Везунчик Кеша

Степан проснулся от ощущения пустоты, провёл рукой по холодным простыням в поисках Кеши, не обнаружив его, встал, нащупал на полу скомканные трусы и, натянув их, пошёл на кухню. Кеша сидел на табурете, взобравшись на него с ногами, и, обняв себя за колени, беззвучно плакал. Выпирающие позвонки и ключицы содрогались от тихих всхлипов, отдавая щемящей тоской в душе Степана. Он сперва растерялся, его всегда вводили в ступор женские слёзы, а тут плакал парень. И как поступить: уйти, не показывая, что стал свидетелем минутной слабости, или подойти и утешить? Но тут парень поднял на него опухшие от слёз глаза, и Степан шагнул к нему, заключая в неловкие объятия. — Кеш, ты чего сырость разводишь? Обидел кто? — Стёп, а когда мы с тобой куда-то ходили вместе, не учитывая тот единственный поход в кино? Скажи честно, у тебя кто-то есть, раз ты не пускаешь меня в свою жизнь? — Да, Кеша, есть! Работа у меня есть, собирайся! — Ку-да? — всхлипнул Кеша. — Буду вводить тебя в свою жизнь. Кеша вяло запротестовал, пытаясь сослаться на дела, но под натиском Степана сдался, и уже через пятнадцать минут они спускались в лифте. Молча сели в машину, и по дороге не обмолвились и словом. Но когда они остановились возле элитной многоэтажки в спальном районе города, Кеша не выдержал и спросил, куда Степан его привёз. — С родителями знакомить, — как само собой разумеющееся выдал Степан. — С родителями?! — Кеша испытал панический ужас и не хотел выходить, но был выковырян резким рывком, закинут на плечо и понесён в направлении подъезда. — Ма, — крикнул Степан в недра квартиры, — принимай гостей. — Это твой друг? — вышла к ним миловидная женщина, вытирая о фартук руки. — Это моя невеста, — совершенно серьёзно заявил Степан. — Но он же парень! — Ма, ты же сама говорила, чтобы не пьющая, не курящая, не гулящая, меня любила и вкусно готовила, — и себе под нос добавил: — Правда, единственное, что он умеет готовить это кофе. Так что прошу любить и жаловать. Иннокентий, — представил он Кешу. — Светлана Степановна, — представилась ошарашенная женщина и повела Иннокентия на кухню. В просторной светлой кухне за столом сидел мужчина в летах и читал газету. — Вот гостя привела. Иннокентий, — представила она его мужу. — А это муж мой и отец твоего… жениха, Иван Петрович. — Мало я его в детстве гонял, — задумчиво протянул Иван Петрович. — Может, ты права была, когда хотела записать его на танцы, а я настоял, что на рукопашный бой. Вот сейчас бы сказал: это всё твои танцульки! А так у меня нет слов. Хотя вижу, паренёк степенный, стеснительный, не то, что та вертихвостка, которую Степан приводил в последний раз! — Я рад, что в этот раз тебе угодил, — широко улыбаясь, в комнату зашёл Степан. — Ты знал! — обвиняюще посмотрела на мужа Светлана Степановна. — И молчал! Могли бы и меня как-то подготовить к подобной новости. — Ма, ну ты же у меня умница, — обнял её со спины Степан. — А у отца нрав крутой, вот я ему и шепнул заранее. — Привет! — в комнату зашёл взъерошенный заспанный подросток. — По какому поводу митинг? — Да вот, Петруша, твой отец невесту привёл познакомиться, — вздохнула женщина. Подросток обвёл кухню непонимающим взглядом и уставился на Иннокентия. — Папа, ты что гей? Круть! — выдал восхищённо и пояснил: — Да к нам новенький перевёлся и с первого дня задирается. Ну я не вытерпел и говорю ему: «Хватит задираться, а то мой папа-мент знаешь, что с тобой сделает!», а он мне: «Приводи своего мента, и посмотрим, что мой папа-боксёр с ним сделает!». — Ну и при чём тут моя ориентация? — не понял Степан. — Да я просто как представлю, что мой папа-гей может сделать его папе-боксёру. — Не надо его с боксёром знакомить! — воскликнул молчавший до этого Кеша. — У него я есть! Все дружно рассмеялись и приступили к завтраку, только Кеше кусок в горло не лез, он не мог поверить, что это происходит с ним, не с его счастьем. Где-то на периферии сознания зудела мысль, что всё уж больно хорошо складывается. Кеша знал, стоит лишь расслабиться и получать удовольствие, как тут же нагрянет беда: «Здравствуйте, вы не ждали?». А сюрпризы продолжались. — Прошу любить и жаловать. Иннокентий. Мой парень, — представил он его сослуживцам в дежурке, те посмеялись