Отчего так в Биндюге березы шумят?

Элихаль в очередной раз оторвался от плетения рубашки, чтобы взглянуть на часы — для него, увлеченного работой, время к ночи летело слишком быстро. Для Геральта же, Рианнон и Присциллы, которые были заняты лишь ожиданием, оно наоборот текло медленно, как тягучая вязкая патока. Поэтому, чтобы как-то скрасить часы вынужденного бездействия и в то же время не мешать Элихалю, ведьмак с женщинами переместились в соседнюю комнату. Рианнон, взяв на себя обязанности временной хозяйки, занялась приготовлением кофе. Присцилла же уселась за стол напротив Геральта и, прямо посмотрев ему в глаза, спросила: — Ты ведь думаешь, что я предала Лютика? — Нет. Я, честно говоря, вообще не думал о случившемся в таком аспекте. — Ну да, — Присцилла невесело усмехнулась. — Тут столько всего произошло, а я все о себе. Эгоистка. Как, собственно, и Лютик. В этом мы с ним похожи. Только, кроме этого, больше общего у нас с ним нет. — Я так и не понял, вы с Лютиком поссорились, что ли? — спросил Геральт. — В том-то и дело, что нет, — покачала головой Присцилла. — Просто в свете случившегося я впервые всерьез задумалась о своем чувстве к нему, о наших с ним отношениях. Ты спросишь, почему только и именно теперь? — Ну, я догадываюсь. — От ликантропии лечит истинная любовь. Кто же еще должен испытывать ее к Лютику, как не я — его верная подруга. А я, — Присцилла вздохнула. — Я поняла, что не люблю его. Совсем. Собственно, никогда не любила. Как и он меня. Из нас с ним получились бы хорошие друзья, интересные собеседники, коллеги, в конце концов, но не любовники и, уж тем более, не супруги. Жить с Лютиком в любви и согласии долго и счастливо, — Присцилла покачала головой. — Меня от этой перспективы такая тоска забирает, что хоть волком вой. Прости за каламбур. — Ну, Лютик для брака — трудная персона, — заметил Геральт. — Ты тоже, — сказала Присцилла. — Мы говорим не обо мне. — Не о тебе. Я просто пытаюсь объяснить или, если правильнее, понять сама для себя, что же в наших отношениях с Лютиком было не так. — Лютик не отличается постоянством. — Да. Но дело не в этом. Ты, к примеру, тоже. Уж извини, что я опять свернула с персоны Лютика на твою. Потому что непостоянство непостоянству тоже рознь. Вот ты просто выбрал не ту женщину, но честно старался жить с ней одной семьей, хотя она делала все, чтобы пустить твои старания прахом. А мы с Лютиком все это время создавали лишь видимость отношений, хотя на самом-то деле каждый был сам по себе. Показушная местечково-богемная парочка, показушные страсти, показушные измены, показушные разборки. Все ненастоящее. Я ведь даже не ревновала его, мне по большому счету было все равно, что он пытался заигрывать со всеми дамами Флотзама и окрестностей от пятнадцати до пятидесяти. А он, в свою очередь, не мешал мне жить так, как я хочу. Удобно: вроде как мы формально пара, не одиноки, определились, и живем при этом без всяких взаимных обязательств. Только в нормальных парах так не бывает. Не жизнь это совместная, а видимость одна и показуха чистая. Не было у нас ни любви, ни даже привычки. Да что уж там, даже секса у нас нормального не было. Если уж говорить по чести, то получается, что даже в нашем трехдневном романе с Эредином было больше страсти и искренности, чем во всем совместном житие-недоразумении с Лютиком. Во всяком случае, Эредин меня действительно хотел, и с ним, хоть и на короткий срок, я себя почувствовала женщиной — красивой, желанной. При этом комплиментами он, как Лютик, не сыпал. Вообще мы с эльфом говорили мало. Ох, прости, — спохватилась Присцилла. — Тебе наверное неприятно слышать сейчас об Эредине из-за Цири. — Дело прошлое, — коротко ответил Геральт. — И обычное для такого небольшого поселения, как наше. А Эредин… ну, он просто занимает слишком много места, куда ни пойдешь, какую тему ни затронешь — обязательно рано или поздно на эту фигуру наткнешься, он у нас получается