданиям от жажды. То, что могло утолить ее, находилось на расстоянии вытянутой руки. Лишь рука не вытягивалась. Алена дернула рукою раз, другой, не расслышав совершенно гулкий хруст, который раздавался от каждого рывка. Девушка не обращая внимания на десяток мелких острых штырьков, впившихся в ее спину, уперлась в дверь и потянула правую ладонь вперед. Рука не болела так даже во время прибивания, пальцы сами непроизвольно сжались, проталкивая шляпку вглубь ладони. До скрежета зубов свело челюсти, и боль в жевательных мышцах на какое-то время даже оказалась сильнее боли в руке. Девушка воспользовалась этим чтобы ещё раз потянуть кисть с гвоздя. В конце концов, так ли велика его шляпка, особенно по сравнению с испытываемой ею жаждой. Когда вода совсем рядом, даже самый крупный гвоздь оказывался слишком мал, чтобы её удержать. Шляпка ушла под кожу. Лицо перекосило от дикой боли. Солнце приближалось к зениту, и лучи его, изгнав с крыши последние тени, пекли даже не тело - они забрались внутрь головы чтобы изжарить сам разум. Над бетоном крыши висело знойное марево. Удерживающие Алену гвозди раскалились до красна. Дверь, на которой была распластана девушка, тоже раскалилась до красна. До красна раскалился сам воздух, которым она дышала. А тот гвоздь, что утоп в толще руки - так и вовсе сделан был из чистого огня. Вся ладонь уже представляла собой один сплошной синяк, а из раны в ней при каждом движении брызгала кровь. Но Алена все равно дернула ещё. Кисть захрустела, как свежевыпавший снег, и отозвалась такой дикой болью, что снова свело челюсти, да и все мышцы вместе с ними. В ладони сидел не гвоздь, это был огненный стержень, и терзал он столь сильно, что в глазах потемнело, а в голове не осталось ни одной мысли. Лишь желание: "Пить!"

***

Голова превратилась в медный колокол, по которому изо всех сил лупил обезумевший звонарь. Гул стоял не в ушах, он заполнял собой весь череп, выливаясь наружу через рот, смешиваясь с густой, тягучей слюной и выброшенной из желудка желчью. Нашлось все-таки, чем вырвать... Совершенно не хотелось открывать глаза, так как от этого неминуемо станет ещё хуже. Наверное, Алена получила неслабый солнечный удар. Лицо то и дело щекотали лапки назойливых насекомых, и пришлось поморщиться, а после и помотать головой, чтобы их согнать. Бутылка с водой все ещё была перед Алёной. Горло, естественно, тут же скрутили спазмы. Тяжело было даже дышать. Жгучая боль наполнила все тело, напоминая о каждой ране вплоть до самой маленькой царапинки. Алена даже поежилась. И тут её левая икра просто соскочила с удерживавшего её гвоздя - настолько широко за три дня весом девушки была расковыряна рана. Впервые за все время плена Алена почувствовала под собой землю, и это опьяняло. А что рука, которую она так долго и мучительно дергала? Признаться, и она висела уже на честном слове. Оставалось потянуть совсем немного, перебарывая дикую боль и сжевывая закушенную губу. Кисть уже перестала хрустеть и пошла ощутимо легче. Страданий и крови, правда, меньше не стало, но Алена готова была потерпеть. Хруп! Рука с огромной растерзанной раной соскочила с гвоздя, оставив на том кусок кожи. Крышу под ногами девушки обильно смочило красным. Но на это пленница не обращала особого внимания: она была в одном шаге от побега. Вторая нога также легко соскользнула с гвоздя, и теперь её удерживала лишь прибитая левая ладонь. Выбраться уже не так и сложно. Только очень хотелось пить. Алена стопой одной ноги соскребла балетку с другой. Потянулась босой ногой к бутылке, и достала её. Теперь нужно было обхватить пальцами горлышко и аккуратно подтянуть воду к себе. От близости вожделенной влаги в горле пекло чрезвычайно сильно, а пересохший язык окончательно перестал слушаться хозяйку. Опять свело скулы. Челюсти сжались, а мимические мышцы растянулись рот в самую страдальческую ухмылку в мире. Перехватило дыхание: судороги выжимали из лёгких воздух до последней капли. А потом затряслись конечности. Болезненные конвульсии разбивали девушку около двух минут, а потом она ещё долго не могла отдышаться. Ноги её стояли в чем-то мокром. Неужто обмочилась? Алена глянула вниз, но все было намного хуже. В судорогах она опрокинула бутылку, и драгоценная вода разлилась по бетону совершенно бесполезной лужицей. Которую девушка могла только потрогать пальцами ног. Но не более. Осталось только взвыть и заплакать - тихонечко и без слез, ведь на них нельзя тратить жидкость.