удачной шутке. — Ну раз парень, тогда поцелуй, — решил вывести его на чистую воду майор Петренко. Под улюлюканье парней Степан наклонился и нежно поцеловал ошарашенного Кешу. — Слышь, капитан, не думал, что ты любитель мужских задов, — сплюнул майор. — Лучше целовать попку любимого, чем лизать зады у начальства, — парировал Степан. Майор, красный как помидор, выскочил из дежурки. Омоновцы знали, что их капитан за спинами подчинённых не отсиживался, в отличие от Петренко, который геройствовал лишь на бумаге в рапортах к начальству, выбивая очередное звание. Остальные сослуживцы Кешу восприняли лояльно. А когда тот заикнулся, что понимает в компьютерах, да посоветовал несколько программ, облегчающих делопроизводство, а потом их скачал и установил, его приняли окончательно. *** Зима в этом году выдалась снежная, морозная, это был их первый совместный новый год. Кеше, конечно, хотелось провести его вместе, но Иван Петрович сказал, что это семейный праздник, и их присутствие на нём обязательно. Снег скрипел под колёсами внедорожника, прокладывающего путь по заснеженной просёлочной дороге. Кеша с тоской поглядывал на Степана, что уверенно вёл машину. И вроде всё у них хорошо, но только неуверенность тревожила душу. Максимум, что позволял себе с ним в постели Степан это поцелуи в губы да верхнюю часть торса. Но чтобы опуститься ниже и поласкать его член — никогда. И это было обидно, ведь ему тоже хотелось чувствовать себя желанным, а не дыркой для траха. Говорили они на эту тему с Марусей, и она посоветовала: «Скажи Степану прямо, что ты хочешь минет в его исполнении». Легко советовать, а как сказать? Как на это отреагирует Степан? А вдруг он своим желанием оттолкнёт любимого? Уж лучше синица в руке, чем журавль в небе, а с Кешиным везением он вполне может остаться с пустыми руками. — И чего твоим родителям в городе не сиделось? — спросил Кеша, когда они въехали в дачный посёлок. — Традиция — встречать новый год ближе к природе. К тому же поход за ёлкой тоже входит в наши семейные традиции. Будем тебя к ним приобщать. В доме умопомрачительно пахло едой, поленья весело трещали в печи. Но долго рассиживаться в доме Кеше не дали, обрядив его в тёплый тулуп и валенки, и, вручив Степану топор, отправили в лес, наказав без ёлки не возвращаться. Кеша путался в полах тулупа с плеча Ивана Петровича, валенки — на несколько размеров больше — норовили соскочить с ноги. Да ещё и Степан веселился, спрашивал: «Откуда дровишки?», сравнивая его с героем стиха Некрасова. А поняв, что Кеша не разделяет его радостного настроения, решил развеселить. — Хочешь, я для тебя берёзку срублю? — Нет. — А если дубок? — Нет. — А если сосну? — Стёп, если ты у меня соснёшь, то я сам для тебя весь лес под корень вырублю. И словно искры между ними, Степан жадно обвёл взглядом спрятанное под тулупом тело, и желанием попробовать, какой он на вкус, накрыло словно мальчишку. Схватил за руку и потащил назад в посёлок, затолкал ничего не понимающего Кешу в машину. — Стёп, ты куда? — выскочила на крыльцо мать, кутаясь в пуховый платок. — На работу срочно заскочить надо. — А Кешу зачем с собой? — За компанию. — А как же ёлка? — В городе купим. Кеше было страшно, он вжался в кресло, боясь вызвать ещё большее недовольство любовника. «Наверное, не стоило просить минет в исполнении Степана. Это всё моё везение, — корил себя Иннокентий. Джип остановился возле его дома. — Попросил минет, — подумал Кеша, — Сейчас выставит меня из машины, и буду праздновать новый год один». А Стёпа как-то хрипло прошептал: «Пошли», и, снова схватив Кешу за руку, потащил его в квартиру. — В спальню, раздевайся! — рыкнул Степан, лихорадочно блестя глазами. Кеша выскользнул из огромных валенок и тулупа, юркнул в спальню, не став перечить и задавать лишних вопросов. У Степана нрав крутой, неизвестно, что взбрело в голову этому временами контуженному. Разделся быстро и сразу почувствовал, как к его спине прижался Степан, уткнулся носом в затылок, шумно вдохнул и прошептал: «Как же я хочу почувствовать твой вкус». Кеша замер от неожиданного признания, сердце забилось птицей в клетке. Закусил губу, не смея издать звука и боясь вспугнуть своё счастье, уж больно всё это нереально. Степан