каждой кастрюле — крышка. Так что ж теперь, не обсуждать ничего из-за этого. — Ну, тогда я продолжу. Вот тогда-то я и поняла окончательно, в чем разница между Эредином и Лютиком. — В сексе? — усмехнулся Геральт. — И в нем тоже, — кивнула Присцилла. — Но я сейчас о более глобальном. Эредин, как, кстати, и ты, может заставить женщину млеть и таять почти без слов — взгляды, жесты, мимика, множество прочих мелких деталей и создают ту неповторимую ауру, которая притягивает женщин к определенным мужчинам. Вот мы и летим к вам, как мотыльки на огонь. Мы чувствуем ваш интерес, ваше влечение — пусть мимолетно, пусть на раз, но зато сильно и искренне. — А Лютик? — Лютик слишком много болтает. То поет дифирамбы красоте дамы, то отпускает пошлые шуточки уровня спермотоксикозного подростка, но за всем этим блеском и треском ничего нет. Пустота, понимаешь? Слишком нарочито, чересчур напоказ. Он будто отвечает у доски вызубренный урок по искусству соблазнения — ничего оригинального, штампованные фразы, словно взятые из учебника. Не от души у него это все идет. А он то ли хочет скрыть свое безразличие, то ли доказать окружающим, что он соблазнитель ого-го, всё знает, всё умеет. А может, не окружающим, — Присцилла пожала плечами. — Может, самому себе. — Но зачем? — Лютик — очень эгоистичное и тщеславное существо. Он не плохой и не злой, просто ему трудно сосредоточиться на ком-то, кроме себя любимого, а свой комфорт и свои желания он ценит превыше всего на свете. При этом он болезненно зависим от мнения окружающих на его счет. Ему очень хочется, чтобы в нем видели личность с определенными чертами характера, каковыми, к сожалению, он не обладает и близко. Возможно, в этом несоответствии между желаемым и действительным и кроется причина всех Лютиковых бед. — Прис, а ты не сгущаешь краски? Лютик, конечно, не идеален, но и равнодушным чурбаном я бы его не назвал. Он безалаберный, беспечный, но способен и сочувствовать, и сопереживать. Разве он не приехал сюда с тобой после той новиградской истории с Губертом Рейком? — Я перебралась сюда потому что мне было тяжело оставаться в Новиграде. Да и голос, как мне сказали, никогда уже не восстановится. Что еще более усугубило желание поскорее убраться оттуда, дабы не видеть лица якобы сочувствующих коллег по цеху и не слышать, как они сожалеют о том, что такая многообещающая карьера так нелепо и ужасно оборвалась, не успев толком начаться. Как будто я не знала, что они в душе радуются — мол, все, ты нам больше не конкурентка. Да-да, Геральт, представители нашей профессии лживы и лицемерны до отвращения. И столь же завистливы. Они всегда очень болезненно переживают чужой успех и радуются провалам и неудачам коллег. Конечно, не все из нас таковы, но, если уж честно, подавляющее большинство. Кстати, Лютик и вправду оказался одним из немногих, кто действительно переживал за меня и сочувствовал абсолютно искренне. За это я ему бесконечно благодарна. В какой-то момент я даже думала, что возможно это и вправду любовь — у нас с ним. Но, к сожалению, я спутала ее с дружеской признательностью, не поняв сразу, что между этими чувствами существует огромная разница. А потом я надеялась, что со временем наша дружба перерастет в нечто большее. Хотя… Если честно, вообще-то меня ведь все и так устраивало. Просто фальшивые отношения не могут длиться вечно, однажды они затрещат по всем швам. Нужен только толчок. Или повод. — Например, вмешательство Эредина? — Хм, вас всех послушать, так получается, всегда и во всем виноват именно он? — усмехнулась Присцилла. — Удобно иметь всеобщего плохиша. Если что — вали все на Эредина, не ошибешься. — Я не это хотел сказать. — Я поняла. Но в чем-то ты прав, после Эредина я в первый раз задумалась, а что связывает нас с Лютиком? Что говорит за то, что мы вообще пара? И поняла, что по сути сожителями-то мы в буквально-бытовом смысле этого слова не являемся от слова совсем. А потом у