Мне с тобой хорошо

Как тихо, думает Джон. Странная тишина. Ее не назовешь плохой, ведь в ней не таится угроза. Но она давит, потому что внезапно ее стало слишком много, и к этому сложно привыкнуть сразу; и еще потому, что тишине в этом доме никогда не было места. Был голос Шерлока и голос его скрипки, были телефонные звонки и стук дверного молотка, негромкий и всегда настойчивый, шаги, быстрые или неторопливые, скрип половиц, шум закипающего чайника и бегущей из крана воды, звуки наверху и звуки внизу, громкие или почти не слышные, приятные или раздражающие — домашние. Даже по ночам их квартира жила: бормотала, вздыхала, ворочалась. И вдруг стало тихо. В последние три дня похолодало, термометр опустился ниже нуля, Джон давно не припомнит такого. Но снегопада, как ему кажется, лондонцы вряд ли дождутся, небо слишком ясное и спокойное, хотя время от времени в воздухе кружат какие-то блескучие крошки, тонким слоем оседают на машинах, домах и деревьях, нарядно посверкивают на солнце, и в целом получается красивый Сочельник. Жаль, что он любуется всем этим один — из окна. Его тянет на улицу, к радостным лицам, к предчувствию праздника, с детства одного из самых любимых; но, как некий фантастический страж, Джон не покидает квартиру на Бейкер-стрит, потому что в данный момент он единственный ее обитатель. Миссис Хадсон проводит Рождественские дни вдалеке от Лондона, оставив после себя запах лимонного пирога и ощущение заботы, так необходимой Джону сейчас. Братья Холмс тоже не близко, нечто архиважное и архиконфиденциальное унесло их в Брюссель. И только Джон в Лондоне, — на пару с давящей тишиной. Шерлок не взял его с собой, даже не заикнулся об этом, спешно собравшись и выскользнув за порог великолепным сгустком энергии и — воодушевления. Джон не обижается. Какой в этом смысл? Он давно уяснил, что есть дела, где он не может пригодиться даже при самом большом желании, и вещи, недоступные его пониманию. Крошечный смешной мозг и все такое. К тому же Майкрофт Холмс слишком большая шишка, чтобы не иметь нерушимых тайн на благо Государства и Королевы, и некий Джон Уотсон вряд ли достоин к ним прикоснуться; ну, а Шерлок — это Шерлок, он вне конкуренции. Так что Джон не обижен, что стоит один у окна, бесполезный и жалкий, в теплой домашней кофте и вязаных норвежских носках (подарок миссис Хадсон), но — встревожен, потому что со вчерашнего дня от Шерлока нет вестей, и потому что он знает, что даже самые недоступные его пониманию вещи могут закончиться неожиданно — выстрелом, например… Он надеется только на Майкрофта, который никогда не терпел «всей этой шумной возни». Джон со вздохом отрывается от своего созерцания: стоять у окна до бесконечности невозможно. Но и находиться один на один с молчаливой квартирой не самая лучшая перспектива, а значит, остается одно: наконец покинуть свой пост и отправиться к людям, к звуками и запахам, электризующим кровь предчувствием Чуда. К тому же кроме лимонного пирога миссис Хадсон, у него нет ни крошки, и ни капли вина, а ведь его ожидает праздник — лучший из всех возможных. Джон одевается, кутает горло в объемный шарф и выходит на улицу. Встряхнись, Уотсон! Что за тоскливое настроение — в такой-то день?! Он любит Рождество всем сердцем, и неважно, что придется встречать его в одиночестве. Такое уже бывало, и не стоит драматизировать, только бы Шерлок подал весточку, хоть какую-нибудь… Поддавшись чарам детской рождественской радости, он возвращается с целым ворохом всевозможных пакетов, в которых чего только нет и в том числе — подарок для Шерлока. Толстые вязаные носки вызывающе яркой расцветки он покупал решительно, без тени сомнений. Миссис Хадсон не отважилась на такую грубую вещь, смотрящуюся в элегантном гардеробе Шерлока как булыжник среди россыпи бриллиантов, — в красиво упакованной коробке, предназначенной для него, было что-то увесистое, возможно, очередной анатомический атлас… А Джон — ничего, отважился, и даже улыбался при этом. (В конце концов, вязанные носки должны быть не только у Джона Уотсона.) Он знает, что никогда не увидит Шерлока в этой чудовищной пестроте — разве Шерлок позволит себе даже на миг показаться нелепым! Но это не помешает ему втайне обрадоваться — и вниманию Джона, и его теплому подарку. Почему бы не поверить в это? Он раскладывает покупки методично, получая удовольствие от процесса, но в большей степени попросту убивая время, потому что по крайней мере в ближайшую пару часов ничего значительнее разложенных по полкам деликатесов его не ждет, а стоять у плиты и готовить большой рождественский ужин для себя одного — глупо, ей-богу. Тем не менее что-нибудь он все-таки приготовит, обязательно. Запечет курицу (на гуся его вдохновения не хватило), насыпет в вазочку рождественского печенья, украсит бутылку вина рождественским колпачком*, а потом разрежет лимонный пирог миссис Хадсон и выложит его на красивое блюдо — то самое, с почти незаметной щербинкой… Что еще? Развесить по всей гостиной гирлянды — само собой! Все, какие только есть у них в доме. Он будет пить возле камина вино и смотреть на мигающие огоньки. Отличное Рождество! Иногда самые незамысловатые вещи способны утешить сердце; главное, чтобы Шерлок, который по-прежнему тревожно вне зоны доступа, позвонил — или черканул пару слов. … Ему одиноко. Господи, как же ему одиноко! Это невозможно выразить никакими словами — эту тихо воющую тоску внутри. От мерцания огоньков слезятся глаза, вино слегка одурманило голову, но не сделало его счастливым. Вечер Сочельника плавно вливается в Рождественскую ночь, а в квартире на Бейкер-стрит по-прежнему стоит мучительная тишина. О Шерлок… …Когда внизу раздаются ворчливые голоса (точнее, два ворчливых голоса, вечный, прекрасный спор, которому не видно конца, и, боже, пусть он длится и длится, разве кто-то нормальный может быть против), когда они приближаются — шаг за шагом, неумолимо,  — Джон облегченно закрывает глаза. Его сердце почти не бьется, сжатое в тиски невыносимого счастья. Удивительно хорошо. — Возможно, он давно уже спит. — Не сходи с ума, Майкрофт. Джон не спит. — Никогда? И почему меня это не удивляет? Такое милое соседство лишит сна кого угодно. Ну и где он, в таком случае? А ведь я говорил, что надо ему позвонить. Это твое глупое ребячество, Шерлок… — Майкрофт, ты когда-нибудь слышал слово «сюрприз»? И хватит ворчать, голод делает тебя невменяемым… Джон! Это я! — Мы, ты хотел сказать. — Джон, это мы! Эй, Джон! Надеюсь, ты не заснул? Джон любит этого человека сильнее всего на свете.