подтолкнул к кровати, упал сам, потянул на себя Кешу и впился в губы. Подмял под себя, стал покрывать тело жадными поцелуями, спускаясь всё ниже. А потом приник губами к самому сокровенному, неумело захватил под корень, закашлялся с непривычки. Кеша хотел уже попросить не насиловать себя, ведь главное не результат, а то, что он на это решился. Но Степан придержал его, не давая шевелиться. Уже учитывая свою ошибку, сперва захватил головку, пососал, помусолил во рту, дразня языком, и стал медленно нанизываться, совершая поступательные движения. Кешу выгнуло от столь желанной ласки, и он, не успев отстраниться, выстрелил семенем в рот Степана. Тот глотать не стал, но и кайфа ему не обломал, продолжая нанизываться на член, пока он слегка не обмяк. Поднял на Кешу удивлённый взгляд, смакуя вязкий, терпкий вкус. — А ты вкусный, малыш. Перевернул его расслабленную тушку, развёл ягодицы и припал губами к анусу, размазывая сперму со своего лица меж половинок и проникая языком в кольцо мышц. Кеша ахнул от столь откровенной ласки, улетая в свой персональный космос. Только и успел перед этим подумать, что он, скорее всего, умер и попал в рай, настолько происходящее было нереально. А Степан вошёл во вкус, удивляясь, почему не баловал раньше своего мальчика подобной лаской, ведь это оказалось очень приятно. Запустил руку под живот, нащупал возбуждённый член Иннокентия, самодовольно отметив, что это он своими ласками поднял его снова. А собственный член уже разрывало от острого желания вторгнуться в открывшуюся дырочку. Кеша что-то несвязно бормотал. Степан повернул его на спину, видя лицо, горящее лихорадкой, и расфокусированный взгляд, загнал сразу три пальца внутрь. Отметил, с какой необычайной лёгкостью они проскользнули в колечко мышц, его сейчас хоть дубинкой отымей, будет лишь стонать да нанизываться. А это идея, усмехнулся Степан, толкаясь меж ягодиц, но не дубинкой, а игрушек надо прикупить. Может, у Кеши есть? Надо будет спросить при случае. Но всё это стало не важно, когда член обхватило тугое вместилище, засосало, словно в омут, окуная теперь уже Степана в свой персональный рай. Вогнал поглубже, сливаясь единым организмом, и стал медленно вытаскивать, растягивая удовольствие. Да разве ж тут растянешь, когда любимого гнёт в твоих руках, и он толкается навстречу, несвязно бормоча, только и разобрать: «Поглубже!» и «Дай!». И Степан дал, как шахтёр стране угля, долбя членом нутро, что недра отбойным молотком. Увеличивал частоту и амплитуду вколачиваний, заставляя Кешу кричать фальцетом, а соседей долбить им в стену, с требованиями перестать. Да кто ж перестанет, когда в ушах набат, а в паху закручивается сверхновая, вот-вот обещающая взорваться скорым извержением. Степан долбил, изливался, вылизывал своего мальчика и снова врывался внутрь, будто и не встречались полгода. А может, оно так и было, до этого они лишь трахались или, скорее, Степан удовлетворял свою физиологическую потребность, а сегодня они занимались любовью. Усталые, но довольные, под вечер вернулись к новогоднему столу. — А где же ёлка? — спросила мама Степана. — Мама, ты не поверишь, но на ёлочном базаре были одни сосны, — совершенно искренне соврал Степан, при этом при слове «сосна», Кеша прыснул в кулак, пытаясь задавить смешок. — Ладно, оболтус великовозрастный, я так и думала, что про сосну ты забудешь. — Кеша понял, что сосна с сегодняшнего дня его любимое дерево. — Дед с внуком сходили, принесли. А ты марш на чердак, игрушки хоть достань! Кеша вызвался ему помочь, не то чтобы он действительно горел желанием, но больно уж мать Степана сверлила его насмешливым взглядом. Ему было немного стыдно и за губы припухшие от поцелуев, и за засосы, яркими гроздьями покрывающие ключицы, и просто потому, что он продолжал испытывать неловкость, хоть семья Степана приняла его хорошо. На чердаке было прохладно, никакой пыли или паутины, а вещи аккуратно упакованы в картонные коробки. Степан открыл одну в поисках игрушек, но обнаружил в ней свои детские маскарадные костюмы. — Я злой и страшный серый волк! — он нацепил себе на лоб маску волка. — Да какой ты волк? — улыбнулся Кеша, снимая с его головы маску и надевая ему ушки зайца. — Степашка ты, и притом самый любимый!