Рианнон начался роман с Йорветом. Думаю, разницу между тем, что у них, и тем, что у нас, объяснять не надо. Как не стоит и просить угадать, у кого из наших пар отношения, а у кого профанация. Будто в подтверждение слов Присциллы в дверь постучали, и до собравшихся в комнате с улицы донесся голос Йорвета. — Эй, Рианнон, Прис, Эля, не бойтесь, это не злобный оборотень, это Йорвет! Геральт, ты с ними? Открой мне! — Йорвет, — Рианнон всплеснула руками в легком возмущении, впрочем, явно показном и наигранном (на самом деле маленькая эльфка была ужасно довольна приходом своего возлюбленного). — Ты как маленький! Один вечер посидеть без меня не можешь. — Он волнуется, — сказал Геральт, поднимаясь со стула и направляясь к двери, чтобы впустить заботливого сожителя Рианнон. — Привет! Ну чё? — тут же спросил Йорвет, едва перешагнув через порог. — Все спокойно, как видишь, — поспешил успокоить эльфа Геральт. — И вообще волноваться не о чем. Думаю, Лютик по-прежнему вряд ли представляет очень уж серьезную опасность, даже несмотря на свое звериное обличье. Да и потом, я же здесь. Именно затем, чтобы не допустить, чтобы кто-то пострадал. — Да если я и волнуюсь, то уж скорее как раз за Лютика, — усмехнулся Йорвет, который, увидев свою эльфку, сразу повеселел и успокоился. — А то ж Рианнон-то моя, не смотри, что мелкая, а очень боевая: ежели в сердцах да разойдется, она слона на бегу остановит и хобот ему оторвет. А вообще-то, — эльф уселся в кресло, вольготно и с удобством расположившись в нем, — если серьезно, я просто уже соскучился. — Утром же виделись, — напомнила Рианнон, явно польщенная речами любовника. — Я столько вечеров провел в одиночестве, так что теперь, когда у меня появилась ты, не собираюсь продолжать эту традицию даже временно, — заявил Йорвет. — Тем более, для того, чтобы воссоединиться с любимой, не надо мчаться за тридевять земель и вызволять ее из лап чудовища — достаточно лишь оторвать зад от осточертевшего дивана и, фигурально выражаясь, перейти дорогу. — Для кого-то это и есть самый великий подвиг, — заметил Геральт. — С чудищем-то что, каждый герой не прочь сразиться. А бытовуха пострашнее будет, так засасывает. — Так что Лютя-то, пока не появлялся? — перешел к делу Йорвет. — Я думаю, он ближе к полуночи подтянется, — Геральт непроизвольно посмотрел на часы. — Надеюсь, Элик к тому времени управится. — А пока Геральт и Рианнон коротают время, слушая мои оправдашки, — пробурчала Присцилла. — Да ладно, Прис, я уже раз сказал тебе и еще повторю: не в чем тебе оправдываться, — пожал плечами Йорвет. — Не, если бы ты вдруг зацмыгала, нос отворотила и заявила, что вообще Лютю знать не знаешь — вот тогда бы да, паршиво это смотрелось, а так… Любовь-то по заказу и желанию не вызовешь, не появится она даже по жизненной по необходимости. Тут уж либо есть она, либо нет. И обвинять кого-то в том, что полюбить не получается, ну такое себе… Наоборот, я считаю, правильно ты сделала, что честно и сразу сказала, что не выйдет у тебя ничего с расколдовкой. Не стала голову никому морочить. А так, вон, Элик, не тратя времени, делом занялся. Как по мне, в такой критической ситуации уже не столь важно, кто поможет, лишь бы подействовало. Это я тебе ответственно, как старый солдат, заявляю. У меня душевная организация не тонкая, всяким творческим богемным реверансам я не обучен, так что как диспозицию вижу, так ее и объясняю — прямо, без подвыподвертов. — В конце концов, главное действующее лицо тут не я, — сказала Присцилла. — А Элик, который, кажется, доплел наконец рубашку. Вслед за Присциллой все присутствующие посмотрели на стоящего на пороге Элихаля, который действительно держал в руках нечто зеленое. — Собственно, вот, — Элихаль продемонстрировал свое творение Геральту. — Так ничего? — Да пойдет, — кивнул ведьмак. — Тут ведь главное не швы и вытачки, а настрой, с которым ты это делал. — Осталось дождаться Лютю, — констатировал Йорвет.

* * *

— Уж полночь близится, а Лютика все нет, — нарушившая молчание Присцилла нервно улыбнулась уголком рта. Элихаль, сидящий напротив нее за столом, тяжело вздохнул и посмотрел на часы. Раз уже в пятый за последние пять минут. — Я вот думаю, вчера Лютик был тут, а я ничего не сделал. Наверное надо было попробовать его как-то задержать, поговорить, — с горестным видом произнес он. — Элихаль, успокойся, — сказал Геральт. — Если Лютя пришел вчера, то и сегодня он никуда не денется. Заявится, как миленький. Только терпение надо проявить. Кстати, поскольку он явился именно под твои окна, это косвенно подтверждает тот факт, что он по-прежнему в уме человек, а не зверь. — Да? — удивился Элихаль. — То есть, я конечно, рад этому, но почему вы так уверены? — Будь он зверем, пошел бы туда, где народ — в клуб или на вокзал, как раз в это время электричка ночная из Элландера прибывает: бесчинствуй — не хочу. Но он явился сюда, где никогошеньки нет. Оно и верно, кто среди ночи в ателье попрется. А люди в соседних домах — работающие или пожилые уже спят, молодежь еще не нагулялась, им домой рано. Так что, вероятно, момент Лютя выбрал с умыслом, хотел, чтобы его никто посторонний не видел. — Он ко мне приходил, — Элихаля вновь посетил приступ самобичевания. — Наверное помощи хотел попросить. А я… Э-эх, — он горестно покачал головой. — Элик, не паникуй, — приказал Геральт. — Выручим мы Лютю. Это я тебе обещаю. Ты лучше, чем рефлексировать сейчас, сосредоточься и подумай, что ты Лютику скажешь. — Я… Правду, — выпалил Элихаль и тут же сник. — Хотя, этой правды он слышать не хочет. — Ну мало что не хочет, — строго сказал Геральт. — Выслушает. Как миленький. А когда мы его расколдуем, ему еще и от меня придется выслушать кое-что понеприятнее твоих откровений. — Э! — поднял руку дежуривший у окна Йорвет, привлекая внимание присутствующих. — Кажись, там кто-то шарится в темноте. Геральт, глянь-ка ты своим ведьмачьим глазом. Ведьмак в мгновение ока оказался у окна и всмотрелся в ночную темень. — Йора, глаз у тебя алмаз, — он хлопнул эльфа по плечу. — Талант, как говорится, не пропьешь. Элик, бери рубашку, идем встречать нашу заколдованную прынцессу. Побледневший, но решительный Элихаль схватил изделие из петрушки и двинулся к дверям вслед за Геральтом. — Геральт, а меч, — негромко сказал вслед ведьмаку Йорвет. — Оставлю тут. Если увидишь, что дело пахнет керосином, принесешь. Йорвет коротко кивнул, а Геральт открыл дверь, и вместе с Элихалем шагнул в ночь. Фонарь, предусмотрительно включенный Геральтом, освещал небольшую часть площади с дорожкой к ателье, на которой стояло высокое тощее, неравномерно обросшее серой свалявшейся шерстью существо со звериной мордой и длинными, почти человеческими руками-лапами. Увидев Геральта и Элихаля, оно неуверенно качнулось в их сторону, видимо так и не определившись, делать шаг или не стоит. А потом развезло жуткую зубастую пасть и жалобно проскулило: — Помо… ги-те. И выдав это грянулось оземь. — Элик, давай, — скомандовал Геральт, первым направляясь к лежащему на земле оборотню. Элихаль последовал за ведьмаком, но вместо того, чтобы набросить на Лютика рубашку, неожиданно присел рядом и посмотрел в полные страдания глаза оборотня. — Лютик, я никогда не думал, что это будет вот так. Хотя, если честно, я вообще не думал, что у меня будет повод сказать… Ужас какой-то. В общем, Геральт сказал, что нужна речь, чтобы проклятие снялось. А у меня и слов-то красивых и важных нет никаких. Я только скажу как есть, просто. Лютик, ты расколдовывайся, пожалуйста. Я ничего не пожалею и что хочешь сделаю, лишь бы ты больше не страдал и был счастлив. Сам по себе или с кем угодно. С этими словами Элихаль быстро обернул оборотня в петрушечную одежку. В следующую же секунду Лютика выгнуло буквально дугой. Элихаль расширенными от ужаса глазами пронаблюдал, как Геральт, бросившись к оборотню, прижал его к земле, не давая рубашке соскользнуть с тела. Лютик проскородил когтями по земле, еще пару раз судорожно дернулся и затих. А затем началась трансформация. На глазах Элихаля неопрятная шерсть, покрывавшая тело волколака, начала облезать и выпадать клоками, обнажая быстро светлеющую кожу, конечности стремительно укорачивались, принимая обычную человеческую форму, но главное — видоизменялось лицо, в котором буквально через несколько минут Элихаль уже смог узнать знакомые черты Лютика. — У нас получилось? — он поднял глаза на вставшего с земли Геральта, а затем перевел взгляд на скорчившееся на земле в позе плода обнаженное тело. — У тебя, в основном, — заметил Геральт. Затем ведьмак наклонился и легонько потряс Лютика за плечо. — Эй, Лютя, ты там как? Все закончилось. Поехали в дом. Незачем лежать в чем мать родила на голой земле, а то ты нежнявый, еще простудишься. — Я… Пошевелиться не могу, — просипел Лютик. — И голоса… нет. — Насчет последнего, уж извини, не могу внутренне эгоистично не порадоваться, — усмехнулся Геральт, поднимая друга на руки и кивая Элихалю, чтобы тот открыл дверь. — Хоть немного помолчишь. — Гер… альт, — поначалу возмущенно вспискнул, а затем дошипел Лютик. — О, вижу, пошли дела кое-как, — одобрительно кивнул Геральт, занося Лютика в дом.

* * *

— Бродячая жизнь да еще в зверском обличье — это явно не для меня, — констатировал Лютик, сидя в постели, закутавшись в одеяло и попивая травяной чаек. — Да уж, — согласился Геральт. — Заставил ты нас всех поволноваться. Особенно Элихаля. — Я должен его поблагодарить, — Лютик смутился, что обычно было ему несвойственно. — Собственно, мне нужно будет с ним серьезно поговорить. Несколько позже. Сейчас я просто не готов. — Он понимает. И он не настаивает. Да и благодарности твоей ему не нужно. На самом деле он рад уже просто потому, что для тебя все закончилось хорошо. — Геральт, не сочти меня бесчувственным, но давай поговорим о чем-нибудь другом, — попросил Лютик. — Хорошо. Это как раз кстати. Потому что у меня к тебе есть вопросы. — Догадываюсь, — Лютик уткнулся в свою чашку. — Хочешь знать, как же это все вышло-то? — Да. По порядку. — Про то, как меня тяпнул оборотень, тебе рассказывать не надо, ты и сам это видел. Про то, как я обратился, тебе уже Весемир наверняка поведал. — Что тебя к этому горе-целителю-то понесло? Дал же батя тебе снадобье. — Да как-то оно все… — потерянно пробормотал Лютик. — Я был в таких растрепанных чувствах. Я ведь творческая натура, тонко чувствующая, все остро воспринимающая. И мне захотелось поскорее, чтобы раз-два — и нет никакого проклятия. К тому же, знаешь, как тяжело мне было с раздвоением личности-то существовать. Вроде как я — Лютик, а с другой стороны — злобный страшный зверь. И, Геральт, я ведь сам себя боялся до чертиков и колик. Как гляну — оборотень. Ну все, думаю, сейчас сожрет. А потом понимаю, что это страшилище — я сам и есть. И еще хуже мне становится. А еще как по первому разу набегался я от Эредина-то, так пришел в себя — и чувствую: все болит, ничего не помогает. Есть хочу, а в горло ничего не лезет: мясо есть нельзя, а от каши с души воротит. Ну я и запил. — Да, самое верное средство от всех болезней и проклятий, включая ликантропию, — усмехнулся Геральт. — Вот тебе смешно, а мне-то не до смеха тогда было, когда сидел я в полной депрессии дома, один одинешенек, смотрел на пузырек этот с зельем Иакововым и снадобья Весемировы самогоном Анешкиным запивал. — Снадобьям Весемировым спирт взяться и действовать не мешает. Так что, думается мне, так и сидел бы ты по сию пору спокойно дома в своем человеческом обличье и депрессовал бы дальше в свое удовольствие, если бы не заявилась к тебе Йеннифэр. — Угу, — кивнул Лютик, даже не проявив удивления от осведомленности друга. — Заявилась, чума, как здрасьте среди ночи. — Зачем? — поинтересовался Геральт. — В то, что на нее внезапно напал приступ человеколюбия, я не верю. Так как функция «помоги ближнему» в программу ее существования не заложена в принципе. Да и друзьями вас с ней явно не назовешь. — Я, Геральт, и сам не знаю, что ей в конечном счете было нужно. Только подозреваю, что я был частью какого-то плана. Потому что она сделала мне предложение, от которого я не смог отказаться.

* * *

— Ты как всегда, — Йеннифэр опустилась на стул, вальяжно облокотилась о спинку, забросила ногу на ногу, окинула надменным взглядом захламленную комнату и брезгливо поморщилась. — Вообще-то тебя сюда никто не звал, — недовольно пробурчал Лютик, хмуро глядя на чародейку. — Ишь, распищался. Осмелел, смотрю. Это ликантропия действует? — осведомилась Йеннифэр. — Что надо? — грубо спросил Лютик, пытаясь недвусмысленно дать понять магичке, что ей лучше убраться из его дома. — Ты, говорят, хочешь от ликантропии избавиться, — с деланым равнодушием сказала она, пристально разглядывая пузырек с лекарством, которое Лютик приобрел у заслуженного мессира Иакова. — Твое какое дело? — раздраженно отреагировал на ее вопрос Лютик. — Может, я хочу помочь. Я ведь в этом тоже кое-что понимаю. — Не пизди! Ты — помочь? Это две вещи несовместные. Если такое вдруг случится, тут не то что медведи — кейран оживет, чтобы сразу тут же сдохнуть. — Оч-чень образно, — фыркнула Йеннифэр. — И, тем не менее, это так. Конечно, я не собираюсь помогать тебе задаром. И чтобы не ввергать тебя в состояние когнитивного диссонанса скажу честно: у меня есть умысел. — Какой? — Причина — наш дорогой друг Геральт. Который для тебя, конечно, друг, а для меня, как ты знаешь, нечто большее. — Хочешь на моем горбу въехать в рай, то есть вернуться в его постель? — Лютик прищурился. — Что-то как-то мне не верится ни в твои добрые намерения, ни в твою историю. — Да мне плевать. Я, чтоб ты знал могу побыть и снисходительной, когда мне это выгодно. Поэтому дам тебе совет, пока бесплатный, в доказательство моей доброй воли. Снадобье, которое ты прикупил, не подействует, если… — тут чародейка загадочно замолчала. — Если что? — Если выпить его в неправильном месте и невовремя. — Почему Иаков мне этого не сказал? — насторожился Лютик. — Потому что он шарлатан. И понятия не имеет, как снимать проклятия. — А зелье? Оно, получается, тоже фикция? — А вот и нет. Зелье, как ни странно, вполне рабочее. — Почему я должен тебе верить? — Потому что я в этом разбираюсь. И потому что я хочу вернуть себе Геральта! И лишь поэтому помогаю тебе. Что тут может быть сложного и непонятного? — Ну даже допустим я тебе поверю… — начал Лютик. — Ты поверишь. Потому что, предвидя, что разговор у нас может не сложиться, я припасла еще один аргумент. Козырь, можно сказать, туз в рукаве. — Ну, удиви меня, — скептически хмыкнул Лютик. — Саволла, — со сладкой улыбочкой изрекла Йеннифэр, с нескрываемым, прямо-таки садистским удовольствием наблюдая, как вытягивается лицо Лютика. — Вижу, что это имя тебе знакомо. — Но откуда ты узнала? — Оттуда! У нашей чародейской братии есть одна общая черта с вашей творческо-богемной — совершенно не умеем держать язык за зубами. Тут же растреплем все секреты всему свету. Свои, а особенно — чужие. Обожаем это! — Хорошо, — Лютик уставился в пол. — Что я должен сделать? — Не надо вот этого трагизма, — фыркнула Йеннифэр. — Я — не одна из твоих… Хотя, в свете того, что я узнала, может, правильнее будет сказать иначе? — Ты ничего не знаешь! — вспыхнул Лютик. — Потому что в твои-то годы уж могла бы и подметить, что наша и ваша братии имеют еще одну общую черту — страсть как любят приврать и додумать то, чего не было. — Может быть, — кивнула Йеннифэр. — Только объяснять все это ты будешь не мне, — она театрально вздохнула и закатила глаза к потолку. — Эх, вот раз в жизни хотела сделать доброе дело. Пусть и не совсем бескорыстно. И то с ходу наткнулась на стену непонимания. Вот и предлагай помощь людям после этого. — Так что от меня требуется? — буркнул Лютик. — Просто поверь мне и сделай, как я скажу. Подумай о том, что ты не мне — ты себе помогаешь, придурок! Выпей это чертово зелье согласно моей инструкции и стань опять человеком. Такой вариант тебя устраивает? — Где и когда его надо пить? — Да не бойся, за тридевять земель в тридесятое царство я тебя не пошлю. Тебе надо проспаться, оторвать зад от дивана и пройти буквально сто метров. Рядом с детским садиком есть место, я тебе его отмечу. Вот туда явишься к трем часам… — Ночи? — ахнул Лютик. — Дня! — рявкнула Йен. — Что за дилетантские захмыки — ночь вам сразу подавай. Не бог весть какая проблема у тебя, чтобы сложные ритуалы проводить. Поэтому белым днем пришел, встал на указанное место, выпил зелье — и свободен. Ясно излагаю? — Так-то да, — промямлил Лютик. — И можешь не благодарить, — снисходительно заявила Йен, поднимаясь со стула. — Геральту о своем добросердечном поступке я и сама расскажу. В красках.

* * *

— Ты сделал все, как она сказала? — спросил Геральт. — В точности, — кивнул Лютик. — Ну разве только проспаться как следует мне не удалось. — Пришел, выпил — и начался этот ад. Зелье, сволочь, сработало. Только в обратную сторону. Я стал оборотнем на постоянной основе. И что делать дальше, не представлял. — Что ты делал, когда обратился? — Сначала сбежал. Остаток дня просидел в ивняке, где Эредин меня в первый раз нашел. А к ночи пришел сюда. Пошоркался под окнами у Элихаля, а как стало светать, удрал обратно. Спрятался в своем логове и до ночи прокантовался. — Никуда не выходил? — Конечно, нет! — воскликнул Лютик. — Как я мог показаться кому-то на глаза в своем зверском виде? — М-да. С одной стороны, никто вроде бы и не может подтвердить, что ты был все время в своем укрытии. С другой стороны, если бы ты вылез, это действительно вряд ли осталось незамеченным, — пробормотал Геральт. — Значит, подговорила на эту авантюру тебя все-таки Йен, — ведьмак вздохнул. — Лють, а кто такой этот Саволла? — Чародей, — ответил Лютик и после небольшой паузы покусал губу и тихо добавил: — И мой бывший любовник.